Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 2"

И здесь действует интересная закономерность. Правящее сословие всегда тяготило желание расширить «Дворец», как наиболее естественную для себя форму существования. Делая это, оно невольно увеличивало объем общественных свобод, а значит, способствовало росту субъектности общества. То есть свобода в России – «незаконное дитя» растущего «Дворца». Эмансипация предполагает и снятие ограничений с передельных инстинктов социума, что выражается в росте коррупции.

Самые яркие примеры «большого Дворца» дали послепетровский XVIII в. с его «верхушечной» («элитарной») коррупцией и закрепощением основной массы населения, а также рубеж ХХ–XXI столетий, когда в коррупционные процессы включились освобожденные все. Не умея и не желая согласовывать свои интересы правовым порядком, «вольные субъекты» вступили в войну друг с другом за доступ к «зонам» передела. Чем больше субъектов, тем масштабнее военные действия.

Становясь массовым, «Дворец» способен переродиться в нечто иное – возможно, более современное, даже гуманное и цивилизованное. Но перерождение сопровождается явлениями развала/распада/анархии, этими спутниками русской свободы. Не будучи ничем (даже логикой самосохранения) ограничены, они могут привести к полной дезорганизации. И тогда явятся или новая деспотия в условиях тотальной варваризации, или какое-то другое государство.

«Малый Дворец» (соответствует периоду «сползания» к мобилизационному порядку) – «дворцовое государство» ужимается до узкого круга «избранных» («опричных», «петровских», «ордена меченосцев»), а общество становится более эгалитарным. Это понятно: потребляя меньше, «Дворец» больше оставляет народу. При этом наблюдает за поддержанием относительного равенства в распределении. Однако с усилением контроля «сверху» сужается зона общественных свобод. Урезается и свобода внутри «Дворца»: получив все и став всем в русском мире, «дворцовые» вынуждены от многого отказываться. Платой за «избранность» становится участие в мобилизационном развитии.

Немногочисленная «элита» в такие моменты тяготеет к военно-монастырскому, «орденскому» типу. Консолидируясь вокруг верховной власти, она решает национальные задачи (прежде всего экспансии в пространстве), удовлетворяет национальные интересы. Метод решения – террор, в рамках которого вполне эффективно борются и с коррупцией, накидывая узду на передельные социальные инстинкты. Во имя общего подавляются интересы личные, корпоративные, общественные. Это путь перерождения государства «дворцового» в «служилое», деспотизм которого оправдан идеей всеобщей службы. На этом пути могут быть эксцессы варварско-криминального характера (как грозненский и сталинский террористические режимы).

Именно «служилое» государство, «кормящее» только «служивых», понимается и принимается как «до́лжное» основной массой народонаселения. То есть получает в народном восприятии статус «государства правды»: поравнение социума в службе, потреблении и уязвимости перед государственным насилием воспринимается как реализация принципа социальной справедливости. В ходе такой реализации все социальные силы – добровольно или насильственно – отказываются от собственной субъектности в пользу верховной власти. Государство в таких условиях становится монополистом, распределяющим блага и наказания, военизируется и приобретает идеократический характер.

Конечно, это только один из возможных взглядов на историческую динамику нашего государства. И фиксирует он крайние варианты его самореализации. Действительность сложнее – в ней нет «чистых» типов, действуют разные тенденции. Но такая оптика позволяет несколько сместить акценты в суждениях о современном государстве. От него не следует ждать самореализации в режиме демократического, правового, социального, приписывать соответствующие этому режиму потенции. Хотя наше государство, безусловно, имеет эти черты, т.е. в нем заметны сопоставимые с современным западным элементы, которые сами по себе могли бы дать соответствующее качество. Однако попадая в иной контекст, элементы современного государства начинают вести себя иначе, в основном подчиняясь господствующей в данной системе логике. Ее я и предлагаю называть «дворцовой».

