Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 2"

К концу XVIII столетия в России сложились два народа – европейский по культуре, языку, отношению к власти и собственности дворянский мир и чуждый Европе по языку, культуре и мироощущению, всецело подневольный политически и бесправный экономически, не развившийся, но деградировавший в сравнении с XVI в. мир русский, крестьянский. Дворян было не более 1%, и они жили исключительно за счет принудительной эксплуатации 90% русского общества. Те, кого заставили остаться в XVI в., были рабами тех, кто благоденствовал в XVIII. Это был главный принцип, raison d'кtre русского абсолютизма, принципиально отличавший его от современного ему абсолютизма европейского, правившего «без народа, но для народа» (слова императора Иосифа II Австрийского).

Ужасный русский абсолютизм XVIII в. был, однако, невозможен без той привычки пренебрежения человеком, его правами, достоинством и жизненными потребностями, которая выработалась в русском обществе в XV–XVI вв. и не успела по ряду причин полностью изжить себя в XVII столетии. Строй русского абсолютизма Петра и Екатерины – есть следствие строя деспотической монархии Ивана Великого, Василия III и Ивана Грозного. Если бы Петр, даже устранив Софью, продолжил ее политику строительства гражданского общества и постепенного врастания в Европу, последствия XVI столетия были бы в России изжиты, и XVIII в. стал бы совсем иным. Но Петр I и Екатерина Великая усугубили неправильности государственно-политического строительства последних Рюриковичей.

«Работа над ошибками»

Собственно говоря, весь последний период старой России от Александра I до 1917 г. российская власть и русское общество пытались исправить ошибки XVIII столетия, но, как показала катастрофа 1917 г., попытки эти успехом не увенчались. Однако для нас сейчас весьма важно, что попытки изживания тяжкой социально-политической болезни шли в том же направлении, что и при первых Романовых в XVII в. Александр I пытается утвердить верховенство закона, дает права на владение землей всем сословиям, разрабатывает конституцию (так называемая Уставная грамота Новосильцова) и создает условия для освобождения крепостных крестьян. Брат Александра, Николай, отказывается от его планов государственных реформ и 30 лет подмораживает Россию. Эта консервативная политика приводит к экономической деградации страны, небывалому размаху коррупции, крестьянским бунтам и, наконец, к позорному поражению в Крымской войне, которого Николай Павлович пережить не смог. После Крымской катастрофы новый император Александр Николаевич, вовсе не либерал по духу, как его дядя Александр Павлович, боясь дальнейшей военной деградации России и новой пугачевщины, упраздняет крепостное состояние крестьян, учреждает городское и сельское всесословное самоуправление, отделяет суд от исполнительной власти и делает его соревновательным процессом. Через 40 лет строительство гражданского общества завершается дарованием либеральной Конституции 23 апреля 1906 г. и избранием законодательной всесословной Государственной Думы.

Россия делает за полвека – от реформ Александра II до 1917 г. – громадный цивилизационный рывок. Ее политически активный и ответственный модернизированный слой увеличивается во много раз и достигает 10–15% населения. Программа всеобщего образования 1909 г., полное уравнивание крестьян в правах с иными сословиями, расширение самоуправления и планы создания ответственного перед Думой правительства, быстрое экономическое развитие обещают к 1930-м годам превратить Россию в государство с устойчивым и сильным гражданским обществом и окончательно изжить неправильности развития, привнесенные в XV в. и усугубленные в XVIII.

«Двадцать лет мира – и революция в России будет невозможна», – обещает Петр Столыпин в 1909 г. «Если развитие России будет продолжаться таким же образом, как оно происходит теперь, – практически одновременно утверждает Ленин, – то никакое радикальное решение аграрного вопроса станет невозможным»8282
  В апреле 1908 г. Ленин писал: «Что, если… столыпинская политика продержится достаточно долго..? Тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное “решение” аграрного вопроса при капитализме станет невозможным» (1, с. 32).


[Закрыть] (1, с. 31–33). Но к радости Ленина, его и Столыпина пророчества не осуществились. В 1914 г. Россия вступила в тяжелейшую войну, испытания которой русское общество, только еще становящееся ответственным и гражданским, не выдержало. Ленин и его сообщники, воспользовавшись всеобщим недовольством, тяготами фронта и тыла, овладели страной.

