Текст книги "Инструментарий человечества"

– Это место пахнет интереснее всех, где я бывал, – сообщил он К’мелл.

Та рассеянно посмотрела на него.

– Мило. У тебя нюх, как у человека-пса. Большинство знакомых мне настоящих людей не могут учуять даже собственные ноги. Идем, К’родерик, не забывай, кто ты такой! Если у нас нет ярлыка и лицензии для поверхности, через минуту нас задержит тот полицейский.

Она подхватила О’йкасуса и потянула за собой Рода, сжав ему локоть. Они подошли к пандусу, что вел к хорошо освещенному подземному проходу, по которому спешили туда-сюда машины, роботы и недолюди, занятые земной коммерцией.

Если бы не К’мелл, Род бы безнадежно потерялся. Хотя чудесное широкополосное слыжанье, столь часто застававшее его врасплох дома, не вернулось за несколько часов, что он провел на Старой Земле, прочие чувства создавали удушающее ощущение колоссального количества людей вокруг него и над ним. (Он не догадывался, что когда-то, в стародавние времена, население земных городов достигало десятков миллионов жителей; несколько сотен тысяч людей и сравнимое число недолюдей казались ему необъятной толпой.) Звуки и запахи недолюдей слегка отличались от звуков и запахов людей; некоторые из земных машин размером и возрастом превосходили все его фантазии; более того, циркуляция огромных количеств воды, миллионов и миллионов галлонов, использовавшихся в Землепорту для различных целей – дезинфекции, охлаждения, питья, промышленного применения, – заставила его ощутить, что он не среди немногочисленных строений, которые на Старой Северной Австралии назвали бы городом, а будто сам превратился в кровяную клетку, пробирающуюся по кровеносной системе некоего огромного, сложного животного, природу которого он понимал лишь отчасти. Этот город жил липкой, влажной, запутанной жизнью, о которой Род прежде не мог даже помыслить. Ее характеризовало движение. Он подозревал, что оно продолжалось днем и ночью, что в действительности никогда не останавливалось, что огромные насосы проталкивали воду сквозь входные трубы и стоки вне зависимости от того, спали люди или бодрствовали, что мозг этой системы не мог локализоваться в одном месте, но состоял из множества подмозгов, каждый из которых выполнял свои конкретные задачи и нес за них ответственность. Неудивительно, что здесь требовались недолюди! Даже с совершенной автоматикой было бы скучно и неприятно держать достаточное число людей-контролеров, чтобы те переключали различные системы, если в них что-то ломалось или их требовалось объединить. Старая Северная Австралия обладала жизненной силой – но то была сила открытых полей, немногочисленных жителей, колоссального богатства и вечной военной угрозы; на Земле это была жизненная сила выгребной ямы, компостной кучи, однако гниющие, цветущие, растущие компоненты представляли собой не отходы, а людей и почти-людей. Неудивительно, что его праотцы сбежали из таких городов. Должно быть, для свободных людей это была настоящая чума. Даже Изначальная Старая Австралия где-то здесь, на Земле, лишилась своей открытости и свободы, чтобы стать единым огромным городом-комплексом Нанбьень. Очевидно, с ужасом подумал Род, он был в тысячу раз больше этого города, Землепорта. (Род заблуждался: перед своей гибелью Нанбьень был в сто пятьдесят тысяч раз больше Землепорта. Когда Род посетил Землепорт, в нем насчитывалось всего двести тысяч постоянных жителей плюс те, что приходили из ближайших пригородов, в то время как внешние пригороды по-прежнему лежали в запустении; однако население Австралии – называвшейся Аоджу Нанбьень – достигало тридцати миллиардов, прежде чем она погибла, и Дикие вместе с меншенягерами принялись истреблять выживших.)

Род испытал потрясение – в отличие от К’мелл.

Несмотря на скулящие обезьяньи протесты, она опустила О’гентура на землю, и тот неохотно затрусил рядом с ними.

