Текст книги "Чтоб знали! Избранное (сборник)"

Людей, с которыми хотелось бы подружиться, встречаю редко, да и они, как правило, семейные, а это уже не целый человек. Я думаю, что твоя проблема с друзьями связана не с положением эмигранта и не с языковым барьером, а просто с тем, что друзья в наши годы даются трудно. В старой дружбе есть что-то, чего не бывает в новых, – полная свобода и лёгкость, ровное тепло и чувство уверенности.

Если ты станешь миллионером раньше, чем найдёшь там друзей, выписывай меня в качестве приживальщика и друга! Шучу.

Сергей

ЮЛЯ – БОРИСУ

Здравствуй!

Ты знаешь, минут пять думала, как обратиться, чтобы выразить всю теплоту и нежность, которую я испытываю к тебе, но на бумаге не получается.

Я хочу отвлечь тебя на чуть-чуть, чтобы ты вспомнил обо мне. Не уверена на сто процентов, но надеюсь, что тебе это будет приятно. Ты только не обижайся, я сейчас оставляю место сомнениям, чтобы потом не сомневаться никогда.

Первый раз в жизни испытываю потребность писать письма. Просто когда я пишу тебе, у меня ощущение, что я с тобой разговариваю, а ты очень внимательно слушаешь и иногда улыбаешься. Так что тебе самое время улыбнуться. Жаль только, что я не вижу этого.

Когда мы заканчивали говорить по телефону, у меня было ощущение, что я тебе забыла что-то сказать. Действительно забыла. Спасибо за то, что мы смогли быть вместе, за то, что так радостно вспомнить всё, всё, даже плохую погоду.

Никому и никогда не решилась бы написать так. Наверно, потому, что не было ни желания, ни потребности. А если есть и то, и другое, то совсем не страшно.

Очень, очень скучаю без тебя. Просто физически ощущаю твоё отсутствие. Даже не думала, что так бывает, вернее, что так может быть со мной. Я очень рада, что судьба не обделила меня и в этом. Ну вот, как и обещала, оторвала тебя ненадолго.

Жду тебя каждый день в любых проявлениях (письма, звонки и, конечно, лично – было бы желание).

Целую. До свиданья.

Твоя Юлечка

БОРИС – ЮЛЕ

Юлечка, целую тебя!

Пишу тебе действительно издалека, из города Бангалора, что на месте пупка на теле Индии. Да, мы опять в разлуке, но она не страшна, так как ей не устоять перед нашим желанием видеть друг друга. Я перебираю в памяти все минуты этих двух дней, проведённых вместе, и мне становится тепло на душе так, как не бывало очень давно.

Однако действия, а не слова могут помочь нам быть вместе. Я хочу ещё раз, но более детально, рассказать тебе, как я вижу наше будущее. Прежде всего, я вижу его прекрасным, но это не значит, что оно будет безмятежным. Но главное, как ты сказала, всё зависит от нас самих.

Насколько я понимаю, у тебя нет тех сомнений, которые подчас овладевают мной. Я стремлюсь их развеять, но не смогу сделать это без твоей помощи.

Если бы мы жили в одном городе, наши отношения могли бы развиваться плавнее и с большей глубиной, почувствовать которую мне так необходимо, как, уверен, и тебе.

Итак, я очень бы хотел, чтобы ты переехала жить в N-ск. Я не предлагаю тебе жить у меня на содержании, но предлагаю помощь, поддержку и заботу о тебе. Конкретно же – я помогу тебе снять квартиру и устроиться на курсы английского языка, оплачиваемые государством. Это курсы со стипендией около пятисот долларов в месяц. Длятся они два месяца, а потом эта программа содействует в отыскании работы по специальности. Вне зависимости от этого, мы вместе будем искать тебе интересную работу другими путями. Если ты предпочтёшь жить одна – это решать тебе, но в любом случае мы будем вместе основную часть времени.

По поводу твоего «делового» опасения – а что, если «эксперимент» не удастся? – я отвечу, что шансы на его неудачу точно те же, как если бы мы поженились немедля, но если эта неудача, не дай Бог, и произойдёт, исправить её будет много сложнее, будучи перевязанными юридическими, моральными и прочими обязанностями, которые легко превращаются в путы в неудачных браках.

