Текст книги "Инструментарий человечества"

Инструментарий человечества

Сканеры живут напрасно

Мартел был зол. Он даже не скорректировал кровь, чтобы перестать сердиться. Он носился по комнате, не глядя. Увидев, что стол рухнул на пол, и по выражению лица Люси догадавшись, что грохот был оглушительный, Мартел посмотрел вниз, чтобы проверить, не сломал ли ногу. Не сломал. Сканер до мозга костей, он был вынужден просканировать себя. Проверка включала ноги, живот, грудной блок с инструментами, ладони, руки, лицо и, при помощи зеркала, спину. Лишь после этого Мартел вновь рассердился. Он говорил вслух, хотя знал, что жена не выносит его рев и предпочитает, чтобы он писал.

– Говорю же тебе, я должен кренчнуться. Обязан кренчнуться. Это моя проблема, верно?

Люси ответила, и он прочел по ее губам лишь часть слов:

– Дорогой… ты мой муж… право любить тебя… опасно… делай этого… опасно… подожди…

Он повернулся к ней, но вновь включил голос, оглушив ее своим ревом:

– Я же сказал, что кренчнусь!

Заметил ее лицо – и стал печальным и чуть-чуть нежным.

– Неужели ты не понимаешь, что это для меня значит? Вырваться из ужасной клетки в моей собственной голове? Снова стать человеком – услышать твой голос, ощутить запах сигареты? Снова чувствовать – чувствовать землю под ногами, движение воздуха на коже лица? Ты не понимаешь, что это значит?

Ее широко распахнутые глаза и назойливая тревога вновь разозлили его. Он прочел по губам несколько слов:

– …люблю тебя… для твоей пользы… думаешь, я не хочу, чтобы ты был человеком?.. для твоей пользы… слишком часто… он сказал… они сказали…

Он рявкнул на нее – и осознал, что его голос был особенно жутким. Эти звуки причинили ей не меньшую боль, чем слова:

– Думаешь, я хотел, чтобы ты вышла замуж за сканера? Разве я не говорил тебе, что мы не намного лучше хаберманов? Говорю тебе, мы покойники. Нам нужно быть мертвыми, чтобы делать свою работу. Как может человек подняться наверх и выйти Наружу? Ты представляешь, что такое Открытый космос? Я тебя предупреждал. Но ты вышла за меня. Ладно, ты вышла за мужчину. Пожалуйста, дорогая, позволь мне быть мужчиной. Позволь слышать твой голос, ощущать тепло того, как быть живым, как быть человеком. Позволь!

По ее потрясенному, согласному лицу он понял, что победил. Он не стал вновь использовать голос, а снял висевший на груди планшет и написал заостренным ногтем правого указательного пальца – говорящего пальца сканера – стремительным, четким почерком: Пжлста, дргая, где крнчвый кабель?

Она достала из кармана фартука длинный кабель в золотой оплетке. Уронила на ковер его полевую сферу.

Быстро, деловито, с ловкой покорностью жены сканера она обвила кренчевым кабелем его голову, шею и грудь, обойдя набор грудных инструментов. Она даже не задела радиальные шрамы вокруг этих инструментов, стигматы людей, которые поднимались Наверх и выходили Наружу. Он машинально поднял ступню, когда она пропустила кабель между его ног. Она натянула провод и вставила небольшой штекер в регулятор высокой нагрузки рядом с сердечным индикатором. Помогла мужу сесть, сложила его руки и запрокинула голову на подголовник кресла. Затем повернулась к нему, чтобы он мог прочесть ее слова по губам. Ее лицо было спокойным.

– Готов?

Он улыбнулся.

Она вновь повернулась к нему спиной. (Люси не могла смотреть, как он уходит под кабель.) Подбросила сферу в воздух, та попала в силовое поле, зависла и внезапно начала светиться. Больше ничего не произошло. Если не считать внезапного ужасного алого рева возвращающихся чувств. Преодолев порог безумной боли…

I

Он очнулся под кабелем, не ощущая последствий кренча. Хотя это был второй кренч за неделю, он чувствовал себя хорошо. Он лежал в кресле. Его уши наслаждались звуком прикосновения воздуха к предметам в комнате. Он слышал дыхание Люси, которая в соседней комнате вешала кабель, чтобы охладился. Ощущал тысячу и один запах, какие есть в любом помещении: бодрящую свежесть микробосжигателя, кисло-сладкую нотку увлажнителя, аромат только что съеденного обеда, запахи одежды, мебели, самих людей.

