Текст книги "Одержимые войной. Доля"

Андрей поправился, но его поведение, вопреки ожиданиям профессора, возвратилось к прежнему без изменений. Беллерман раздосадовал, пробовал подтолкнуть выздоравливающего к срыву, устроил с ним серию провокационных разговоров, приплюсовав к одному из них как бы вскользь обронённую информацию о судьбе Андрея Мефодьевича Долина, убитого Калашниковым. Сказано было тонко, без упоминания фамилии убийцы, со ссылкой на попавшуюся якобы на глаза Владиславу Яновичу газетную публикацию некого московского историка. Никто бы не заподозрил провокации. Информация засела глубоко, всплыв в памяти ровно через двое суток после того разговора врача и пациента. Но и тут не сработало! Долин даже не попытался сопоставить фамилии убийцы своего прадеда и своей невесты. Беллерману оставалось просто идти к Долиным на свадьбу.

В судьбе семьи Калашниковых был ещё один зигзаг, относящийся уже ко временам нынешним. Родной брат Ивана Ивановича, который с ранней юности был «бельмом на глазу» в своей семье. Их отец Иван Кузьмич всегда был против того, что Николай избрал себе «вольную профессию». Художник, без постоянного дохода, вдобавок к этому, вечно скитающийся по стране в поисках каких-то древностей, в которых его отец не видел особого смысла, вызывал постоянную неприязнь. Когда же «богемная жизнь» привела его на скамью подсудимых и на суде вскрылись многие мерзкие подробности, Иван Кузьмич строго-настрого запретил всем родным общаться с ним и даже упоминать его. Имя Николая Калашникова было вычеркнуто из семейных анналов. Отец до самой своей смерти не простил и не принял сына Николая. Табу, наложенное главой семейства на всякое упоминание о нём, оказалось столь прочным, что спустя годы после его смерти Иван Иванович не решился восстановить связь с братом, кого к тому времени не видел и не слышал более десяти лет. Для подрастающей дочери, смутно помнившей дядю Колю, родители выдумали историю про якобы существовавшую скандальную связь Николая с домработницей, вынужденной покинуть дом Калашниковых. О том, что когда-то в дедовом доме была домработница, Маша знала из семейных рассказов и воспринимала примерно так же, как воспринимаются мифы Древней Греции. Хотя её склонный к построению исторических параллелей ум был впечатлительным к мифологии, это семейное предание не слишком затронуло её. Отец постарался преподнести его так, будто речь идёт о чём-то третьестепенном. Маша росла в уверенности: дядя пропал без вести.

Андрей, уже успев привыкнуть к выходкам своей памяти, не беспокоил Владислава Яновича обращениями по её поводу. Он чётко усвоил формулу, преподанную ему Беллерманом в самой первой их беседе: нужно либо найти в памяти, что искал, либо избавиться от того, что там мешает. И, следуя этой простой формуле, определился, что, на самом-то деле, ему ничего не мешает и он не желает ничего лишнего искать. Его всё, в принципе, устраивает! А раз так, то к чему теребить доктора? Пускай выдалась в очередной раз бессонная ночь! Пускай на сердце то и дело накатывает неясная тревога! В конце концов, это жизнь… Вот сейчас двое самых близких людей сидят на кухне и, отгоняя прочь эту самую тревогу, с удовольствием копошатся в своём прошлом. Наверное, потому, что это самое главное богатство всякого живущего на этой земле. Иногда надо перетряхнуть эти сундуки, извлечь на свет то одно, то другое сокровище, полюбоваться им, чтоб затем обратно спрятать, надышавшись его ароматами.

– Пошли всё-таки спать, Андрей, – устало проговорила Маша после длительного молчания вдвоём. Долин улыбнулся:

– Хорошо. Только ещё одну вещь скажу. Раз у нас выходит сегодня такой разговор, грех не воспользоваться; другого случая не будет. Ты ведь никогда не спрашивала меня о моих девчонках до тебя, но не может быть, чтобы тебе не хотелось что-нибудь об этом знать.

– А ты уверен, что мне надо это знать?

– Странно ты сказала, – проговорил Долин, – даже очень странно. Разве знать о муже всё – не естественное желание любой женщины?

– А ты именно так думаешь о женщинах?

