Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 2"

24 мая правительство РФ назначило председателем правления третьего по величине капитала банка страны – Россельхозбанка – сына бывшего главы ФСБ Николая Патрушева Дмитрия, до этого работавшего старшим вице-президентом ВТБ. Это кадровое решение продолжает твердую генеральную линию, заключающуюся в том, что дети высокопоставленных российских чиновников делают прекрасные карьеры в государственных и частных бизнес-структурах. Сын бывшего премьера, а ныне директора Службы внешней разведки Михаила Фрадкова Петр работает заместителем председателя госкорпорации «Внешэкономбанк». Младший сын Патрушева Андрей начинал в «нефтяном» отделе ФСБ, а сейчас служит советником председателя совета директоров «Роснефти» вице-премьера Игоря Сечина. Сын другого вице-премьера Сергея Иванова Александр руководит департаментом структурного и долгового финансирования Внешэкономбанка. Сын главы Минпромторга Виктора Христенко Владимир возглавляет девелоперские проекты акционеров металлургической группы ЧТПЗ. Сергей Матвиенко, сын петербургского губернатора Валентины Матвиенко, совмещает собственный бизнес с руководством ЗАО «ВТБ-Девелопмент», дочерней компании ВТБ. Хорошо устроены и сыновья бывшего президента Татарии Минтимера Шаймиева: старший Айрат работает гендиректором ОАО «Дорожный сервис Республики Татарстан», младший Радик – председателем совета директоров крупной финансово-промышленной группы ТАИФ. Сын кемеровского губернатора Амана Тулеева Дмитрий – начальник федерального управления автомобильных дорог «Сибирь», а сын бывшего главы Самарской области Константина Титова Алексей – глава совета директоров банка «Солидарность». На сегодня 32-летний Дмитрий Патрушев выше всех поднялся по карьерной лестнице, но у других перечисленных выше отпрысков еще предостаточно времени, чтобы повторить его достижение: большинству еще не исполнилось либо совсем недавно исполнилось 30 лет.

Юрий Любимов:
Я бы отпустил Ходорковского на волю157157
  Печатается по изд.: Новая газета. – М., 2010. – 19 ноября. – № 130(1688). – С. 7. Интервью режиссера Ю. Любимова журналисту «Новой газеты» С. Лойко.


[Закрыть]

Любимову без семи лет век, и он давно не боится говорить вслух, что думает. Не боялся никогда. В спектаклях, поступках, оценках держался правды, как сам ее понимал. Может быть, поэтому сегодня самого известного фрондера российского театра осыпать наградами не спешат. Но не это огорчает Юрия Петровича – он просто устал иметь дело со все теми же явлениями и все теми же людьми в своей стране

– Какова сегодня атмосфера в России, на ваш взгляд?

– Честно говоря, скисло наше молоко, и уже никогда не быть ему свежим. Большая проблема в том, что наши граждане какие-то полусонные. Лень у них впереди бежит… Мне представляется, что большинство наших сограждан все еще живут прошлым, и они скучают по Советскому Союзу. Тогда было лучше, они говорят.

– Почему в одном из своих спектаклей вы сами выходите на сцену и играете Сталина?

– Сталина опять превозносят. Он же кровожадный извращенец, который своего народа уничтожил больше, чем немецкие фашисты. Они что, совсем с ума посходили? Когда я играю Сталина… я заманиваю зрителя, а потом бью его по голове вот этой фразой: (Говорит с густым грузинским акцентом.) «Толпа – материя истории. Чем больше ее в одном месте убудет, тем больше в другом прибудет. Нечего ее жалеть».

– Вам сейчас легче работается, чем в советское время?

– Сейчас, конечно, лучше. Я свободен! Но финансово стало гораздо труднее. Они обещали мне построить театральный центр, даже землю выделили… но тринадцать лет прошло, и ничего не сделано. В прошлом году я попросил провести юбилей театра – 45 лет. Они сказали, что это не дата, и попросили меня подождать еще пять лет, до пятидесятилетнего юбилея. Они что, не знают, что мне уже 93?

– В вашей работе вы испытываете давление сверху, как в Советском Союзе, когда ваши постановки беспощадно кромсались цензорами и часто запрещались к показу?

– Никогда. Но вот театр часто обещают закрыть по причинам пожарной безопасности. Говорят мне исправить положение, а денег ни копейки не дают. Зато у них всегда предлог под рукой, как меня уволить. И в то же время всего за два года они построили себе голливудского размаха театр (на Рублевском шоссе. – С.Л.)… А там выступает порой какая-нибудь западная поп-звезда для ста зрителей в зале на восемьсот мест за гонорар так в два с половиной миллиона долларов.