Он наслаждался всем этим. Он пропел несколько строк из своей любимой песни:

 
Выпьем за хабермана, Наверху и Снаружи!
Эх, Наверху, эх, Снаружи! Наверху и Снаружи!
 

Он услышал, как в соседней комнате усмехнулась Люси. Он упивался шуршанием ее платья, когда она шла к двери.

Люси криво улыбнулась ему.

– С голосом у тебя порядок. А сам-то ты в порядке?

Несмотря на роскошь чувств, он просканировал себя. Воспользовался быстрой проверкой, входившей в его профессиональные навыки. Пробежался взглядом по показаниям инструментов. Все в норме, за исключением нервной компрессии, уровень которой граничил с «опасностью». Однако он мог не тревожиться о нервном блоке. Это были неизбежные последствия кренча. Кренч всегда на нем отражался. Когда-нибудь стрелка нервного блока достигнет «перегрузки», а потом рухнет в «смерть». Так умирали хаберманы. Но нельзя получить все на свете. Тем, кто поднимался Наверх и выходил Наружу, приходилось платить за Космос.

Так или иначе, ему было наплевать. Он был сканером, и хорошим. Если он не может просканировать себя сам, то кто сможет? Этот кренч был не слишком опасным. Опасным, но не слишком.

Словно читая его мысли, а не просто догадываясь, Люси протянула руку и взъерошила ему волосы.

– Но ты знаешь, что тебе не следовало этого делать! Не следовало!

– Однако я сделал! – Он ухмыльнулся ей.

С по-прежнему наигранным весельем она сказала:

– Давай хорошо проведем время, дорогой. В этом холодильнике – почти все, что можно отыскать, все твои любимые вкусы. И у меня есть две новых записи с запахами. Я опробовала их сама, и даже мне понравилось. А ты меня знаешь.

– Который?

– Который что, милый?

Обняв ее за плечи, он похромал из комнаты. (Ему никогда не удавалось вновь ощутить пол под ногами и ветер на коже лица – и сохранить спокойствие и ловкость. Будто кренч был реальностью, а жизнь хабермана – дурным сном. Но он был хаберманом – и сканером.)

– Ты знаешь, о чем я, Люси… о запахах, которые у тебя есть. Который тебе понравился на записи?

– Ну… – задумчиво протянула она, – самым необычным было каре ягненка.

– Что такое караягненка? – перебил он.

– Погоди, пока понюхаешь. А потом догадайся. Скажу тебе вот что: этому запаху сотни лет. Его отыскали в старых книгах.

– Караягненка – это животное?

– Не скажу. Придется тебе подождать, – рассмеялась она, помогая ему сесть и раскладывая перед ним его дегустационные тарелки.

Сперва он хотел вернуться к обеду, попробовать все замечательные блюда, которые съел, и на этот раз прочувствовать их ожившими губами и языком.

Когда Люси нашла музыкальный кабель и закинула его сферу в силовое поле, он напомнил ей о новых запахах. Она достала длинные стеклянные записи и вставила первую в передатчик.

– Теперь нюхай!

Странный, пугающий, волнительный запах наполнил комнату. Он не принадлежал ни к этому миру, ни к Наверху-и-Снаружи. Однако запах был знакомым. У Мартела потекли слюнки. Пульс участился, и он просканировал сердечный блок. (Действительно участился.) Но запах, что это было? В шутливой растерянности он схватил Люси за руки, заглянул ей в глаза и прорычал:

– Скажи мне, дорогая! Скажи, иначе я тебя съем!

– Именно так!

– Что?

– Ты прав. От него тебе должно хотеться съесть меня. Это мясо.

– Мясо. Чье?

– Не человеческое, – со знанием дела ответила она. – Это животное. Животное, которого люди употребляли в пищу. Ягненок был маленькой овцой. Ты ведь видел овец в Пустошах, да? А каре – это его часть, вот отсюда, из середины. – Она показала на свою грудь.