Эта логика не архаична, а сам «Дворец» – не неожиданный кратковременный выплеск архаики. Постсоветский «Дворец» есть наложение особой (назовем ее патримониальной, «вотчинной» и «ресурсной») природы нашего государства – никогда не исчезавшей, дремавшей, но активизировавшейся – и передельной (а также «сословно-иерархической») природы нашей социальности на современный момент: свободы, плюральности (сравнительно с советским временем), выхода из-под государственного контроля частной сферы, открытости миру, интернационализации потребления, отсутствия реальной военной угрозы. В «дворцовом» государстве смешалось многое: «родовые» черты, воспоминания о советском и советские практики, представления о западном и западные технологии и т.д. В «постмодернистском» «Дворце» 2000-х неожиданным образом совместились даже разные «дворцовые» логики – «демобилизационная» (среди прочего – освободительная), возобладавшая в 1990-е, и мобилизационная, ограничительная. Причем совмещение дало эффект, наиболее опасный с общесоциальной точки зрения.

Преодолевая «разброд» 90-х, дисциплинируясь и подавляя «властесмуту», «Дворец» «нулевых» не желает отказываться от завоеваний тех лет – богатства и социальной безответственности. Усилив контроль над обществом (насколько было нужно) и нагнетая «мобилизационную тревогу», не идет на самоограничение. Что по-человечески понятно: крайне трудно делиться (денег всегда не хватает) и служить, особенно если и нынешняя служба тяготит как рабский труд на галерах. Наконец привыкнув к отсутствию всяких внешних ограничений и не имея внутренних, путинско-медведевский «Дворец» живет по принципу: «Сегодня можно все». При этом продуцирует соответствующую общественную атмосферу: раз «верхним» позволено, то и всем разрешено. Главное – нажиться, как – не важно. Сейчас это главные принцип и норма, на которых строится социальное взаимодействие. Правда, так взаимодействовать можно лишь «при условии неумеренного разрастания “пирога” доходов, создаваемого высокими ценами на углеводороды и вообще сырье» (45, с. 13).

Это уникальная даже для России ситуация навязчиво провоцирует вопрос: «дворцовый режим» функционирования государства есть «временная передышка» или расслабление/распад, на которых паразитирует и которые катализирует «Дворец», непреодолимы? Каков бы ни был ответ, очевидно, что социальные перспективы располагаются в следующей вилке: выход из «паузы», где весьма вероятен террористический сценарий, – одряхление/умирание.

Наши перспективы: куда идем мы за «Дворцом»?

Сегодняшний – динамичный и веселый, талантливый и роскошный, торгующий и празднующий, во всем этом самоутверждающийся – «Дворец» окружен грозными опасностями. И он их, вероятно, – хотя бы интуитивно – ощущает.

Начнем с «внешней» опасности: «Дворец» не соразмерен современному миру, не способен справиться с сокращающимися географией и демографией – главными проблемами нынешней России. Мир давит на «Дворец», заставляя его искать ответы на современные вызовы. Для этого – усмирять хищнические владельческие инстинкты. А он не хочет; возможно, уже и не может. В созданных – до него и им самим – геополитических условиях у него почти нет игры. Нет друзей – и возможностей стать центром новой гегемонистской системы, втянуть в свою орбиту новых сателлитов; нет очевидных врагов, зато масса новых угроз (на одну из них указывает анекдот – национальный лидер в середине XXI в. отчитывается перед вдруг материализовавшимся «вождем народов»: все неплохо – бои идут на китайско-финской границе); воспоминания о недавнем прошлом не позволяют смириться со статусом региональной страны, но нет и ресурса для сверх– (или велико)державности (см., напр.: 25, с. 84–98). Ситуация почти тупиковая: единственный выход – умерить внешнеполитические амбиции, отдав приоритет наращиванию экономики и созданию человеческого капитала. Но здесь «Дворец» – нам не лидер; он слишком богат, жаден, самоуверен и амбициозен, заворожен образами собственного успеха.