– Опять странно! Как будто я вообще о вас ничего понять не в состоянии. Мужчины, Машута, не такие уж безнадёжно глупые существа, смею тебя уверить. Но раз ты так говоришь, значит, наверное, думаешь, что мне есть, что утаивать от тебя такое…

– Знаешь, мне уже всё равно, есть ли такое, нет ли его у тебя от меня. В конце концов, нам уже не стоит играть в сумасшедших влюбленных, что ссорятся из-за такой ерунды, как ревность.

– Вот уж не думал, что бывают на свете женщины без ревности.

– Да не в ревности дело, пойми ты, – отмахнулась Машка, – если бы я была лишена, как ты говоришь, ревности, я бы ещё тогда, в самом начале наших отношений исчезла бы из твоей жизни.

– Как это?

– А вот так. Ты же выгнал меня, а выгнал именно из-за ревности. Забыл, как ревновал меня к своим цветам? А уж я тебя к ним ревновала страсть как! Но единственный способ победить ревность – полюбить то, к чему ревнуешь. Мне было проще: я цветы сама любила всегда.

– Гм! Получается, что любила, а всё-таки поревновать успела.

– Ну что ж, и я не идеальна. Так почему я не стремлюсь узнать о твоих увлечениях? Ведь если я не ревную, то, по-твоему, должна проявить женское любопытство.

– Даже если ревнуешь, вполне могла бы его проявить.

– А сам-то ты после этой откровенности не испугаешься того, что мне открыл? Разве у тебя не существует права на личную тайну, какой даже мне касаться не стоит? Рассуди: вот ты всё мне рассказал, может, снял грех с души, как говорили в старину, а потом начал мучаться: не стоило этого делать, правда, грязнее и подлее, чем хотелось бы, а вдруг я возьму да изменю своё отношение к тебе?

– Об этом я не задумывался, – Андрей решил, что повременит с рассказом жене о прежних неудачах, о единственной настоящей любви, пережитой в ранней юности и хранимой в сердце до сих пор, о проблемах, с которыми ему помог справиться добрый доктор Владислав Янович, впрочем, об этом она и сама знает. Нет, не надо рассказывать, она права на все сто. – Ладно, Машка, прости, что разбудил среди ночи. Пошли спать, пора. И луна бледнеет. Утро скоро.

– Да уж, – усмехнулась Маша и, подойдя к мужу, обняла его за плечи. – Скоро уж не спать, а вставать пора будет.

Через полчаса они уже спали, нежно прижавшись друг к другу. Маше снился Андрей, медленно бредущий пустынным берегом сквозь душную мглу знойного влажного лета. Будто бы он только что узнал, что его отец давно живёт в другой стране, переменив не только место жительства и гражданство, но даже вероисповедание. И это известие поразило сына, готового к чему угодно, но только не к тому, что в его семье есть иноверец и иностранец. Она бежит к нему навстречу, в её душе зреют какие-то слова в защиту его отца, которого Андрей уже склонен считать предателем и проклясть. Она торопится: проклятие в адрес родителя не должно сорваться с уст, иначе оно падёт на следующее поколение, на сына – на их с Андреем сына, который и должен родиться затем, чтобы снять отцовский грех. Да и нет никакого греха в том, что человек, запутавшийся в идеологических, социальных, политических соснах, имеет право обрести свой самостоятельный путь хоть в тридцать, хоть в семьдесят. Нет никакого греха в перемене вероисповедания в сознательном возрасте, ибо оно не присяга, а всего лишь мировоззрение, которое имеет обыкновение развиваться, изменяться. Маша торопится добежать до мужа, но как это часто бывает во снах, её стремительный бег оказывается медленнее его неторопливого шага. И вот она уже видит, как он останавливается, воздевает руки к небу, и страшные слова слетают-таки с его уст. Она задыхается, крича «Не делай этого! Ты не должен…». Но ветер уносит её голос, и Андрей не слышит. Он, слепец, ещё и не видит… А ему снилась солнечная поляна, на которой в кругу ромашек и одуванчиков в густой шелковистой траве сидит Мария Ивановна Калашникова, которой почему-то уже сорок пять лет, а рядом их ребёнок. Мальчик резв, бодр, он прыгает босиком по траве, ловя бабочку, что перепархивает с цветка на цветок, и всё никак не может поймать. Ему лет пять. Хорошенький белобрысый мальчуган, похожий на отца. Вот он поворачивается лицом к родителю, их глаза скрещиваются, и вдруг Андрей с ужасом понимает, что сын ненавидит его. Уже в этом возрасте в нём клокочет почти звериная ненависть к старшему мужчине. «За что?» – едва успевает произнести отец, как ему в голову летит камень, метко пущенный маленькой, но по-мужски уверенной рукой. Рядом возникает фигура призрака в пластиковой маске из подземного перехода. Камень с грохотом разрывается у Андрея прямо в голове, и он с резким вскриком просыпается…

