Текст книги "Инструментарий человечества"

– Готово. Я знаю, кто я и что мне нужно сделать. Элейн лучше пойти со мной. Мы скоро увидимся, Охотник… если выживем.

Элейн посмотрела на госпожу Арабеллу, которая замерла, глядя перед собой, словно слепая. Охотник с мудрой, доброй, печальной улыбкой кивнул Элейн.

Девочка повела Элейн вниз, вниз, вниз, к двери в туннель Энглока. Проходя через латунную дверь, Элейн услышала, как госпожа Арабелла спрашивает Охотника:

– Что ты делаешь здесь в одиночестве? Тут странно пахнет. Здесь были животные? Ты что-то убил?

– Да, мадам, – ответил Охотник, когда С’джоан и Элейн шагнули за дверь.

– Что? – воскликнула госпожа Арабелла.

Должно быть, Охотник повысил голос, чтобы тот разнесся далеко, и они его услышали.

– Как и всегда, мадам, я убил любовью, – сказал он. – На этот раз – систему.

Они выскользнули за дверь, а протестующий, властный, требовательный голос госпожи Арабеллы продолжал атаковать Охотника.

Джоан шла впереди. Ее красивое тело было детским, но личность состояла из бодрствующих разумов всех недолюдей, которых в нее записали. Элейн этого не понимала, ведь Джоан так и осталась маленькой девочкой-собакой, однако теперь также стала Элейн и Охотником. Их роли были очевидны: ребенок, переставший быть недодевочкой, вел, а Элейн, человек или нет, шла следом.

Дверь закрылась за ними. Они вернулись в Желто-коричневый коридор. Большинство недолюдей ждало их. На них уставились десятки пар глаз. Тяжелые животно-людские запахи старого туннеля накатывали, подобно густым, медленным волнам. Элейн почувствовала, как в висках зарождается головная боль, но была слишком напряжена, чтобы обращать на это внимание.

Мгновение С’джоан и Элейн стояли лицом к лицу с недолюдьми.

Большинство из вас видели эту сцену на картинах или в театральных постановках. Без сомнения, самая известная из них – фантастическая «картина с одной линией» Сана Шигонанды: почти однотонный серый фон с намеком на коричневый и желтый слева, на красный и черный – справа, а в центре – странная белая линия, почти мазок краски, каким-то образом олицетворяющий потрясенную девицу Элейн и благословенное судьбой дитя Джоан.

Само собой, первым обрел голос Мой-милый-Чарли. (Элейн больше не видела в нем человека-козла. Теперь он казался серьезным, приветливым мужчиной средних лет, отважно противостоявшим плохому здоровью и жизненным тяготам. Его улыбка была обаятельной и убедительной. Почему я не видела его таким раньше? – подумала Элейн. Неужели я изменилась?)

Мой-милый-Чарли заговорил прежде, чем она собралась с мыслями.

– Он это сделал. Ты С’джоан?

– С’джоан ли я? – спросила девочка толпу изуродованных, странных людей, собравшихся в туннеле. – Вы считаете меня С’джоан?

– Нет, нет! Ты обещанная госпожа… ты мост-к-человеку! – воскликнула высокая старуха с желтыми волосами, которой Элейн прежде не видела. Женщина рухнула на колени перед девочкой и попыталась схватить ее за руку. С’джоан спокойно, но твердо убрала руки, и женщина зарыдала, уткнувшись лицом в подол ее платья.

– Я Джоан, – сказала девочка, – и я больше не собака. Вы теперь люди – и если умрете вместе со мной, то умрете людьми. Разве это не лучше, чем было раньше? А ты, Рути, – обратилась она к женщине у ее ног, – поднимись и перестань плакать. Радуйся. В эти дни я буду с вами. Я знаю, Рути, что всех твоих детей забрали и убили, и сожалею об этом. Я не могу вернуть их к жизни. Но я дарю тебе женское естество. Я даже сделала человека из Элейн.

– Кто ты? – спросил Мой-милый-Чарли. – Кто ты?

– Я маленькая девочка, которую ты час назад отправил умереть или выжить. Но теперь я Джоан, не С’джоан, и я принесла вам оружие. Вы женщины. Вы мужчины. Вы люди. Вы можете воспользоваться этим оружием.

– Какое оружие? – донесся из третьего ряда собравшихся голос Кроули.