Мартел ее не слышал. Все его блоки переключились в режим «тревоги», а некоторые – в режим «опасности». Он сражался с ревом своего сознания, заставляя тело побороть возбуждение. Как легко быть сканером, когда, как хаберман, действительно находишься вне своего тела и видишь его только глазами. Тогда телом можно руководить, хладнокровно управлять даже в долгой агонии Космоса. Но осознать, что ты представляешь собой тело, что эта вещь управляет тобой, что разум может ударить плоть и вогнать ее в панику! Это было скверно.

Он попытался вспомнить жизнь до того, как отправился в аппарат Хабермана, до того, как его перекроили для Наверху-и-Снаружи. Всегда ли его терзал поток эмоций от разума к телу и от тела обратно к разуму, настолько сбивавший с толку, что он не мог сканировать? Но в те дни он не был сканером.

Он знал причину потрясения. Несмотря на рев собственного пульса, знал. В кошмаре Наверху-и-Снаружи этот запах пробился к нему, когда их пылающий корабль покидал Венеру, и хаберманы голыми руками боролись с плавящимся металлом. Он просканировал их: все были в «опасности». Повсюду грудные блоки взмывали к «перегрузке» и падали в «смерть», а он перемещался от человека к человеку, расталкивая дрейфующие трупы, пытаясь просканировать всех по очереди, чтобы наложить шину на оставшийся незамеченным перелом ноги, открыть сонный клапан тем, чьи инструменты показывали безнадежную близость к перегрузке. Пока люди пытались выполнять свою работу, проклиная сканера, а он в профессиональном порыве пытался выполнять свою, чтобы сохранить им жизнь в Великой космической боли, Мартел и ощутил тот запах. Запах пробрался по реконструированным нервам, просочился сквозь хабермановы разрезы, преодолел все предохранители физической и ментальной подготовки. В ужаснейший час трагедии Мартел мог обонять. Он помнил, что связь с бурлившими вокруг яростью и ужасом была похожа на неудачный кренч. Он даже прервал работу, чтобы просканировать себя, опасаясь наступления Первого эффекта, который пробьет все хабермановы разрезы и уничтожит его Космической болью. Но он справился. Его собственные инструменты держались в «опасности», не приближаясь к «перегрузке». Он выполнил свою работу и получил благодарность. Он даже забыл горящий корабль.

Но не запах.

И сейчас этот запах снова был повсюду: запах мяса с огнем…

Люси озабоченно следила за ним, как и подобает жене. Она явно думала, что он переборщил с кренчем и вот-вот схаберманится обратно. Она старалась быть веселой.

– Тебе следует отдохнуть, милый.

– Выключи… этот… запах, – прошептал он.

Она не стала задавать вопросов и выключила передатчик. Даже пересекла комнату и возилась с панелью управления, пока легкий ветерок не пронесся над полом и не отогнал запахи к потолку.

Мартел встал, окостеневший и выдохшийся. (Инструменты пришли в норму, только сердце билось слишком быстро, а нервы так и пребывали на грани «опасности».)

– Прости меня, Люси, – грустно сказал он. – Думаю, мне не стоило кренчиться. Слишком быстро. Но, милая, мне требовалось перестать быть хаберманом. Как я могу быть рядом с тобой? Как могу быть мужчиной, если не слышу собственного голоса, не ощущаю движения жизни по собственным венам? Я люблю тебя, дорогая. Неужели я никогда не смогу быть с тобой?

– Но ты сканер! – возразила она с заученной, автоматической гордостью.

– Я знаю, что я сканер. Но что с того?

Она заговорила, словно пересказывая привычную сказку, которой успокаивала себя:

– Ты храбрейший из храбрых, опытнейший из опытных. Все человечество должно почитать сканера, который объединяет человеческие Земли. Сканеры – защитники хаберманов, достойнейшие из людей, и даже главы Инструментария с радостью отдают им честь!

Он возразил с упрямой печалью:

– Люси, все это мы уже слышали. Но окупается ли…

– Сканеры работают не за окупаемость. Они сильнейшие хранители человечества. Неужели ты забыл?