Солнце уже позолотило окна соседнего дома и настойчиво стучалось в окна его квартиры с утренним приветом. Маша спала рядом. Его вскрик не разбудил её, лишь слегка потревожил. Он долго смотрел в лицо спящей жены, по которому пробегали нервные тени тревожного сна, и ломал голову, разбудить или нет. Голову ломило в висках. Что-то всё-таки ночью случилось. Сначала эта идиотская бессонница, полная луна и странный разговор на кухне. Теперь этот непонятный дурацкий сон. Может, всё-таки обратиться к Беллерману? Уж не раз помогал, поможет и ещё. Только неудобно как-то. В конце концов, доктор ничем ему не обязан. Так чего ж его непрестанно беспокоить-то? Ну и что с того, что он обслуживает ветеранов по линии фонда бесплатно? Андрей, отказавшись от роли, предложенной ему Локтевым и Беллерманом, сам поставил себя в неловкое положение, теперь обращаться со своими проблемами в фонд как-то не по-людски. Нет, сам как-нибудь справится! Однако пора вставать. Утро уже, и день впереди нелёгкий.

Долин осторожно, чтобы не потревожить спящую, встал, оделся и вышел на кухню, где остался на маленьком огне распаявшийся, выкипев до капли, чайник. «Вот оно, что! – облегчённо заметил Андрей. – Всё дело в этом чёртовом чайнике!». И выключил газ. Едва он дошёл до ванной, как раздался телефонный звонок. «Кого ещё несёт в такую рань! – раздражённо подумал Андрей и снял трубку». В ухо врезался резкий незнакомый тенорок:

– Андрей Александрович? Здравствуйте. Извините за столь ранний звонок. Я боялся вас не застать дома. Да и дело не терпит отлагательств. Мы не могли бы с вами встретиться где-нибудь в течение часа или полутора?

– Что за чёрт! С кем я говорю? Что за дело? – занервничал Андрей. Тенорок в трубке в восемь утра действовал ему на нервы.

– Видите ли, мы с вами практически не знакомы… Впрочем, я могу представиться. Старший оперуполномоченный Лебезянский.

– Очень приятно, – буркнул Андрей и подумал: «Ни черта себе фамилия! Под стать голосу. Ни хрена не приятно!». – Так в чём дело?

– Не беспокойтесь, это не в связи с вашим новым назначением. В вашем предприятии всё в порядке.

– И на том спасибо, – ещё раздраженнее заметил Андрей, а сам подумал: «Ну, даёт, спецура! Я ещё не подумал о своём предприятии, а он меня уже успокаивает…».

– Я вас беспокою в связи с вашим отцом.

– Что?!! И где мы должны встретиться?

– Очень рад, что вы так живо откликнулись, очень-очень рад, – затараторил тенорок. – Давайте, знаете ли, встретимся в закусочной на углу напротив вашего дома. Она открывается в восемь утра, и…

– Хорошо. Ждите меня через пятнадцать минут, – оборвал Лебезянского Андрей и бросил трубку.

– Доброе утро, Андрей Александрович. Меня зовут Игорь Игоревич, – надтреснутым тенорком булгаковского персонажа представился оперуполномоченный Лебезянский, завидев вошедшего в пустую в утренний час закусочную Андрея Долина.

Андрей сухо отрекомендовался и с нескрываемым раздражением бухнулся на лёгкий металлический стул напротив Лебезянского.