– Жизнь и жизнь-вместе, – ответила девочка Джоан.

– Не будь дурой, – сказала Кроули. – Какое оружие? Хватит с нас слов. Нас пичкают словами и смертью с тех самых пор, как возник мир недолюдей. Вот что дали нам люди – добрые слова, правильные принципы и хладнокровное убийство, год за годом, поколение за поколением. Не говори мне, что я человек. Это не так. Я бизон – и мне это известно. Животное, подправленное, чтобы выглядеть человеком. Дай мне то, чем можно убивать. Дай мне умереть, сражаясь.

Маленькая Джоан смотрелась нелепо в своем юном, невысоком теле, на ней по-прежнему была короткая голубая туника, в которой ее впервые увидела Элейн. Девочка повелевала толпой. Она подняла руку – и гул тихих голосов, поднявшийся, пока кричала Кроули, снова стих.

– Кроули, – произнесла Джоан голосом, разнесшимся по всему коридору, – теперь с тобой пребудет вечный мир.

Кроули нахмурилась. Ей хватило приличия сделать озадаченный вид, но она промолчала.

– Не говорите со мной, милые люди, – сказала маленькая Джоан. – Сначала привыкните ко мне. Я принесу вам жизнь-вместе. Это больше любви. Любовь – жестокое, грустное, грязное слово, слово холодное и старое. Оно слишком много говорит и слишком мало обещает. Я принесу вам нечто большее, чем любовь. Если вы живете, вы живете. Если вы живете-вместе, вы знаете, что рядом другая жизнь – вы оба, каждый из вас, вы все. Ничего не делайте. Не хватайте, не стискивайте, не владейте. Просто будьте. Вот оружие. Против него бессильны огонь, и пуля, и яд.

– Хотела бы я поверить тебе, но не знаю как, – сказала Мейбл.

– Не надо мне верить, – ответила маленькая Джоан. – Просто жди, и пусть все идет своим чередом. Пропустите меня, добрые люди. Мне нужно поспать. Элейн присмотрит за мной, пока я сплю, а проснувшись, я расскажу вам, почему вы перестали быть недолюдьми.

Джоан шагнула вперед…

Дикий, завывающий вопль пронесся по коридору.

Все оглянулись в поисках его источника.

Он был похож на крик хищной птицы, но раздался в рядах недолюдей.

Элейн увидела первой.

Кроули держала нож – и, как только вопль стих, бросилась на Джоан.

Девочка и женщина рухнули на пол, их одежды перепутались. Дважды поднялась большая рука с ножом – и во второй раз он был красным.

По внезапному жаркому жжению в боку Элейн поняла, что один из ударов задел ее. Она не знала, жива ли Джоан.

Недолюди оттащили Кроули от девочки.

Кроули была белой от ярости.

– Слова, слова, слова! Она прикончит всех нас своими словами!

Крупный, толстый мужчина с медвежьей мордой, но головой и телом человека обошел того, кто держал Кроули, и отвесил ей могучую пощечину. Кроули рухнула на пол без сознания. Окровавленный нож упал на старый, истертый ковер. (Элейн машинально подумала: позже дать ей тонизирующее; проверить шейные позвонки; кровотечения нет.)

Впервые в жизни Элейн действовала как квалифицированная ведьма. Она помогла раздеть маленькую Джоан. Крошечное тельце с раной под грудной клеткой, из которой толчками изливалась темно-пурпурная кровь, выглядело искалеченным и хрупким. Элейн залезла в свою левую сумку. Достала хирургическую ручку-радар. Поднесла к глазу и сквозь нее осмотрела плоть вокруг раны. Брюшина была повреждена, печень порезана, верхние складки толстого кишечника – проколоты в двух местах. Увидев все это, Элейн поняла, что нужно делать. Она отогнала зевак и взялась за работу.

Сперва она заклеила порезы изнутри, начав с печени. Каждому мазку органического клея предшествовала крошечная щепотка перекодирующего порошка, предназначенного для усиления восстановительных способностей поврежденного органа. Ощупывание, придавливание и сжимание заняло одиннадцать минут. К этому моменту Джоан очнулась и прошептала:

– Я умираю?

– Вовсе нет, – ответила Элейн, – если только эти человеческие лекарства не отравят твою собачью кровь.

– Кто это сделал?

– Кроули.