– Но наши жизни, Люси. К чему быть женой сканера? Почему ты вышла за меня? Я человек, только когда кренчусь. Ты сама знаешь, чем я являюсь все остальное время. Машиной. Я человек, которого превратили в машину. Человек, которого убили и оживили для работы. Ты не понимаешь, чего мне не хватает?

– Разумеется, милый, разумеется…

– Думаешь, я не помню своего детства? – продолжил он. – Думаешь, не помню, каково это – быть человеком, а не хаберманом? Ходить и чувствовать почву под ногами? Ощущать честную, чистую боль, вместо того чтобы постоянно проверять свое тело и выяснять, жив ли я еще? Как мне узнать, что я умер? Ты когда-нибудь задумывалась об этом, Люси? Как мне узнать, что я умер?

Она не обратила внимания на абсурдность его вспышки и умиротворяюще произнесла:

– Сядь, милый. Я приготовлю тебе чего-нибудь выпить. Ты перевозбудился.

Он автоматически просканировал себя.

– Вовсе нет! Послушай меня. Как, по-твоему, каково это – быть Наверху-и-Снаружи вместе со спящей командой? Как ты думаешь, каково это – смотреть на них, пока они спят? Как ты думаешь, мне нравится сканировать, сканировать и сканировать, месяц за месяцем, когда я ощущаю Космическую боль, которая атакует все части моего тела, пытаясь прорваться сквозь мои хабермановы блоки? Как ты думаешь, мне нравится будить людей, когда нужно, и заставлять их ненавидеть меня за это? Ты когда-нибудь видела, как дерутся хаберманы? Сильные мужчины дерутся и не чувствуют боли, дерутся, пока кто-нибудь не войдет в «перегрузку»? Ты думала об этом, Люси? – И с триумфом добавил: – Можешь ли ты винить меня за то, что я кренчусь и становлюсь человеком, всего на два дня в месяц?

– Дорогой, я тебя не виню. Давай наслаждаться твоим кренчем. Сядь и выпей.

Он сидел, закрыв лицо руками, а она готовила напиток, используя натуральные фрукты из бутылочек, помимо безопасных алкалоидов. Он тревожно следил за ней и жалел ее, ведь она вышла замуж за сканера, а потом, хоть это было несправедливо, обиделся на то, что ему приходится ее жалеть.

Она повернулась, чтобы вручить ему напиток, и тут зазвонил телефон. Оба подпрыгнули. Телефон не должен был звонить. Они его выключили. Телефон зазвонил снова: очевидно, сработал аварийный контур.

Опередив Люси, Мартел подошел к телефону и посмотрел на него. Из телефона смотрел Вомакт.

Традиции сканеров позволяли Мартелу вести себя грубо, даже со старшим сканером, в определенных ситуациях. Таких, как эта.

Не успел Вомакт заговорить, как Мартел произнес в пластину два слова, не заботясь о том, сможет старик прочесть их по губам или нет:

– Кренчусь. Занят.

Он прервал соединение и вернулся к Люси.

Телефон зазвонил снова.

– Я могу выяснить, в чем дело, милый, – мягко сказала Люси. – Вот, держи свой напиток и садись.

– Не обращай внимания, – ответил ее муж. – Никто не имеет права звонить, когда я кренчусь. Он это знает. Должен знать.

Телефон зазвонил снова.

Мартел в ярости поднялся и подошел к пластине. Включил ее. На экране возник Вомакт. Прежде чем Мартел успел заговорить, старший сканер поднес свой говорящий ноготь к сердечному блоку.

– Сканер Мартел явился и ждет указаний, сэр, – сказал Мартел, как предписывал устав.

– Экстренная ситуация, – мрачно произнесли губы Вомакта.

– Сэр, я под кабелем.

– Экстренная ситуация.

– Сэр, вы не понимаете? – Мартел четко произносил слова, чтобы Вомакт его понял. – Я… под… кабелем. Не гожусь… для… Космоса!

– Экстренная ситуация, – повторил Вомакт. – Явитесь в центральный пункт сбора.

– Но сэр, таких экстренных ситуаций не бывает.

– Верно, Мартел. Таких экстренных ситуаций не бывало. Прежде. Отправляйся в пункт сбора. – И, с проблеском сочувствия, Вомакт добавил: – Можешь не выходить из кренча. Отправляйся как есть.

Старший сканер отключился. Экран телефона Мартела стал серым.