Главная «внутренняя» опасность для «России–Дворца» – в том, что он обслуживает чрезвычайно узкие социальные интересы. Возможны разные сценарии как ее обострения/разрастания, так и гашения/нейтрализации. Причем, сценарии одинаково малоприятные уже не только для «Дворца», но и для всех нас. Речь идет о националистической реакции – «сверху» или «снизу».

Первый сценарий обусловлен тем, что «низы» в какой-то момент могут отказаться жить так, как устроил их «Дворец». О радостях жизни «недворцовой» России «Дворцу», в общем-то, известно. Потому что значительная часть «Дворца» сама еще вчера была «не-Дворцом». Но ему так хочется поскорее о них забыть, что он не воспринимает их всерьез, гася воспоминания и тревогу PR-ом и подачками. А радости эти кого угодно способны не только утомить и обессилить, но и озлобить. При всей усталости, безразличии, социальной неэффективности «не-Дворца» (притом, что «настоящих буйных мало») он вполне еще может тряхнуть «дворцовой» стабильностью. Если доведут до предела.

На взрыв (или цепь локальных взрывов) «недворцовую» массу постоянно провоцирует «Дворец», в поисках новых источников передела реформирующий ЖКХ, добивающий «социалку»6363
  Один из последних шагов на этом пути – законопроект 2010 г. «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с совершенствованием правового положения государственных (муниципальных) учреждений». Разработчик законопроекта – правительство, сокращая бюджетные расходы, идет на приватизацию «социалки» (поликлиник и больниц, школ и вузов, театров и музеев, т.е. бюджетной сферы, где занято 14 млн. человек, предоставляющих «услуги» всей стране). Для этого меняет схему их финансирования: малая часть («казенные») получит стопроцентное бюджетное финансирование, прочие («бюджетные нового типа») – госзаказ на выполнение определенных работ, а остальное должны будут взять с населения (в «формате» оказания платных услуг) (см. об этом: 1; 13 и др.). Таким образом, «Дворец» избавляется от государства советского типа (идеи и структур), иссекает его из себя. Для примитивных «дворцовых» задач советское государство избыточно, современное западное – еще и опасно (сами разговоры о «демократическом и правовом» искушают, рождая ненужные иллюзии).


[Закрыть], приватизировавший энергосистему, грозящий приватизацией метро и т.п. Катализатором предельного обострения социального напряжения могут послужить экотехногенные катастрофы и масштабные теракты – особенно в мегаполисах. При изношенности нашей инфраструктуры и способности государственных органов к их предотвращению приходится только удивляться, что такого рода ситуации нас до сих пор миновали. Если гром грянет, возможно, поминовений и ликвидации последствий окажется недостаточно – придется вспомнить о «дубине народного гнева».

Заметим, «Дворец» практически не ищет путей купирования протестно-анархическо– криминальной энергии, не пробует вовлечь население в производительный труд. Постсоветские «верхи» полностью положились на эффекты масскультуры и потребительства, игнорируя даже советский опыт социального управления6464
  За одним исключением – активное использование репрессивно-охранительных структур для ликвидации самих возможностей выступлений на социальной почве. Характерный факт: в июле 2010 г. Госдума силами парламентского большинства утвердила новую скандальную редакцию Закона о ФСБ, расширяющую его полномочия. Правительственные поправки наделяют спецслужбу правом выносить «официальные предостережения» за намерения, штрафовать и даже арестовывать обычных граждан. Под пристальный надзор службы, если верить пояснительной записке правительства, попадут в первую очередь активисты радикальных молодежных движений и критически настроенные журналисты и их редакции. Высокопоставленный источник журнала «Профиль» в ФСБ на условиях анонимности пояснил, что «новые права службе понадобились вовсе не для гонений на оппозицию, а для работы с теми, кто подстрекает россиян выходить на митинги протеста в регионах. Например, после повышения транспортного налога или увеличения стоимости услуг ЖКХ. В ФСБ уверены, корни социального напряжения не всегда связаны с тяжелой экономической обстановкой на предприятии или в конкретном городе. Зачастую, уверяет высокопоставленный источник, обстановку накаляют намеренно для расшатывания правопорядка во всей России и нередко – вообще извне» (26, с. 22–23). Очень знакомое обоснование очень привычных действий. Однако смысл их иной, чем в советские времена: тогда государство нападало, терроризировало, теперь «Дворец» готовится к защите (от граждан). А значит, чувствует себя неуверенно, понимает свою чуждость «недворцовой» массе.