– Почему? – спросила девочка. – Зачем? Ей тоже больно? Где она?

– И будет еще больнее, – сказал человек-козел, Мой-милый-Чарли. – Если она выживет, мы ее подлечим, осудим и казним.

– Вы этого не сделаете, – возразила Джоан. – Вы ее полюбите. Вы должны.

Человек-козел выглядел ошеломленным.

Он выместил свою растерянность на Элейн.

– Пойди проверь Кроули, – сказал он. – Может, Орсон прикончил ее той пощечиной. Он, знаешь ли, медведь.

– Я заметила, – сухо откликнулась Элейн. На кого, по его мнению, было похоже то чудище? На колибри?

Она подошла к телу Кроули. Прикоснулась к плечам женщины – и поняла, что будут проблемы. Снаружи Кроули выглядела как человек – но ее мускулатура не была человеческой. Элейн полагала, что лаборатории оставили Кроули колоссальную мощь, сохранив бизоньи силу и упрямство по некой загадочной промышленной причине. Элейн достала мозгоцепь – устройство для телепатической связи малой дальности, работавшее недолго и плохо, – чтобы посмотреть, функционирует ли разум. Когда она потянулась к голове Кроули, чтобы подключить аппарат, девушка внезапно пришла в себя, вскочила и крикнула:

– Ты этого не сделаешь! Ты в меня не заглянешь, грязная человечишка!

– Кроули, не двигайся.

– Не приказывай мне, чудовище!

– Кроули, так говорить нехорошо. – Было странно слышать столь повелительный голос, исходивший из горла маленького ребенка. Пусть и крошечная, Джоан управляла ситуацией.

– Мне плевать. Вы все меня ненавидите.

– Это неправда, Кроули.

– Ты была собакой – а теперь человек. Ты родилась предательницей. Собаки всегда объединялись с людьми. Ты ненавидела меня еще до того, как вошла в тот зал и превратилась в нечто иное. И теперь ты убьешь нас всех.

– Мы можем умереть, Кроули, но не от моих рук.

– Все равно ты меня ненавидишь. И всегда ненавидела.

– Ты можешь мне не верить, но я всегда любила тебя, – сказала Джоан. – Ты была самой красивой женщиной во всем нашем коридоре.

Кроули рассмеялась. От этого звука у Элейн по коже побежали мурашки.

– Предположим, я поверила. Как бы я смогла жить, если бы считала, что меня любят? Если бы я верила тебе, я бы разорвала себя в клочья, размозжила бы себе голову об стену, я бы… – Смех перешел в рыдания, но Кроули продолжила говорить: – Вы настолько тупые твари, что даже не понимаете, что вы чудовища. Вы не люди. И никогда не станете людьми. Я сама одна из вас. Мне хватает честности признать, что я такое. Мы грязь, мы ничто, мы даже ниже машин. Мы прячемся в земле, как слякоть, и люди не плачут, убивая нас. До сих пор мы хотя бы прятались. Но явилась ты, ты и твоя ручная человеческая женщина, – Кроули бросила гневный взгляд на Элейн, – и пытаешься изменить даже это. Я убью тебя еще раз, если смогу, ты, ничтожество, шлюха, собака! Что ты делаешь с телом этого ребенка? Мы даже не знаем, кто ты теперь такая. Ты можешь объяснить?

Человек-медведь незаметно подобрался к Кроули, готовый снова ударить ее, если она бросится на маленькую Джоан.

Джоан посмотрела прямо на него и легким движением глаз приказала не трогать Кроули

– Я устала, – сказала девочка. – Устала, Кроули. Мне тысяча лет – и еще не исполнилось пяти. Теперь я Элейн, и Охотник, и госпожа Панк Ашаш, и знаю намного больше, чем предполагала знать. Меня ждет работа, Кроули, потому что я люблю тебя, и, думаю, я скоро умру. Но прошу вас, добрые люди, сперва дайте мне отдохнуть.

Человек-медведь стоял справа от Кроули. Слева к ней приблизилась женщина-змея. Ее лицо было симпатичным и человеческим, за исключением тонкого раздвоенного языка, который выскакивал изо рта и прятался обратно, подобно гаснущему пламени. У нее были крепкие плечи и бедра, но груди отсутствовали. На плоской грудной клетке болтались пустые золотые чашки бюстгальтера. На вид ее руки казались крепче стали. Кроули шагнула к Джоан, и женщина-змея зашипела.