Возвращение в «историческую колею» – распад

Захватив власть, большевики тут же взялись направлять общество по старой колее деспотии и имперского строительства. Все формы действительного самоуправления, частной собственности, свободной и открытой культуры были ими уничтожены вместе с носителями таких принципов. Тех, кого по тем или иным причинам пощадили, выгнали из России за ненадобностью. Русское общество в России после второго голодомора и коллективизации и, окончательно, после большого террора 1937–1938 гг. вернулось даже не в XVIII, а прямо в XVI в. От XVIII в. советскую Россию отличало отсутствие вестернизированного правящего слоя дворянства. Как и при Иване Грозном, Россия стала мужицким царством с присущим ему беззаконием и жестокостью; царством, отсеченным от всего мира и быстро деградировавшим экономически и культурно. Другая Россия, которая осуществлялась в начале ХХ в., отсеченная большевиками, продолжала жить и творить в изгнании. Плоды ее творчества бесконечно обогатили мир (вспомним хотя бы Сикорского, Зворыкина, Набокова, Рахманинова и Питирима Сорокина), но, увы, не Россию, отправившую своих детей, по слову героя «Дара», в «злую даль».

Это третье возвращение России на колею старой ошибки можно признать и закономерностью. Мы можем заметить в нем даже некоторый ритм. Но слишком ужасны для нашего общества периоды пребывания в состоянии тиранической деспотии, чтобы готовиться спокойно к новому вступлению в нее после новой неудачной попытки строительства гражданского общества. Хотя невелик шанс на то, что новая, четвертая уже попытка строительства гражданского общества в России будет удачней трех предыдущих, нам ничего не остается, как действовать в этом направлении, так как нам очень хорошо известна альтернатива.

И все же ряд моментов позволяет, на мой взгляд, на этот раз надеяться на успех. Наше общество сейчас культурно более цельное, чем в XIХ – начале ХХ в. Все сословия перемешались в страшном советском плавильном котле, средства массовой информации и культурной коммуникации позволили учителю и ученику в камчатском селе знать то же самое, что знают учителя и ученики в пределах Садового кольца, а мальчику в бараке играть в те же компьютерные игры, что и его сверстнику, скрывающемуся за трехметровым забором особняка на Рублевке. Мир открылся для нас, особенно для молодежи, тысячью возможностей учебы и работы на любом континенте, да и в самой России. Русские, за исключением очень немногих, теперь не боятся внешнего мира, как в XV столетии, но, скорее, копируют его и полагают себе за образец, как дворянство в XVIII. Русское зарубежье, потомки старой русской эмиграции – вот, воистину, другое сословие современного русского общества, но оно ни в малой степени не является эксплуататором (как вестернизированное дворянство), а только положительным примером и, до некоторой степени, культуртрегером грядущей нашей цивилизованности. Все это вселяет некоторую надежду, что в четвертый раз на те же грабли мы не встанем.

Однако между достаточно успешным нашим будущим и сегодняшним днем имеются две помехи, которые могут разрушить проект безвозвратной модернизации и демократизации. Они связаны между собой, и в заключение я хотел бы остановиться на них. Эти помехи серьезны.

Во-первых, полная разрушенность социальной ткани нашего народа. За годы советской власти произошла очевидная отрицательная социальная селекция. Все почти «буйные», по слову Высоцкого, все вожаки, люди социально ответственные, нравственно принципиальные были физически уничтожены на расстрельных полигонах, погибли в войнах или были раздавлены в ГУЛАГе.

За 25 лет царствования Александра I в России не был приведен в исполнение ни один смертный приговор. За 1825–1905 гг. к смертной казни были приговорены 1397 человек. Приговор был приведен в исполнение в отношении 993. В 1905–1913 гг., т.е. в том числе и в годы первой русской революции, был вынесен 6871 смертный приговор, приведены в исполнение – 2982 (2, с. 30). То есть всего за 112 последних лет императорской России (исключая годы Первой мировой войны) российская власть лишила жизни 3975 человек. В то же время за один только день – день вполне мирный, когда не было ни войны, ни революции, – за 12 сентября 1938 г., только три человека – Сталин, Молотов и Жданов – утвердили 4825 смертных приговоров. В 1954 г. министр внутренних дел Круглов сообщил Хрущеву, что с 1930 по 1953 г., т. е. за 23 года, в СССР смертная казнь совершена над 765 тыс. человек. И эта цифра, как считает А.Н. Яковлев, «ложная», крайне заниженная. «Мой собственный многолетний опыт работы по реабилитации позволяет утверждать, что число убитых по политическим мотивам, умерших в тюрьмах и лагерях за годы советской власти в целом по СССР достигает 20–25 миллионов человек», – указывает этот видный деятель коммунистической партии (4, с. 216–217). На одного казненного человека в императорской России за 112 лет ее истории приходится 10 тыс. казненных или умерщвленных по воле советской власти за 72 года ее истории. Что можно говорить после этого…

