Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 2"

Я считаю, что как исследователи мы должны не только объективно анализировать существующие реалии. Наш долг – вырабатывать новые идеи, которые необходимы для совершенствования этих реалий. Надеюсь, что в докладах и в дискуссии они прозвучали.

И.И. Глебова: Очень диалектично, перспективно и оптимистично. Но это не формат научного исследования, поиска, полемики. В этом отношении мы сегодня, к сожалению, мало продвинулись. А вот российская политическая культура – в том числе благодаря размышлениям, сомнениям и находкам, разговорам (странно трактуемым иногда как научная болтовня) участников нашего семинара – уже не terra incognita политической науки. Ее образ во многом прописан – и именно за последние 20 лет. Это и есть те новые идеи, которые выработала современная российская наука. Наш семинар – я надеюсь – вписан в общий научный ритм, в общую работу критического самопознания. Только опыт такого самопознания может излечить нас от ущербной потребности мерить русскую жизнь меркой шефа жандармов при Николае I генерала Бенкендорфа: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

Материалы семинара подготовлены к публикации И.И. Глебовой и Е.Ю. Тесловой

Российский политический режим: Проблемы изучения и интерпретации
(Семинар 11 марта 2010 г., ИНИОН РАН)

Н.Ю. Лапина, ИНИОН РАН: Тема моего доклада – российский политический режим: проблемы изучения и интерпретации

В последние годы в России и за рубежом вышло немало работ, посвященных современному российскому политическому режиму9696
  Понятие «политический режим» заимствовано из политической науки. Я опираюсь на определение, предложенное Д. Хигли и Д. Бёртоном: «Политический режим – это образец (шаблон), в рамках которого принимающая решения правящая власть организуется, осуществляется и передается» (Higley J., Burton M. Elite foundations of liberal democracy. – Lanham: Rowman & Littlefieald publ., 2006. – P. 15).


[Закрыть]. Мне хотелось бы обозначить некоторые подходы к анализу российского политического режима, сложившиеся в научном и экспертном сообществе Франции. Интерес к теме оправдан: ученые наряду с политиками, писателями, журналистами участвуют в формировании образов политического, которые затем транслируются обществу и нередко утверждаются в качестве стереотипов массового сознания. В процессе работы мною были проведены интервью с ведущими французскими специалистами в области изучения России (2007–2009 гг.).

Среди подходов к анализу российского политического режима я бы выделила четыре определяющих, влияние которых испытывают и другие: историко-трансформационный, сравнительный, институциональный и субъектный. Сравнительный подход позволяет понять, насколько российский случай типичен для посткоммунистических стран, а что в нем особенного, сугубо российского. Историко-трансформационный дает представление о месте постсоветского периода в российской истории и его особенностях. Субъектный и институциональный раскрывают специфику функционирования политического режима «через» действующие в нем институты и акторов.

Историко-трансформационный подход

Сторонники историко-трансформационного подхода рассматривают существующий политический режим в континууме многовековой российской истории. «Для русских, – указано в монографии французского историка Ж. Соколоффа “Бедная держава”, – собственная история – это основная система отсчета; для того, чтобы лучше понять, как они мыслят и действуют, нужно заглянуть в их прошлое»9797
  Соколофф Ж. Бедная держава. История России с 1815 года до наших дней. – М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2007. – С. 19. Об особом отношении россиян к своей истории пишет и французский историк и литературовед Ж. Нива. В России событие далекого прошлого, считает он, вызывает такую же острую реакцию, как событие современное (Nivat G. Russie: Élats de mémoire // Courrier des pays de l’Est. – P., 2008. – Mai-juin, N 1067. – P. 11).


[Закрыть].

