Текст книги "Единственное желание. Книга вторая"

***

– В тот день мать ушла на берег моря. Милорд Форсальд отсутствовал уже несколько дней – повёз рабов на продажу в Левент после очередного своего разбоя. А потому мы были вольны делать, что пожелаем.

Я крутился подле Риты. Старая волчица взялась чесать пух для прядения, негромко напевая себе под нос. Я под этот унылый мотив вскоре уснул, прикорнув на одном из тюков с овечьей шерстью. Проснулся, услыхав сквозь сон, как громко всхлипывает моя мать…

Первым порывом, естественно, стало броситься к ней, обнять и утешить, но что-то удержало меня. И я остался лежать с закрытыми глазами, вслушиваясь в их разговор с Ритой и пытаясь разгадать, что стряслось на этот раз…

***

– Ах, Рита, Рита! Что же мне делать? Что делать? – исступлённо повторяла Анладэль снова и снова и больше не добавляла ничего.

Это начинало злить обычно сдержанную рабыню.

– Ну, чего ты раскудахталась! – шикнула Старая волчица, отложила чесалку, бросая своё занятие. – Кайл спит. Разбудишь мальчонку! Садись да говори толком, что стряслось!

Анладэль метнулась по комнате, как случайно залетевшая в дом птица, устало и обречённо рухнула на один из мешков, обхватила руками голову.

– Великая Мать, за что ты так жестока со мной? Где же твоё милосердие? – сквозь слезы проговорила Анладэль. – Рита, Рита, как же быть?

– Хватит на меня страх нагонять, девонька! Что стряслось? Говори! Миледи обидела?

Анладэль затрясла головой, вскинула лицо. Испуганные глаза горели синим пламенем.

– Я видела лэмаяр на берегу. Я пришла туда… А он ждёт меня! О, Рита! Дэриаль! Мой Дэриаль! Одному Великому Небесному известно, как он меня отыскал!

– Постой, постой! Дэриаль, это тот… Суженый твой? Ты ж говорила, что его убили!

– Так я думала! А он выжил! Рита, его выходили! Он на ноги встал и отправился меня искать. Не верил, что живой найдёт! А всё равно отправился! Думал, хоть место отыщет, откуда моя погребальная ладья в море ушла. Они ведь считали, что я убью себя, как положено лэмаяри. А я струсила! Я предала честь моего народа, Рита! Но он простил меня! Мой Дэриаль! Он простил. Его ведь могли схватить! Убить! Рабом сделать! А он не побоялся! Искал. И нашёл! Я поверить не могу! Рита, он сказал, отец мой тоже жив остался. И ещё сестрёнка младшая, Талиаль. А братьев всех убили! И маму тоже! Вернее, она сама… Прямо в сердце! Ах, почему я так не смогла? Лучше бы я умерла!

– Да что ты!

– Ты бы видела его глаза, Рита! Он сказал, что пришёл за мной. А я ответила, что не могу уйти с ними! Я сказала ему про Кайла. Рита, ты бы видела его глаза! Мой Дэриаль искал меня столько лет, чтобы узнать, что я родила сына от человека, уничтожившего наш народ. Что же делать, Рита? Они не примут его, никогда не примут! Но ведь это мой сын! Мой! О, Небеса! Да он даже не похож на человека!

Анладэль зарыдала горько, отчаянно.

– Он сказал, я должна выбрать. Выбрать, кто мне дороже. Мои родные, мой народ, мой возлюбленный или полукровка, прижитый от проклятого смертного. Рита, но ведь Кайл не виноват! Он просто дитя. Дэриаль велел мне проститься с ним и возвращаться на берег. Он будет ждать меня ночью… Только меня! Он никогда не признает моего сына! И никто из моего племени. Так он сказал. Но это неправда! Рита, когда они увидят Кайла, они полюбят его! Они всё поймут и простят меня. Ведь так? Они не смогут его не любить, ведь он самый чудесный мальчик на свете! О, Небеса!

– Так и что ты решила-то? – нахмурилась Старая волчица.

– Я не знаю, – растерянно молвила лэмаяри. – Что же нам делать, что делать?

– Послушай старуху, Анладэль! Тут и думать не о чем! Оставь всё, как есть. Не будет тебе жизни без сына. Неужто ты сбежишь и бросишь его?