Мартел повернулся к Люси. В его голосе больше не слышалось гнева. Она подошла к нему. Поцеловала и взъерошила волосы. Смогла произнести только:

– Мне жаль.

Поцеловала мужа снова, понимая его разочарование.

– Будь осторожен, милый. Я подожду.

Он просканировал себя и надел прозрачный воздушный мундир. Задержался у окна, помахал рукой.

– Удачи! – крикнула Люси.

Воздух обтекал его, и он сказал себе:

– Впервые за одиннадцать лет я чувствую полет. Господи, как легко летать, когда ощущаешь себя живым!

Далеко впереди сиял суровой белизной центральный пункт сбора. Мартел пригляделся. Он не увидел ни огня кораблей, возвращавшихся Сверху-и-Снаружи, ни трепещущих языков вырвавшегося из-под контроля Космического огня. Царило спокойствие, как и полагается в свободную от дежурств ночь.

И все же Вомакт позвонил. Сообщил об экстренной ситуации серьезней Космоса. Таких не бывало. Но Вомакт позвонил.

II

В пункте сбора Мартел обнаружил пару десятков человек – около половины всех сканеров. Он поднял говорящий палец. Большинство сканеров стояли парами лицом к лицу и беседовали, читая по губам друг друга. Несколько более старых и нетерпеливых царапали на планшетах и совали написанное под нос собеседнику. На всех лицах застыло тупое, мертвое, расслабленное выражение хабермана. Войдя в комнату, Мартел знал, что многие усмехнулись в обособленных глубинах своего сознания, размышляя о вещах, которые невозможно выразить формальными словами. Давно ни один сканер не являлся на собрание в кренче.

Вомакта не было; возможно, подумал Мартел, он по-прежнему обзванивает других. Лампочка на телефоне то вспыхивала, то гасла; звенел звонок. Мартелу стало не по себе, когда он понял, что единственный из всех присутствующих может слышать этот громкий звук. Он осознал, почему обычные люди не любили находиться рядом с группами хаберманов или сканеров. Мартел оглянулся в поисках компании.

Его друг Чан был здесь, но объяснял какому-то пожилому брюзгливому сканеру, что понятия не имеет, почему Вомакт позвонил. Мартел огляделся снова и заметил Парижански. Направился к нему, огибая других с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что он чувствует свои ноги и может не следить за ними. Несколько сканеров обратили к нему свои мертвые лица и попытались улыбнуться. Но им не хватало полного мышечного контроля, и их лица исказили ужасные гримасы. (Сканеры знали, что не следует выражать эмоции лицом, которое им не подчинялось. Клянусь, что буду улыбаться только в кренче, пообещал себе Мартел.) Парижански подал ему знак говорящим пальцем. Глядя Мартелу в лицо, произнес:

– Ты явился сюда в кренче?

Парижански не слышал собственного голоса, и слова ревели, словно в сломанном, хрипящем телефоне. Мартел вздрогнул. Но он понимал, что вопрос задан из добрых побуждений. Крепкий Поль был добрейшим человеком.

– Вомакт позвонил. Экстренная ситуация.

– Ты сказал ему, что кренчишься?

– Да.

– И он все равно заставил тебя прийти?

– Да.

– Значит, дело не в Космосе? Ты не можешь отправиться Наверх-и-Наружу. Сейчас ты как обычный человек.

– Верно.

– Тогда почему он нас вызвал?

Дохаберманова привычка заставила Парижански вопросительно взмахнуть руками. Его ладонь задела спину стоявшего позади старика. Шлепок разнесся по всей комнате, но только Мартел услышал его. Он инстинктивно просканировал Парижански и старого сканера; те просканировали его в ответ. Лишь после этого старик спросил, зачем Мартел просканировал его. Когда Мартел объяснил, что он под кабелем, старик быстро двинулся прочь, чтобы рассказать всем о кренчнутом сканере в пункте сбора.

Даже эта мини-сенсация не смогла отвлечь большнство сканеров от тревоги по поводу экстренной ситуации. Молодой человек, лишь год назад просканировавший свой первый полет, драматично встал между Парижански и Мартелом и эффектно взмахнул перед ними своим планшетом: Вомакт спятил?