[Закрыть]. А ведь советская власть располагала богатым и достаточно эффективным арсеналом средств не только насилия, но и вовлечения/интегрирования. И ее «социальные завоевания» – вовсе не пустой звук (пусть завоевала по минимуму, но сейчас ушло и это). Не случайно люди характеризуют власть советскую как «народную» в противоположность нынешней. Конечно, в чрезвычайной ситуации у «Дворца» есть выход – граница открыта. Для тех, кто успеет. Ближайшая перспектива для остальных (уже без различия на «Дворец»/«не-Дворец») – да здравствует русский бунт!

Вероятен и другой сценарий – опять-таки по Владимиру Ильичу: когда «верхи» не смогут «верховодить» по-«стародворцовому». Мы по-прежнему живем в дефицитарном обществе – здесь запас материи, подходящей для передела, ограничен. А «Дворец» разросся – скоро не станет хватать даже тем, кто внутри него (при их непомерных аппетитах). Тем более не останется средств на реализацию «Дворцом» функции «собеса». Так долго продолжаться не может. Здесь для «верхов» возможны два – не исключающих друг друга – пути террористического свойства: сокращение/урезание «Дворца» (по типу грозненской опричнины – поэтому так завораживают фантазии В. Сорокина); сворачивание остатков советского «государства–собеса» и дополнительная формализация или полная отмена соучастия населения в выборе власти. И это логично: начисто лишенный «дворцовой» помощи народ вряд ли станет голосовать правильно.

Оба пути связаны уже не с народной революцией, а с властным террором как против элит (с целью их минимизации), так и против народонаселения (прежде всего для его устрашения). То есть дальнейшее самоосуществление современного Российского государства как «дворцового» может привести к террору власти с целью полного замыкания во «Дворце», присвоения себе права перераспределения наличной (доступной социуму) материальной субстанции, не ограниченного ни «элитными сговорами», ни народным выбором. Конечно, полная реализация этого сценария возможна только в том случае, если государство замкнет внутри себя всю (или, как минимум, экономическую) свою деятельность и перестанет нуждаться в связях с внешним миром. Это почти невозможно в условиях глобализации и «интернационализации» наших «элит». Но это «невозможно» не отменяет сценария вовсе: в том или ином ограниченном варианте он может реализоваться.

С формальной ликвидацией политического выбора (и, соответственно, выборов) граждане почти наверняка легко смирятся6565
  Об этом свидетельствуют, например, данные опроса ВЦИОМ (апрель 2010 г.): на вопрос «что сейчас важнее для России» 72% респондентов ответили «порядок, достигнутый даже с нарушением демократических принципов», 16 – «демократия, даже если она предоставит определенную свободу криминалу», 12% затруднились с ответом (39). Кстати, показательно некорректно поставлены вопросы: респондентам навязывается антагонизм порядок/нарушение демократии – демократия/свобода криминала.


[Закрыть]. Террор же против элит неизбежно будет воспринят популяцией как долгожданная справедливая «народная война» против «врагов народа», которую за народ ведет власть. Ее тут же провозгласят «справедливой», «народной» и полюбят «по-русски», «взасос» и всепрощающе. Точкой пересечения реальности «дворцового государства» с идеей «государства трудящихся» в этом случае станет «народный царь» (самодержец от всех трудящихся), возвращающий вместе с угрозой расправы страх как стимул для труда. И мы опять сольемся в единый народ в экстазе всеобщего оптимизма. Хайль, товарищ Сталин!