Центральной темой, которая объединяет исследователей, является традиционализм российской власти. При этом понимается он по-разному. К воспроизводящимся чертам Ж. Соколофф, например, относит: борьбу между открытостью (западничеством) и закрытостью (русофильством); контраст между внешнеполитическими амбициями государства и его материальными возможностями; противоречие между преодолением отсталости (модернизацией) и стремлением к сохранению национальной самобытности. Многие французские авторы обращают внимание на персонифицированность российской власти как ее главную отличительную черту. Есть дискуссионные точки зрения – скажем, об имперской сути современной власти. Для меня очевидно, что сегодня Россия не пытается воссоздать ни советскую, ни Российскую империю. Серьезные сомнения вызывает также тезис о единстве власти и народа, хотя она широко популяризируется близкими к власти экспертами.

Важно и то, что из положения о традиционализме российской власти делаются разные выводы. В одном случае речь идет о возвращении современной России в историческое русло – «к тому, что было всегда». В то же время, учитывая произошедшие в два последних десятилетия общественно-политические сдвиги, некоторые авторы говорят о Новом политическом режиме9898
  Sokoloff G. Métamorphose de la Russie, 1984–2004. – P.: Fayard, 2003.


[Закрыть] и даже новой революции.

Замечу, что взгляд на российский политический режим во многом определяется отношением к российскому прошлому. В французской общественной науке наша история рассматривается в парадигме деградации/нормализации. В первом случае внимание концентрируется на чуждости России европейской традиции, отсутствии в русской истории демократических черт, рабстве и сервилизме народа, неспособного действовать свободно и сознательно. Из этого представления формируется образ современности: неготовность россиян к демократии западного типа и неизбежность отката России в прошлое.

В этой логике рассуждает представитель «тоталитарной школы» историк и философ А. Безансон. Для него Россия – это страна отстающего развития, которая на протяжении всей своей истории пыталась разными способами (через религиозное чувство или построение империи) «компенсировать собственную неполноценность». Тот факт, что в постсоветской России не была осуществлена «декоммунизация», заставляет его опасаться за будущее страны. Главный «инструмент» интерпретации России для Безансона – исторический детерминизм. Апеллируя к нему, автор отказывает стране в перспективе европеизации и создания демократического государства.

Сторонники тезиса о нормализации России в духе философов эпохи Просвещения убеждены, что Россия – это европейская страна, только менее развитая, а ее будущее связано с преодолением отсталости и дальнейшей европеизацией. Оценивая постсоветский период, они отмечают, что России пришлось начинать строительство новых экономических и политических институтов с нуля, но она многое успела сделать. За прошедшие годы улучшились материальные условия жизни россиян; сформировалась и действует рыночная экономика; в России появились свободы, которых прежде не существовало. За годы, прошедшие после распада СССР, «Россия стала частью цивилизованного европейского мира, – пишет Э. Каррер д’Анкосс, – хотя многие из начатых в 1990-е годы преобразований остаются незавершенными, как остается незавершенной и сама Россия»9999
  Carrère d’Encausse E. La Russie inachevée. – P.: Fayard, 2000. – P. 231.


[Закрыть]. В этой логике современный политический режим видится как важный этап в строительстве нового государства и укреплении позиций России на международной арене.

Формально не включаясь в дискуссию о модернизации традиционных обществ, французские обществоведы предлагают свое видение проблемы наследия. Сторонники теории «зависимости от пройденного пути» воспринимают прошлое как тормоз на пути общественного развития: «плохое» историческое наследие (державно-консервативная традиция и неудачи демократических преобразований) не дает шансов на успех в будущем. Им противостоят исследователи, предлагающие документированную картину истории России как части истории Европы. Они в целом дают позитивный ответ на вопрос о модернизационных перспективах страны, вместе с тем отмечая, что для дальнейшего движения вперед она нуждается в демократии и эффективном государстве (А. Фромен-Мерис). В этом контексте историческое наследие приобретает особый смысл и рассматривается как ресурс, стимулирующий преобразования (Ж. Радвани).