С дерзкой осведомленностью истинной городской девчонки она подвела их к переходу, откуда доносился непрерывный свистящий рев. Надписями, изображениями и голосом система предупреждения повторяла: «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН. ТОЛЬКО ГРУЗЫ. ОПАСНАЯ ЗОНА. ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН». К’мелл подхватила О’йкасуса/О’гентура, взяла Рода за руку и запрыгнула вместе с ними на вереницу быстро плывших в воздухе платформ. Ошеломленный внезапностью перемещения, Род крикнул:

– Грузы? Что это?

– Вещи. Ящики. Еда. Это Центральный трек. Нет смысла шагать шесть километров, когда можно доехать. Будь готов спрыгнуть по моему знаку.

– Это кажется опасным, – заметил Род.

– Это неопасно, – ответила она. – Если ты кошка.

С этим несколько двусмысленным заявлением она умолкла. О’гентуру было все равно. Он прижался головой к ее плечу, обхватил длинными, как у гиббона, руками ее руку и крепко уснул.

К’мелл кивнула Роду.

– Уже скоро! – крикнула она, оценивая расстояние по неведомым ему ориентирам. Погрузочные площадки представляли собой плоские забетонированные зоны, куда можно было отвести отдельные платформы, мчавшиеся вместе с потоком воздуха, для погрузки или разгрузки. У каждой зоны был свой номер, но Род даже не обратил внимания, где они сели. Запахи подземного города так сильно изменились, когда они переместились из одного района в другой, что Рода больше интересовали ароматы, чем номера платформ.

К’мелл сильно ущипнула Рода за плечо, показывая, что нужно приготовиться.

Они прыгнули.

Род, спотыкаясь, пробежал по платформе и наконец ухватился за большой вертикальный контейнер с надписью «Алгонкинская канцелярия – Приходные ордера, миниатюра – 2 м». К’мелл приземлилась с изяществом, словно исполняла отрепетированный акробатический трюк. Обезьянка на ее плече смотрела по сторонам широко раскрытыми блестящими глазами.

– Это то место, где люди играют в работу, – произнес О’гентур/О’йкасус напыщенно и презрительно. – Я устал, я голоден, у меня низкий уровень сахара в крови. – Он крепче прижался к плечу К’мелл, закрыл глаза и снова уснул.

– Он прав, – заметил Род. – Мы можем поесть?

К’мелл было кивнула, потом спохватилась.

– Ты же кот.

Он тоже кивнул и ухмыльнулся.

– Но я все равно голоден. И мне нужен лоток.

– Лоток? – озадаченно переспросила К’мелл.

– Поенж, – произнес он очень четко, использовав севстралийский термин.

– Поенж?

Теперь смутился Род.

– Предмет для отправления естественных надобностей животными.

– Ты имеешь в виду туалет! – воскликнула она. Задумалась и добавила: – Тьфу.

– В чем дело? – спросил Род.

– Каждый вид недолюдей должен пользоваться собственной уборной. Если ты не воспользуешься уборной или воспользуешься неправильной уборной, тебя ждет смерть. Кошачий туалет расположен в четырех станциях назад по этому подземному треку. Или мы можем вернуться по поверхности. Это займет всего полчаса.

Он нелестно отозвался о Земле. Она нахмурила лоб.

– Я всего лишь назвал Землю «крупной здоровой овцой». Это не слишком грубо.

К ней вернулось хорошее настроение. Но прежде чем она успела задать ему очередной вопрос, он решительно поднял руку.

– Я не собираюсь терять впустую полчаса. Жди здесь.

Род заметил универсальный символ мужского туалета на верхнем уровне платформы. К’мелл не успела его остановить – он вошел туда. Она прижала руку ко рту, зная, что роботы-полицейские убьют его на месте, если обнаружат в запретной зоне. Что за горькая насмешка: владелец Земли погибнет в неправильном туалете…

Стремительная, как мысль, она последовала за ним и остановилась прямо перед дверью в мужской туалет. Она не осмелилась войти; она не сомневалась, что туалет был пуст, когда в него вошел Род, поскольку не услышала ни удара медленной, тяжелой пули, ни резкого жужжания сжигателя. Роботы туалетами не пользовались и заходили внутрь, лишь когда что-то расследовали. К’мелл была готова отвлечь любого живого мужчину, если тот попытается войти внутрь, мгновенным соблазном или лишней, нежелательной обезьяной.

О’гентур проснулся.