Это было змеиное шипение Старой Земли.

На мгновение все люди-животные в коридоре перестали дышать и уставились на женщину-змею. Та зашипела снова, глядя прямо на Кроули. В тесном коридоре этот звук вызывал омерзение. Элейн увидела, что Джоан сжалась, словно маленькая собачка, Мой-милый-Чарли выглядел так, будто готов отпрыгнуть метров на двадцать, а самой Элейн захотелось ударить, убить, уничтожить. Шипение бросало вызов им всем.

Женщина-змея спокойно огляделась, прекрасно осознавая, какое внимание привлекла.

– Не тревожьтесь, милые люди. Видите, я называю нас так, как называет Джоан. Я не причиню вреда Кроули – если только она не причинит вреда Джоан. Но если она причинит Джоан вред – если кто-либо причинит вред Джоан, – им придется иметь дело со мной. Вы знаете, кто я такая. Мы, з-люди, обладаем большой силой и высоким интеллектом – и полностью лишены страха. Вам известно, что мы не размножаемся. Людям приходится создавать нас по одному из обычных змей. Не ссорьтесь со мной, милые люди. Я хочу узнать про эту новую любовь, которую принесет Джоан, и никто не причинит ей вреда, пока я здесь. Слышите меня, люди? Никто. Попробуйте – и умрете. Думаю, я смогу убить почти всех вас, прежде чем умру, даже если вы нападете на меня одновременно. Слышите, люди? Оставьте Джоан в покое. Это относится и к тебе, слабая человеческая женщина. Тебя я тоже не боюсь. Эй, ты, – обратилась она к человеку-медведю, – подними маленькую Джоан и отнеси в тихое место. Она должна отдохнуть. Должна побыть в тишине. И вы тоже сидите тихо, люди, или будете иметь дело со мной. Со мной. – Ее черные глаза оглядели их лица. Женщина-змея шагнула вперед, и они расступились перед ней, словно она была единственным живым человеком в толпе призраков.

На мгновение ее взгляд остановился на Элейн. Та выдержала его, но это было неприятно. Казалось, черные глаза без бровей и ресниц полны разума и лишены эмоций. Орсон, человек-медведь, покорно шел за женщиной-змеей. Он нес маленькую Джоан.

Когда он проходил мимо Элейн, девочка попыталась проснуться. Она пробормотала:

– Сделай меня больше. Пожалуйста, сделай меня больше. Прямо сейчас.

– Я не знаю как… – ответила Элейн.

Девочка стряхнула с себя сон.

– Меня ждет работа. Работа… и, возможно, смерть. Все это будет впустую, если я останусь такой маленькой. Сделай меня больше.

– Но… – снова возразила Элейн.

– Если не знаешь сама, спроси госпожу.

– Какую госпожу?

З-женщина остановилась, прислушиваясь к разговору.

– Госпожу Панк Ашаш, разумеется, – вмешалась она. – Которая мертва. Думаешь, живая госпожа Инструментария сделает хоть что-нибудь, кроме того, чтобы убить нас всех?

Женщина-змея и Орсон унесли Джоан. Мой-милый-Чарли подошел к Элейн и спросил:

– Хочешь туда пойти?

– Куда?

– К госпоже Панк Ашаш, куда же еще.

– Я? – спросила Элейн. – Сейчас? – спросила Элейн еще выразительней. – Конечно, нет, – сказала Элейн, изрекая каждое слово, будто закон. – За кого ты меня принимаешь? Несколько часов назад я даже не подозревала о вашем существовании. И не знала о «смерти». Я думала, что в четыреста лет все просто заканчивается, как и положено. Эти часы были полны опасностей, все только и делали, что угрожали друг другу. Я устала и хочу спать, я грязная и должна позаботиться о себе, а кроме того….

Она умолкла и прикусила губу. Она собиралась сказать: «Кроме того, мое тело измотано фантастическим любовным актом, который был у нас с Охотником». Но Моего-милого-Чарли это не касалось; он и так был в достаточной степени козлом. Его козлиный разум не увидел бы в этом величия.

Человек-козел очень мягко произнес:

– Ты творишь историю, Элейн, а когда творишь историю, не всегда удается заботиться о мелочах. Ты чувствуешь себя счастливей и значимей, чем прежде? Да? Неужели ты ничем не отличаешься от того человека, который встретил Балтазара всего несколько часов назад?

