Текст книги "Одержимые войной. Доля"

Глава 30. Ворон ворону глаз клюёт

Беллерман не ошибался в людях. Он так считал. Мог недооценить ситуацию, не справиться с защитой хорошо подготовленного противника, но ошибиться в человеке – нет… Противниками – явными или потенциальными – он считал всех и стремился всякого превратить, по крайней мере, в своего клиента… Бывало, он не справлялся с объемом поступающей информации вовремя. Бывали и промахи. Но ошибиться на сто процентов Владислав Янович не мог. И, похоже, Долин был его первой, и хорошо, если не роковой ошибкой. Потомок староверов, изрядно потрёпанный, но не побеждённый, едва не нанёс поражение.

Несколько дней профессор пребывал в подавленном состоянии. В один из сумрачных вечеров он решил подать заявление об отпуске. Не отдыхал четыре года, и, возможно, сказалась обыкновенная накопившаяся усталость. Пора! Наутро заявление лежало на столе у секретаря в центральном офисе отдела. На удивление быстро его просьба была удовлетворена. К обеду в «Дурку» пришёл факс с приказом о предоставлении отпуска сразу за четыре года, то есть, начиная с завтра и аж до 1 октября. Настроение поднялось, и Беллерман, развалясь в кресле, стал подумывать о том, куда бы податься на три с половиной месяца. В этот момент раздался телефонный звонок. Мягкая трель скользнула по слуху щекочущим ёршиком, враз перебив установившееся благодушие, и, прикладывая трубку к уху, профессор, не скрывая раздражения, выдохнул:

– Слушаю вас.

– Владислав Янович, это Локтев. Слышал, собираетесь в отпуск? – «Вот ведь чёртов малый!» – подумал Беллерман. Вслух же произнёс:

– Сами догадались или сказал кто?

– Да как же! Все только об этом и говорят.

– Все это кто? – забеспокоился профессор. Не хватало, чтобы и партийцы локтевские начали читать мысли! Ну, уж это полный бред.

– Заходил один общий знакомый. Если помните, был такой «комитетский» куратор «Памяти» по фамилии Никитин. Так вот…

Беллерман вздрогнул. С того света не возвращаются. Либо Локтев блефует. Готовит почву для перехвата инициативы? Как бы не так!

– Владимира Анатольевича я хорошо помню. Насколько я помню, его с нами нет уже полтора года.

– Да-да. А вот люди его остались.

Беллерман пропустил услышанное мимо ушей, поддакнув:

– Я действительно собрался отдохнуть, последние четыре года оказались чересчур сложными для меня.

– В добрый путь, Владислав Янович, – отозвался Локтев, – я хотел бы перед вашим отъездом встретиться и обсудить кое-что.

– Встретиться? – грустно переспросил профессор. – А по телефону никак нельзя? Я, сами понимаете, перед отпуском в диком цейтноте. Абсолютно ни на что не хватает времени.

– Что-то я не узнаю вас, Владислав Янович, – с сомнением в голосе ответил председатель фонда и лидер партии, – разве вы не самый успевающий человек из всей нашей команды?

Беллермана передёрнуло. Выскочка, его руками слепленный и придуманный от начала и до конца, дутый лидер бумажной партии, нужной только для выполнения одноразовой операции, время которой ещё не настало, разговаривает с ним так, будто они ровня. Одной команды? Локтев и профессор Беллерман?

– Спасибо за лесть, Дима. Но она слишком груба, чтоб я поверил. Я действительно занят, так что, если хотите переговорить, то в данный момент времени я к вашим услугам. Так что там за знакомый?

– Ну ладно, – нехотя согласился Локтев, – Кийко…

– Ах, Костя, – протянул Беллерман. – Можете не пояснять. И что? – а у самого мороз побежал по спине. Хохол был непонятен и неприятен. После того, как он оставил партию и журналистику и несколько месяцев не появлялся на горизонте, Владислав Янович лишь однажды вслух помянул его, обсуждая с Краевским очередную медицинскую тему для публикации. – Насколько я знаю, вы расстались с этим молодым человеком. Я прав?

– Вы, как всегда, правы. Но дело не в том, что мы расстались, – продолжал Дмитрий, и профессор уловил в его голосе что-то, верно подсказывающее, что партийный лидер блефует. – Дело в том, что Костя принёс важную информацию. Не знаю, как излагать по телефону.