Следует учитывать, что история служит также легитимирующим или, напротив, делигитимирующим основанием современного политического режима. В литературе широко используются исторические параллели. Обращаясь к современности, авторы нередко оперируют понятиями Термидора, Реставрации, бонапартистского режима. Несмотря на внешнюю эффектность исторических аналогий, следует признать, что применительно к современному российскому политическому режиму тезис о реставрации советской системы неуместен. И не только потому, что в России в конце 1980 – начале 1990-х годов был демонтирован советский режим и заложены основы нового общественно-политического устройства. На сегодняшний день российская власть не обладает теми ресурсами, которыми она располагала в прошлом. У нее нет идеологии, которая пропитывала все сферы общественно-политической жизни СССР. Нет возможности восстановить основу советского строя – мобилизационный режим, как нет сил воссоздать советскую империю. Но самое главное, россияне не хотят возвращаться в прошлое. Опрос общественного мнения, проведенный Левада-центром в декабре 2009 г., показал, что лишь 15% опрошенных выступают за реставрацию советского строя. Скорее, можно согласиться с Ж. Соколоффом, который предлагает применительно к 2000-м годам использовать формулу «консервативного поворота».

Когда мы говорим о России, такое внимание к истории оправдано и целесообразно. Историко-трансформационный подход позволяет выстроить исторический континуум, выявляет, с одной стороны, устойчивые тенденции, с другой – исторические разрывы в развитии государства и общества. Однако у него есть свои ограничения: руководствуясь только этим подходом, им вряд ли можно понять, в чем состоит специфика режима, современных политических институтов и акторов.

В восприятии современности через призму исторического опыта действует феномен исторического запаздывания: оценка политической реальности заимствуется из представлений о прошлом. Это явление описано и обосновано французским историком С. Кёре применительно к меж-военному периоду XX в., когда многие французские исследователи воспринимали сталинизм через призму традиционной российской власти100100
  Coeuré S. La grande lueur à l’Est: Les français et l’Union soviétique, 1917–1939. – P.: Seuil, 1999.


[Закрыть]. Нечто подобное происходит и сегодня, когда современный политический режим оценивается через советское прошлое.

Почему историко-трансформационный подход пользуется популярностью? Тому есть несколько объяснений. Во-первых, обращаясь к истории, исследователи надеются получить ответ, почему в России не осуществился демократический сценарий, которого ожидали в 1990-е годы. Во-вторых, отсылка к прошлому в определенной степени облегчает задачу исследователя, который объясняет политическую реальность через призму хорошо известных исторических событий. Хотя, следует признать, что за этим приёмом может скрываться и обыденная интеллектуальная леность. В-третьих, историко-трансформационный подход компенсирует дефицит информации о российской власти. «Закрытая» элита порождает домыслы о самой себе, которые распространяются, стимулируя возрождение, казалось бы, оставшейся в прошлом кремлинологии – ущербного и порой анекдотического взгляда на политическую жизнь.

Сравнительный анализ

Долгое время исследование России на Западе оставалось в рамках узкой дисциплины – россиеведения. Культурологический подход к изучению России, базирующийся на представлениях об уникальности и непостижимости ее сущности (не будем забывать, что мифы о «русской душе» и «русском мистицизме» созданы французами), затруднял использование компаративных методов. Революция 1917 г. и создание первого в мире социалистического государства закрепили представление о России – теперь уже советской – как уникальной стране. Первая попытка исследовать советский режим в рамках компаративной методологии была предпринята представителями «тоталитарной школы» (во Франции – Р. Арон, Д. Кола, А. Безансон).

Крушение Берлинской стены и распад СССР стимулировали появление новой дисциплины, сфокусировавшей внимание на переходе от авторитарного режима к демократическому. В ее основу был положен заимствованный из политологии и социологии метод сравнительного анализа. В исследованиях постсоветского мира наступившая эпоха рассматривалась как новое историческое время, единое для всех посткоммунистических стран101101
  Colas D. Introduction générale: l’Europe post-communiste // L’Europe post-communiste / Sous la dir. de D. Colas. – P.: PUF, 2002. – P.1–9.