– Ну, вот и хорошо, вот и хорошо, – засуетился тот, отодвигая чашку плохого кофе и наклоняясь к портфелю под его ногами. Пока он рылся в бумагах, извлекая из его недр то одну, то другую, Андрей молча и неподвижно наблюдал за движениями неприятного ему человечка. Маленький, нескладный, в потёртой кожанке, скрывающей социальный статус и материальное положение обладателя, он походил одновременно и на опустившегося профессора провинциального института и на водителя трамвая. Менее всего можно было заподозрить в нём представителя «органов». Наверное, один из способов маскировки. Когда Игорь Игоревич закончил рыться в бумагах, поправляя на нелепо выступающем поперёк круглого лица носу маленькие никак не идущие ему очки, Андрей, наконец, прервал своё молчание:

– Чем, собственно, обязан нашей встрече?

– Видите ли, Андрей Александрович, много лет назад вы уже имели совершенно не заслуженные вами неприятности из-за вашего родителя, – Андрей поморщился. Зачем напоминать то, что он не хочет вспоминать. – Извините, – продолжал тараторить Игорь Игоревич, – что приходится напоминать. Мне самому неприятно, знаете ли, выступать в такой… как бы это сказать… малоприглядной роли. Но, сами понимаете, сами понимаете, я бы очень не хотел, очень не хотел, чтобы история повторилась для вас столь же неприятным образом.

– Ближе к делу, – перебил Долин. Тенорок Лебезянского вызывал тошноту, и он с трудом удерживал подкатывающий к горлу ком.

– Хорошо, хорошо, – торопливо согласился тот. – Просто я сделал эту важную вводную, дабы вы поняли, что вам необходимо, просто жизненно необходимо согласиться на сотрудничество с нами.

– С нами – это с кем?

– Ну, как же, Андрей Александрович! Я же представился!

– Для начала изложите мне суть дела и мой статус в нём. Пока не вижу, что я свидетель чего-либо или подозреваемый в чём-либо.

– Да-да. Конечно, конечно. Вы так правы! О, как же вы опять правы, Андрей Александрович… Однако, вместе с тем. Уж простите… Вот, пожалуйста, взгляните, – он протянул Андрею фотографию, – Вы узнаёте? Это действительно ваш отец?

С фотокарточки на него взирал мужчина в одеянии, одновременно похожем на военную униформу неизвестной Долину армии и на облачение для отправления неведомого культа. Мужчина был и в самом деле очень похож на отца, но весь зарос бородой и, кажется, несколько выше ростом. Андрей пристально рассмотрел его лицо, вгляделся в глаза, потом покачал головой и, протягивая фото оперуполномоченному, ответил:

– Похож. Но с уверенностью сказать не могу.

– Так-так, – грустно пробормотал Лебезянский, пряча фотографию в конверт. – Тем не менее, это ваш отец.

– А почему он так странно одет?

– В том-то и дело, уважаемый Андрей Александрович. Как ни грустно мне вам это сообщать, но факты, как говорится, вещь упрямая, – Лебезянский снова задвигал руками, перекладывая с места на место разложенные на столике бумаги, будто нарочно оттягивая объяснение.

– Игорь Игоревич, нельзя ли конкретнее? У меня не так много времени. Раз уж вы вытащили меня так рано из дому, будьте любезны, соблюдайте хоть какой-нибудь регламент нашей встречи.

– Да, конечно, конечно, вы опять правы. Хотя… слово «регламент», понимаете ли… Ведь наши встречи не регламентированы, а?

– Я надеюсь, что множественное число вы употребили по ошибке? – произнёс Андрей фразу, которую хотел сделать угрожающе утвердительной, но пока её произносил, глядя в глаза собеседнику, под конец взял вопросительную интонацию. Почему? Дал слабину? Какого чёрта! Гадкий обладатель немужского голоса имеет силу давить, что ли?

– Как знать, как знать… – протянул Лебезянский и тут же заговорил скороговоркой. – Впрочем, конечно, у вас сейчас столько дел на новом месте работы. Столько дел! Поневоле будешь пытаться соблюдать, как вы изволили выразиться, регламент… Только, уважаемый Андрей Александрович, – потянувшись к нему через стол, перешёл на полушёпот «опер», – сами-то понимаете, что на месте долго не усидите?

– Это моё дело! – отшатнулся от неприятного собеседника Долин и тут же добавил: – А с чего вы это взяли?