– Не тревожься, – сказал он. – Я связался с отцом. Все, что приблизится к этой двери, уснет.

Обычный человек с усталым, встревоженным видом направился к мужскому туалету. К’мелл была готова остановить его любой ценой, однако помнила слова О’гентура/О’йкасуса и потому выжидала. Приблизившись к ним, мужчина пошатнулся. Уставился на них, увидел, что они недолюди, посмотрел сквозь них, словно на пустое место. Сделал еще два шага к двери и внезапно вытянул вперед руки, будто ослеп. Он врезался в стену в двух метрах от двери, ощупал ее руками, плавно осел на землю и захрапел.

– Мой отец – мастер, – сообщил О’гентур/О’йкасус. – Обычно он не связывается с настоящими людьми, но если берется за них, то доводит дело до конца. Он даже снабдил этого человека смутным воспоминанием, что тот по ошибке принял снотворное вместо обезболивающего. Проснувшись, он будет чувствовать себя глупо и никому не расскажет о случившемся.

Род вышел из столь опасной двери. С мальчишеской ухмылкой посмотрел на К’мелл и О’гентура, не заметив лежавшего у стены человека.

– Это проще, чем возвращаться назад, и меня никто не видел. Ну вот, я избавил тебя от беспокойства, К’мелл!

Он так гордился своим безрассудным приключением, что К’мелл не хватило духа его отругать. Он широко улыбался, покачивая кошачьими усами. На мгновение – лишь на мгновение – она забыла, что он важная персона и к тому же настоящий человек; он был мальчишкой, сильным, как кот, но мальчишкой в своем довольстве, беспричинной отваге, мимолетной тщеславной радости. На секунду она влюбилась в него. Потом вспомнила о ждавших впереди ужасных часах, о том, как он вернется домой, богатый и надменный, на свою планету, предназначенную только для людей. Мгновение любви миновало, однако он все равно очень ей нравился.

– Идем, молодой человек. Ты можешь подкрепиться. Придется есть кошачью еду, поскольку ты К’родерик, но она вполне нормальная.

Он нахмурился.

– Что за еда? У вас здесь есть рыба? Однажды я попробовал рыбу. Ее купил сосед. Обменял на две лошади. Было очень вкусно.

– Он хочет рыбу! – крикнула К’мелл О’йкасусу.

– Так дай ему целого тунца! – проворчала обезьяна. – У меня по-прежнему низкий уровень сахара. Мне нужен ананас.

К’мелл не стала спорить. Не поднимаясь на поверхность, она повела их в зал, над дверью которого было изображение собак, кошек, коров, свиней, медведей и змей, обозначавшее, кого здесь обслуживают. О’йкасус хмуро посмотрел на вывеску, но остался сидеть на плече К’мелл.

– Этот господин забыл свои кредиты, – милым голосом сообщила К’мелл старому человеку-медведю, который одновременно почесывал себе пузо и курил трубку.

– Никакой еды, – ответил человек-медведь. – Правила. Но он может выпить воды.

– Я заплачу за него, – сказала К’мелл.

Человек-медведь зевнул.

– Ты уверена, что он не расплатится с тобой? Если расплатится, это будет частная торговля, наказание за которую – смерть.

– Мне известны правила, – сообщила К’мелл. – Меня еще ни разу не наказывали.

Медведь критически оглядел ее. Вынул трубку изо рта и присвистнул.

– Нет, – согласился он. – И, как я погляжу, не накажут. Кто ты? Модель?

– Эскорт-девушка, – ответила К’мелл.

Человек-медведь с удивительным проворством соскочил с табурета.

– Мадам кошка! – воскликнул он. – Тысяча извинений. Вы можете взять все, что пожелаете. Вы явились с вершины Землепорта? И лично знаете лордов Инструментария? Хотите столик, отгороженный занавесками? Или я могу просто вышвырнуть отсюда всех прочих и сообщить моему человеку, что нас посетила знаменитая, прекрасная рабыня из высшего света.

– Обойдемся без драматизма, – сказала К’мелл. – Пищи будет достаточно.

– Минуточку, – вмешался О’йкасус. – Если вы подаете фирменные блюда, я бы хотел два свежих ананаса, двести пятьдесят граммов свежего тертого кокоса и сто граммов живых личинок насекомых.