– Наши линии не прослушиваются, – в свой черёд соврал Беллерман. Пусть поговорит! Если скажет лишнего, коллеги-телефонисты мигом заархивируют нужную часть разговора, и уже вечером его распечатка будет лежать на столе, у кого надо. Это Локтеву не помешает. Пусть охолонёт маленько, а то совсем зарвался!

– Мне-то опасаться нечего, – совсем уже нагло молвил «Испытуемый Д» и продолжал:

– То, что он принёс, понимаете ли, из области, прямо скажем, фантастической. Не изволите ли послушать?

Тон Локтева показался Беллерману издевательским. Он еле удерживался, чтобы не осадить молодого выскочку, благо, для этого располагал большим спектром самых разных возможностей. Но следовало держать себя в руках, по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, откуда, в действительности, тот черпает свою информацию и каков её уровень. То, что за спиной у Беллермана Локтев водит «левые хороводы», он догадывался давно. На днях, воротившись из неприятной загранкомандировки, Беллерман вернулся к прерванному отъездом разговору с Глизером и узнал от юриста чёрте что. Натворили же они с Локтевым на пару глупостей! Марк Наумович, весь белый, с трясущимися руками, ну впрямь пациент «Дурки», жаловался на настигшие их неприятности.

– Если помните, Владислав Янович, мы с вами в консульском отделе говорили. Я вам называл фамилию Шмулевича… Ну, то есть Берга, который нам оформлял поездки с Шустерманом из МИДа.

– Разумеется, помню, Марк Наумович. У меня абсолютно здоровая память. А вот вы что-то, по-моему, забываете. Я же вас затем и пригласил, чтобы вы мне дорассказали свою историю. Итак! Что там случилось с вашим… Как бишь я его тогда обозвал?.. Иштваном Хайруллаевичем Тер-Петренко-Рабинавичюсом?.. Да-да, так и назвал! Вот видите, абсолютно точно помню. Не то, что Вы! Слушаю.

– Так вот, Владислав Янович. В назначенный день Григорий Шмулевич не забирает документы из консульского отдела. Отовсюду исчезает. Я бью тревогу. Звоню ему. И как вы думаете, что я узнаю?

– Неужели, что его назначили вице-консулом Армении в Афганистане?

– Опять шутите! – обиженным тоном заметил Глизер и тут же переменил его на прежний полушёпот. – Оказывается, Шмулевича… То есть, по-настоящему его фамилия Берг. Григорий Эдвардович Берг. Ну, из этих, из немцев. Так вот, его арестовали. По подозрению в соучастии в убийстве некой Надежды Константиновны Поляковой, сожительницы художника Туманова. Арестовали как раз вместе с главным подозреваемым, этим самым Тумановым в день её похорон. Там ещё была задержана третья, девчонка приезжая. Но на неё улик не было, её отпустили, проверив документы. А этих двоих скрутили капитально. Ну, я первым делом связываюсь с Локтевым, поднимаю на уши все свои связи. Времени в запасе кот наплакал. Группа-то срочная, сами понимаете. А тут такое дело! Я сразу понял, что человечка подставил кто-то. В общем, дошёл до генерала Субботина…

Беллерман застонал. Он хорошо знал Субботина, знал о его дружбе с ненавистным Логиновым, занудой и бывшим начальником по линии бывшего КГБ, доживающим свои дни до пенсии на почётной должности в Москве. Знал профессор и о том, что ныне Субботин переметнулся, очевидно, по заданию своих реальных шефов, в политические деятели. Его гладкая физиономия мелькает на телеэкранах. В последнее время он разыгрывает карту оппозиционера Хасбулатову в парламенте, рядясь в тогу отпетого либерал-демократа. Субботин и команда – матёрые ребята. С ними не раз сталкивались интересы 13-го отдела. Приходилось вести затяжные и непростые переговоры, заканчивавшиеся сложными компромиссами, в которых далеко не все интересы Беллермана сохранялись в неприкосновенности. Субботин, приставленный чекистами к МВД в высшем чине милиции, был мало доступен спецам 13-го отдела, будучи публичной фигурой, с одной стороны, и имел глубоко эшелонированную оборону от всяких спецприёмов, с другой. Это, конечно, никакая не контригра, но неприятностей возникновение этой фигуры сулило много. Кто и почему мог надоумить Глизера выходить именно на Субботина, было неясно. Скорее всего, простая человеческая глупость. Но от этого не легче!