– Нет, нет, что ты! – всплеснула руками «дочь моря». – Я никогда не брошу его! Никогда! Я должна найти способ вывести его из замка. Рита, заклинаю, помоги нам! Дэриаль будет ждать меня. На берегу, у камня, что похож на большую птицу. Я должна прийти до полночи. Я могу покинуть замок хоть сейчас. Но Кайла не выпустят вместе со мной. Я должна придумать что-то! Может, спустить его на верёвке со стены? Или спрятать в какой-нибудь мешок и вывези на телеге с надёжным человеком? А там я его встречу…

– Да ты разум потеряла, девонька! Что ты удумала такое? Куда и зачем ты бежишь? Тебе же сказано, сын твой – отродье, Свободному Народу он не нужен! Никто тебя там с ним не примет. Знаю, жизнь у тебя не сахар… Так ведь привыкла уже вроде! Милорд тебя не обижает. А там, у своих, ты больше никогда не будешь любимой дочерью Старейшины. Хочешь, чтобы тебе в спину плевали? А так и будет! Ты их позор и бесчестье, девонька! Так подумай, на что хочешь сына обречь? Думаешь, они позабудут, кто его отец?

– Я всё ещё дочь своего народа! Я – лэмаяри. Они не могут не принять меня и моё дитя!

– А ну как поймают тебя? Об этом ты подумала? Знаешь, что делают с беглыми рабами?

– Знаю! Вешают, – бросила холодно Анладэль, глядя в пол. – Нас не поймают. У лэмаяр, пришедших за мной, ладья. Мы уйдём по морю. Мой народ покинул Герсвальд. Они нашли необжитые земли у островов Аишмаяр. Там никакие смертные нам не страшны. Там теперь живут последние из моего рода. Там никто нас не найдёт! Никогда!

– До Аишмаяр ещё добраться надо! Если тебя схватят, ты не только себя погубишь. Или ты позабыла закон короля Мираная? «Беглый раб должен быть казнён безжалостно, но вместе с ним и каждый, кто в любом родстве с ним состоит, также предан да будет казни без всякого снисхождения! Всякий беглый раб казнён должен быть через повешение и оставлен до трёх дней на обозрение всем, дабы неповадно было другим рабам закон короля нарушать и владетеля своего ослушаться!» Твой единственный родич спит вон там, на мешке, тихонечко! Ты готова жизнью сына своего рискнуть, Анладэль?

– Зачем ты так жестока со мной, Рита? – лэмаяри снова обхватила голову руками. – Я только лишь хочу спасти своего мальчика! Я хочу свободы! Вернуться домой! Разве это дурно?

– Нет у тебя больше дома. Люди сожгли! И свободной ты тоже никогда не будешь, ты теперь связана с Форсальдом, и не разорвать эту прочную цепь никому! От кого тебе сына спасать? Он здесь как королевич растёт! Милорд его в обиду не даст. А твой народ его презирать будет. И ты это знаешь. Нельзя тебе бежать, Анладэль! Теперь уже нельзя! Забудь о своих лэмаярах! Сходи, ещё раз Дэриаля своего обними, простись с ним! А потом возвращайся, да забудь это всё! И живи, как прежде!

– Я не могу здесь жить! Я задыхаюсь! Я ненавижу здесь всё! Солрунг – моя темница! Как ты не понимаешь?

– Ненависть она не в Солрунге. Она в душе твоей! И хоть за горы Данаго беги, легче тебе не станет! Хочешь к своим – ступай! А Кайла я тебе забрать не позволю! И помогать тебе в этой затее безумной не стану! Неблагодарная! Милорд Форсальд тебя опекает, а ты решила сына его украсть и сбежать, как тать в ночи! Одумайся, девка! Навлечёшь беду на всех нас!

– Так вот что тебя заботит? Благодетеля своего опечалить боишься? – зло выкрикнула Анладэль. – А я не просила меня опекать! Форсальд меня сюда силой привёз. И я ему в верности не клялась. И сына своего я заберу с твоей помощью или без неё! Кайл! Кайл, просыпайся, сердце моё!

Анладэль склонилась над мальчиком, покрывая поцелуями его лицо. Малыш тотчас открыл глаза, потянулся, обнимая её за шею, прижимаясь к мокрой от слёз щеке.

– Я с тобой, мамочка! – тихо сказал он. – Я с тобой!

И Старая волчица только обречённо покачала головой, глядя на эту трогательную картину.

***

– Так, так, так… Ты посиди пока здесь, – Анладэль, вернувшись в свою комнату, усадила сына на краешек кровати, беспокойно заметалась, хватаясь сразу за всё подряд. – Надо взять твой тёплый плащ, и мой, разумеется. Так, и одеяло прихватим…

Она вдруг замерла, обернулась стремительно, опустилась на каменный пол возле Кайла, сжала его маленькие ручки, заглядывая в такие же нестерпимо синие глаза, как у неё самой.