– В прошлом вы встречались со многими советскими руководителями. А с российскими лидерами вы встречаетесь?

– Да, припоминаю, как Андропов спросил меня: «Вы знаете, что случилось в Индонезии?» Я говорю: «Перевешали там всех коммунистов, да?» «Да, – говорит он, – вы это для нас предрекаете?»

С Медведевым ни разу не встречался. Но пару раз встречался с Путиным. Должен признать, у него есть интересные черты. Когда он был здесь, он тщательно искал место на стене, где бы расписаться (по давнишней традиции важные гости и друзья оставляют автографы на стенах кабинета), и нашел подходящее место под портретом Пушкина. Потом стал читать другие надписи и дошел до автографа Березовского. И говорит: «Как это он так высоко расписался?» Я говорю: «Он на спинку скамейки встал». Вот отгадайте, какой был следующий вопрос? Так вот, он спрашивает: «А кто ему помогал? Кто его поддерживал?» Я говорю: «Я». Он так посмотрел на меня, будто хотел спросить, зачем. Но не спросил. Может быть, меня когда-нибудь привлекут за это, кто знает. Тут я его спросил, что это за характер – Березовский. «Выскакивать любит, – говорит Путин. Потом подумал немного и добавил. – Пускай себе скачет».

– Как вы думаете, каким будет исход второго процесса заключенного нефтяного магната и противника Кремля Михаила Ходорковского?

– Хотел бы ошибиться, но думаю, приговор будет обвинительным. Это тест для наших лидеров. Когда ты так долго сидишь в тюрьме, становишься героем. Люди его сначала ненавидели как олигарха и радовались, что его посадили. Но с тех пор многие изменили свое мнение…

Я бы отпустил Ходорковского на волю. Так было бы лучше для обоих наших лидеров. Им бы это было выгодно по всем статьям. Они бы выказали милосердие. Люди устали от окриков «Ужесточить!».

– На ваш взгляд, сильно изменилась страна с советских времен?

– С 85-го года мало что изменилось. А уже четверть века прошла! И в этом настоящая проблема. Хотя какое-то шевеление вроде бы начинается. Но ничего похожего на тот подъем, который мы ощутили во время оттепели 60-х. Люди молчат. Они просто напуганы. Не хотят получать дубинкой по голове, чтобы их потом бросили в автозак да избили еще…

Мне, однако, кажется, что Они обеспокоены. Иначе зачем так жестоко разгонять марши оппозиции? 500 человек вышли (на площадь), а Они полторы тысячи карателей посылают!

– Как насчет продекларированной борьбы с коррупцией?

– Они-то с ней борются, но очень избирательно. Беда в том, что у нас так много нефти. Они нырнут туда, а отмыться ох как трудно.

– Почему в России до сих пор многие считают Америку врагом, несмотря на объявленную перезагрузку в отношениях?

– Они не могут существовать без врага! Когда есть враг, то все можно объяснить, и военный бюджет и другие вещи. И чем мощнее, чем сильнее враг, тем лучше. Все знают, что у нас есть мощное оружие, но до их (американской) военной машины нам далеко. Россия, как и ее предшественник, плетется сзади и все пытается кого-то догнать… Столько зависти и столько агрессии! И эта постоянная необходимость защищаться от кого-то! От кого? Никто на нас не собирается нападать. Сильным странам мы безразличны.

– С советскими чиновниками у вас были постоянные проблемы. С российской бюрократией полегче?

– Они иногда меня поздравляют. Вешают награды. Недавно мне позвонили из администрации президента и сказали, что пригласят в Кремль. Сразу вспомнился похожий случай с Александром Исаевичем Солженицыным. Когда он жил в изгнании, его Рейган пригласил на обед. И вот как он ответил: «С удовольствием, если это будет разговор между нами, а обедать я предпочитаю дома».

Когда я с Ними встречаюсь, Они обычно восклицают: «Вы – глоток свободы!». И сразу: «Садитесь, пожалуйста», – что уже звучит как-то мрачновато.

В конце концов, я чужой для Них. Я Им нужен как какой-нибудь элемент декорации к фасаду, который Они строят здесь. Я Им нужен в качестве афиши. А так я Им не нужен. Они предпочитают театр марионеток.

– А что произошло за это время с публикой?