– Короче говоря, вытащить с нар нашего человечка удалось только через четыре дня, – продолжал Глизер, тараща глаза по сторонам и время от времени глотая некоторые слоги, и без того плохо различимые в его картавом шёпоте, – и то под подписку о невыезде. Мы опоздали. Группа провалилась. Отказ в визе. Ладно бы мы просто потеряли сделку. Но оказалось хуже. Когда Шмулевич приступил вновь к работе и получил на оформление группу попроще, там всего три человечка, и все уже многократники, то есть раньше ездили по нашему каналу, – вся группа получила отказ. Причём не от нашего консульского отдела, а от французов. Понимаете? Выходит, нам перерубили канал. И теперь мне осталось только проверить: это Шмулевича засветили или всю нашу команду. Я понимаю, данные на проходящего по делу об убийстве слили в интерпол, а там уже закрутилась машинка, как положено…

Доктор медленно набрал полную грудь воздуха и рявкнул:

– Вы с Локтевым два идиота! Какого чёрта вам понадобилась эта мелкая лавочка?! Вам что, денег мало было, что ли??? Разгильдяи!

Гешефтики за спиной устраиваете? Кто такой этот ваш Шмулевич? Где его досье? Я для чего вас столько времени инструктировал!..

Внезапно смолкли оба. Владислав Янович не мигая смотрел, на Глизера, Марк Наумович выпучился на Беллермана. Обоим стало ясно, что они обнаружили себя. Никогда прежде профессор не позволял себе такого тона, сохраняя видимость того, что при Локтеве он консультант, возможно, имеющий на него некоторое влияние, но не более того. Только сам Дмитрий Павлович признавал некоторое верховенство Беллермана над собой, но тайное, секретное, и на публике сохранял ту же видимость взаимоотношений. Это было удобно. В НДПР не было людей, посвящённых в тайну расклада сил, и это устраивало обоих. Даже Саид Калыкович Баширов, став, с подачи Беллермана, особо приближённым к первому лицу партии человеком, не знал тонкостей взаимоотношений Локтева и Беллермана. Что же касается Марика Глизера, то до всей полноты информации этого исполнительного еврейчика допускать не стоило ни при каких обстоятельствах. Он хотя и появился в своё время в фонде через Беллермана, но вовсе не затем, чтобы становиться осведомлённой фигурой. И вот тайное стало-таки явным, и от такой правды оба чувствовали дискомфорт. Глизер, по врожденной привычке делать «заначки» и вести двойную-тройную игру так, чтобы и дело делалось, и свой интерес был соблюдён, во второй раз в жизни сдал постороннему одну из таких «заначек». Просто ему и в голову не могло придти, что Локтев не посвятил Беллермана в детали МИДовского бизнеса и тот «не в доле». О том, что интересы профессора могут быть выше, чем откат в сотню тысяч «зелёных», что можно распилить между тремя-четырьмя дольщиками, мозговые ресурсы юрисконсульта думать не позволяли. Молчание затягивалось, и требовалось как-то разрядить обстановку. Профессор видел: Марик выйти из ступора не может, значит, слово за ним. Всё равно, какое.

– Вот, что. У меня проблемы и без вас с Локтевым. Я погорячился слегка. Так что, ты меня извини, пожалуйста. Просто я всегда оказывал Дмитрию Павловичу особые услуги, составляя полную психологическую картину людей, с которыми он выбирает контакты, ситуаций, в которые они попадают, и тому подобное. Так было всегда. Я привык думать, что Локтев мне вполне доверяет в этом вопросе. А тут выясняется, что есть целое направление деятельности, завязанное на конкретного человека, о котором я ничего не знаю и сказать не могу… В общем, выпутывайтесь сами, ребята. Я умываю руки. Если совсем припрёт, обращайтесь, тогда выясним, что это ещё за Шмулевич у вас и как вас угораздило влипнуть. Но пока не вижу смысла подключаться.

Разговор с Глизером был последней каплей, переполнившей чашу, после которой намерение взять отпуск окончательно созрело. И вот – звонок! Можно делать выводы. Ребятишки заигрались в самостоятельность! Что ж, похвально! В своих действиях они опираются на того, кого нашли. Генерал Субботин, в их понимании, фигура, в опоре на которую можно делать хорошую игру и даже «поигрывать мускулами» на самого Беллермана! Что ж, как говорится, флаг им в руки, барабан на шею, медаль во всю спину и поезд навстречу! Субботин, конечно, неприятность, но отнюдь не такая, чтобы писать «пропало». Эта игра им ещё боком выйдет. Раньше можно было опасаться, например, хотя бы Целебровского. И уж если от кого ожидать контригры, так это именно от него. Теперь, когда Беллермана с Целебровским объединяет не только ФСБ, а Орден Дракона, можно не опасаться. Кодекс Ордена не позволяет братьям-магистрам чинить беды друг другу на территории страны пребывания. Если Локтев со своими «молодогвардейцами» заиграются с Субботиным, достаточно шепнуть Целебровскому, и ребятишек быстро поставят на место! Что такое генерал национальной безопасности в сравнении с транснациональным Орденом?