– Сердце моё, мне нужно кое-что важное тебе сказать! Я такое задумала…

– Я всё слышал, – признался мальчик, отводя взгляд.

И Анладэль только сейчас осознала, что её и без того тихий ребёнок, сейчас затаился ещё больше, замер испуганно и, кажется, даже дышать боится. Она подхватилась, села рядом на кровать, прижала его к себе, обняла нежно, целуя в макушку и приговаривая:

– Мой славный, мой любимый! Ты всё, что есть у меня! Не бойся! Мы сбежим сегодня. И всё у нас будет хорошо! Я знаю, ты в жизни своей ничего, кроме этого замка, не видел. Но там твой настоящий дом. Наш народ. Они очень добрые. Вот увидишь!

– Мама, а нам нельзя остаться? Я слышал, они не хотят, чтобы я приходил с тобой. Они меня не любят.

– Это потому, что они тебя не знают! – искренне заверила Анладэль. – Как же они могут любить тебя, они ведь тебя никогда не видели. Вот встретитесь, и тебя все будут обожать! Разве тебя можно не любить, маленький мой? Ты же самый красивый, умный и добрый мальчик на свете! И самый храбрый! Нам придётся ночью уходить из замка. Знаешь, что я придумала? Я украду верёвку в кладовой. А когда все уснут, мы поднимемся на стену. И я тебя спущу вниз на ней, а потом и сама. Ты же не испугаешься? Ты никогда не страшился высоты!

– Нет, я буду смелым! – искренне заверил мальчик. – Я ничего не побоюсь, только бы ты больше не плакала!

Побег превращался в увлекательное приключение, и он весь оживился, готовый принять эту игру.

– Я обещаю, что забуду слёзы, как только мы окажемся далеко отсюда! Я очень хочу вернуться к своей семье. Я очень скучаю по ним!

– А давай не будем убегать! Мы попросим отца, когда он вернётся. И он нас отпустит к тебе домой!

– Нет, мой славный, милорд Форсальд знает, что мне здесь плохо. Но если я уйду, ему будет грустно. Он нас не отпустит! Он хочет, чтобы мы жили здесь. Нам надо быть очень осторожными! Дабы никто не прознал, что мы задумали. Иначе мы не сможем сбежать. Нас поймают, и я опять буду плакать.

– И нас повесят, да? Как дядю Роана прошлой зимой? Отец сказал, что он был плохой и украл в замке лошадь. За это его убили?

– Нет, моя радость! – лэмаяри прижала сына к себе, лаская его тёмные волосы. – Дядя Роан не был плохим. Он просто очень хотел домой, совсем как я. Он потому и взял лошадь, чтобы скорее добраться, чтобы его не смогли догнать! А его всё равно поймали и повесили! Потому что твой отец не любит, когда его бросают. Он думает, всё тут только его, и злится на тех, кто не любит Солрунг.

– Мама, а если нас тоже поймают? Я не хочу, чтобы нас повесили! Дядя Роан был такой страшный, чёрный, когда его оставили там, во дворе. И он раскачивался на верёвке. Я каждый раз зажмуривал глаза, чтобы его не видеть, если надо было мимо пройти.

– Ну что ты! С нами так не поступят – ты же сын владетеля! И нас никто не поймает. Мы же не станем красть лошадь. Мы с тобой уплывём на красивой ладье! Прямо по морю. А у Форсальда ведь нет такой. Он не сможет нас догнать.

– На ладье? Настоящей? – просиял мальчуган. – Как на том гобелене в обеденном зале? Вот это да!

– Как на том гобелене, – улыбнулась Анладэль. – Верь мне, сердце моё! Очень скоро мы будем свободны. Только смотри, никому не говори, что мы задумали!

Кайл замотал головой, убеждая мать, что он на её стороне.

– А теперь ступай гулять! А я соберу вещи в дорогу и схожу за верёвкой. Смотри, не забудь про наш уговор! Никому ни слова! И вот ещё, поднимись на стену, поиграй там, а сам присмотри место, где нам удобнее будет спуститься вниз! Только осторожнее, сердце моё! Смотри, заподозрят что-нибудь, и никуда мы на красивой ладье не поплывём!

– Не бойся, мама, меня и не заметит никто!

Кайл спрыгнул с постели, готовый сорваться прочь, но напоследок ещё раз обнял лэмаяри, уткнувшись ей в живот.

– Единственный мой, – Анладэль поцеловала шёлк его чёрных волос. – Кайл, я так люблю тебя, больше жизни люблю! Скоро мы будем свободны, ненаглядный мой!