– Вот видите, – вернулся в прежнее положение Лебезянский, – вот видите! Ну, ладно… Раз вы так просите, буду краток. Дело в том, что ваш отец изменник и преступник. Годами он нелегально переходит государственные границы. Сначала – СССР, теперь – России. И его никак не поймать. Он то в Китае, то в Пакистане, то в Индии, то в Иране. Всякий раз – контрабанда. Опять же, это только оперативная информация. За руку поймать ни разу не удалось. Но, согласитесь, как поймают, в дело включатся совсем иные силы, не мы с вами, – Лебезянский загадочно улыбнулся. От улыбки повеяло педерастией. Долин поёжился.

– Всё, что вы говорите, возможно, и правда. Но, во-первых, какое это имеет отношение ко мне? Во-вторых, я почему-то склонен считать, что вы заблуждаетесь. Мой отец турист, альпинист, увлекается палеонтологией. По профессии геолог. Он абсолютный бессребреник. Как-то слабо верится в то, что он может связаться с контрабандой.

– Вот-вот! Андрей Александрович, то-то и оно! Вы, так сказать, метите в самую точку. В самую, что ни на есть, точку! Страсть к путешествиям, палеонтологии завела вашего папашу на тропу преступления. Именно страсть, не жажда наживы. Он у вас азартный человек?

– У нас – да, а у вас? – съехидничал Долин.

– И у нас, Андрей Алексаныч, и у нас, – согласливо закивал головой Лебезянский, – Оттого-то и обращаюсь к вам.

– Но какое я-то к этому имею отношение? – возвысил голос Долин и получил в ответ:

– Тише, уважаемый Андрей Александрович. Не надо так волноваться! По оперативным данным, он вскоре будет искать встречи с вами.

– И вы хотите, чтобы я сдал вам своего отца?! – почти крикнул Андрей в злобном смехе. – Вы там в своей конторе все такие идиоты или вас одного такого ко мне направили?

– Зачем вы так? Ну, зачем вы? Ай-ай-ай! – запричитал «опер» и снова наклонился через стол, понизив голос до еле различимого. – Вам грозит очень большая опасность. Вы меня, надеюсь, понимаете?

– Нет, – ещё подрагивая нервными осколками смеха, ответил Долин.

– Поясню. За вашим родителем стоят спецслужбы сразу нескольких государств Азии. Очень хитроумные спецслужбы. За века существования они научились манипулировать людьми так тонко, что бедняги даже не подозревают ничего. Ничего не подозревают. Так сказать, работают с людьми втёмную. Вашего отца тоже сначала использовали. А когда увяз, его вынудили сотрудничать. Могут и с вами…

– Чушь какая-то! Зачем я каким-то спецслужбам? Я хранитель гостайн? Банкир или политик? Я просто кооператор. С отцом не общался несколько лет. С какой стати ему вдруг искать встречи со мной? И потом. Если, как вы утверждаете, у вас есть столь детальные оперативные данные о его намерениях, что ж вы до сих пор его не поймали?

– Уважаемый Андрей Александрович! Так за что же нам его ловить? Ведь это можно делать только с поличным. А улик у нас нет. Свидетелей – тоже. У нас только оперативная информация. Ну, допустим, задержим мы его на семьдесят два часа. И чего мы этим добьёмся?

– Ничего не понимаю. Какого чёрта вы пытаетесь меня втравить в это? У них, видите ли, ничего нет, а есть какие-то сплетни каких-то информаторов. И из этого они пытаются раздуть международное дело, приглашая к участию простого российского предпринимателя? Ну, где логика, Игорь Игоревич?

– Да-да, вы правы! Вы, конечно, опять правы, чёрт возьми! Логики действительно маловато. Маловато тут логики, маловато… Ой-ой-ой!.. Но не в логике же дело. Факты, понимаете ли. Факты.

– Да какие, к чертям собачьим, факты, если у вас, как вы сами говорите, ничего на него нет?