Поверь, мне противно даже думать о возможности такого с нами, но я знаю, что мой трезвый подход к такому эмоциональному вопросу будет гарантировать наше счастье, исчисляемое не днями, а жизнью.

Естественно, что для твоих родителей будет много сложнее воспринять путь, который я предлагаю, потому что он плохо вписывается в традиционные рамки. Но с другой стороны, я думаю, что как ты, так и они, усомнились бы в моей серьёзности, если бы я, предположим, живя с тобой в одном городе, сделал бы тебе предложение через два дня после знакомства. Поэтому единственно верный путь – пожить, по меньшей мере, в одном городе. В данном случае, к счастью, у тебя нет ни прекрасной работы, которую надо было бы бросать, ни заманчивых перспектив, которыми бы пришлось жертвовать. Единственно, чем тебе придётся поступиться, – это жить вдали (но преодолимой дали) от родителей, а ведь это не стало бы страшить тебя, будь ты на сто процентов уверена в себе и во мне. Не так ли?

Я знаю, как много работы задаст твоей головке это письмо, но верю, что сердце легко с ней справится. Я же думаю о тебе постоянно, и мысли о тебе светят сквозь любой непроницаемый бизнес, которому мне приходится отдавать значительную часть своей жизни. Дни, проведённые с тобой, были дивны, и я мечтаю, чтобы это ощущение никогда не развеялось. Как необыкновенно понимать друг друга с полуслова и до сокровенной глубины – и нам это удалось, а ведь это самое трудное. Неужели более простое может оказаться препятствием? (Это вопрос риторический – я уверен, что препятствий нет, если мы чего-то хотим.)

Я хочу дать тебе почувствовать обстановку, в которой я сейчас нахожусь. Неподалеку от гостиницы индиец, местный затейник, сидит перед корзиной, в которой прячется кобра. Он вытаскивает дудку и начинает дудеть. Из корзины никто не лезет. Он перестаёт играть, ударяет дудкой несколько раз по корзине и начинает играть снова. Но по-прежнему из корзины ничего не вылезает. Тогда он теряет терпение, запускает руку в корзину, вытаскивает полудохлую кобру, размашисто даёт ей две пощёчины и бросает обратно в корзину. После этого кобра вяло вылезает и начинает раскачиваться под дудку. И кажется, что она раскачивается от полученных пощёчин.

В Индии такое множество людей, что преступность должна быть нулевая, ибо там невозможно совершить преступление без свидетелей.

Целую тебя долго, пока тепло не разольётся по твоему телу.

Твой Борис

БОРИС – СЕРГЕЮ

Итак, я снова дома, в Америке. Ты небось заинтересован в моих путевых очерках об Индии. Изволь. В Индии женщин мне предлагали только на ночь. Ночь считается там неразменной единицей любви. А в Америке эту единицу раздробили до палки.

Познакомили меня с отцом, что продавал дочерей. Я попросил самую красивую. Когда она пришла, оказалась уродливенькой. Отец обманул. А потом я подумал, что ему она, может, искренне казалась красивой из-за слепоты родительской любви.

Я проезжал мимо грязнейшего поселения под Мадрасом. Вонь дерьма стояла такая, что, несмотря на отсутствие в машине кондиционера и жару, пришлось закрыть окна. Лачуги, слепленные из отбросов и хлама. Кишение народа, по сравнению с которым кишение муравейника является неподвижностью.

Впереди возникла пробка, и наша машина остановилась. Я увидел у одной из лачуг сидящую молодую женщину с ребёнком на руках и молодого мужчину. Все они были в грязных лохмотьях, и я, по сравнению с ними, был так же богат, как миллиардер – по сравнению со мной. Но на их лицах сияло такое умиротворение и столько нежности было в объятии, которым мужчина укрыл женщину, и с такой любовью в глазах она смотрела на него, что я понял, что они счастливее меня, и не миллиардеру я должен завидовать, а им.