[Закрыть]. В США, ФРГ и англоязычных странах в 1990-е годы популярной стала транзитология.

До тех пор пока постсоветские страны развивались в одном направлении, политологи считали уместным сопоставлять их опыт. Со временем их траектории разошлись: восточноевропейские страны демократизировали свои политические и экономические институты, вступили в Европейский союз, а в России и ряде других стран бывшего СССР власть и экономика оставались слитыми, правовое государство отсутствовало, демократические институты были слабыми. К началу 2000-х годов западная политология отказалась от транзитологической парадигмы. Однако в науке сохранилось введенное транзитологами понятие демократии с прилагательными, используемое для описания недостаточной демократизации в бывших странах коммунистического лагеря. Для режимов, которые не являются ни демократическими, ни автократическими, политологи предложили ряд определений. Среди них: «дефектная демократия» (В. Меркель), «гибридный режим» (Т.Л. Карл), «делегативная демократия» (Г. О’Доннелл).

В отличие от англосаксонских стран и России, во Франции транзитология широкого распространения не получила. Возможно, сказалась идущая от А. де Токвиля традиция изучения национальной историко-культурной специфики или французским исследователям просто не хотелось использовать чужой научный инструментарий. Однако сравнительная методология во французской общественной науке используется достаточно широко.

Сравнительный метод в социологии и политике, по мнению французских исследователей М. Догана и Д. Пеласси, «расширяет сферу наблюдения», «стремится определить социальные закономерности и выявить основные причины наблюдаемых социальных явлений». Но главное – он способствует преодолению «этноцентризма» и излишнего увлечения культурными особенностями102102
  Доган М., Палесси Д. Сравнительная политическая социология. – М.: Соц.-полит. журнал, 1994. – С. 11.


[Закрыть]. С начала 1990-х годов во Франции сформировалось течение, в рамках которого признана уникальность постсоветских стран, а в качестве метода используется сравнительный анализ. Его представители анализируют постсоветскую экономику (Ж. Вильд), траектории эволюции постсоветской элиты (Ж. Минк и Ж.-Ш. Шурек); институты и правовые системы (М. Лесаж, А. Газье, С. Миласик, Ф. Кларе).

Сторонники уникальности постсоветского развития выдвигают два принципиальных тезиса: (1) о недопустимости использования западноцентричного подхода при анализе общественно-политических изменений в странах Восточной и Центральной Европы, включая Россию; (2) об относительности признаваемых универсальными ценностей (правовое государство, права человека и гражданина и т.д.) при анализе постсоветских обществ. Исследователи, принадлежащие этому направлению, настаивают: универсалистский подход, связанный с утверждением в 1980-е годы идей либерализма, игнорирует культурные традиции восточноевропейских и центральноевропейских стран, их историческую специфику и пытается выстроить их по единой модели103103
  Milacic S. Sur quelques ambiguités du néocomparatisme // In: Les systèmes postcommunistes: Approches comparatives / Sous la dir. de Milacic S., Claret Ph. – 2006. – P. 9–23.


[Закрыть]. Формальное сравнение, считают они, ошибочно, поскольку истинные сходства и различия можно выявить лишь в контексте сравнения национальных культур. Ими обосновывается идея понимающего сравнения, которое предполагает тонкое прочтение различий, существующих между разными системами, институтами, политическими режимами.

В противовес транзитологической парадигме, неизбежно приводившей исследователей к тривиальному выводу об отставании России, названный подход открывает возможности проведения сравнительного анализа национальных практик, поиска в них структурных сходств и различий. Он дает возможность выйти за пределы собственного мировосприятия; объяснение в нем преобладает над описанием. Метод сравнительного анализа в основном используется политологами, социологами, правоведами и экономистами. Историческая наука до недавнего времени преимущественно оставалась в рамках страноведения. Принимая Россию как часть европейского пространства, историки (например, Каррер д’Анкосс) считают неуместным ее сравнение с европейскими странами. Россию, по их мнению, следует «проверять» ее собственной историей.