Его серьезность захватила Элейн врасплох. Она кивнула.

– Побудь голодной и усталой. Побудь грязной. Еще чуть-чуть. Нельзя терять время. Ты можешь поговорить с госпожой Панк Ашаш. Узнай, что мы должны сделать для маленькой Джоан. Когда вернешься с указаниями, я сам о тебе позабочусь. Этот туннель – не такой плохой город, каким кажется. Все, что тебе нужно, найдется в Комнате Энглока. Ее построил сам Энглок много лет назад. Поработай еще немного, а потом сможешь поесть и отдохнуть. У нас здесь имеется все. «Я гражданин небезызвестного города»[5]5
  Деяния 21:39.


[Закрыть]. Но сперва ты должна помочь Джоан. Ты ведь любишь Джоан?

– Да, люблю, – ответила она.

– Тогда помоги нам еще немного.

Смертью? – подумала она. Убийством? Нарушением закона? Но… но все это было ради Джоан.

Так Элейн оказалась у замаскированной двери, снова вышла под открытое небо, увидела огромное блюдце Верхней Калмы, нависшее над старым нижним городом. Побеседовала с голосом госпожи Панк Ашаш и получила некие инструкции, вместе с другими сообщениями. Позже она смогла их повторить, но слишком устала, чтобы постичь их смысл.

Спотыкаясь, она побрела к тому месту в стене, где, по ее мнению, находилась дверь, и прислонилась к нему, но ничего не произошло.

– Дальше, Элейн, дальше. Поторопись! Когда я была собой, я тоже уставала, – раздался громкий шепот госпожи Панк Ашаш. – Но поторопись!

Элейн отошла от стены, глядя на нее.

Луч света озарил Элейн.

Инструментарий нашел ее.

Обезумев, она кинулась на стену.

Дверь на мгновение открылась. Сильная рука Моего-милого-Чарли стиснула руку Элейн и помогла ей войти.

– Свет! Свет! – крикнула Элейн. – Я нас всех погубила. Они меня видели.

– Еще нет. – Человек-козел улыбнулся своей быстрой, кривой, умной улыбкой. – Может, я и необразованный, но весьма сообразительный.

Он потянулся к внутренней двери, кинул на Элейн оценивающий взгляд, а затем вытолкнул за дверь робота размером с человека.

– Ну вот, чистильщик примерно твоих габаритов. Без банка памяти. Мозг изношен. Простейшие мотивации. Если они спустятся проверить, что заметили, то увидят его. Мы держим несколько штук возле двери. Мы редко выбираемся наружу, но когда выходим, удобно иметь их под рукой в качестве прикрытия.

Он взял ее за руку.

– Можешь рассказать мне за едой. Нам удастся сделать ее больше?..

– Кого?

– Джоан, разумеется. Нашу Джоан. За этим ты выходила наружу.

Элейн пришлось покопаться в своем сознании, чтобы вспомнить, что именно сказала об этом госпожа Панк Ашаш. Секунду спустя она вспомнила.

– Понадобится кокон. И желейная ванна. И снотворное, потому что будет больно. Четыре часа.

– Чудесно, – сказал Мой-милый-Чарли, уводя Элейн вглубь туннеля.

– Но какой в этом смысл, если я нас уничтожила? – спросила Элейн. – Инструментарий видел, как я вошла. Они последуют за мной. И убьют нас всех, даже Джоан. Где Охотник? Может, мне сначала поспать? – Ее губы онемели от усталости; она не спала и не ела с тех пор, как рискнула открыть странную маленькую дверцу между Дорогой Уотеррока и Торговой полосой.

– Ты в безопасности, Элейн, в безопасности, – искренним, убедительным голосом ответил Мой-милый-Чарли с теплой, лукавой улыбкой. Сам он в это не верил. Он считал, что им всем грозит опасность, но пугать Элейн не было смысла. Она была единственным настоящим человеком на их стороне, если не считать Охотника, который был странным и сам напоминал животное, и госпожи Панк Ашаш, которая была очень доброй, но мертвой женщиной. Мой-милый-Чарли сам был напуган, однако боялся страха. Возможно, они все были обречены.

В некотором смысле он был прав.

VII

Госпожа Арабелла Андервуд связалась с госпожой Гороке.