Прилетела ко мне Юля, как только я вернулся из Индии. Ощущение, что ты в руках у Бога, острее всего, когда летишь на самолёте, и я отвлекал себя от этого чувства размышлениями о возможной жизни с Юлей.

Я приурочил её приезд к своему, билет купил, письма ей страстные и убедительные слал, чтобы уговорить. Всё мне хотелось верить, что во мне что-то проснётся по отношению к ней, – ведь редчайший человек попался.

Привёз я её к себе. Расположил в отдельной комнате для зачина. И такая она милая, прямая, без крупицы фальши. И в то же время она совершенно не волнует, не возбуждает, не тревожит. Но не потому, как идиоты скажут, что меня влекут кокетки и фальшивые бабы. Нет, меня влекут внешне определённые типы. А Юля – не то. Но я решил не торопиться, думал, стерпится – слюбится.

Устроил я её на курсы английского языка и стал её возить туда каждое утро перед работой и брать домой в ленч. Возил я её в наш, говоря по-советски, Еврейский Дом культуры, чтобы она там могла практиковаться на пианино. Сидел я раз позади неё и смотрел на её спину, толстую талию, сухожилия на шее, открытые из-за короткой причёски и напрягающиеся в такт её музыке. И такое тотальное безразличие охватывало меня, что страшно становилось. Вечерами мы занимались любовью. Она научилась исправно кончать. Не от хуя, а от языка. Что удобно – я научил её «69», и это оказалось ей по вкусу и, самое главное, прекрасным противозачаточным средством. Я по этому поводу особую осторожность проявлял, потому как понимал, что если она забеременеет, то конец – придётся жениться, не хватит у меня сил её на аборт толкать, да ещё при её жажде детей. Склонять её на аборт, даже будь у меня на то силы, было бы преступлением с моей стороны. А жениться на манде по мандату долга – что может быть хуже?

Кончала она забавно в том смысле, что, перевалив через пик, она говорила: «Всё!» – и отстранялась. Это «Всё» меня стало раздражать, потому что оно констатировало конец наслаждения, тогда как я предпочитал бы слышать акцент на начале и процессе оргазма. В оргазме же она еле слышно стонала. Я лизал её клитор, смотрел на её жирненькие ляжки и сжимал в руках её дряблые ягодицы.

Пошли мы с ней как-то в ресторан, и напротив нас был столик, за которым сидела пара, и женщина была воплощением моей мечты. Я с трудом отрывал свой взгляд от неё и переводил из вежливости на Юлю. Я чувствовал, что Бог надо мной посмеивается, что он меня испытывает, что всё это какой-то эксперимент. Мы пришли домой, и у меня не было даже настроения совокупиться.

Она у меня уже была две недели, и мне становилось тошно. Я не выдержал и позвонил с работы Келли, моей страстной, всегда готовой возлюбленной – мне необходимо было глотнуть свежего воздуха в тяжёлой атмосфере вынужденной моногамии.

Я пришёл домой поздно. Юля поджидала меня в тревоге, и мне стало так жалко её, но от этой жалости к ней я ещё более ожесточился к себе.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал я и прошёл к себе в кабинет.

Юля последовала за мной и села в кресло. Видно, ноги не держали её.

– Что случилось? – спросила она заботливо.

– Я только что был с другой женщиной, – обрушил я на неё свою неудовлетворённость.

Юля сцепила кисти рук, глаза её широко раскрылись, и она не сводила их с меня, ожидая продолжения. И оно последовало. Я решил обвинить во всём себя, не говоря ей об истинной причине – моей холодности к ней, – и разорвать наши отношения. Я не мог крутить и вертеть с ней. Она требовала честности всем своим существом, и я этого желал всей душой.

– Я не могу жить с одной женщиной. Я думал, что с тобой я смогу. Но я ошибся. Я не хочу и не могу обманывать тебя. И я не представляю, как могут продолжаться наши отношения при таком моём характере. Я решил, что тебе надо уехать.

Слёзы полились у Юли из глаз.

– Скажи, может, я что-то сделала? Может, это я виновата?

– Твоей вины здесь нет, ты чудесный человек. Всё дело только во мне.

– Неужели ты не хочешь иметь детей? – спросила Юля, всхлипнув.