Старшие сканеры покачали головами. Мартел, помня, что юноша пробыл хаберманом совсем недолго, смягчил мрачную серьезность отрицания приветливой улыбкой.

– Вомакт – старший сканер, – сказал он нормальным голосом. – Уверен, что он не мог сойти с ума. Разве его блоки не сообщили бы об этом?

Мартелу пришлось повторить вопрос, произнося слова медленно и четко, прежде чем юный сканер понял его. Молодой человек попробовал улыбнуться, и его лицо забавно исказилось. Но он достал планшет и нацарапал: Ты прав.

Чан оторвался от своего приятеля и подошел к ним, его лицо с китайскими чертами блестело в теплом воздухе. (Странно, подумал Мартел, что так мало китайцев становятся сканерами. А может, и не странно, если вспомнить, что они никогда не выполняют свою квоту по хаберманам. Китайцы слишком любят жизнь. Те из них, кто становятся сканерами, отлично работают.)

Чан увидел, что Мартел под кабелем, и произнес вслух:

– Ты ломаешь устои. Должно быть, Люси рассердилась, лишившись тебя?

– Она неплохо справилась. Чан, это странно.

– Что именно?

– Я под кабелем и могу слышать. У тебя нормальный голос. Где ты научился говорить как обычный человек?

– Занимался со звукозаписями. Забавно, что ты это заметил. Думаю, я единственный сканер на всех Землях, который может сойти за обычного человека. Зеркала и звукозаписи. Я определил, как себя вести.

– Но ты не?..

– Нет. Я не чувствую, не слышу и не ощущаю вкусов и запахов, как и ты. Способность говорить не слишком мне помогает. Но я заметил, что она радует окружающих.

– Это изменило бы жизнь Люси.

Чан глубокомысленно кивнул.

– На этом настоял мой отец. Он сказал: «Ты можешь гордиться тем, что ты сканер. Но мне жаль, что ты не человек. Скрывай свой недостатки». И я попробовал. Я хотел рассказать старику о Наверху-и-Снаружи, о том, чем мы там занимаемся, но его это не интересовало. Он сказал: «Конфуция устраивали самолеты. Меня они тоже устраивают». Старый плут! Изо всех сил пытается быть китайцем, а сам даже не умеет читать на старокитайском. Но он отлично соображает и неплохо передвигается для человека, кому скоро исполнится две сотни.

– На своем самолете? – улыбнулся Мартел.

Чан улыбнулся в ответ. Он потрясающе контролировал лицевые мышцы: сторонний наблюдатель не заподозрил бы, что Чан был хаберманом, управлявшим своими глазами, щеками и губами при помощи холодного рассудка. Выражение его лица было естественным, как у живого. Поглядев на мертвые, холодные лица Парижански и других, Мартел ощутил укол зависти к Чану. Он знал, что сам выглядит нормально, но почему бы и нет? Ведь он был под кабелем. Повернувшись к Парижански, Мартел произнес:

– Видел, что Чан сказал о своем отце? Старик летает на самолете.

Парижански зашевелил губами, но звуки ничего не значили. Он достал планшет и показал его Мартелу и Чану: Жжж жжж. Ха ха. Млдц.

В этот момент Мартел услышал шаги в коридоре и машинально посмотрел на дверь. Другие глаза проследили за его взглядом.

Вошел Вомакт.

Группа выстроилась четырьмя параллельными рядами по стойке «смирно». Сканеры просканировали друг друга. Множество рук потянулось к электрохимическим регуляторам грудных блоков, которые начали перегружаться. Один сканер вытянул сломанный палец, обнаруженный напарником, чтобы его обработали и наложили шину.

Вомакт взял свой церемониальный посох. Кубическое навершие озарило комнату красной вспышкой, ряды перестроились, и все сканеры сделали жест, означавший: Явился и жду указаний!

Вомакт принял позу, означавшую: Я старший и беру командование на себя.

Говорящие пальцы поднялись в ответном жесте: Мы подчиняемся и отдаем себя в ваше распоряжение.

Вомакт поднял правую руку, согнул запястье, словно оно было сломано, в странном испытующем жесте, означавшем: Присутствуют ли здесь люди? Не усыпленные хаберманы? Все ли чисто для сканеров?