Ни свободы – ни порядка: послесоветский выбор

Главная проблема нашего общества – неспособность совместить свободу с порядком и социальными гарантиями. Как показал ХХ в., в ситуации выбора мы скатываемся к одному из крайних состояний: воли/смуты, в которой исчезает государство вместе с нормативно-регулятивной функцией и потенциалом социальной защиты, или дисциплинирующей полицейщины, где государство-деспот гарантирует минимум, необходимый для выживания. И то и другое одинаково некомфортно и опасно для человека, так как связано с насилием над человеческой природой, ее искушением и развращением.

Сейчас мы пребываем в «фазе» воли, специфика которой выразилась (в том числе) в явлении «дворцового государства». Это такой же яркий показатель несправедливости нашего социального устройства, как крепостное право (дореволюционное или советское). Поэтому эволюция «Дворца» в современное социальное, правовое государство – вроде бы в интересах нашего человека.

Очевидно, что для изменения ситуации – оказания влияния на политику «государства-корпорации» для придания ей бо́льшей социальной ответственности – необходимо сильное давление извне. Позицию «верхов», вполне удовлетворенных «дворцовым» режимом функционирования государства, способен изменить только интенсивный и внятный запрос «низов». А это означает переориентацию хотя бы части социума (наиболее активной, креативной) с «дикого» индивидуализма, нацеленного на удовлетворение собственных материалистических потребностей, как правило, за счет другого, на индивидуализм «либерального» типа, требующий уважения интересов и прав Другого, осознания своей включенности в социальные связи и собственной в них ответственности. А значит – и на определенный тип государства, обслуживающего таких индивидуалистов и порожденные ими социальные отношения.

Пока признаков такой переориентации, значимого запроса на правовой порядок (иначе говоря, появления заинтересованного в нем субъекта) в российском обществе не наблюдается. Скорее, становятся все более интенсивными неудовлетворенность значительной части населения (в первую очередь активного меньшинства) собственным положением в «дворцовой» системе, что является главным основанием его оценки как несправедливого, и желание это положение изменить, т.е. самим стать «Дворцом». В такой ситуации речь может идти о смене лиц «наверху» под напором «снизу», а не об изменении системы как таковой. Получается, что главным стабилизатором «дворцового» порядка является массовый постсоветский человек. То есть прямой и ближайший наследник человека советского с его опытом, ценностными и нормативными ориентирами, стратегиями самозащиты и социального продвижения, иллюзиями, комплексами и фобиями6666
  Это социологический факт, подтвержденный множеством исследований: «Степень глубины, равно как и темпы изменения российского национального самосознания не столь велики, как об этом принято говорить и писать; слегка пошатнувшаяся в первой половине 1990-х годов советская парадигма продолжает демонстрировать удивительную устойчивость» (12, с. 16). Она определяет ценностно-смысловое ядро российской ментальности, делая нас такими непохожими на других – во всяком случае, на европейцев. Именно поэтому «даже в условиях системной трансформации… практически все аспекты и проблемы современного мира – демократия и рыночная экономика, свобода и социальная ответственность, отношения между личностью, обществом и государством – получают в России специфические звучание и окраску» (12, с. 17).


[Закрыть].

В постсоветской истории действует «этнос», родившийся в 1917 г., – «новая историческая общность людей», ведомая КПСС–КГБ–комсомолом и т.п. в разных их модификациях. Советско-постсоветский человек ведум потому, что раздавлен (создавшей его и одновременно им санкционированной) системой – ее насилием, своим перед нею страхом, общим лицемерием, привычкой жить в системе и списывать свое бессилие, удовлетворенность тем, чем нельзя быть довольным, на обстоятельства, внешние условия. В подавлении и развращении человека – порочность той, советской системы. Порочность этой – в том, что она ей наследует, воспитывая человека, согласного с тем, с чем нельзя соглашаться (коррупция – это наше все, с ней и бороться надо осторожно; власть должна быть в руках одного человека; все – путем и нет причин сомневаться в «основах»; каждый должен быть из большинства – один как все). Стратегии адаптации «постоктябрьского этноса» к несоветским (точнее, послесоветским) условиям почти неизбежно вели его к согласию с тем социальным порядком, одним из знаковых элементов которого стал «Дворец». Парадокс заключается в том, что перспективы человека в этом порядке аналогичны тем, с которыми связывали выборы 1996 г.: голосуй – все равно проиграешь.