Примерно так рассуждал Беллерман, слушая в трубке самоуверенный голос Локтева, пока тот изливал ему свою «фантастическую» информацию. Машинально реагируя на ключевые слова, профессор включился в то, что говорит Локтев, не сразу. Но, когда включился, на время думать забыл про Субботина и прочих функционеров системы, которых считал мелочами большой игры.

– …А ещё он сказал, нашу партию готовят к новому политпроекту, что состоится в конце года после неких кровавых событий.

– Вы, Дима, давно не перечитывали братьев Стругацких? Я вам советую. На многое будете после этого реагировать с улыбкой.

– Владислав Янович, у него доказательства!

– Какие этому бреду могут быть доказательства?! – зашипел профессор. Всё это начинает выводить из себя. Оказывается, в своём проекте он уже ничем не управляет и ничего не контролирует! Сначала гадёныш Андрей Долин, сорвавшись с крючка, ломает долгий и тщательно подготовленный эксперимент, нырнув под крыло каких-то старцев с лампасами. Потом – Никитин, после уничтожения которого вылезают его видеоматериалы. Затем, этот жидёнок Глизер прокалывается на мелком бизнесе из-за какого-то придурка с немецкой фамилией и еврейским псевдонимом. И после всего этого возникает проблема со вторым «испытуемым», по дурости своей или с чьей-то подачи, готовым рассекретить всю многоходовку, задействовавшую не только силы 13-го отдела с «Дуркой» и Беллерманом во главе, но и легион других сил и структур. Это уже пахнет катастрофой! – Локтев, я переспрашиваю. Какие такие доказательства? Слышите мой вопрос?

– Да, профессор, – отвечал, не дрогнув, голос в трубке. – Вы сами убедитесь, что они собраны серьёзные и убедительные. Во-первых, аналитическая записка президенту за подписью Логинова.

– Ничего себе! А вам не кажется, что скопировать такой документ вряд ли возможно? Это же чистой воды фальшивка!

– К сожалению, нет, Владислав Янович. Это даже не копия. Подлинник. Просто, не дошедший до президента. Во-вторых, распечатка телефонных переговоров спецпредставителя Вашингтона при Ельцине с Немцовым о предоставлении группы боевиков и о засылке в конце сентября в Москву группы снайперов из Израиля.

– Слушайте, Дима! Никакого спецпредставителя при Ельцине нет. Не существует такой должности, понимаете! Да, нашего президента окружают иностранные советники. Да, они готовят ему разные материалы, следуя букве которых он ведёт политику на постепенное сближение с Западом по всем ключевым позициям. Но чтобы это понять, не нужно даже большого ума. Просто газеты внимательно читать, и всё! Но никакого спецпредставителя не существует! Я понятно говорю?

– Понятно, – спокойно и даже, как показалось Беллерману, с улыбкой отвечал Локтев. – Но я своими глазами видел этот документ. И в нём есть, в числе прочих, моя фамилия. Понимаете? Мне и возглавляемой мною партии тоже отводится роль в предстоящем спектакле. И роль эта весьма неприглядная. Как я, по-вашему, должен ко всему этому относиться?

– Никак! – закричал в трубку профессор. – Брехня! Чистой воды абсолютная брехня! Не существует такой должности! Понимаете? Если кто-то просит от имени кого-то прислать в столицу израильских спортсменов, ни о чём это не говорит! – Беллерман начал успокаиваться. Всё, что несёт этот выскочка, не касается ни «Дурки», ни 13-го. Пусть расхлёбывают Целебровский, Логинов или ещё кто-нибудь! Их дело! Да и странно ведёт себя Локтев. И голос странный. Что-то тут не так!

– Ваши бы слова да Богу в уши! – отвечал по-прежнему спокойный голос Локтева, будто провоцируя собеседника. Что это с ним? Это ж не его приём! Неужели научился?? – Но, по-моему, всё говорит о том, что в октябре планируется новый путч. Или я ошибаюсь?