Я хотел сказать: «Хочу, но не с тобой», но сдержался и сказал просто «нет».

Я говорил всё это и диву давался своей холодности, своей способности выдержать, потому что половина меня разрывалась от жалости к Юле и от ужаса при виде разрушения нашего недолгого единства – ужаса, который охватывал меня при виде всякого разрушения. Но что-то во мне, что принято называть разумом, вело меня неумолимо к разрыву, окончательному и бесповоротному.

– Я заказал тебе билет на самолёт на завтра утром.

И тут она в отчаянии сказала:

– Я подумала и уверена, что смогу жить с твоей… жаждой других женщин. Ты для меня важнее всего.

Не будь это Юля, как бы я обрадовался, натащил бы других баб, чтобы втроём, вчетвером, впятером. Но, услышав это от Юли, я почувствовал себя лишь пристыженным. Это только придало мне больше уверенности в том, что я должен идти до конца разрыва и не останавливаться на надрыве, в обоих смыслах этого слова.

– Нет, это не даст счастья ни тебе, ни мне. Прости, что причиняю тебе боль, но у меня нет иного выхода. Мне тоже тяжко.

Юля поднялась с кресла и ушла в свою комнату.

Билет на самом деле я ещё не заказал, поэтому сразу схватился за телефон, чтобы скорей завершить начатое освобождение. Место было на рейс в 10 утра.

Она рыдала, и я слышал эти звуки из её комнаты. Они раздирали мне душу, но не уменьшали моей уверенности в том, что то, что я делаю, – единственно верный шаг. Юля рыдала, потому что не могла сдерживаться, а не потому, что хотела меня разжалобить. Так мне кажется, потому что я уважаю достоинство, с которым она всегда вела себя. Сейчас я, себе на удивление, холоден, потому как чувствую уважение к себе – ибо смог. Через несколько лет совместной жизни от самой пылкой любви ничего не остаётся. С Юлей же я уже сейчас имею то же самое состояние без этих прожитых нескольких лет. А это значит, что если я женюсь на ней, то я потеряю несколько лет пылкой любви из своей жизни, а что может быть прискорбнее такой потери?

Я всегда мечтал пусть не о красивой, но ладной, стройной в движениях девушке, той, которая приятна и после сна, и после оргазма, и вообще когда она рядом. В ней должно звать нечто, помимо влагалища. Грустно, когда смотришь на лицо женщины и не чувствуешь желания, а чтобы его вызвать, переводишь взгляд на пизду.

С годами я всё чётче и чётче знаю, чего хочу, а чем лучше это знаешь, тем сложнее становится это найти. Потому-то в юности так легко и женятся, что первая (вторая) попавшаяся и удовлетворившая желание женщина представляется окончательным решением проблемы. Но потом начинаешь понимать, что проблема вовсе не разрешается, а проступает в виде неудовлетворённости иного качества. И вот теперь неудовлетворённость появляется тотчас, как я сталкиваюсь не с той женщиной, какую хочу.

Расставаясь с Юлей, я поступил по совести, и это вселяет в меня уверенность правоты. Подлые расчёты, построенные на выгодах, сулимых нелюбимой, но влюблённой в тебя женщиной, должны обернуться возмездием, даже если эти выгоды маскируются в надежду на спокойную семейную жизнь. Женщина, которую меня не тянет поцеловать, не говоря уж о прочем, разве она может рассматриваться как возможная жена? Если кто-то женится без влечения, то он либо скопец, либо человек бесчестный.

Я сделал ошибку – когда я только вошёл в ресторан, где она играла на рояле, в ту же секунду, как я увидел её и понял, что это не то, надо было повернуться и тотчас уйти, а не усаживаться за столик и её соблазнять. Потом же, узнав её как милую, умную, преданную, я всячески надеялся вызвать в себе чувство, которое не могло возникнуть.

На следующее утро мы завтракали молча. Юлино лицо было серым. Я отметил давно ещё серость её кожи на лице, но теперь оно было страшным. Она старалась не смотреть на меня – не хотела расплакаться в моём присутствии.