Институциональный подход

При использовании институционального подхода политический режим оценивается с точки зрения утвердившихся в стране институтов и практик. Спектр тем, рассматриваемых институционалистами, широк. Выделю лишь некоторые: формирование постсоветского государства после развала СССР; переход от правления Б. Ельцина к эпохе В. Путина; региональные политические режимы; качество институтов; формальные и неформальные отношения.

В аналитике сложились контрастные оценки государственного строительства в начале 1990-х. По мнению М. Лесажа, в 1991–1993 гг. Россия, как и другие постсоветские страны, приступила к «изобретению собственного государства»104104
  Lesage M. De l’autorité de l’Etat en Russie // In: La réinvention de l’Etat: Démocratie politique et ordre juridique en Europe centrale et orientale / Sous la dir. de Milacic S. – Bruxellles: Bruylant, 2003. – Р. 351.


[Закрыть]. Их оппоненты убеждены, что в результате расстрела парламента и принятия новой Конституции (1993 г.) надежды на формирование современных государственных институтов в России рухнули. А с установлением президентской формы правления в Российской Федерации совершился поворот в сторону традиционного государства.

Тем не менее приход к власти В. Путина активизировал надежды на укрепление государственности. Исследователи полагали, что провозглашенное властью построение «сильного государства» приведет к появлению эффективных институтов, их деятельность станет прозрачной, сложатся универсальные правила игры, отношения центра и регионов, бизнеса и власти окажутся более институционализированными, что будет способствовать развитию гражданского общества и ускорит процесс отделения экономики от политики.

Однако по прошествии времени мнения исследователей относительно произошедших в России изменений резко разошлись. Некоторые из них акцентируют внимание на позитивной направленности перемен, организационных качествах российской власти, ее способности стабилизировать ситуацию в стране. Их основной тезис: в 1990-е годы в России царил «хаос», а в 2000-е была предпринята попытка упорядочить систему власти. Приведу мнение Э. Каррер д’Анкосс: «Когда Путин пришел к власти, перед ним стояла задача построить новое государство. Думаю, именно в этом качестве он хотел бы войти в историю»105105
  Каррер д’Анкосс Э. Чтобы быть влиятельной в мире, России нужно быть внутренне сильной (Интервью) // Два президентских срока В.В. Путина: Динамика перемен / Под ред. Н.Ю. Лапиной. – М., 2008. – 344 с.


[Закрыть].

Признавая, что современное Российское государство не стало пока правовым, сторонники этой точки зрения обращают внимание на принципиальные изменения в общественно-политической жизни: Россия впервые в своей истории согласилась сотрудничать с западными странами в области институционального строительства, а став членом Совета Европы, признала юрисдикцию Европейского суда; в стране стали проводиться президентские выборы, в ходе которых граждане могут сказать «нет» кандидату от власти; правление президента при всей его популярности не является пожизненным и ограничено двумя сроками106106
  Lesage M. De l’autorité de l’Etat en Russie // In: La réinvention de l’Etat: Démocratie politique et ordre juridique en Europe centrale et orientale / Sous la dir. de Milacic S. – Bruxellles: Bruylant, 2003. – Р. 351.


[Закрыть]. В. Путин начал модернизацию страны: в годы его правления правовые отношения в экономической сфере укрепились, была реформирована налоговая система, объемы неформальной экономики сократились, были предприняты социальные реформы107107
  Favarel-Garrigues G., Rousselet K. La société russe en quête d’ordre. Avec Vladimir Poutine? – P.: Autrement, 2004.


[Закрыть]. Французский экономист Ж. Сапир уверен, что после развала 1990-х «в России формируется целостная модель развития» и проводится «продуманная политика глобальной модернизации». Добавлю, что эта точка зрения была популярна в определенном сегменте западной аналитики, пока финансово-экономический кризис не продемонстрировал слабость российской экономики. Аргументом в пользу позитивной динамики можно считать и тезис об укреплении международной роли России и ее статуса в качестве «самостоятельного центра силы».