Единственный из присутствующих, кренчнутый Мартел услышал странное шуршание ног, когда все повернулись вокруг своей оси, не сходя с места, пристально оглядывая друг друга и озаряя поясными фонарями темные углы огромного зала. Когда сканеры вновь встали лицом к Вомакту, тот сделал новый жест: Все чисто. Следите за моими словами.

Мартел заметил, что расслабился он один. Другие не понимали смысла расслабления, ведь их сознание было заблокировано в черепной коробке, соединенное лишь с глазами, а все остальные части тела контактировали с разумом исключительно посредством управляющих нечувствительных нервов и панели инструментов на груди. Мартел осознал, что, будучи под кабелем, ожидал услышать голос Вомакта: старший сканер говорил уже некоторое время. Ни звука не сорвалось с его губ. (Вомакт никогда не прибегал к звуку.)

– …и когда первые люди, отправившиеся Наверх-и-Наружу, достигли Луны, что они там обнаружили?

– Ничего, – ответил безмолвный хор губ.

– И потому они отправились дальше, к Марсу и Венере. Год за годом корабли продолжали улетать, но ни один не вернулся назад до Первого космического года. Тогда вернулся корабль с Первым эффектом. Сканеры, я спрашиваю вас, что такое Первый эффект?

– Никто не знает. Никто не знает.

– И никогда не узнает. Слишком много переменных. Как распознать Первый эффект?

– По Великой космической боли, – ответил хор.

– А каковы дальнейшие симптомы?

– Жажда, жажда смерти.

Снова Вомакт:

– И кто остановил жажду смерти?

– Генри Хаберман победил Первый эффект в Третьем космическом году.

– И, сканеры, что же он сделал?

– Он сделал хаберманов.

– Как делают хаберманов, сканеры?

– Их делают разрезами. Мозг отсекают от сердца и легких. От ушей и носа. От рта и желудка. От желаний и боли. Мозг отсекают от мира. Остаются только глаза. Только контроль над живой плотью.

– И каким образом, сканеры, осуществляется контроль над плотью?

– Посредством блоков, помещенных в плоть, панелей управления, помещенных в грудь, знаков, созданных, чтобы управлять живым телом, знаков, по которым живет тело.

– Как живет хаберман?

– Хаберман живет под контролем блоков.

– Откуда берутся хаберманы?

В ответ Мартел услышал оглушительный рев хриплых голосов, разнесшийся по залу: сканеры – сами хаберманы – озвучили свои слова.

– Хаберманы – отбросы человечества. Хаберманы – слабые, жестокие, наивные и неприспособленные. Хаберманы – приговоренные к худшей участи, нежели смерть. Хаберманы живут лишь в своем сознании. Они погибают ради Космоса – и живут ради него. Они водят корабли между Землями. Они живут в Великой боли, пока обычные люди спят ледяным, ледяным сном полета.

– Братья и сканеры, ответьте мне: хаберманы мы или нет?

– Мы хаберманы по плоти. Мы рассечены, мозг и плоть. Мы готовы выйти Наверх-и-Наружу. Каждый из нас прошел через Устройство Хабермана.

– Значит, мы хаберманы? – Вомакт задал ритуальный вопрос, сверкая глазами.

Вновь ответ сопроводил рев голосов, который слышал только Мартел:

– Мы хаберманы, но не только, не только. Мы избранные, ставшие хаберманами по собственной воле. Мы агенты Инструментария человечества.

– Что должны говорить нам Иные?

– Они должны говорить: «Вы храбрейшие из храбрых, опытнейшие из опытных. Все человечество должно почитать сканера, который объединяет человеческие Земли. Сканеры – защитники хаберманов. Судьи в Наверху-и-Снаружи. Они заставляют людей жить там, где люди отчаянно нуждаются в смерти. Они достойнейшие из людей, и даже главы Инструментария с радостью отдают им честь!»

Вомакт выпрямился.

– Каков тайный долг сканера?

– Повиноваться Инструментарию лишь в соответствии с Законом сканера.

– Каков второй тайный долг сканера?

– Хранить наш закон в тайне и уничтожать тех, кто его узнает.

– Как уничтожать?

– Дважды в «перегрузку», затем в «смерть».