***

– Я смотрю, ты собираешься куда-то… Далеко?

Анладэль вздрогнула. Она даже не слышала, как открылась дверь. И всё-таки взяв себя в руки, она ответила холодно, продолжая невозмутимо перекладывать вещи:

– Куда я могу собираться? Так, уборку затеяла.

– Сама? Какая молодец! Позвала бы слуг, – Ольвин с ухмылкой захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.

– Рабыня слуг зовёт, дабы комнату убрать – забавно! А Вам, миледи, что угодно? Вы прежде ко мне заходить гнушались…

– Зато милорд здесь частый гость! – зло хмыкнула Ольвин. – Ну да не будем об этом сейчас! Я с миром пришла.

Анладэль бросила свои тряпки, подняла глаза на хозяйку Солрунга, стараясь не выказать свой страх. Если Ольвин сама явилась к ней с разговором, есть отчего встревожиться. А та прошлась по комнате вальяжно, уселась на постель, провела изнеженной рукой по одеялу и снова усмехнулась криво каким-то своим мыслям.

– Ты вещей больше тёплых бери! Ночи уже студёные, снег со дня на день ляжет. Ещё просудишь сына!

– Не понимаю я Вас, миледи. Что за загадки? – сдержанно отвечала лэмаяри, украдкой пробежалась взглядом по комнате – нет ли на виду чего-то откровенно её выдающего.

– Хватит меня дурачить! Я всё знаю, – Ольвин не сводила с невольницы глаз. – Мне Рита рассказала про твои замыслы.

Сердце сжалось в груди Анладэль, сбилось с такта, замерло. Ледяным ужасом сковало всё тело, душа словно ухнула в Бездну. Не может быть! Ложь! Чудовищная ложь! Не могла она так поступить! Рита не могла предать её! Только не она!

– О чём рассказала? Может, старуха знает то, чего я сама не знаю? – с трудом проговорила «дочь моря», уже понимая всю тщетность своей попытки обмануть миледи. – Так что она наплела?

– Довольно! Ещё раз повторяю, я знаю всё. Чего смотришь? Не веришь? До чего же ты глупа! Нашла к кому за помощью бежать! Старая волчица Форсальду собственной дочери не пожалела. Думаешь, ты для неё кто? Любимая кукла хозяина – вот ты кто, понимаешь? – Ольвин ухмыльнулась зло и продолжила издевательским тоном: – Нет, она не со зла, ты не думай! Она хотела как лучше! Не могла допустить, чтобы ты сына увезла без ведома милорда. Это ведь так дурно – разлучить дитя с его отцом. Да и опасается она за вас – вдруг в пути сгинете, или мальчика твои сородичи убьют. Представляешь, как она за вас испугалась? Так струхнула, что ко мне на поклон пришла. А ведь мы с Ритой заклятые враги с тех самых пор, как тебя, дрянь, мой муж в замок привёз. Она просила меня запереть тебя здесь, покуда не вернётся милорд Форсальд. Сначала, разумеется, не сознавалась, зачем ей это. Да я не так глупа, как многие мнят!

Анладэль на долгую эту речь никак не реагировала: стояла молча, глядя прямо перед собой, и чувствовала, как ноги подкашиваются.

Да что уж теперь! Всё пропало. Всё кончено. Всё безнадёжно.

Предали, предали, предали! Будь проклята Старая волчица!

Анладэль даже злиться не могла: её накрыло чёрным покрывалом отчаяния, непроницаемым и тёмным, как беззвёздная ночь. И теперь эта безысходность станет её вечной спутницей – будто солнце в небе угасло навсегда!

Ольвин расхохоталась звонко и раскатисто, глядя на побелевшую, как снег, «дочь моря».

– Да погоди умирать! Я же сказала, что с миром пришла! Я могу запереть тебя и твоего выродка! Только я не стану этого делать!

Ноги всё-таки подвели, комната внезапно всколыхнулась, и Анладэль без сил опустилась на колени, взглянула снизу вверх в тёмные глаза Ольвин, пытаясь понять хоть что-то из её странных речей.

– Все эти годы я только и мечтала о том, как избавлюсь от тебя! Ты же знаешь это? Я пыталась тебя отравить, да старая ведьма мне не дала. А теперь, когда всё так чудесно сложилось, неужто я упущу шанс? Опять же, и совесть моя будет чиста. Ты сбежишь, заберёшь своего отпрыска, и мы забудем вас, как дурной сон. К тому времени, когда Форсальд вернётся домой, тебя и след простынет. Он никогда не найдёт вас. И я избавлюсь навсегда и от тебя, и от мерзкого полукровки. Я ненавижу тебя всей душой, Анладэль! Но сегодня я готова помочь тебе. Потому что так я помогу себе и своим дочерям. И клянусь, я сделаю всё, чтобы от тебя отделаться!