Человек-медведь замешкался.

– Я предлагал все это госпоже кошке, которая прислуживает сильным мира сего, а не тебе, обезьяна. Но если госпожа пожелает, я пошлю за этими вещами. – Он дождался кивка К’мелл и нажал кнопку вызова низкосортного робота. Затем повернулся к Роду Макбану и спросил: – А чего желаете вы, господин кот?

Прежде чем Род успел ответить, К’мелл сказала:

– Он хочет два стейка из парусника, картофель фри, уолдорфский салат, порцию мороженого и большой стакан апельсинового сока.

Человек-медведь содрогнулся.

– Я работаю здесь много лет, но это самый ужасный обед, что я когда-либо заказывал для кошки. Думаю, я сам его попробую.

К’мелл лучезарно улыбнулась.

– А мне достаточно того, что выставлено на витрине. Я не привередливая.

Человек-медведь было запротестовал, однако она остановила его изящным, но твердым взмахом руки. Он сдался.

Они сели за столик.

О’гентур/О’йкасус ждал своего смешанного обезьянье-птичьего обеда. Род увидел старого робота в доисторическом смокинге, который задал человеку-медведю какой-то вопрос, оставил один поднос у двери, а другой принес Роду и снял накрахмаленную салфетку. Это был самый чудесный обед, что доводилось пробовать Роду Макбану. Даже на государственном приеме севстралийцы не угощали своих гостей такими блюдами.

Когда они заканчивали есть, медведь-кассир подошел к столику и спросил:

– Ваше имя, госпожа кошка? Я пришлю счет за этот обед правительству.

– К’мелл, подчиненная лорда Жестокость, главы Инструментария.

Волосы на лице человека-медведя были удалены, и все увидели, как он побледнел.

– К’мелл, – прошептал он. – К’мелл! Простите меня, госпожа. Я никогда вас не встречал. Вы благословили это место своим присутствием. Вы благословили мою жизнь. Вы друг всех недолюдей. Ступайте с миром.

К’мелл одарила его поклоном и улыбкой, какой правящая императрица может одарить действительного лорда Инструментария. Она хотела взять О’гентура на руки, но тот прошмыгнул вперед. Род был озадачен. Когда человек-медведь поклонился ему, он спросил:

– К’мелл, ты знаменита?

– В некотором смысле, – ответила она. – Только среди недолюдей.

Она торопливо повела их к пандусу. Наконец они выбрались на свет дня, но еще раньше нос Рода атаковало буйство запахов – жарящейся пищи, пекущихся пирогов, алкогольных напитков, изливающих свою остроту в воздух, парфюмерных ароматов, состязающихся друг с другом за внимание, и над всем этим старых вещей: пыльных сокровищ, древней кожи, гобеленов, отголосков людей, которые давно умерли.

К’мелл остановилась и посмотрела на него.

– Ты снова чувствуешь запахи? Должна сказать, у тебя лучший нюх из всех людей, что мне доводилось встречать. Как тебе этот аромат?

– Чудесно, – выдохнул Род. – Чудесно. Словно все сокровища и соблазны вселенной пролились в одном замкнутом уголке.

– Это всего лишь Воровской рынок Парижа.

– На земле есть воры? Откровенные, как на Виола-Сайдерея?

– О нет! – рассмеялась К’мелл. – Они бы умерли через несколько дней. Их бы поймал Инструментарий. Это всего лишь человеческая игра. Переоткрытие человека обнаружило несколько старых учреждений, и одно из них – открытый рынок. Они заставляют роботов и недолюдей искать для них вещи, а потом изображают из себя древних людей и заключают сделки друг с другом. Или готовят пищу. Не так много настоящих людей сейчас готовят. Получается так забавно, что им нравится. На входе все они берут деньги из стоящих у ворот бочек. Вечером или уходя с рынка они обычно бросают деньги в канаву, хотя на самом деле должны положить их обратно в бочку. Мы, недолюди, не можем пользоваться этими деньгами. У нас есть номера и компьютерные карточки. – Она вздохнула. – А мне бы эти дополнительные деньги не помешали.

– А недолюди вроде тебя… вроде нас? – спросил Род. – Что мы делаем на рынке?