«Что-то влезло в мой разум».

Госпожа Гороке была потрясена. Прозондируй это, бросила она в ответ.

«Уже. Ничего».

Ничего?

Очередное потрясение для госпожи Гороке.

Тогда дай сигнал тревоги.

«О нет. Нет, нет, нет. Это было дружеское, милое вмешательство». – Госпожа Арабелла Андервуд была из Старой Северной Австралии и соблюдала формальности: она всегда общалась с друзьями полными словами, даже при телепатическом контакте. И никогда не использовала сырые образы.

Но это противозаконно. Ты часть Инструментария. Это преступление! – подумала госпожа Гороке.

В ответ она получила смешок.

Ты смеешься?.. спросила госпожа Гороке.

«Я подумала, что здесь может находиться новый лорд. Из Инструментария. Изучать меня».

Ошеломить госпожу Гороке было очень легко. Мы бы так не поступили!

Только не с тобой, моя дорогая. Ты у нас изумительная ханжа, подумала госпожа Арабелла, но не стала отправлять эту мысль. Вместо этого отправила: В таком случае – забудь.

Озадаченная и встревоженная, госпожа Гороке подумала: Ладно. Конец связи?

«Именно. Конец связи».

Госпожа Гороке нахмурилась. Хлопнула по стене и подумала: Планетарный центр.

За столом сидел обычный человек.

– Я госпожа Гороке, – сообщила она.

– Разумеется, моя госпожа, – ответил он.

– Полицейская лихорадка, один градус. Только один. До отмены. Ясно?

– Ясно, моя госпожа. По всей планете?

– Да, – ответила она.

– Желаете указать причину? – Его голос был уважительным и обыденным.

– А это необходимо?

– Разумеется, нет, моя госпожа.

– В таком случае без указания причины. Конец связи.

Он отдал честь, и его изображение на стене погасло.

Она подняла разум до уровня четкого информационного вызова. Только Инструментарию, только Инструментарию. Я приказала запустить полицейскую лихорадку, на один градус. Причина – личная тревога. Вы знаете мой голос. Вы знаете меня. Гороке.

Далеко на том конце города полицейский орнитоптер медленно летел над улицей.

Полицейский робот фотографировал чистильщика, самого неисправного из всех, что когда-либо встречал.

Чистильщик пронесся по улице на противозаконной скорости, приближавшейся к тремстам километрам в час, остановился с шипением пластмассы о камень и начал собирать пылинки с тротуара.

Когда орнитоптер приблизился к нему, чистильщик вновь сорвался с места, на бешеной скорости обогнул два или три угла и опять принялся за свою идиотскую работу.

Когда это произошло в третий раз, робот в орнитоптере выстрелил в него блокирующим зарядом, спустился и подобрал чистильщика когтями своей машины.

Робот-полицейский внимательно изучил чистильщика.

– Птичьи мозги. Старая модель. Птичьи мозги. Хорошо, что они больше их не делают. Эта штука могла причинить вред Человеку. Вот я, например, создан из мыши, настоящей мыши с кучей мозгов.

Он полетел с изношенным чистильщиком к центральной свалке. Чистильщик, искалеченный, но в сознании, пытался счистить пылинки с державших его железных когтей.

Старый город с его странными геометрическими огнями скрылся внизу. Новый город, окутанный вечным мягким сиянием, светился на фоне фомальгаутской ночи. За ним кипел своими личными бурями бесконечный океан.

На сцене актеры не могут в полной мере представить интерлюдию, когда Джоан за одну ночь из пятилетнего ребенка выросла в девицу лет пятнадцати-шестнадцати. Биологическая машина хорошо выполнила свою работу, хотя и с риском для жизни девочки. Аппарат превратил ее в энергичную, крепкую юную особу, никак не повлияв на ее разум. Мало кому из актрис по силам сыграть такое. У боксов-сказителей есть преимущество. Они могут использовать всевозможные средства, дабы изобразить машину: мигающие огни, вспышки молний, загадочные лучи. На самом деле машина выглядела как ванна с бурлящим коричневым желе, в которое полностью погрузилась Джоан.