А большинство уцелевших отучилось от самоорганизации на добро, на позитив. Все привыкли выживать в одиночку, как в тюрьме. Очень характерно, что общественно-политическая активность в тех районах бывшего СССР, где советская власть установилась после 1940 г., во много раз выше, чем на пространствах, которые большевики контролировали с 1918–1920 гг. Самая страшная переплавка человека была именно в эти первые 25 лет советской власти. Образовавшийся в результате человеческий конгломерат обществом не является. Нечто подобное было с русским обществом после террора Ивана Грозного. Оно просто развалилось после трех голодных лет при Борисе Годунове. К концу коммунистического режима процесс социальной энтропии зашел намного дальше, чем в XVI в., но 20 лет мирной послесоветской жизни чуть-чуть восстановили общество. Только чуть-чуть, потому что ведущий политический слой, увлеченный самообогащением и «красивой жизнью», ничего не делал для воссоздания гражданского общества.

Более того, и это вторая помеха, – российский ведущий слой, судя по всем действиям власти, крайне заинтересован в том, чтобы общество и не созидалось в России. Чтобы активные люди уезжали из страны, а остальные довольствовались теми очень скромными подачками, которые отщипывает от своих караваев русская власть. Так проще присваивать львиную долю богатств страны. Нравственно эта проблема усугубляется тем, что нынешний правящий слой – это представители старой коммунистической элиты, их дети и внуки. У нас не произошло никакой смены правящего слоя, как хотя бы отчасти случилось в послекоммунистических странах Восточной Европы. Причина этого проста – альтернативной элиты в России на момент краха тоталитарной системы не было. Почти всех представителей некоммунистической элиты тщательно истребили еще в сталинские годы те самые сотрудники ВЧК-НКВД-КГБ, дети которых (если не по крови, то по корпорации) пользуются плодами страшных трудов своих отцов. Отцы разрушили до основания русское гражданское общество, а сыновья их и дочери эксплуатируют безответность людей и консервируют всеми способами – от управления средствами массовой информации до фальсификации выборов – унаследованную с советских времен гражданскую пассивность и отсутствие навыка к самоорганизации на добро.

Возможно ли восстановление?

В принципе, старая советская партийная и комсомольская номенклатура, генералы и офицеры КГБ не имеют нравственного права управлять Россией, которую их отцы, да и они сами ставили на колени и обескровливали 70 лет. Не случайно так боятся у нас открытия архивов спецслужб. Очень многое тайное стало бы явным, и очень многие респектабельные имена пошатнулись бы и рассыпались в прах. Люстрация могла бы стать выходом из этого положения, но, во-первых, ее некому осуществлять, и, во-вторых, нынешнюю элиту пока некем заменить. Поэтому от широкомасштабной люстрации, видимо, придется отказаться.

Я вижу иной путь, более плавный, осторожный, и потому – предпочтительный. Именно к этому пути готовилась наиболее дальновидная часть советского ведущего слоя уже с 1970-х годов – самим возглавить назревшие реформы экономической и общественной жизни, под своим контролем строить гражданское общество и рыночное хозяйство. При всей нравственной ущербности функционально это был оптимальный из возможных вариант – резкая смена элиты всегда приводит к большим потрясениям, чем плавная модернизация и расширение возможностей для вертикальной мобильности. Достаточно сравнить реформы 1860-х годов с революцией 1917–1922 гг. Но, увы, за годы советской власти разрушенными дотла оказались не только гражданское общество, но и нравственные начала в новом правящем слое. Когда-то лучшая часть правящего слоя старой России решительно и самоотверженно поддержала Великие реформы государя Александра Николаевича. Но в 1990-е, дорвавшись до частной собственности и неконтролируемых доходов, бывшая советская номенклатура напрочь забыла обо всем, кроме обогащения и наслаждения жизнью «по полной». Никакого чувства ответственности в социально ощутимых масштабах у нее не возникло. А в 2000-е и сами реформы стали сворачиваться и заменяться диктатурой как раз из страха, что возникающее все же в условиях свободы гражданское общество покусится на богатства новой старой элиты.