– Публика больше не ищет политики в театре… Людей апатия поразила. Они приходят за развлечением. Ощущение такое, будто все разрешено. Но так только кажется. На самом деле разрешены только какие-то поверхностные вещи, как пустой треп. Люди теперь безразличны. Их надежды разрушены…

У нас нет сердца и нет души. Мы любим говорить о загадочной русской душе. Но покопаешься там, и такие вещи всплывают… Нам всегда всего не хватает.

То, чем мы занимались в предыдущие двадцать лет, больше не интересует публику. Наш театр просто превратился в один из других театров. Некоторые говорят, что я деградирую, что раньше я ставил хорошие спектакли, а теперь мои постановки скучны. Но я делаю то, что интересно мне.

В марте я подал заявление об отставке. Надоело все. Все, о чем мы с вами говорили сейчас. Потом мне позвонили сверху и сказали не спешить. «Не время», – сказали.

За границей, где я работал, и в Америке тоже, мне везде было гораздо легче работать. Там везде порядок и дисциплина.

Я бы не против жить в Америке, как уйду в отставку. Хорошая страна для стариков.

Я свой, пацаны!158158
  Печатается по изд.: Новая газета. – М., 2010. – 1 сент. – № 96. Станислав Рассадин – литературный критик, литературовед.


[Закрыть]

С. Рассадин

Жалко дивного озера Селигер…

То есть так-то оно никуда не делось, но долго еще будет насмешливо ассоциироваться с «сурковой массой» (шутка советских времен, когда у власти – литературной – был другой Сурков). Как давно жалею о, так сказать, репутации Басманных улиц, традиционно связываемых с именем опального Чаадаева, а ныне встречаемых разве что в словосочетании «басманное правосудие».

«Кремлевская гопота», «шпана», «шелупонь», даже «мразь» да плюс к тому «хунвейбины» (хотя это вольно или невольно звучит не столько оскорбительно, сколько вызывая в памяти трагическую судьбу «гопоты» маоистской, поверившей было в свой приход к власти). Подчеркиваю: здесь – ни словечка, сказанного от себя лично; все позаимствованы из разнообразных СМИ.

После такого вступления – не чудно ль будет выглядеть страстная дневниковая запись (1973 год) одного из умнейших и светлейших людей ХХ века о. Александра (Шмемана)?

Тем не менее.

«<…> Кошмарен современный трусливый (! – Ст. Р.) культ молодежи. <…> Молодежь – это отречение от детства во имя еще не наступившей “взрослости”, Христос нам явлен как ребенок и как взрослый, несущий Евангелие, только детям доступное. Но Он не явлен нам как молодежь. Мы ничего не знаем о Христе в 16, 18, 22 года! <…> Раньше спасало мир то, что молодежь хотела стать взрослой. А теперь ей сказали, что она именно как молодежь и есть носительница мира и спасения. “Ваши ценности мертвы!” – вопит какой-то лицеист в Париже, и все газеты с трепетом перепечатывают и бьют себя в грудь… Молодежь, говорят, правдива, не терпит лицемерия взрослого мира. Ложь! Она только трескучей лжи и верит, это самый идолопоклоннический возраст и вместе с тем самый лицемерный. Молодежь “ищет”? Ложь и миф. Ничего она не ищет, она преисполнена острого чувства самой себя, а это чувство исключает искание. Чего я искал, когда был “молодежью”? Показать себя и больше ничего».

При всем своеобразии и даже, можно сказать, глубоко личном характере этого размышления, оно не кажется неожиданно новым. Собственно, это развитие мысли Сергея Булгакова из статьи в знаменитом сборнике «Вехи» 1909 г.: «Каждый возраст имеет свои преимущества, и их особенно много (отметим, как автор умиротворяющее мягок в сравнении со Шмеманом. – Ст. Р.) имеет молодость с таящимися в ней силами. Кто радеет о будущем, тот больше всего озабочен молодым поколением. Но находиться от него в духовной зависимости, заискивать перед ним, прислушиваться к его мнению, брать его за критерий – это свидетельствует о духовной слабости общества».

И наконец, много резче: «Духовная педократия (господство детей. – Ред.) – есть величайшее зло нашего общества…»

Величайшее!

В контексте начала моей статьи обе цитаты звучат действительно более чем чудно. Но ни о. Александр, ни будущий о. Сергий и не обращались вразумления ради ни к парижскому лицеисту – было поверившему в свое политическое мессианство, ни к собратьям и сверстникам Александра Ульянова, – бессмысленно, их не вразумишь, не поймут, не услышат. Тем более речь идет не о каких-нибудь там «нашистах».