В аэропорту она сказала мне:

– Иди, не жди, пока я улечу. – И добавила: – Надеюсь, я не беременна?

– Нет, ты не беременна, – сказал я как можно уверенней.

Но разве можно быть в этом уверенным? Надеюсь, бочка бёдер не испорчена ложкой спермы.

Она повернулась и ушла, неся свой чемодан и сумку. И такой у неё был убогий вид, что сквозь щемящую жалость я всё-таки подумал: как хорошо, что такая невзрачная женщина не будет моей женой.

А в Индии вовсю свирепствует Тантра, с коей я не согласен в корне. Тантра отрицает оргазм – сильнейшее чувство, данное Богом, – и фундаментальную функцию живых существ. Делается это под благовидным предлогом приближения к Богу, которое якобы становится возможным, если не поддаваться оргазму, а бесконечно торчать в состоянии возбуждения.

Та же суть у христианского умерщвления плоти, которое отрицает не оргазм, а вообще любые сексуальные проявления, что якобы тоже приближает к Богу.

То есть как Тантра, так и Христианство обещают приближение к Богу за счёт попирания той или иной части божественного в человеке.

Христиане утверждают, что соитие – это неизбежный грех и потому его нужно сводить к минимуму, непременно нейтрализуя чем-либо духовным, типа раскаяния. Но в том-то и дело, что духовнее самого соития быть ничего не может. Человек, смертный в своей плоти, только одной её частью приобщён к бессмертию, к Богу – гениталиями. В материалистических терминах, в земном понимании, человек приобщается к бесконечности с помощью размножения. Но и в ощущениях, в феноменологии гениталий, свивших гнездо идеального посреди материального тела, в любых их проявлениях отражён контакт с Богом.

Гениталии – это единственные материальные объекты, которые в то же время являются метафизическими, поскольку только они связывают нас с будущим через оргазм и размножение. Оргазм, ставящий точку над миром, – это земное средство, дарующее бессмертие, но, увы, в тех же, земных категориях, то есть достигаешь бессмертия не ты лично, а лишь в своём потомстве.

Тантра и Христианство выступают против наслаждения, которое даёт мгновенное бессмертие для участвующих в нём и бесконечное бессмертие – для будущих поколений.

Тантра для многих привлекательна своей мнимой сексуальностью, но суть Тантры уподобляется женщине, которая позволяет мужчине ввести хуй, а потом спохватывается и начинает кричать, что её насилуют, вырывается из-под мужчины и убегает.

Уж коль индийцы такие мастаки со своей йогой, которая позволяет творить чудеса с телом, то почему бы им не поработать над дыханием или над изгибанием тела, чтобы мужчина мог бы кончать раз десять подряд с десятиминутными перерывами, в течение которых можно сидеть в позе, рекомендованной классической Тантрой – женщина верхом на сидящем мужчине. И чтобы минут по двадцать длился каждый акт, и чтобы женщина научилась с помощью той же йоги кончать каждый раз, чуть почувствует, что мужчина кончает. Вот это была бы Тантра!

Попирать оргазм – это значит попирать близость между людьми. Люди могут быть близки только на основе кровных родственных связей. Для того, чтобы пробить брешь в чужести между неродственниками, и создан оргазм, который может временно разрушить стену между ними. Разрушая на мгновенье эту стену, удаётся создать кровную, истинную близость, зачиная ребёнка. Таким образом, хотя между мужчиной и женщиной никогда нет постоянной близости (ибо они вне оргазма никогда кровно близки не будут), но рождается посредник – ребёнок, который кровно близок и отцу и матери. Тем самым ребёнок поднимает родителей на более высокий уровень близости, который хоть и не кровный, но теперь опосредованно кровный, то есть их ребёнок – это единственная косвенная кровная связь, которая возможна между чужими мужчиной и женщиной.

Конечно, суть секса не только в апофеозе оргазма – иначе мастурбации было бы вполне достаточно. Даже не в женском теле суть – иначе все были бы моногамны. Суть даже не в полигамии, потому что и она не является панацеей и хочется чего-то ещё. Суть в необходимости изменений, чтобы секс был подобен вечно меняющейся природе, а не искусственно стопорился на каком-то угодном морали уровне.