И действительно, в условиях гражданской свободы в России растет новое поколение, поколение, не знавшее тиранического принуждения и идеологической лжи советского времени. Эти люди, старшим из которых сейчас уже 30, намного чаще, чем их отцы, хотят сами быть хозяевами своего счастья, а потому – и хозяевами своей страны. Время, безусловно, работает на них. Сейчас они уже составляют добрую треть активной части населения. Интернет соединяет их. Им не хватает знаний, не хватает умения, у них нет навыков ответственной гражданской жизни. Но все это обретается со временем. Они все яснее понимают, что в одиночку можно только выживать, – жить по-человечески, богато и достойно можно лишь сообща. Лишь сообща можно покончить с произволом полиции, с уничтожением природы, с коррупцией и с «темной неправдой» в судах. Многие из них посещают западные страны и видят, как там строится настоящее социальное государство и настоящее гражданское общество.

И вот наше общество уже одержало первые маленькие победы, отстояв правый руль, отведя на двести верст от Байкала нефтепровод, прекратив рубку Химкинского леса. Это – только первые успехи. На очереди переход ad hoc к настоящему выборному самоуправлению с пересмотром распределения налогов между местным и федеральным бюджетами, активное включение суда присяжных, а потом и выдвижение требований к государственной власти – вернуться к свободным, равным и честным выборам. В русском обществе вновь появляются вожаки, общество оживает. Это напоминает, если вернуться к историческим аналогиям, последние годы Смуты XVII в., когда после войны всех против всех вдруг возникли купец Козьма Минин, князь Дмитрий Пожарский, рязанский дворянин Прокопий Ляпунов, троицкий келарь Авраамий Палицын.

Каким будет выбор элит?

Нынешние люди, контролирующие властную вертикаль и пытающиеся суверенно управлять демократией, не смогут остановить этот процесс. Чтобы остановить подобный процесс в начале ХХ в., большевикам понадобилось колоссальное кровопролитие. Сейчас на это никто не решится, опять же памятуя о прошлом, да это и невозможно по сути. Нынешний властный слой или будет силой отстранен от власти (такое в истории России уже бывало), или все же включится сам в процесс строительства гражданского общества, от чего он уклонился в начале 1990-х.

Речь идет вовсе не о том, соблаговолит ли нынешний правящий слой вернуть обществу гражданские и политические права и свободы, а о том, сообразит ли он, что его включение в процесс демократизации и правовой эгалитаризации – единственный шанс на выживание для него самого. Старое русское боярство эпохи выхода из Смуты XVII в. понимало это очень хорошо и очень много сделало для воссоздания России после краха государства Рюриковичей. Русское дворянство еще более активно включилось в процесс либерализации и эгалитаризации России в XIX в., и исправление вековой нашей неправильности в начале ХХ в. было уже очень близко. Сейчас от выбора ведущим слоем России своего пути вновь зависят и судьба этого слоя, и судьба страны. Многим жертвуя, во многом себя ограничивая, он, включившись в процесс созидания гражданского общества, сможет обеспечить, во-первых, очень важную для развития любой страны преемственность элиты, во-вторых, важную для самих себя сохранность собственности и, в-третьих, восстановить доброе имя для своих детей и внуков.

«Готтентотская этика» элиты уже трижды – в XVI, XVIII и ХХ вв. – губила ее саму и ставила на грань гибели Россию. Какой выбор сделает властвующий слой России сегодня?

Несколько лет назад директор Библиотеки Конгресса США, доктор Джеймс Биллингтон закончил свою замечательную бостонскую лекцию «Православие и демократия» красивыми и трагично-оптимистическими стихами Пастернака из «Доктора Живаго». Я позволю себе заключить мое выступление тоже словами русского поэта, современника Пастернака, может быть, более трагичными и менее оптимистическими:

 
«Россия счастие. Россия свет.
А может быть, России вовсе нет.
И над Невой закат не догорал,
И Пушкин на снегу не умирал,
И нет ни Петербурга, ни Кремля –
Одни снега, снега, поля, поля…
Снега, снега, снега… А ночь долга,
И не растают никогда снега.
Снега, снега, снега… А ночь темна,
И никогда не кончится она.
Россия тишина. Россия прах.
А может быть, Россия – только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая с ума.
Веревка, пуля, каторжный рассвет,
Над тем, чему названья в мире нет».
 