Элейн тем временем жадно поглощала пищу в роскошной комнате самого Энглока. Пища была очень, очень старой, и Элейн как ведьма сомневалась в ее питательности, однако голод еда притупила. Жители Города глупцов объявили эту комнату «запретной» для самих себя, по причинам, которых Мой-милый-Чарли не смог объяснить. Он стоял в дверном проеме и говорил Элейн, как отыскать пищу, выдвинуть из пола кровать, открыть ванную. Все было крайне старомодным и не реагировало на обычную мысль или хлопок.

Произошла любопытная вещь.

Элейн вымыла руки, поела и готовилась принять ванну. Она сняла почти всю одежду, считая, что Мой-милый-Чарли – животное, а значит, это неважно.

Внезапно она поняла, что это важно.

Он мог быть недочеловеком – но для нее он был мужчиной. Залившись румянцем, она кинулась в ванную и крикнула ему:

– Уходи. Я вымоюсь и посплю. Разбуди меня, когда понадобится, но не раньше.

– Хорошо, Элейн.

– И… и…

– Да?

– Спасибо, – сказала она. – Большое спасибо. Ты знаешь, я никогда прежде не говорила «спасибо» недочеловеку.

– Ничего страшного, – с улыбкой ответил Мой-милый-Чарли. – Большинство настоящих людей этого не делает. Спи спокойно, моя дорогая Элейн. И проснись готовой к великим свершениям. Мы достанем звезду с небес и разожжем пожар в тысяче миров…

– Что это значит? – спросила Элейн, выглянув из ванной.

– Просто фигура речи, – улыбнулся он. – Которая означает, что времени у тебя немного. Отдыхай. И не забудь положить одежду в машину-горничную. Те, что стоят в Городе глупцов, вышли из строя. Но поскольку этой комнатой мы не пользовались, твоя должна работать.

– Как она выглядит?

– Красная крышка с золотой ручкой. Просто подними ее. – И на этой домашней ноте он оставил Элейн отдыхать, а сам отправился творить судьбу для ста миллиардов жизней.

Когда Элейн вышла из комнаты Энглока, ей сказали, что сейчас середина утра. Откуда ей было знать? Желто-коричневый коридор со старыми, тусклыми желтыми фонарями был таким же темным и зловонным, как и прежде.

Но все люди словно изменились.

Крошка-крошка из мышиной карги превратилась в женщину, сильную и нежную. Кроули была опасным врагом человека, она смотрела на Элейн, и ее прекрасное лицо казалось мягким от скрытой ненависти. Мой-милый-Чарли был веселым, приветливым и убедительным. Элейн подумала, что может прочесть выражения на странных лицах Орсона и женщины-змеи.

После необычайно вежливых приветствий она спросила:

– Что происходит?

Ей ответил новый голос – знакомый и незнакомый одновременно.

Элейн посмотрела на нишу в стене.

Госпожа Панк Ашаш! А кто это вместе с ней?

Не успев задать себе вопрос, Элейн уже знала ответ. Это была Джоан, повзрослевшая, всего на полголовы ниже госпожи Панк Ашаш или самой Элейн. Это была новая Джоан, могущественная, счастливая и спокойная – но также и милая прежняя маленькая С’джоан.

– Добро пожаловать в нашу революцию, – сказала госпожа Панк Ашаш.

– Что такое революция? – спросила Элейн. – И я думала, вы не можете войти сюда, со всей этой мыслезащитой.

Госпожа Панк Ашаш подняла провод, тянувшийся от ее искусственного тела.

– Я соорудила это, чтобы иметь возможность использовать тело. В предосторожностях больше нет смысла. Теперь соблюдать осторожность следует другой стороне. Революция – это способ изменить систему и людей. Это она. Ты пойдешь первой, Элейн. Сюда.

– На смерть? Вы это имеете в виду?

Госпожа Панк Ашаш тепло рассмеялась.

– Ты уже знаешь меня. Знаешь моих друзей. Знаешь, какой была твоя жизнь прежде – жизнь бесполезной ведьмы в мире, который в тебе не нуждается. Мы можем умереть, но значение имеет то, что мы сделаем, прежде чем умрем. Джоан идет навстречу своей судьбе. Ты будешь проводником до Верхнего города. Затем проводником станет Джоан. А дальше будет видно.

– Хотите сказать, все эти люди пойдут с нами? – Элейн посмотрела на ряды недолюдей, которые начали выстраиваться по коридору в две колонны. То тут, то там колонны вспучивались – это матери вели детей за руку или несли на руках. Кое-где над собравшимися возвышались недолюди-гиганты.