И не надо мне говорить, что «не все такие». Конечно, не все. Даже среди выучеников якименок, чай, найдутся приблудившиеся экземпляры с покуда чистым сердцем. Закон стада могуч, закон шеренги – тем более. Но речь-то идет – и шла – не об особях, а об обществе, вернее, о его правительственной «элите» с «трусливым культом молодежи».

Да, «кто радеет о будущем…» – и т.п. Власть, ради своей сохранности делающая – уж насколько искренне, это дело десятое, – ставку на молодежь, вроде права. По сути же, сказано, «труслива». Потому у нас – не у первых – происходит грубый отбор тех, кто безмозгло – если не считать мозговитостью желание получать подачки и надеяться на общественную карьеру – повторяет лозунги и установки начальства. Как оно и было в те времена, когда пелось в охотку – теми, кто жил южнее Читы: «Молодым везде у нас дорога…», или как в другой стране молодежь орала: «Сегодня нам принадлежит Германия, завтра – весь мир». (Кстати, кто из них был больше обманут? И те и другие – равно.) И как следствие – безмозглость хочет быть (и не может не быть) натравленной на тех, чьи мозги ворочаются «не в том» направлении. Творя – как знаем, и сотворив, – новейших «врагов народа».

В результате происходит… Да не расслоение общества, общество и без того расслоено, что на данном этапе его развития, к сожалению, неизбежно. Много хуже: расслоение оформляется наглядно, организационно – под видом достижения цельности, на деле переходя уже в степень вражды, холодной гражданской войны. «Красные» – «белые».

А как иначе? Словоупотребление не обманывает: ежели есть «наши» (кто придумал выразительное название? Тем более выразительное, что «нашизм» будто сам выбрал для себя самую адекватную рифму), как всем остальным, не таким, не попасть в «не наши»?

…А если бы – что чистейшая утопия – делать оную ставку без подобного разделения? Просто – на всех молодых только за то, что молодые? Ведь все равно (прав Шмеман, и правота многократно доказана историей, отечественной или германской) ничего бы не вышло хорошего. Молодежью, при всей ее самолюбивой задиристости, а может, благодаря ей, легко манипулировать – и, естественно, манипулируют, безбожно ей льстя.

(Повторим, вспомним: «Раньше спасало мир то, что молодежь хотела стать взрослой. А теперь ей сказали, что она именно как молодежь и есть носительница…». Чего-то там.)

Что, как не эта лесть, есть желание современной власти… Не генетически омолаживаться, это тоже не вышло бы, но – косметически омолодиться?

Разумеется, я не смею, скажем, отнимать у того же Путина его законное право иметь тинейджерские вкусы: любить военизированное «Любэ», чьего поющего лидера даже ввели в Думу, или многим иным действам предпочитать бои без правил. На здоровье. Но занятно наблюдать, как власть, сделавшая всю ту же пресловутую ставку, сама попадает в зависимость от своей ангажированной «носительницы», уподобляясь ей даже поведенчески. Тем паче забавно (иначе, пожалуй, не скажешь) ТВ-зрелище молодящейся власти…

Когда премьер по-пионерски поет «патриотические» песни в компании провалившихся шпионов; когда посещает в кожаной куртке на трайке (я свой, пацаны!) сбор «настоящих» байкеров или, что уже многократно осмеяно, «тушит»… Кавычки, кавычки, подобия, мнимости!.. Когда, говорю, «тушит» в роли как бы второго пилота лесной пожар, становясь тем самым – что мне, государственнику (не шучу), обидно и стыдновато – мало-помалу персонажем инфантильным, комическим; короче, когда он, при всей своей маскулинности (обнаженный накачанный торс, владение чуть не всеми видами боевой техники…), являет самоутверждение, т.е. опасную для страны неуверенность во «взрослой» своей состоятельности, – тогда ведь и дураку ясно, что он не только ничего не потушил всерьез (а главное – не его это дело), но и сам вроде как все более не вполне «настоящий».

Или – страшная мысль – так и не ясно?

Проклятая формула159159
  Печатается по изд.: Newsweek. – М., 2010. – 4–10 окт. – № 41(308). – С. 19.