(Г. Иванов)

Будет ли наша страна светом или ледяной тьмой – зависит от всех нас, людей России. История продолжается, господа!

Список литературы

1. Ленин В.И. Полн. собр. соч. – 5-е изд. – М., 1958. – Т. 17. – С. 31–34.

2. Миронов Б.Н. Социальная история России. – СПб., 2000. – Т. 2. – 566 с.

3. Послания Иосифа Волоцкого / Подг. текста А.А. Зимина, Я.С. Лурье. – М.; Л., 1959. – 387 с. 4. Яковлев А.Н. Сумерки. – М.: ООО «Изд. фирма Материк», 2003. – 687 с.

История и историческая память

Современные российские дискуссии о князе Александре Невском8383
  Индивидуальный исследовательский проект № 10-01-0150 «Историческая реконструкция: между реальностью и текстом» выполнен при поддержке Программы «Научный фонд ГУ–ВШЭ».


[Закрыть]

И.Н. Данилевский

В последнее время в российской исторической науке вновь разгорелись дискуссии между апологетами древнерусского князя Александра Ярославича (который чаще именуется в них Александром Невским) и его «дискредитаторами». Особую остроту им придал телепроект «Имя Россия», реализованный государственным телеканалом «Россия» в 2008 г. «Победителем» в нем и стал Александр Невский – его представлял митрополит Смоленский и Калининградский (ныне – Патриарх Московский и всея Руси) Кирилл, за него проголосовало большинство телезрителей (независимо от того, как проводился подсчет голосов). После такого триумфа любое сомнение в том, что все содеянное князем Александром было во благо Отечества, рассматривается как «пренебрежение национальными ценностями, насаждаемое ныне в нашем обществе извне» (11, с. 428).

«Выбрав своим именем Александра Невского, Россия показала, что Запад со своими сомнительными ценностями больше не имеет над ней власти»; «Слава Богу, русский народ избавился наконец от дьявольского наваждения, навеянного дурманящим пением сладкоголосых сирен либерализма. Одним из ярких свидетельств этого как раз и являются итоги телевизионного конкурса “Имя России” [sic! косноязычное название проекта даже его почитатели не в состоянии воспроизвести правильно], победителем которого закономерно стали такие исторические деятели, как Александр Невский…», – пишет на сайте «Евразия» С. Панкин (16). Тем не менее сомневающиеся в том, что Александр Невский, за которого голосовали участники проекта, был именно таким, каким представляют его адепты, существуют и продолжают сомневаться…

Уверовавшие и сомневающиеся: «бои» по поводу мифа

Суть споров сводится к следующему.

Поборники «солнца земли Русской»8484
  Именно так Александр титулуется во многих современных изданиях. В житийной повести его статус определялся скромнее: «Солнце земли Суздальской» (см.: 9, с. 438).


[Закрыть] полагают, что именно Александр совершил судьбоносный для России выбор между Западом и Востоком – в пользу последнего. Именно он в 1240 г. предотвратил «потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси» (8, с. 845); именно его героическим сопротивлением крестоносной агрессии в Прибалтике было остановлено продвижение Ордена на восток; именно под его командованием «все объединенные силы, которыми тогда располагала Русь», в 1242 г. в «решительной битве» на льду Чудского озера, о которой «с тревогой и надеждой думал народ и в Новгороде, и во Пскове, и в Ладоге, и в Москве, и в Твери, и во Владимире», определили дальнейшую судьбу Русской земли; именно он своим «подвигом самодисциплины и смирения» «сохранил православие как нравственно-политическую силу русского народа» (8, с. 848), и именно наследием его подвигов явилось великое Государство Российское.