– Ничего, – прошептала она. – Совсем ничего. Мы можем пройти насквозь, если не слишком велики и не слишком малы, не слишком грязны и не слишком вонючи. Но даже если все в порядке, мы должны идти напрямик, не глядя на настоящих людей и не трогая ничего на рынке.

– Иначе что? – дерзко спросил Род.

– Там дежурят роботы-полицейские, которым приказано убивать нарушителей на месте. Неужели ты не понимаешь, К’род, – всхлипнула она, – что миллионы таких, как мы, ждут в резервуарах под Глубиной глубин, готовые родиться, учиться, отправиться наверх, чтобы служить человеку? Мы не редкость, К’род, совсем не редкость!

– Тогда зачем мы идем через рынок?

– Это единственный путь в магазин Хозяина кошек. Нас снабдят ярлыком. Идем.

Когда пандус вышел на поверхность, четыре зорких робота с блестящими эмалированными телами и светящимися молочными глазами уже ждали их. Оружие роботов, очевидно, снятое с предохранителя, издавало неприятное жужжание. К’мелл переговорила с ними, тихо и покорно. Робот-сержант отвел ее к столу, где она посмотрела в инструмент, напоминавший бинокль, и, отведя взгляд, моргнула. Затем положила ладонь на стол. Идентификация прошла успешно. Робот-сержант вручил ей три ярких диска, напоминавших блюдца, к каждому из которых крепилась цепочка. К’мелл молча повесила диски на шею себе, Роду и О’гентуру. Роботы пропустили их. Они скромно шагали гуськом сквозь чудесные виды и запахи. Род чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы ярости. Я куплю это место, подумал он, даже если это будет моя последняя покупка.

К’мелл остановилась.

Род очень осторожно поднял взгляд.

Впереди была вывеска: «Универсам заветных желаний».

Открылась дверь. Появилось мудрое, старое лицо человека-кота; он посмотрел на них, рявкнул: «Недолюдям нельзя!» – и захлопнул дверь. К’мелл вновь позвонила. Лицо возникло снова, скорее озадаченное, чем сердитое.

– По делу Острого Глаза, – прошептала она.

Человек-кот кивнул и сказал:

– Тогда заходите. Быстро!

Глава 4
«Универсам заветных желаний»

Оказавшись внутри, Род понял, что магазин был таким же богатым, как рынок. Других посетителей не было. После внешних звуков музыки, смеха, готовки, падения, звона посуды и споров на фоне постоянного низкого жужжания оружия роботов тишина комнаты сама по себе казалась роскошью наподобие старого плотного бархата. Запахи были не менее разнообразными, чем снаружи, но другими, более сложными, а некоторые Род вообще не мог опознать.

Однако в одном запахе он не сомневался: страх, человеческий страх. Его источник побывал в этой комнате совсем недавно.

– Быстро, – сказал старый человек-кот. – У меня будут проблемы, если вы здесь задержитесь. В чем состоит ваше дело?

– Я К’мелл, – представилась К’мелл.

Он дружелюбно кивнул, но вроде бы не узнал ее.

– Я забываю людей, – пояснил он.

– Это О’гентур. – Она показала на обезьяну.

Старый человек-кот даже не взглянул на нее.

К’мелл продолжила с триумфальной ноткой в голосе:

– Возможно, вы слышали о нем как об О’йкасусе.

Старик замер, моргая, словно пытался осознать услышанное.

– Ойкасус? С буквой «О»?

– Его трансформировали для путешествия на Старую Северную Австралию и обратно, – неумолимо продолжила К’мелл.

– Это правда? – спросил старик у обезьяны.

– Я сын Того, о Ком ты думаешь, – спокойно ответил О’йкасус.

Старик опустился на колени, но проделал это с достоинством.

– Я приветствую тебя, О’йкасус. Когда в следующий раз будешь обмениваться мыслями с отцом, передай ему мой поклон и попроси его благословения. Я К’уильям, Хозяин кошек.

– Ты знаменит, – безмятежно заметил О’йкасус.

– Но вы по-прежнему подвергаете себя опасности, просто находясь здесь. У меня нет лицензии для недолюдей!

К’мелл извлекла свой козырь.