Список литературы

1. Автономное плавание // Newsweek. – Москва, 2010. – 11–16 мая. – С. 26–27.

2. Агапова Т.А. Экономический кризис в России и результативность государственной антикризисной политики // Россия и современный мир. – М., 2010. – № 2(67). – С. 19–30.

3. Афанасьев М.Н. Невыносимая слабость государства. – М.: РОССПЭН, 2006. – 272 с.

4. Бюрократия и власть в новой России / Институт социологии РАН. Центр комплексных социальных исследований // Полития. – М., 2006. – Весна. – № 1(40). – С. 88–103.

5. Виттенберг Е.Я. Социальная ответственность бизнеса: Широкий взгляд // Россия и современный мир. – М., 2007. – № 3(56). – С. 124–141.

6. Власть, бизнес и гражданское общество: Материалы дискуссий. – М.: ОГИ, 2003. – 280 с. (Сер. «Дискуссии фонда “Либеральная миссия”»).

7. Галкин А.А. Смутные времена: Последствия и уроки // Полития. – М., 2009. – № 3(54). – С. 6–25.

8. Гаман-Голутвина О.В. Меняющаяся роль государства в контексте реформ государственного управления: Отечественный и зарубежный опыт // Полис. – М., 2007. – № 4. – С. 34–45.

9. Гаман-Голутвина О.В. Региональные элиты современной России: Портрет в изменившемся интерьере // Политическая наука в современной России: Время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. – М.: РОССПЭН, 2004. – С. 157–177.

10. Глазьев С.Ю. О стратегии развития российской экономики // Россия и современный мир. – М., 2007. – № 3(56). – С. 103–123.

11. Головляницина Е.Б. Инновационен ли российский средний класс? Особенности профессиональной структуры и трудовых ценностей среднего класса накануне кризиса // Мир России. – М., 2009. – № 4 (Т. XVIII). – С. 19–36.

12. Горшков М.К. Российское общество в социологическом измерении // Мир России. – М., 2009. – № 2 (Т. XVIII). – С. 3–21.

13. Госотказ: Спасутся не все // Итоги. – М., 2010. – 8 марта. – С. 18–21.

14. Гудков Л.Д., Дубин Б.В., Левинсон А.Г. Фоторобот российского обывателя // Мир России. – М., 2009. – № 2 (Т. XVIII). – С. 22–33.

15. Двойной стандарт // Профиль. – М., 2010. – 21 июня. – № 23. – С. 34–35.

16. Иноземцев В. Призыв к порядку // Свободная мысль. – М., 2008. – № 10. – С. 57–70.

17. Иноземцев В.Л. История и уроки российских модернизаций // Россия и современный мир. – М., 2010. – № 2(67). – С. 6–18.

18. Итоги 2004 г.: Что дальше? // Экономическое возрождение России. – М., 2005. – № 1(3). – С. 76–80.

19. Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций в трех книгах. – Кн. 3. – М.: Мысль, 1993. – 559 с.

20. Клямкин И. Постмилитаристское государство // Российское государство: Вчера, сегодня, завтра. – М., 2007. – С. 11–28.

21. Кордонский С. Россия: Поместная Федерация. – М.: «Европа», 2010. – 312 с.

22. Кризис в головах: Интервью с гендиректором ВЦИОМ В. Федоровым // Итоги. – М., 2008. – 15 дек. – С. 63–65.

23. Лебедева М.М. Мировая политика: Тенденции развития // Полис. – М., 2009. – № 4. – С. 72–83.