При этом основное внимание еще несколько десятилетий тому назад уделялось победе над Орденом: «Победа на Чудском озере – Ледовое побоище – имела огромное значение для всей Руси, для всего русского и связанных с ним народов, так как эта победа спасала их от немецкого рабства. Значение этой победы, однако, еще шире: она имеет международный характер»; «этой крупнейшей битвой раннего Средневековья впервые в международной истории был положен предел немецкому грабительскому продвижению на восток, которое немецкие правители непрерывно осуществляли в течение нескольких столетий»; «Ледовое побоище сыграло решающую роль в борьбе литовского народа за независимость, оно отразилось и на положении других народов Прибалтики»; «решающий удар, нанесенный крестоносцам русскими войсками, отозвался по всей Прибалтике, потрясая до основания и Ливонский, и Прусский ордена» (8, с. 851, 852). В последнее время все настойчивее подчеркиваются политические таланты князя, поскольку, оказывается, «свой главный подвиг Александр Невский совершил не на поле брани в качестве военачальника, а на политическом поприще в качестве государственного деятеля». При этом «наш великий предок… самоотверженно защищал Русь от внешних врагов и понимал решающую роль народа в этой защите» (16).

Сторонники другого подхода не склонны преувеличивать заслуги Александра перед Отечеством. Они обвиняют князя в коллаборационизме, в том, что именно он «сдал» монгольским ордам Великий Новгород и Псков, до которых не добрались полчища Батыя в 1237–1238 гг.; именно он, топя в крови первые попытки сопротивления Орде городских «низов», обеспечил почти на четверть столетия власть ордынских ханов и, следовательно, закрепил деспотическую систему государственного управления на Руси, навязав ее своей родине и тем самым затормозив развитие на несколько столетий вперед. «Позор русского исторического сознания, русской исторической памяти в том, что Александр Невский стал непререкаемым понятием национальной гордости, стал фетишем, стал знаменем не секты или партии, а того самого народа, чью историческую судьбу он жестоко исковеркал… Александр Невский, вне всякого сомнения, был национальным изменником» (12, с. 193).

Разобраться в этом споре можно только при условии полного отказа от априорных политических оценок, обратившись к историческим источникам и тщательно анализируя ретроспективную информацию, которую они донесли до нас. Современные споры ведутся в мифологической, а не в исторической сфере. Любая попытка критики сложившихся взглядов, устоявшихся историографических построений, реконструкции облика исторического, а не мифологического, князя Александра Ярославича воспринимается как покушение на святыню. Подобная реакция свойственна и профессиональным историкам. Скажем, талантливый ижевский исследователь В.В. Долгов видит лишь «суровый ригоризм» в стремлении пересмотреть историографические стереотипы: «Если в древнерусской книжности, а затем и в трудах историков было сформировано отношение к деяниям князя [имеются в виду Невская битва и Ледовое побоище. – И.Д.] как к примеру личной храбрости и героизма – именно значение этих сражений не может быть подвергнуто сомнению» (2, с. 86).

Между тем историк-профессионал – в отличие от историка-любителя – обязан различать взгляды автора источника (который, собственно, и предоставляет информацию об интересующем нас событии или деятеле), мнения, сложившиеся в историографии на разных этапах ее развития, и, наконец, собственную точку зрения. Другим путем научный анализ исторических событий невозможен. Любитель же склонен неосознанно отождествлять все это: взгляды, оценки и суждения. Ему кажется, что сведения о реальном историческом лице, сохранившиеся в исторических источниках, и различные исторические реконструкции – в сущности одно и то же. А потому их можно сравнивать и подменять одно другим. При этом предполагается, что, если источники не согласуются с «общепринятым» (т.е. принимаемым данным любителем истории) образом, тем хуже для источников: нельзя же позволять им дискредитировать светлый облик князя-героя. И неважно, что звание героя он получил посмертно, когда забылись (или простились) его неблаговидные, с точки зрения того же историка-дилетанта, поступки и решения.

Образы Александра Невского: кого мы выбираем?

Говоря об Александре Невском, историк-профессионал обязан различать по крайней мере пять образов-ретроспекций, существующих в нашей истории и культуре. Каждый из них – порождение своего времени. Прежде всего это – великий князь Александр Ярославич, живший в середине XIII в. Во-вторых, святой благоверный князь Александр Ярославич, защитник православия, причисленный к лику святых уже лет через сорок после кончины. В-третьих, несколько модернизированный в XVIII в. образ святого Александра Невского – борца за выход к Балтийскому морю (он ведь победил шведов практически на том самом месте, которое Петр I избрал для строительства столицы Российской империи). В-четвертых, образ великого защитника всей Русской земли от немецкой агрессии Александра Невского, созданный в конце 1930-х годов совместными усилиями Сергея Эйзенштейна, Николая Черкасова и Сергея Прокофьева8585
  Хотя, если вспомнить фильм, персонаж Николая Черкасова полагает: «Если на чужой земле сражаться не можешь, то и на своей делать нечего» (с такими словами он обращается к Василию Буслаю).