Владислав Янович не отвечал; ещё минута, и он мог уже разговаривать вполне спокойно. Однако за эту минуту Дмитрий наговорил ему ещё целую кучу всякого. Как же, будешь тут спокойным! Кто же, чёрт возьми, кого контролирует?

– … и я тоже хотел бы понять, откуда такой букет информации. Ведь если уровень игры таков, каким он выглядит, то наши, как говорится, не пляшут. Это же не игрушки – состряпать такие документики! А, профессор? За это и под самосвал нетрудно угодить. Или вы меня таким образом прощупываете, мол, не откажусь ли работать дальше? Испугаюсь, сдам всё! Так вот, что я вам скажу, дорогой мой Владислав Янович, – в этом месте тон на другом конце провода слегка изменился, прибавилось металла в голосе, чуть потвёрже стали согласные и покороче гласные. Но в целом голос оставался ровным и спокойным. – Я, к вашему сведению, «афганец», ветеран войны! Если я выхожу на бой, то уж не отступаю. Щадить меня не надо. Вешать лапшу на уши тоже. Будет драка, так будем драться. И сдавать вас, нас и что бы и кого бы то ни было я не собираюсь. Ответьте мне, зачем скрывали от меня стратегические планы? В конце концов, мне как лидеру партии могли и доверить!

Беллерман слушал вполуха. Всё, что говорил собеседник, было второстепенным. Самое важное было другое. Почему он говорил? Кто позволил? Как он смог выйти из-под контроля и начать «наезжать» на своего хозяина?! Впервые Дмитрий пробовал «играть мускулатурой» перед профессором. Он всё равно оставался мальчишкой подконтрольным, хотя и считал, что уже равен Беллерману. С тех пор, как, успешно закодировав своего «Испытуемого Д», Беллерман полностью взял под контроль не только поведение, но и волю председателя общественного фонда ветеранов, инвалидов и семей погибших в Республике Афганистан, ни разу Дмитрий Павлович не позволял себе не то, что повышать на него голос или спорить с ним, не говоря уже о каких-либо упрёках с его стороны, но и даже просто иметь своё отличное от профессора мнение. Неужели катастрофа зашла так далеко? А что если самая суть методики, десятилетиями отрабатываемой на сотнях и сотнях душевнобольных людей, оказалась неточной и на определенном этапе просто-напросто демонстрирует свою непригодность???

– Дима, – неожиданно мягким, стелющимся тоном начал Беллерман, ловко перебив собеседника, – ответьте мне на один вопрос. Вы давно знаете человека, который вам принёс информацию? Только не говорите, что это Костя Кийко! Не вешайте лапши. Кто это?

– Разумеется, я видел его в первый раз в жизни.

– Замечательно. А теперь скажите мне, почему человеку, которого в первый раз видите, вы поверили больше, чем вашему многолетнему психоаналитику, консультанту, старшему товарищу и, можно сказать, другу, с которым так давно работаете бок-о-бок? Почему? – наконец, на том конце воцарилось молчание. Кажется, зацепил, попал в точку. Не дожидаясь ответа, Беллерман развил атаку:

– Я вам скажу как профессионал простую вещь. Когда мы сталкиваемся с чем-то ярким, меняющим привычные представления или проливающим на привычное новый свет, мы склонны верить поразившей нас яркости больше, чем всему накопленному прежде опыту. Поверьте мне, дорогой мой Дмитрий Павлович, вы оказались жертвой типичного заблуждения. Допустим, ваш собеседник действительно владеет какой-то необычной информацией. Её, между прочим, в любом случае уважающий себя политик сначала проверит. Но это так, в сторону. Так вот, допустим, что владеет. Что это меняет? Помнится, я всегда говорил: предназначение Дмитрия Локтева – власть. Настоящая власть. А вхождение во власть требует не только получения её символов в виде денег, а ещё и принесения определённых жертв. Вас что, пугает кровь? Вы же ветеран Афганистана! Вам показали какие-то предварительные планы какого-то нового путча. Да сейчас только ленивый не говорит о новом путче. После майских событий, после Съезда, с бесконечным трёпом о новом союзном договоре всем ясно: противостояние старого и нового нарастает. А уж каков будет сценарий столкновения, вопрос открытый. Тут могут быть варианты. Ваш информатор может быть далёк от действительности, а может, провоцирует вас.