Оппоненты «оптимистов» анализируют эпоху В. Путина в рамках схемы «реформа – контрреформа». Этот подход предполагает, что после революционных преобразований 1990-х годов в России наступил откат. Кто-то воспринимает откат как синоним отказа от демократии и ставки на авторитарные формы правления. В этом случае основное внимание уделяется открытости/закрытости политического режима, наличию/отсутствию демократических свобод.

Проблема, занимающая особое место в аналитике, – состояние и функционирование российских институтов. Это не случайно: именно от качества институтов зависит качество управления страной и отдельными сферами общественной жизни. Некоррумпированная администрация, честные суды, прозрачная процедура принятия решений – обязательные составляющие современного цивилизованного государства. Парадокс российского политического режима французские исследователи видят в сосуществовании «вертикали власти» со слабыми институтами.

Анализируя роль Российского государства в имперский, советский и постсоветский периоды и его отношения с обществом, М. Мандрас приходит к выводу о его исторической неэффективности. В современной России, по мнению автора, возродилось бюрократическое советское государство, приспособившееся к рыночным отношениям108108
  Mendras M. Russie : L’envers du pouvoir. – P.: Odile Jacob, 2008.


[Закрыть]. Главную причину этой эволюции Мандрас видит в отсутствии в стране демократии, что «фатально ведет к изменению сути политических институтов», а также в неспособности россиян быть ответственными гражданами и оказывать влияние на политический выбор. Конечно, многие из высказанных соображений, хотя и неоригинальны, но оправданны. Однако автор явно игнорирует трудности перехода от авторитарного советского общества к обществу постсоветскому. Концентрируя внимание на власти, он оставляет в стороне крупномасштабные сдвиги, произошедшие за последние два десятилетия в российском обществе: формирование гражданского общества (пусть пока и слабого), нарождение (в связи с монетизацией льгот 2005 г.) «городских движений» социального протеста, получивших распространение с началом экономического кризиса.

Непримиримый взгляд на современное Российское государство можно встретить и в других работах. Кто-то анализирует его через призму войны в Чечне (военноцентричный подход)109109
  Obrecht T. Russie, la loi du pouvoir: Enquête sur une parodie démocratique. – P.: Autrement, 2006; Le Huérou A., Merlin A., Regamay A., Serrano S. Tchétchénie: Une affaire intérieure? – P.: CERI/Autrement, 2005.


[Закрыть]. Основываясь на одиозных случаях дедовщины в армии и убийств на расовой и этнической почве, такие авторы делают выводы о банализации насилия в современной России, неспособности или нежелании государства вести серьезную борьбу с преступностью110110
  Daucé F., Walter G. Russie 2006: Entre dérive politique et succès économiques // Courrier des pays de l’Est. – P., 2007. – N 1059. – P. 6–22.


[Закрыть].

При анализе государственных институтов внимание уделяется неформальным отношениям и политико-экономическим альянсам, возникшим в 1990-е годы и влиятельным по сей день. Здесь хотелось бы упомянуть работу французского социолога Ж. Фавареля-Гаррига, которому удалось провести социологическое исследование в России (крайне редкий случай)111111
  Favarel-Garrigues G. La police des moeurs économiques: de l’URSS а la Russie. – P.: CNRS éd., 2007.


[Закрыть]. Были изучены «незаконные экономические практики», получившие распространение в СССР и современной России, а также причины, по которым общество проявляет высокую толерантность по отношению к преступлениям этого типа. Автор отказывается рассматривать современную Россию как «полицейское государство». Более важным ему представляется другое: терпимость к незаконным экономическим практикам является следствием того, что в них включены практически все члены общества – от высокопоставленных государственных служащих до рядовых граждан.