24. Малева Т. Социальные страты и социальная политика: От уроков прошлого к будущему развитию // Россия: Ближайшие десятилетия: Сб. ст. – М., 2004. – С. 75–82.

25. Мельвиль А.Ю., Ильин М.В., Макаренко Б.И., Мелешкина Е.Ю., Миронюк М.Г., Сергеев В.М., Тимофеев И.Н. Российская внешняя политика глазами экспертного сообщества // Полис. – М., 2009. – № 4(112). – С. 84–98.

26. Министерство страха // Профиль: Деловой еженедельник. – М., 2010. – 21 июня. – № 23. – С. 22–23.

27. Награда недели // Коммерсантъ Власть. – М., 2010. – 5 апр. – С. 24.

28. Няня в законе // Итоги. – М., 2010. – 8 марта. – С. 7.

29. Пайпс Р. Россия при старом режиме. – М.: Независимая газета, 1993. – 421 с.

30. Пастухов В.Б. Медведев и Путин: Двоемыслие как альтернатива двоевластию. Послесловие политического циника к дискуссии о либеральном повороте // Полис. – М., 2009. – № 6(114). – С. 119–139.

31. Перегудов С.П. Корпорации, общество, государство: Эволюция отношений. – М.: Наука, 2003. – 352 с.

32. Перегудов С.П. Организованные интересы и Российское государство: Смена парадигм // Полис. – М., 1994. – № 5. – С. 31–35.

33. Пивоваров Ю.С. Русская политика в ее историческом и культурном отношениях. – М.: РОССПЭН, 2006. – 168 с.

34. Попов Г.Х. О проблемах кризиса 2008 г. // Полития. – М., 2009. – № 3. – С. 87–99.

35. Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. – М.: Наука, 1991. – 390 с.

36. Пшизова С.Н. Respublica Corporationum: Заметки на полях книги С.П. Перегудова «Корпорации, общество, государства: Эволюция отношений» (М.: Наука, 2003) // Политическая наука в современной России: Время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. – М.: РОССПЭН, 2004. – С. 415–427.

37. Пшизова С.Н. Политика как бизнес: Российская версия // Полис. – М., 2007. – № 3. – С. 65–79.

38. Российская идентичность в социологическом измерении: Аналитический доклад Рабочей группы ИС РАН // Полис. – М., 2008. – № 1. – С. 81–104.

39. Россия в цифрах // Коммерсантъ Власть. – М., 2010. – 19 апр. – С. 12.

40. Средние классы в России: Экономические и социальные стратегии / Под ред. Т.М. Малеевой. – М.: Гендольф, 2003. – 506 с.

41. Стулья из дворца // Профиль. – М., 2010. – 21 июня. – № 23. – С. 14.

42. Тамаш П. Потерянное десятилетие России: От капитализма-1 к капитализму-2 // Конец ельцинщины. – Будапешт, 1999. – С. 97–126.

43. Уссурийские игры // Русский Newsweek. – М., 2010. – 14–20 июня. – № 25(293). – С. 12–16.

44. Холодковский К.Г. Антикризисные меры и общество // Полития. – М., 2009. – № 3(54). – С. 58–75.

45. Холодковский К.Г. К вопросу о политической системе современной России // Полис. – М., 2009. – № 2(110). – С. 7–22.

46. Шелов-Коведяев Ф.В. Природа кризиса в России и в мире: Общее и особенное // Полития. – М., 2009. – № 3. – С. 110–114.

47. Черняев А.С. Совместный исход: Дневник двух эпох. 1972–1991 годы. – М.: РОССПЭН, 2008. – 1047 с.

48. Экспериментальный диалог на заданную тему // Западники и националисты: Возможен ли диалог? Материалы дискуссии. – М.: ОГИ, 2003. – С. 13–69.

49. Энергии не занимать (Выговор) // Newsweek. – М., 2010. – 1–7 марта. – C. 8.