– Хозяин кошек, вот твой следующий клиент. Это не человек-кот. Он настоящий человек из иного мира, и он только что купил большую часть планеты Земля.

К’уильям посмотрел на Рода с чем-то большим, нежели обычная проницательность. Хозяин кошек казался добрым. Он был высоким для человека-кота; у него осталось немного животных черт, поскольку возраст, стиравший расовые и половые различия и превращавший их в воспоминания, сделал его морщинистым и равномерно бежевым. Его волосы были не седыми, а тоже бежевыми; редкие кошачьи усы казались старыми и поношенными. Он был облачен в фантастическое одеяние, которое, как позже узнал Род, состояло из придворных мантий одного из Изначальных императоров, династии, что много веков правила дальними звездами. Он обладал возрастом – и мудростью; его жизненными привычками стали ум и доброта – сочетание, необычное само по себе. Очень старый, он пожинал плоды прожитых лет. Он хорошо провел тысячи и тысячи своих дней, и возраст придал его характеру любознательную радость, словно каждое новое переживание было еще одним удовольствием перед долгой, блеклой тьмой. Род почувствовал, что его влечет к этому странному созданию, которое смотрело на него с таким проницательным и личным любопытством, но без всякого оскорбления.

Хозяин кошек произнес на весьма неплохом севстралийском:

– Я знаю, о чем вы думаете, господин и владелец Макбан.

– Вы можете меня слыжать? – воскликнул Род.

– Не ваши мысли. Ваше лицо. Его нетрудно прочесть. Уверен, что смогу вам помочь.

– С чего вы взяли, что мне нужна помощь?

– Всем нужна помощь, – отрывисто сказал старый человек-кот, – но сперва нам нужно избавиться от других гостей. Куда вы хотите отправиться, ваше превосходительство? И вы, госпожа кошка?

– Домой, – ответил О’йкасус. Он вновь был усталым и раздражительным. После столь грубого ответа он счел необходимым добавить более вежливым тоном: – Это тело плохо мне подходит, Хозяин кошек.

– Вы хорошо падаете? – спросил Хозяин кошек. – Я имею в виду свободное падение.

Обезьяна ухмыльнулась.

– В этом теле? Разумеется. Великолепно. Я от него устал.

– Хорошо, – сказал Хозяин кошек. – Вы можете воспользоваться моим мусоропроводом. Он кончается рядом с забытым дворцом, где великие крылья бьются наперегонки со временем.

Хозяин кошек подошел к стене. Кивнув К’мелл и Роду и бросив на прощание: «Увидимся», – обезьяна дождалась, чтобы Хозяин кошек открыл люк, прыгнула в открывшуюся под ним непроглядную тьму и исчезла. Хозяин кошек аккуратно положил люк на место. И повернулся к К’мелл.

Та воинственно посмотрела на него в ответ, вызов ее позы странным образом контрастировал с невинной чувственностью юного женского тела.

– Я никуда не пойду.

– Ты погибнешь, – сказал Хозяин кошек. – Неужели ты не слышишь жужжания их оружия прямо за дверью? Тебе известно, как они поступают с нами, недолюдьми. Особенно с кошками. Они нас используют, но доверяют ли они нам?

– Я знаю одного, который доверяет… – ответила она. – Лорд Жестокость может защитить меня, даже здесь, точно так же, как защищает вас, далеко за пределами отпущенного вам срока.

– Не спорь. Ты создашь ему проблемы с другими настоящими людьми. Девочка, я дам тебе поднос с фальшивым пакетом. Отправляйся вниз и отдохни в столовой человека-медведя. Я пришлю Рода к тебе, как только мы закончим.

– Да, но живым или мертвым? – пылко спросила она.

Хозяин кошек закатил свои желтые глаза и посмотрел на Рода.

– Живым, – ответил он. – Этого – живым. Так я предсказал. Ты слышала, чтобы я хоть раз ошибся? Давай, девочка, за дверь.

К’мелл послушно взяла поднос с пакетом, на первый взгляд, выбранным случайно. Когда она выходила, Род испытал быструю, отчаянную привязанность к ней. Она была его самой крепкой ниточкой к Земле. Он подумал о ее эмоциональности, о том, как она обнажила перед ним свои юные груди, но это воспоминание, вместо чтобы возбудить, вызвало у него мягкую нежность.