[Закрыть]

К. Рогов

За несколько месяцев до отставки, когда, видимо, наверху уже было принято решение о штурме московской мэрии, ситуация в Москве начала входить в нормальное русло. А именно: против московских чиновников, которые раньше жили в хрустальном замке собственного, ручного кривосудия, начали возбуждать уголовные дела. Ловить на взятках, подозревать в откатах. Разрушение старой Москвы стало обсуждаемой темой. Ребята из «Архнадзора», прежде известные только узкому слою пламенных москвичей, стали появляться на телеэкранах. О фирме «Интеко», о которой можно было раньше как о мертвом – хорошо или ничего, стали рассказывать все больше интересного. Дошло до того, что суды вспомнили про Конституцию и указали мэрии, что она не имеет права запрещать уличные акции по своему усмотрению.

Иными словами, ситуация начала малыми шагами двигаться в сторону того разумного общественного устройства, которое, как всем очевидно, и должно быть нормой и которое нам в течение стольких лет почему-то заказано.

И вот представим, что было бы, если бы Дмитрий Медведев не мог снять Юрия Лужкова, прикрываясь этой странной, феодально-монархической формулой – «в связи с утратой доверия». Прокуратура не оставляла бы в покое бизнес Батуриной и постепенно ей пришлось бы умерить свои аппетиты. Ей пришлось бы конкурировать с другими фирмами, предлагать лучшие условия и следить, чтобы конкуренты тоже со своей стороны не использовали подкуп и родство. Чиновники мэрии вынуждены были бы действовать со все большей оглядкой, понимая, что их промахи попадут на центральные телеканалы, а взятка или откат чреваты набегом прокуратуры. Москомархитектуре пришлось бы дотошно подходить к вопросу исторического и архитектурного облика города, а очередная прохиндейская фирма, мечтающая о подземной парковке на месте особняка XIX в., понимала бы, что неминуемый скандал лишит ее не только этого участка, но и перспектив получить любой другой. Избиения и пытки в милиции оказывались бы на первых полосах газет, и начальники ОВД отправлялись в отставку, пока не усвоили бы новых правил.

Именно так постепенно эволюционировали бы общественные и административные нравы, если бы федеральная власть продолжала войну с безобразиями в московском хозяйстве, но в то же время не могла снять Лужкова по своему произволу. Но произошло то, что произошло. И теперь можно только вообразить, какие черные дни наступят для Москвы и москвичей в ближайшем будущем.

Дело тут не в чьей-то злой воле, а в логике борьбы. Ведь когда в кресло мэра сядет назначенец Кремля, скандалы со взятками, несправедливыми конкурсами и сносом памятников продолжатся лишь до тех пор, пока новенькие будут вытеснять стареньких с насиженных гнезд и хлебных мест. Федеральная власть, крайне заинтересованная доказать москвичам, что «новая метла» не хуже старого пасечника, а указ об «утрате доверия» был правильным, будет смотреть на ситуацию в Москве исключительно сквозь призму этой войны. И любая критика, любой протест против новой власти, указание на коррупцию и свинство с ее стороны будут восприниматься как происки тайных сторонников Лужкова, как выпад не только против власти московской, но и федеральной, и пресекаться на дальних подступах.

Федеральные каналы будут хранить гробовое молчание о деяниях «новичков», и название новой «Интеко» мы узнаем лишь лет через пять-шесть. Старые домики будут исчезать за одну ночь за омоновским кордоном. И как только милицейские начальники присягнут новому руководству, оно окажется кровно заинтересовано в том, чтобы медицинская экспертиза подтвердила, что NN сам себе проломил голову и отбил селезенку в одиночной камере такого-то отделения милиции.

Недолгая по несчастию война федералов с московской мэрией продемонстрировала нам все бонусы той ситуации, когда мэр и губернатор избираются населением, а федеральная власть ревниво и пристально следит за соблюдением ими федерального законодательства и прав граждан. При таком раскладе не возникает опасности, что избранные губернаторы превращаются в феодальных князьков, как не возникает и малейшей угрозы распада страны. Потому что все граждане будут знать, что права человека, экономические свободы, право на защиту в суде гарантированы им федеральными Конституцией и законами, за соблюдением которых следит федеральная власть. И никто не захочет отказаться от этих гарантий и этой защиты, оставшись один на один с неограниченной властью местного начальства.

Все упирается здесь в эту формулу про «утрату доверия». Если и местная, и федеральная власть заинтересованы в том, чтобы не утратить нашего доверия, то все развивается по описанному выше разумному сценарию. Если же единственный вопрос государственной жизни состоит в том, доверяет ли Юрию Лужкову Дмитрий Медведев, то все и будет так, как было. И даже правда про г-на Лужкова оказывается здесь всего лишь способом нас обмануть.