Субъектный подход

Этот подход позволяет исследователям вскрыть специфику политического режима «через» акторов, которые играют системообразующую роль в его создании, поддержании и воспроизводстве. Политологи и социологи отождествляют российский политический режим с типом доминирования и формирования элитных групп. Исследователи признают, что неноменклатурного пути формирования постсоветской элиты в России быть не могло, поскольку в недрах советского строя альтернативной элиты не существовало112112
  Berelovitch A. Les élites politiques en Russie: Changement et continuité // Ex-URSS: Les Etats en divorce / Sous lа dir. de Berton-Hogge R., Crosnier M.-A. – P.: Documentation française, 1993. – P. 77–89.


[Закрыть]. В ряде работ позднесоветская и постсоветская элиты фактически уравниваются. Думаю, что прямые исторические параллели ведут к упрощению. Современная российская элита не является копией номенклатуры хотя бы потому, что активно включена в экономическую деятельность (это касается и государственных служащих); в ее состав входят представители бизнеса; она свободна от идеологического давления, а членство в ЕР является формальностью (гораздо бо́льший смысл для ее представителей имеет включенность в глобальную экономику).

Исследователей интересуют структура и состав элитных групп. В 1990-е годы объектом анализа были представители крупного капитала, получившие доступ к собственности благодаря близости к власти. Тогда же в научной литературе стал распространенным тезис о «приватизации государства» олигархами. В современной России наиболее влиятельным слоем признается административно-бюрократическая элита. Именно этот элитный сегмент, по признанию многих аналитиков, стал главной опорой современного политического режима. Однако численный рост государственной бюрократии не привел к появлению эффективного государства, а административно-бюрократическая элита преуспевает главным образом в отстаивании личных и корпоративных интересов.

Большое внимание уделяется «силовому компоненту» современной российской элиты. Ссылаясь на данные российского социолога О. Крыштановской, французские исследователи пишут о «милитократии» и особом месте, которое этот сегмент занимает в современной российской элите. «Никогда прежде власть спецслужб в России не была столь велика»113113
  Jégo M. Les hommes du président // Politique internationale. – P., 2007. – N 115. – P. 29.


[Закрыть], – пишет М. Жего. Доминирование «милитократии» приводит к тому, что российская политика становится более агрессивной. «Люди в погонах», считают французские авторы, сыграли ведущую роль в развязывании войны в Чечне, «деле ЮКОСа», с их подачи ведется поиск внутренних и внешних врагов, в стране развивается «шпиономания», они ответственны за войну с Грузией и напряженность в отношениях с Украиной114114
  Nougayrède N. Les oligarques et le pouvoir: La redistribution des cartes // Pouvoirs. – P., 2005. – N 112. – P. 35–48; Obrecht T. Russie, la loi du pouvoir: Enquête sur une parodie démocratique. – P.: Autrement, 2006; Mendras M. Russie: L’envers du pouvoir. – P.: Odile Jacob, 2008.


[Закрыть].

«Идеологическому» подходу в изучении элиты «противостоит» функциональный подход. Здесь представляет интерес тезис российского исследователя М. Афанасьева об элите развития. К ней отнесены те группы элитного слоя, которые пока не достигли высот политической власти (в иерархическом отношении они находятся ниже господствующего класса), но обладают высоким модернизационным потенциалом и могут помочь российскому обществу «выздороветь». Однако сама российская действительность демонстрирует гипотетичность этого тезиса.

Итоги

Во Франции сторонникам идеи нормализации России противостоят те, кто указывает на ее деградацию. Традиционно французская русистика (а позже советология) большое внимание уделяли российской исторической специфике и культурной традиции. Эти предпочтения сохраняются в работах специалистов по Восточной Европе и патриархов французского россиеведения.