Будь здоров.

Бор. Но не сосновый, а с основой.

ЗОЯ – МАРИИ

Ты опять где-то пропадаешь, а я не могу утерпеть и пишу. Я сейчас нахожусь в Чикаго, на конференции преподавателей. Пересаживалась я в Цинциннати. Сижу в зале ожидания и вижу напротив себя девицу лет двадцати пяти, глазки заплаканные, невзрачная такая, но приятная. И личико у неё грустное-грустное. И вдруг вынимает она из сумки сраную русскую книжку и читает. Я спрашиваю:

– Ты из Союза?

Она посмотрела на меня удивлённо-удивлённо.

– Да! – говорит.

Ну, я к ней подсела и разговаривать стали, кто, откуда, куда летит. И говорит она, что летит из N-ска.

– А у меня там знакомый есть, Борис, – говорю.

– А как его фамилия? – спрашивает.

Я называю Борькину.

А у Юли (её так зовут) слёзы из глаз полились.

– Ты его знаешь? – спрашиваю.

– Да, – говорит, – хорошо знаю. Я у него в гостях была.

Я своим ушам не поверила. Уж действительно, мир тесен.

Но какой блядун!

– Что это он тебя – поматросил и бросил?

А она:

– Я не хочу об этом говорить.

Ну, я сразу завелась. «Да ты не стесняйся, – говорю, – я его знаю как облупленного, он со мной тоже пытался, только у него ничего не вышло. Я его сама бросила».

И стала я ей рассказывать вкратце. Она меня прерывает, говорит, что ей это неинтересно. Тут посадку объявили, рядом с ней сиденье свободное было, так я с ней села и почти всё рассказала ей о Борьке.

Спрашиваю Юлю:

– А что он с тобой-то сделал?

А она опять своё: «Я не хочу говорить о нём. Ничего плохого он мне не сделал».

Так ничего мне и не рассказала, а я, дура добрая, всю свою душу ей раскрыла. Рассказала, какой он наглый ёбарь. Но хоть она и строила из себя целку, но мне ясно, что выловил он её через газету, иначе как бы он с ней познакомился, когда она живёт в другом городе. Приехала она к нему, как я, дура, а он её попользовал и выпихнул. Он никем не брезгует – даже такой. Я хоть баба что надо, и лицом и телом, как говорится. А эта – и что ему в ней понравилось? Ну, помоложе она меня, но ведь страшненькая.

Так ему и надо. Она ничего, переживёт, ребёночка он ей, наверно, не сделал, он мужик осторожный.

Как это тебе нравится? Чего только в жизни не бывает!

Но я ещё его уломаю и выйду за него. Вот увидишь.

Получила ли ты наконец его ответ на письмо?

Ну, пока, целую.

Твой Рыжик

МАРИЯ – ЗОЕ

Зойка, дорогая, добрый день!

Получила вчера ответ на моё письмо. Ответил не твой Борис, а чей-то Лев. Прислал фотографию. Только он на ней не лев, а обезьяна. Я всё это разорвала на мелкие кусочки и выбросила. Можешь вздохнуть спокойно и продолжать залавливать Бориса в свои сети.

Я завтра уезжаю на неделю отдыхать к Майе и Оське. Целый год с ними не виделась. С самого Рима. Они прислали мне билет на самолёт, и я лечу к ним. Они недавно переехали в N-ск. Оське предложили там хорошую работу. Так что, если хочешь, могу передать привет от тебя твоему Боре.

Светка обещала вести себя как надо, пока меня нет. Она уже взрослая девица – ты её бы не узнала. И красивая, вся в мать.

Сообщи, когда замуж выходишь.

Ну, пока, мне надо бежать, купить кое-что к отъезду.

Твоя Мария

БОРИС – СЕРГЕЮ

Уехала Юля, а на пути Мария Магдалинистая! Придётся отпускать ей грехи, коль мне ноги мыть будет.

Посмотрел старый крепкий фильм Бергмана «Лицом к лицу». Одно резануло слух. Героиню насилуют в пустом доме.