– К’мелл, с тобой все будет в порядке? – выпалил он.

Уже у двери она обернулась, выглядя стопроцентной женщиной и стопроцентной кошкой. В падавших снаружи солнечных лучах ее дикие рыжие волосы блестели, словно огонь в очаге. Она стояла прямо, точно была гражданином Земли, а не каким-то недочеловеком или эскорт-девушкой. Удерживая поднос левой рукой, она властным, очевидным жестом вытянула правую. Пожав ее, Род осознал, что ладонь К’мелл на ощупь была совершенно человеческой, но очень сильной.

Недрогнувшим голосом она произнесла:

– До свидания, Род. С тобой я воспользовалась шансом – но это лучший шанс из всех, что мне выпадали. Ты можешь доверять Хозяину кошек, здесь, в «Универсаме заветных желаний». Он делает странные вещи, Род, но это хорошие странные вещи.

Он выпустил ее руку, и она ушла. К’уильям закрыл за ней дверь. В комнате стало тихо.

– Присядь на минутку, пока я подготовлюсь. Или, если хочешь, осмотрись.

– Господин Хозяин кошек… – начал Род.

– Пожалуйста, никаких титулов. Я недочеловек, сделанный из кота. Ты можешь звать меня К’уильямом.

– К’уильям, пожалуйста, сперва ответьте мне. Я скучаю по К’мелл. Я о ней тревожусь. Я влюбляюсь в нее? Именно это называется влюбиться?

– Она твоя жена, – сказал Хозяин кошек. – Только на время и понарошку, но все-таки твоя жена. Землянам свойственно тревожиться о своем спутнике. С ней все будет в порядке.

И старый человек-кот скрылся за дверью со странной табличкой «Зал ненависти».

Род огляделся.

Первым, самым первым, что он увидел, была витрина с почтовыми марками. Витрина была стеклянной, но он сразу заметил мягкие синие и неподражаемые теплые кирпично-красные тона своих треугольных марок Мыса Доброй Надежды. Он прилетел на Землю – и они были здесь! Род вгляделся через стекло. Они были даже лучше иллюстраций, которые он видел на Севстралии. В них чувствовался колоссальный возраст – и все же они, казалось, несли в себе любовь, которую люди, когда-то живые, а теперь мертвые, дарили им на протяжении тысячелетий. Род осмотрелся и увидел, что вся комната заполнена странными богатствами. Здесь были древние игрушки всех эпох – летающие игрушки, копии машин, штуки, которые, как он решил, были поездами. Здесь стоял двухъярусный шкаф с одеждой, которая мерцала вышивкой и блестела золотом. Здесь была корзина с оружием, чистыми, аккуратными моделями, столь древними, что он и представить не мог, кто и для чего их использовал. Повсюду виднелись ведра с монетами, в основном золотыми. Род набрал горсть монет. На них были надписи на языках, которых он никогда не знал, и гордые, властные лица древних мертвецов. Еще на один шкаф он взглянул и отвернулся, шокированный, но заинтригованный: в нем были непристойные сувениры и картинки из сотен эпох человеческой истории – изображения, наброски, фотографии, куклы и модели, каждая из которых изображала ужасную, комичную, милую, дружескую, внушительную или жутковатую версию многочисленных любовных актов. В следующем отделе Род недоуменно замер. Кому это могло понадобиться? Плети, ножи, капюшоны, кожаные корсеты? Озадаченный, он прошел дальше.

И застыл, затаив дыхание. Здесь были старые книги, настоящие старые книги. Он увидел несколько поэм в рамке, очень затейливо написанных. К одной был прикреплен обрывок бумаги с простой пометкой: «Моя любимая». Род наклонился посмотреть, сможет ли он ее прочесть. Это был древний аглицкий язык, и странное название гласило: «Э.З.К. Джадсон, древний американец, 1823–1866 гг. н. э.». Род понял слова поэмы, но не ее смысл. Когда он читал, у него сложилось впечатление, что очень старый человек, вроде Хозяина кошек, мог найти в ней трогательность, которую упустил бы более молодой.