– А как вы объясните, Андрей Александрович, что 8-го его видели на границе Индии и Непала, 11-го он уже в Пакистане, 14-го он в Тибете, а 21-го – в алтайской деревушке? При этом ни один пограничный контрольный пункт не ставил отметок о пересечении границ. Ну ладно, индийско-непальскую границу в принципе можно перейти без отметок. И это не наше дело. Но из Пакистана в Тибет никак не пройдёшь. Там же горы. Значит, он воспользовался каким-то транспортным средством. А на границе никаких отметок! Хорошо, хорошо! Допустим, и это не наше дело. Но ведь потом-то он оказывается на российской территории, а это уже наше дело! И ни один КПП его не пропускал. Как это объясните?

– Очень просто, во всех этих странах видели разных людей. Но очень похожих. Покажите, пожалуйста, ещё раз фотографию.

– Да-да, конечно. Конечно, пожалуйста, – обрадовано закивал головой Лебезянский. – И не одну, а сразу несколько покажу. Вот смотрите. Это – в Пакистане. А вот это – в Индии. А это уже Алтай. Смотрите, смотрите. Убедитесь сами: это не двойники, а один и тот же человек. На всех фотографиях, как вы видите, стоит дата и время.

– А кто это снимал? Ваши агенты? – криво усмехнулся Долин.

– Ну, мы, конечно богатое ведомство, но не настолько же, – смутился или сделал вид, что смутился оперуполномоченный. – Это делали по нашей просьбе представители полицейских служб Индии и Пакистана. Смотрите, смотрите. Я не тороплю вас.

Андрей внимательно разглядывал фотографии, сличая черты лица запечатлённого на них человека. Выходило, на всех и впрямь один и тот же человек. Если всё так, как говорит «опер», странная картина получается. Андрей ещё не был до конца уверен в том, что человек на фотографиях – его отец. Но сходство большое. Что-то мешало ему поверить до конца. Но что? Он откинулся на спинку и задумался. Рука потянулась к карману, где лежала пачка сигарет. Не будучи заядлым курильщиком, некоторое время назад он обнаружил, что табачный дым облегчает его ароматические галлюцинации. И он стал изредка пользоваться этим пагубным средством. Лебезянский услужливо поднес горящий огонёк зажигалки. Вежливо кивнув, Андрей затянулся горьким дымом и погрузился в мысли. Что-то говорило ему: дело обстоит несколько не так, как представляет себе и ему этот очкарик. Но возможно, на фотокарточках действительно его отец, и возможно, он действительно скоро начнёт искать встречи с сыном. Хотя эти возможности такие же вероятные, как и прямо противоположные. Как говорится, пятьдесят на пятьдесят. А чего, собственно, от него добивается Лебезянский? Ведь ушёл же от ответа. Андрей перевёл взгляд на внимательно наблюдавшего за ним «опера» и спросил:

– И чего же вы всё-таки хотите?

– Ничего особенного, – обрадовался тот, – сотрудничества.

– Не хило! – заметил Андрей. – Помнится, в далёком Афганистане ваши коллеги мне уже предлагали это. Вам наверняка известно, – Лебезянский закивал, – как известно и то, чем всё дело закончилось. Стукача вы не получили.

– Господь с вами! – замахал ручками Игорь Игоревич, сорвавшись на фальцет, – Ничего такого вам делать не придётся!

– А что же придётся? – надавив на последнее слово, переспросил Андрей и получил в ответ:

– Получить от вашего отца то, что он передаст вам как бы на хранение, и передать нам. Речь идёт о той самой контрабанде, которую он переправляет из страны в страну.

– Замечательно! Бесподобно! – ёрнически воскликнул Андрей. – А говорите, сдавать папу не придётся. Знаете ли, что! Не хотите, чтоб я сейчас вот здесь съездил вам по физиономии, так забирайте бумажки, фотки эти дурацкие и катитесь ко всем чертям! Я понятно выразился?

– Да, да, конечно! Очень понятно! Только очень грубо. Вы ведь, кажется, молодожён и мечтаете о ребёнке? А с этим пока…

– Что???

– Да так, нет, ничего, просто хочу, чтобы вы правильно поняли. Нельзя жить в государстве и быть свободным от обязательств перед ним. Оно может и обидеться. И тогда достанется так, что мало не покажется.

– Это вы о чём? Вы что, угрожаете мне?