Сначала она пугается, а потом начинает хотеть насильника, но у него ничего не получилось, потому что пизда у неё была сухая, – обо всём этом сокрушается героиня, вспоминая о несостоявшемся приключении. И что это за лапша, вешаемая на уши, – разве не известно Бергману о наличии слюны? Пустив слюну, можно размочить любую женскую сухость.

Собиратель эротических анекдотов Легман приводит пример народной шутки о групповом изнасиловании. Мол, только первому мужчине тяжело двигаться по сухому, а остальные скользят по сперме предыдущих. Но почему первый должен быть сухим? Неужели нельзя смочить свой хуй слюной? Будет и тебе лучше, и ей приятнее. О, погожая слякоть пизды!

Что за невежество как среди элиты, так и среди черни? К счастью, оно не всеобщее. Есть самородки, вроде меня, что оснащены опытом. Опыт всегда хорош, и чем раньше им обзаведёшься, тем лучше, и особливо когда лишаешься невинности, ибо нет ничего хуже её. Христианство воспевает невинность как великое благо, что является великой ложью, если собираешься жить, а не умирать.

Само начало опыта хорошо тем, что даёт тебе уверенность в сути жизни. Когда мне было лет тринадцать, цель пизды мне была ещё не ясна. Когда я оказывался наедине с девочкой, нравившейся мне, каких трудов, внутренней борьбы, геройства стоило мне взять её всего-навсего за руку. Помню, однажды в кино я долго решался на это с рядом сидящей девочкой, и вдруг я почувствовал, как она сама положила свою руку на мою. Это было таким счастьем, что я отказывался верить своему осязанию, которое тем не менее вкушал каждой клеткой своей кожи. Потом мы с этой девочкой загорали на пляже, и я целовал её солёные от пота губы, которые, как мне казалось, имели вкус мёда. Неосознанная похоть легко преодолевала вкусовое отвращение. На ней был сплошной купальный костюм, скрывающий всё самое главное, даже прятавший живот. Мои попытки оголить грудь наткнулись на сопротивление, которого у меня не оказалось мужества преодолеть, – неподалеку были люди, и я не знал, что делать дальше.

Так и с другой девочкой, но тогда мне было лет десять и ей почти столько же. Мы давно говорили о взаимном желании обнажиться друг перед другом. И вот мы пошли за дачу, где было поле с высокой травой. Когда мы сели, то трава нас скрыла с головой. Девочка спустила штанишки и легла на спину, но раздвинуть ноги ей не пришло в голову, а я тогда себе не представлял, что именно между ними и существует желанное чудо.

Я снял свои трусы и увидел, что мой хуёк стоит твёрдо на своих позициях. Тут бы мне сделать что требуется, но я не знал – что, да и девочка быстро спохватилась, устрашённая моим членом, натянула трусики и засобиралась домой. Мне пришлось последовать за ней. Об этом, казалось бы, ничтожном событии детства я жалею больше всего. Ведь если бы тогда я ввёл мой членик и кончил бы, моя половая жизнь началась бы с того момента, и я бы не сделал много последующих глупостей и переимел бы много больше женщин с более глубоким знанием и проникновением в наслаждение. До сих пор я вспоминаю этот эпизод с локтекусающими чувствами.

Вот так и живём.

Пиши.

Б.

ЗОЯ – БОРИСУ

Родной и родной Боренька!

Скучаю страшно!

Мне очень тебя не хватает тоже. Телефонных разговоров мало.

На твой вопрос – любила ли я раньше? – отвечаю: да. Но на этот раз происходит что-то странное. Никогда я ещё так сильно не чувствовала полнейшего слияния с мужчиной. Твоё отсутствие равносильно потере половины себя.

Через неделю, как только утрясётся суета, серьёзно возьмусь за поиски новой работы. Мы должны быть как можно ближе друг к другу. Посылаю замечательное cover letter и черновик резюме. Верю, что после твоего активного вмешательства мои бумаги будут выглядеть великолепно.

Я уже забыла, как ты пахнешь!

Целую.

Твоя и опять твоя 3.

БОРИС – ЗОЕ

Зи, по-прежнему сладкая!