 
Пусть отлив меня несет
Медленно во мглу, вперед.
Горизонтам и морям —
Таять золотыми снами,
Я плыву перед ветрами
К неизвестным берегам.
Тикают часы, отсчет
Времени к концу идет —
Темной вечности покои
Ждут меня давным-давно.
Только мне понять дано,
Как близка река покоя!
 

Род покачал головой, словно стряхивая паутину неизбывной скорби. Быть может, подумал он, так люди относились к смерти, когда не умирали по расписанию, как сейчас происходит в большинстве миров, или раньше срока, как мы делаем на Севстралии. Должно быть, они ощущали себя не в своей тарелке. Тут ему в голову пришла еще одна мысль, и он ахнул от ее жестокости. В то время у них даже не было Отчуждающих территорий! Мы в них больше не нуждаемся, но подумать только, каково это – просто уплывать в смерть, беспомощно, тщетно, безнадежно. Благодарение королеве, что мы больше так не делаем!

Он вспомнил о королеве, которая умерла больше десяти тысяч лет назад или, быть может, затерялась в космосе, как верили многие севстралийцы, – и, само собой, увидел ее изображение с подписью: «Королева Елизавета II». Это был всего лишь бюст, но она казалась красивой, умной женщиной, обликом напоминавшей севстралийку. Королева наверняка знала, что делать, если загорелась овца или твой собственный ребенок вышел, бездумный и хихикающий, из странствующего фургона Сада смерти, как сам Род, если бы не прошел испытание.

Рядом стояли две стеклянные рамки, с которых была тщательно стерта пыль. В них хранились две схожие поэмы, написанные кем-то по имени «Энтони Бэрден, древний американец, 1913–1949 гг. н. э.». Первая была весьма уместной в этой комнате, поскольку рассказывала о древних желаниях людей тех дней.

СКАЖИ МНЕ, ЛЮБОВЬ!

 
Время горит, и весь мир пылает.
Скажи мне, любовь, чего ты желаешь.
Скажи, что ты прячешь в сердце своем?
Открыто ль оно – или под замком?
Если закрыто, подумай о днях,
Что мимо несутся на всех парах,
Безумные, пышут огнем дичайшим…
Скажи мне, любовь, чего ты желаешь.
Скажи мне, любовь, чего ты желаешь.
Тонких ли яств и тканей мягчайших?
Древних ли книг или шахмат новых?
Дурманных ночей? Чего-то иного?
Сейчас – наша жизнь, и другой не будет,
Назавтра лишь завтра приходит к людям.
Скажи мне, любовь, чего ты желаешь!
Время горит, и весь мир пылает.
 

Вторая поэма, казалось, была написана о прибытии Рода на Землю, о том, как он не понимал, что может или должно произойти с ним.

НОЧЬ, НЕЗНАКОМОЕ НЕБО

 
Звезды опыта сбили меня с пути.
Я утратил цель и не вижу, куда идти.
Откуда мне знать, что я хотел найти?
Звезды опыта сбили меня с пути.
 

Раздался тихий звук.

Род обернулся и увидел Хозяина кошек.

Старик не изменился. На нем по-прежнему были безумные, роскошные мантии, но внешность не могла затмить его достоинство.

– Тебе нравятся мои поэмы? Нравятся мои вещи? Мне самому они нравятся. Многие люди приходят сюда, чтобы отнять их у меня, и обнаруживают, что имущество принадлежит лорду Жестокость и нужно совершить странные поступки, чтобы заполучить мои безделицы.

– Все эти вещи подлинные? – спросил Род, думая, что в таком случае даже Старая Северная Австралия не смогла бы купить этот магазин.

– Конечно, нет, – ответил старик. – В основном это подделки – искусные подделки. Инструментарий позволяет мне посещать ямы, где уничтожают безумных или старых роботов. Я могу брать их себе, если они не опасны. Они изготавливают для меня копии всего, что я нахожу в музеях.

– А эти капские треугольники? – спросил Род. – Они настоящие?

– Капские треугольники? Ты имеешь в виду наклейки на письма. Они настоящие, но принадлежат не мне. Я одолжил их в Музее Земли, чтобы сделать копии.

– Я их куплю, – сказал Род.