Во французском научном сообществе сильны поколенческие различия. У многих представителей молодого поколения русистов отсутствует эмоциональная привязанность к России, зато очевидно признание универсализма демократических ценностей. Для них Россия – такая же страна, как и другие, лишенная национальной исключительности и специфики. Такой подход позволяет «вписать» Россию в историю Европы, но одновременно остро ставит вопрос: почему в своем политическом развитии она отстает от других европейских стран? «Наше поколение, – размышляет французский политолог, одна из участниц проведенных мной интервью, – выросло в тот момент, когда левые находились у власти. Мы были под большим впечатлением от падения Берлинской стены. Это был момент больших ожиданий, связанных с развитием демократии в Европе» (сентябрь 2008 г.). Оцениваемая по шкале универсальных демократических ценностей, Россия обречена оставаться аутсайдером. Именно так она сегодня и понимается большинством представителей французского интеллектуального и экспертного сообщества.

Взгляд на современную Россию, доминирующий во Франции, можно определить формулой «Кюстин возвращается». «Мне кажется, – говорит в интервью социолог Ж. Фаварель-Гарриг, – что мы остаемся в контексте “холодной войны“. Во Франции сложился негативный консенсус в отношении России» (сентябрь 2008 г.). Для французских аналитиков, как представляется, характерен политикоцентричный взгляд на российскую жизнь: основное внимание уделяется политическим событиям, общество отождествляется с политическим режимом. При таком подходе вывод однозначен: раз плох политический режим, безнадежны и Россия, и российское общество. Из книг и статей критическое отношение к России перемещается на полосы газет, формируя негативные стереотипы.

Вместе с тем было бы неверно оценки французских исследователей и обозревателей сводить исключительно к негативу. Во Франции есть специалисты, внимательно изучающие российское общество115115
  Rousselet K. Les grandes transformations de la société russe // Pouvoirs. – P., 2005. – N 112. – P. 23–33; Favarel-Garrigues G., Rousselet K. La société russe en quête d’ordre: Avec Vladimir Poutine? – P., 2004.


[Закрыть], региональные различия116116
  Radvanyi J. La nouvelle Russie. – P., 2007.


[Закрыть], сдвиги в социальной структуре117117
  Desert M. Les nouveaux Russes // Questions internationales. – P., 2007. – N 27.


[Закрыть]. Наряду с социологами и политологами появилось молодое поколение историков. Пока они не оформились в самостоятельное течение, но их исследования отличают высокопрофессиональная работа с источниками, непредвзятость, а главное – сохранение научной дистанции в отношении описываемых событий (С. Кёре, Р. Мази, С. Дюллэн).

Нередко позиции французских и российских исследователей самым парадоксальным образом сближаются. Позитивный взгляд на нашу страну во Франции, как уже отмечалось, отличает патриархов россиеведения, а также исследователей националистического толка, среди которых сильны антиамериканские настроения. Они унаследовали идею: Россия (как прежде СССР) – это противовес США.

Общественная наука и во Франции, и в России сегодня вплотную подошла к решению ряда важных для понимания сути политического режима проблем. Укажу на некоторые из них, важные с методологической точки зрения.

Первое. Возникает понимание того, что исследование политического режима должно быть междисциплинарным. Функционирование политических институтов, выбор политических акторов напрямую связаны с имеющимися в их распоряжении экономическими, социальными, административными ресурсами. Очевидно, что построение В. Путиным политического режима, выстраивание властной вертикали, проведение политики централизации стали возможны в благоприятной экономической ситуации. Финансово-экономический кризис не разрушил существующего политического режима, но заставил элиты адаптироваться к новым условиям. Их главной задачей на новом этапе стало поддержание экономической и социальной стабильности.

Второе. До сих пор в исследованиях политического режима преобладал элитистский подход. Это оправдано: там, где отсутствует гражданское общество, элиты становятся главными субъектами общественно-политических преобразований. Однако подход имеет свои ограничения, поскольку не принимает во внимание общественные настроения, готовность/неготовность общества поддерживать элиту и ее представителей. Нередко выводы исследований этого направления поверхностны: они полагают, что политический режим навязан обществу силой или, как пишет М. Мандрас, держится на страхе. Концентрация внимания на элите может породить иллюзию, что смена отдельных представителей правящего класса изменит суть режима. Чтобы понять особенности политического режима, следует обратиться к изучению общества.