– Не вам, уважаемый Андрей Александрович! Не Вам. Всего лишь, так сказать, вашей жене, будущему ребёнку, если он, конечно, родится. Ну, вы понимаете… С вашей мамочкой тоже могут случиться самые разные неприятности мелкого характера, правда вы с нею и не общаетесь практически. Но всё же, всё же… Мама всё-таки… Подумайте, стоит ли ссориться с нами!

– Да кто вы такой, чёрт вас задери? Говорите, оперуполномоченный, а ведёте себя, как дешёвый рэкетир.

– Дешёвый рэкетир ведёт себя иначе, Андрей Алексаныч. А дорогой рэкетир – это уже, как правило, наш человек. У ведомства много разных интересов. Ну, так как?

Андрей засопел. Утро переставало быть добрым. Обладатель надтреснутого тенорка вовсе не безобидный провинциальный профессор или туповатый водитель трамвая, а опытный вымогатель. Знал, куда бить.

– Я вижу, – с трудом вымолвил Долин, – особенной свободы выбора вы мне не оставляете.

– Что вы! Что вы! Свобода выбора есть всегда. Быть или не быть, например. В вашем случае несколько иначе. Быть счастливым семьянином или безутешным вдовцом, например.

– А вы не боитесь, что против вашей крыши может быть выставлена более сильная? – выпалил Андрей, озарённый догадкой.

– Это какая, например?

– Ну, допустим, клиника профессора Беллермана, – выдохнул прямо в лицо Лебезянскому Андрей, никак не ожидая, какой эффект произведут его слова. «Опер» побледнел, правая рука, лежавшая на столе, слегка задрожала, а пальцы стали мелко барабанить тихую дробь.

– Я думаю, – наконец выговорил Лебезянский, – Владислав Янович будет скорее помогать нам в нашей работе, чем мешать. И потом… потом… Вы вряд ли обратитесь к нему за помощью.

– Это почему же?

– Одно дело психологическая, психиатрическая помощь, а другое… И кто вам сказал, что к нему вообще имеет смысл обращаться в таких случаях, как у нас с вами. Он же врач, хотя, не скрою, имеет кое-какое отношение к нашей конторе.

– Ну вот, Игорь Игоревич, вы и проговорились, – радостно заметил Андрей, – Стало быть, нам есть, о чём торговаться. Так вот вам мои условия. Вы немедленно уходите и гарантируете мне, что ни со мной, ни с моими близкими не произойдёт никаких неприятностей по вашей милости, а я обещаю вам, что за вами лично и теми, кто там за вами стоит, не приедут санитары. Устраивает?

– Таких гарантий я, к сожалению, дать не могу, – уныло пропел Лебезянский, складывая бумаги, – Я понимаю, договориться нам с вами пока не удалось. Что ж, время ещё есть. И у вас, и у меня. А чтобы вы правильно поняли, с чем имеете дело, вам будут представлены в ближайшее время некоторые… ну, скажем так, верительные грамоты. Да-да, именно верительные грамоты. Раз уж вы козыряете Беллерманом, если, конечно, не блефуете… Но, пожалуйста, Андрей Алексаныч, не тяните с ответом. А я надеюсь, он всё равно будет положительным. Ведь, в конце концов, мы с вами делаем одно дело. Одно общее дело.

– Да какое на хрен общее дело?! Я просто живу. Понимаете? Живу! Это вы там все делаете какое-то дело. А мне нет дела до ваших дел! И оставьте меня в покое! Всё! Я понятно выразился?

– Да-да, конечно, – согласился Лебезянский, вставая из-за стола. – Вот вам моя визитная карточка. Надумаете что-нибудь, позвоните.

Андрей возвратился домой раздражённый. Маша ушла на работу, оставила на столе записку. Он мрачно повертел её в руках, не прочитав. Мысли никак не могли собраться в пучок. Но он всё же усилием воли заставил их течь в одном направлении, и сразу сложилось решение. Отсчитав несколько купюр, сунул их в карман и вышел из дому.

Путь его лежал к подворью Спасо-Преображенского монастыря. Никогда прежде не пересекавший порога храма, хотя и крещёный в детстве отцом, Андрей неожиданно для себя принял решение придти именно сюда. Словно кто-то или что-то шепнуло ему: «Не ищи помощи у суетливых вокруг. Обратись за помощью к Богу». Он так и сделал.