[Закрыть].

В последние годы к ним добавился пятый Александр, за которого, видимо, и голосовало большинство телезрителей телеканала «Россия»: справедливый сильный правитель, защитник «низов» от бояр-«олигархов». Он готов и рыбу с этими самыми «низами» ловить, и рыболовную сеть руками порвать, и укрепить границы государства, и непристойный анекдот выслушать, а потом, основываясь на этом анекдоте, гениально организовать построение своих войск, и в момент своего триумфа взять на руки мальчонку (все из тех же самых «низов»)… Кажется, мало кто заметил, сколь тревожны результаты прошедшего голосования. Рыбная ловля, непристойности и мальчонка – не главное. С этим у нас полный порядок. Но вот главные качества, которыми обладает8686
  С легкой руки создателей культового советского фильма, но не с точки зрения создателей исторических источников, сохранивших информацию о реальном князе Александре Ярославиче.


[Закрыть] победитель телевизионного проекта, – справедливость, сила, способность противостоять толстосумам, талант, политическая прозорливость – их нет, а потребность общества в этом есть – и самая острая. Именно за эти качества правителя голосовали те, кто избрал мифического Александра Невского «Именем Россия».

Поэтому, прежде чем давать оценку деятельности Александра, необходимо выяснить, какому из пяти персонажей она дается: реальному историческому деятелю, святому благоверному князю, борцу за выход к Балтике, защитнику от немецкой агрессии или справедливому и сильному правителю?

Деяния святых – вообще вне «юрисдикции» исторической науки. Кто скажет, что растление малолетних – благое дело? А ведь этим, если верить летописи, до принятия христианства «баловался» киевский князь Владимир Святославич. Но кто может осудить «баловство» равноапостольного князя Владимира Святого, принесшего свет православия на Русскую землю? Приняв Святое Крещение и крестив Русь, Владимир одним этим деянием искупил все свои прежние грехи. Искупил, но не оправдал. Закон, как известно, обратной силы не имеет, и историк, пытающийся описать жизнь киевского князя, вправе, несмотря на то что тот был канонизирован, давать (или не давать – это уже дело его совести) моральные оценки развратным действиям и братоубийству, совершенными его персонажем до 988 г. Являются ли такие характеристики «приговором Истории» – вопрос отдельный!

То же касается и образов – церковного и светских – Александра Невского. Святой благоверный князь стал в свое время единственным светским защитником идеалов православия, не пожелав поступиться ими ни при каких условиях (в отличие, скажем, от Даниила Романовича Галицкого). Тем самым он искупил (но опять-таки не оправдал!) свои прегрешения, о которых прямо и косвенно говорят его современники. Можно уважать его за это, но совсем не обязательно умиляться всеми деяниями князя Александра Ярославича, известными по светским источникам – ведь многие из них у нормального человека не способны вызывать положительных эмоций. Оправдывать их не менее аморально, чем принижать роль и место святого князя в нашей истории. Между тем именно этим, как правило, занимаются те, кто не понимает, за что же, собственно, на рубеже XIII–XIV вв. был канонизирован Александр.

Другое дело – образы исторических деятелей, которые формируются профессиональными исследователями. Моральные оценки (но не приговоры!) возможны и здесь. Однако они в большей мере касаются не описываемых, а описывающих. Странно было бы укорять литературных персонажей в том, что они, на наш взгляд, совершают аморальные поступки. Зато помимо собственно научного анализа того, на каком основании, как и что написал тот или иной историк, сам он и его труд вполне могут получать нравственные оценки. При этом всегда необходимо различать: автор написал свою работу, чтобы дать нравоучительный пример своим современникам, легитимировать существующий строй, попытаться понять, почему события развивались так, а не иначе и «когда мы раздавили бабочку», или «создать себе a posteriori такое прошлое, от которого мы желали бы происходить, в противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим» (Фр. Ницше. «Несвоевременные размышления»)?