Они были ничем, подумала Элейн, и я тоже была ничем. Теперь все мы собираемся сделать что-то, даже если из-за этого наша жизнь закончится. Не «если», а «хотя». Но это того стоит, если Джоан сможет изменить миры, хотя бы чуть-чуть, хотя бы для других людей.

Джоан заговорила. Ее голос вырос вместе с телом, но остался прежним милым голоском, какой был у девочки-собаки шестнадцать часов (Больше похоже на шестнадцать лет, подумала Элейн) назад, когда они впервые встретились у двери в туннель Энглока.

– Любовь – это не что-то особенное, предназначенное только для людей, – сказала Джоан. – Любовь не знает гордости. У любви нет имени. Любовь предназначена для жизни, а жизнь у нас есть. Мы не сможем победить, сражаясь. Людей больше нас, у них больше оружия, они лучше бегают и дерутся. Но люди нас не создавали. Нас создало то же, что создало их. Вам всем это известно, однако станем ли мы называть имя?

Нет и никогда, прошелестела толпа.

– Вы ждали меня. Я тоже ждала. Быть может, пришло время умереть, но мы умрем так, как люди умирали в самом начале, прежде чем их мир стал простым и жестоким. Они живут в оцепенении и умирают во сне. Это скверный сон, и, проснувшись, они поймут, что мы тоже люди. Вы со мной? – Да, прошелестели они. – Вы любите меня? – Снова утвердительный шепот. – Не пора ли нам выйти наружу, на дневной свет? – Крики согласия.

Джоан повернулась к госпоже Панк Ашаш.

– Все как ты желала и приказывала?

– Да, – ответила милая мертвая женщина в теле робота. – Сперва Джоан, чтобы вести вас. Перед ней – Элейн, чтобы отгонять роботов и обычных недолюдей. Встретив настоящих людей, вы их полюбите. Вот и все. Вы их полюбите. Если они вас убьют, вы будете их любить. Джоан покажет вам как. На меня больше не обращайте внимания. Готовы?

Джоан подняла правую руку и что-то сказала самой себе. Люди склонили перед ней головы – лица, и морды, и рыла всех размеров и мастей. В задних рядах пискляво мяукнул какой-то младенец.

Прежде чем возглавить процессию, Джоан повернулась к людям и спросила:

– Кроули, где ты?

– Здесь, в середине, – донесся из дальних рядов чистый, спокойный голос.

– Ты любишь меня, Кроули?

– Нет, С’джоан. Маленькой собачкой ты мне больше нравилась. Но это и мои люди, не только твои. Я смелая. Я могу идти. Со мной не будет проблем.

– Кроули, – сказала Джоан, – ты полюбишь людей, если мы их встретим?

Все головы повернулись к прекрасной девушке-бизону. Элейн едва различала ее в глубине мрачного коридора. Лицо Кроули мертвенно побелело от эмоций. Ярости или страха – Элейн не знала.

Наконец Кроули ответила:

– Нет, я не полюблю людей. И не полюблю тебя. У меня есть гордость.

Очень мягко, подобно самой смерти у безмолвной постели, Джоан произнесла:

– Ты можешь остаться, Кроули. Можешь остаться здесь. Шанс невеликий – но все же шанс.

Кроули посмотрела на нее.

– Чтоб ты провалилась, женщина-собака, ты и гнилая человечишка, что стоит с тобой рядом.

Элейн поднялась на цыпочки, чтобы увидеть происходящее. Внезапно лицо Кроули исчезло, скрылось внизу.

Женщина-змея протолкалась вперед, встала недалеко от Джоан, где другие могли ее видеть, и пропела чистым, словно металл, голосом:

– Пойте «бедная, бедная Кроули», милые люди. Пойте «я люблю Кроули», милые люди. Она мертва. Я только что убила ее, чтобы мы все преисполнились любви. Я тоже люблю тебя, – сказала з-женщина, чьи рептилоидные черты не выдавали ни любви, ни ненависти.

Джоан произнесла, очевидно, с подачи госпожи Панк Ашаш:

– Мы действительно любим Кроули, милые люди. Подумайте о ней – и двинемся в путь.

Мой-милый-Чарли легонько подтолкнул Элейн.

– Ты ведешь.

Словно во сне, ошеломленная Элейн повела их.