В церкви шла служба. Пожилые женщины размашисто осеняли себя крестными знамениями, шёпотом повторяя слова нараспев произносимой священником молитвы. Не знакомый с церковным уставом и обычаями Долин робко сложил щёпотью пальцы и коснулся ими лба.

– Проходи, сынок, не жмись к порогу, – ласково проговорил женский голос сзади. Андрей обернулся и увидел миловидную вполне светскую барышню, разве что платок придавал ей некое благолепие. Он удивился: она, едва старше, назвала его сынком. Точно угадав его мысли, дама молвила:

– Ты душой молод совсем, не окреп ещё. Иди, послушай молитву, прислушайся к сердцу, и полегчает.

С этими словами она степенно удалилась в глубину левого придела, и уже через минуту он потерял её из виду. Поражённый неожиданными словами, он не сразу последовал её совету. Сначала постоял подле церковной лавки при входе, вглядываясь в расставленные ладанки, образочки, крестики и прочую мелочь. Потом купил три свечки и только после этого неспешно направился в правый придел, ища икону Георгия Победоносца. Захотелось поставить все три свечи именно Георгию. Долго бродил Андрей вдоль стен, разглядывая лики русских святых, пока не нашёл, кого искал. Подле алтаря в полный человеческий рост возвышалась над прихожанами величественная фигура воина, пронзающего копьём змея. Андрея кольнуло в груди, и невольная слеза навернулась на глаза. Не зная, что положено делать, он повиновался скорее ощущениям, чем представлениям или чьему-то примеру. Поясно поклонился Святому Георгию, по одной возжёг поочерёдно все свечи от лампады перед иконой и после того, как пламя стало ровным, острыми язычками устремлённое точно вверх, обратил взгляд прямо в глаза Победоносца и начал размашисто и уверенно осенять себя крестом. В этот миг до слуха его донеслись слова молитвы. И каждое проявило смысл, прежде не ведомый Андрею. Казалось, и священник, и вторящая ему паства, и Святой Георгий с копьём, и сам Господь через них всех обращаются непосредственно к нему, и слова молитвы – это о нём, о его проблемах и бедах и о том, как надлежит действовать.

«Отче наш…» У каждого есть отец. У Андрея далеко, неизвестно, где. Но это не значит, что его нет. Не дать себе усомниться в нём, сохранить в душе чистый, как небо, образ отца, породившего жизнь и воспитавшего в сыне Человека, – наипервейшая задача. «…иже еси на небеси…» Да-да, забираясь так высоко в горы, он там, как на небе. А для сына отец и есть небо. Мать – сыра земля. Верить отцу, ни на миг не допуская кощунственной мысли о преступлении, что пытается поселить в душе сына «лебезянская нечисть». «…да святится имя твое…». «Александр! Папа! К твоему имени никогда не пристанет тёмное пятно». «…да будет воля твоя…». Андрей не перечил отцу и тогда, когда судьба развела их и общение стало редким, а юноша проходил период, когда чаще всего возникают конфликты со старшими. Он всегда тянулся именно к отцу и всегда слушался его. «…хлеб наш насущный даждь нам днесь…». А в сущности, чего не хватает Андрею? У него всё есть для нормальной человеческой жизни. Даже, можно сказать, некоторый избыток. И стоит ли задумываться о том, что будет завтра, если сегодня всё необходимое для жизни уже есть? И пребудет! Пожалуй, всё-таки надо при первом же удобном случае отказаться от избытка, то есть от роли председателя кооператива, которую избранный-назначенный на эту должность Долин считал для себя чересчур обременительной. «…и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим…». Господи! До чего ж прекрасная заповедь! Ничего не требовать и самому быть свободным от долгов, ежедневно невидимыми стальными канатами опутывающими волю, самую душу человека в обществе… «…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…». Точно про него! Устоять, не ввязываться в бой с ветряными мельницами, а использовать силу ветра против них же. Они сами себя разрушат. Сначала запутаются в собственных интригах и мерзости, потом развалятся на части. Главное – не бояться их! Они ничего не смогут, как бы ни пугали. Просто не надо корчить из себя героя, лезть на рожон. Кто ж из мудрецов говорил, главное – выбрать срединный путь?..