– Если хаберманы гибнут, каков наш долг?

В ответ все сканеры стиснули губы. (Кодекс предписывал молчать.) Мартел, давным-давно знакомый с Кодексом, заскучал. Он заметил, что Чан слишком тяжело дышит, протянул руку и отрегулировал его легочные настройки. Чан глазами поблагодарил Мартела. Вомакт заметил, что они отвлеклись, и смерил обоих гневным взглядом. Мартел расслабился, пытаясь сымитировать мертвое, холодное спокойствие других сканеров. Под кабелем это было непросто.

– Если гибнут Иные, каков наш долг? – спросил Вомакт.

– Сканеры вместе информируют Инструментарий. Сканеры вместе принимают наказание. Сканеры вместе урегулируют дело.

– А если наказание сурово?

– Значит, кораблей не будет.

– А если сканерам не выказывают уважения?

– Значит, кораблей не будет.

– А если сканера оставляют без оплаты?

– Значит, кораблей не будет.

– А если Иные и Инструментарий не всегда и не во всем выполняют свои обязанности перед сканерами?

– Значит, кораблей не будет.

– А если, сканеры, кораблей не будет?

– Земли разъединятся. Вернутся Пустоши. Вернутся Старые машины и Животные.

– Каков известный долг сканера?

– Не спать Наверху-и-Снаружи.

– Каков второй долг сканера?

– Не помнить имени страха.

– Каков третий долг сканера?

– Использовать кабель Юстаса Кренча с осторожностью и умеренностью. – Несколько пар глаз быстро посмотрели на Мартела, затем безмолвный хор продолжил: – Входить в кренч только дома, только среди друзей, только с целью вспомнить, расслабиться или произвести потомство.

– Каково определение сканера?

– Верный даже среди смерти.

– Каков девиз сканера?

– Бдящий даже в безмолвии.

– Какова работа сканера?

– Трудиться даже на высотах Наверху-и-Снаружи, быть преданным даже в глубинах Земель.

– Как узнать сканера?

– Мы знаем себя. Мы мертвы, хотя живем. И мы говорим при помощи Планшета и Ногтя.

– Что такое Кодекс?

– Кодекс – это дружественная древняя мудрость сканеров, изложенная вкратце, чтобы мы могли помнить и радоваться нашей преданности друг другу.

Дальше должна была следовать формула: «Мы завершаем Кодекс. Есть ли работа или вести для сканеров?» Но Вомакт сказал:

– Экстренная ситуация. Экстренная ситуация.

Они сделали жест: Явился и жду указаний!

Все глаза пристально следили за губами Вомакта, который произнес:

– Кто-нибудь из вас знаком с работой Адама Стоуна?

Мартел увидел, как зашевелились губы, отвечая:

– Красный астероид. Иные, живущие на краю Космоса.

– Адам Стоун отправился в Инструментарий и заявил об успешном выполнении своей миссии. Он утверждает, что нашел способ Оградиться от Космической боли. Он утверждает, что Наверху-и-Снаружи смогут работать, смогут бодрствовать обычные люди. Он утверждает, что сканеры больше не нужны.

По всей комнате вспыхнули поясные фонари: сканеры просили права голоса. Вомакт кивнул одному из старших.

– Пусть говорит сканер Смит.

Следя за своими ногами, Смит медленно вышел на свет. Повернулся лицом к собравшимся и сказал:

– Я заявляю, что это ложь. Я заявляю, что Стоун – лжец. Я заявляю, что Инструментарий не должен верить ему.

Он помолчал, затем, отвечая на вопрос, которого большинство не увидело, сказал:

– Я взываю к тайному долгу сканеров. – Смит поднял правую руку, прося о Чрезвычайном внимании. – Я заявляю, что Стоун должен умереть.

III

Мартел, по-прежнему в кренче, содрогнулся, услышав уханье, стоны, крики, писк, скрип, кряхтение и завывания, которые испускали сканеры, в своем возбуждении забывшие о шуме и пытавшиеся заставить мертвые тела говорить с мертвыми ушами. Дико плясали огни поясных фонарей. Многие сканеры ринулись к трибуне и начали тесниться на ней, требуя внимания, пока Парижански своим весом не столкнул всех прочих вниз и не повернулся к собравшимся.