Шлю тебе правленое резюме. Если надумаешь ещё чего исправлять, шли – сделаю с удовольствием.

Я всё по-дружески о тебе думал после нашего разговора – как вместо себя, никчёмного, помочь тебе найти мужика настоящего, что тебе нужен. Всех своих знакомых перебрал – никого нет дельного. Но я в тебе не сомневаюсь – найдёшь. Только обо мне не забывай, как и я – о тебе. Ведь мы с тобой провели такие восторженные дни, и было бы противоестественно не мечтать об их повторении.

Целую тебя и так, и сяк по-Борисовски

ЗОЯ – БОРИСУ

Борик!

Огромное спасибо! Резюме выглядит безукоризненно.

Не сердись на меня. Не в моём характере желать кому-нибудь зла, и если я тебя огорчила, то вышло это случайно, не по моей воле. Я прошу тебя вернуть мои фотографии. Я надеюсь, ты не собираешься их коллекционировать.

Боренька, ты умненький, талантливый, чувствительный и порядочный, одним словом – настоящий мужчина. Но я не могу любить мужчину, который в глубине души презирает женщин, как это делаешь ты. Спасибо тебе, что был откровенен со мной, иначе ушло бы больше времени и энергии, а результат был бы один и тот же. Но если ты хочешь воспроизвести восторженные дни, которые мы провели вместе, то добро пожаловать ко мне в гости. Встречу с хлебом да солью. А почему бы и нет? Ведь ты так великолепен в постели, а моя постель на данном этапе пустует.

Нежно обнимаю и целую, несмотря на все наши разногласия.

Твоя 3.

P.S. Курица – не птица,

Польша – не заграница,

Баба – не человек!

Как тебе это нравится? Девиз советских мужиков.

БОРИС – СЕРГЕЮ

Серёж!

В письмах к бабью тренируюсь в красноречии и в просторечии. Полезно. Письма – великое дело. Пишу одинаковые слова любви, но получаю различные пизды.

Зизи наконец-то поняла, что ей за меня замуж не выйти, и сразу изменилась, вернее, стала сама собой – домработницей с высшим (как мы говорили – «верхним») образованием. Без всякого стеснения шпарит матом, но не ругаясь, а в порядке вещей. Цинично рассуждает о своих планах по охмурению тех мужиков, что поглупее, короче – дура она дура и есть.

Но тут мне ещё пишет девка Мария, чуть поумнее, что приятно. Говорил с ней по телефону пару раз. Она всё с придыханием говорит. По сравнению с Зойкой она – Эйнштейн. Хотя тоже не Альберт.

Попринимал я участие на выставке нашего оборудования в Индианаполисе, который по сравнению с Индией – глухая провинция с точки зрения секса. Взял я такси в свободное от работы время и говорю шофёру: «Отвези меня в злачное место». Он стал жаловаться, что полиция давит еблю на всех фронтах – обратно нравственность («обратно везут покойника»). Повёз меня в одно местечко, но и там на опечатанных дверях висит бумага, объявляющая народу от имени полиции, что место закрыто на переучёт блядей. Уличных бедняжек истребили, и остался лишь телефон. Большинство телефонов выезжающих на дом девиц, указанных в телефонной книге, было отключено. Но благодаря упорству желания я отыскал одно действующее бюро по обслуживанию насущных потребностей. Я описал, чего хочу, и меня заверили, что через пару часов моё желание будет исполнено на высшем уровне.

Я пока решил погулять и зашёл в соседнюю церковь, что была памятником искусства. В церкви, кроме святого духа, никого не было. Я уселся на скамью и раскрыл книгу, которую взял с собой. Вдруг, откуда ни возьмись, ко мне устремилась старая дева; я думал, что она книгу заметила и посчитала святотатством читать что-либо, кроме Святого Писания, – ан нет, предложила мне бесплатную лекцию про церковь. Я закрыл книгу и пошёл за гидшей, слушая даты постройки, размеры стен и потолка и о том, как реставратор приводил церковь в божеский вид. Скоро мне всё это наскучило, я остановил её, сказал, что у меня любовное свидание, и ушёл. Она осталась стоять с незакрывающимся ртом.