– Я не верю тебе, – только и смогла выдавить из себя лэмаяри.

– А у тебя выбор есть? – хмыкнула Ольвин. – Или принимай мою помощь или подыхай в неволе! А то ещё смотри, мужу расскажу, что ты учудила, и тогда тебе жизнь точно мёдом не покажется!

– Ты, в самом деле, нас отпустишь? – Анладэль пытливо заглядывала в тёмные омуты глаз миледи ал Форсальд.

– Ещё и провожу в дорогу! Я не допущу, чтобы твой побег сорвался. Если тебя поймают, нам всем достанется от Форсальда! Потому слушай меня внимательно! Сейчас я тебя запру, как и обещала Рите! Старая ведьма не должна догадаться, что мы сговорились. Это ты сбежишь, а я-то здесь останусь. Меня милорд убьёт, если прознает, что это я тебя спровадила! Полукровку твоего приведу позже. Вещи ты уже собрала, еду после передам. Ночью, когда все угомонятся, я за вами приду. И прощай навеки!

– А как же мы выберемся из замка? Мне верёвка нужна.

– Не нужна. Через ворота уйдёте! Привратника я отвлеку.

– Как же? Он всегда на своём месте!

– Это не твоя забота! Я всё-таки хозяйка здесь. Тебя точно эти твои родичи дождутся на берегу?

– Да, мы условились встретиться у камня, что на птицу похож. Успеть бы до полуночи! Но я думаю, Дэриаль и до утра ждать будет! Он без меня не уйдёт.

– Ишь как! Все тебя любят! Всем нужна! – хмыкнула Ольвин. – Смотри, не выдай меня! Если Рита к тебе придёт, сделай вид, что рыдаешь тут от горя! И прочь её прогони!

– Да я её и на порог не пущу!

– Ладно, пойду. Ночью жди!

– Ольвин! – окликнула Анладэль женщину уже у порога. – Благодарю тебя! Да хранит Мать Мира тебя и твоих дочерей! Я и не знала, что у тебя такое доброе сердце…

– Никакого милосердия! Я это делаю ради собственного блага!

Дверь захлопнулась за владетельницей Солрунга, и Анладэль услышала, как повернулся ключ в замке.

***

Вечером пошёл снег, очень быстро он устлал белым невесомым полотном серые камни внутреннего двора. И теперь, несмотря на то, что время близилось к полуночи, на улице было светло, а ещё свежо и по-зимнему морозно. Мерцающие, как драгоценные камни, снежинки кружились в неярком свете нескольких уличных фонарей, развешанных вдоль лестниц и у ворот. Небо тускло светилось. Утонувшая в низких облаках луна никак не могла пробиться сквозь их плотный кокон, но ночь была светла.

– Ах, снег нам не на руку! – размышляла вслух Анладэль. – Следы остаются, да и нас за рильин разглядишь.

Лэмаяри скользила вниз по ступеням стремительно и бесшумно, как бесплотный призрак, сжимая крепко ладонь сонного Кайла. Мальчик, впрочем, не отставал, хоть ещё толком не успел проснуться. Он чувствовал, как дрожит рука матери.

– Холодно нынче, верно? – улыбнулась Анладэль сыну, пытаясь унять волнение и тревогу.

У него самого зубы стучали, и вовсе не от ночной стужи, а от страха и предчувствия грядущих приключений.

Чуть впереди, запахнувшись плотно в тёплый плащ и натянув почти на нос капюшон, отороченный мехом макдога, крадучись брела Ольвин. Маленькая и коренастая, сейчас рядом с «дочерью моря», она казалось Кайлу неуклюжей, неповоротливой и очень шумной. Её топот любой бы услышал, окажись он в этот поздний час здесь, снаружи замка. Она с опаской оглядывалась по сторонам, боясь этого, и стоило Анладэль чуть слышно прошептать несколько слов, зло цыкнула на рабыню – дескать, тише! Хотя сама она была главным источником шума и легко могла выдать всех.

У самых ворот, рядом с конюшней, Ольвин махнула рукой, жестом приказав им спрятаться за тюками с сеном. Сама же отправилась прямиком в людскую. Через некоторое время оттуда выбежала молоденькая рабыня и, кутаясь в шаль, заспешила к воротам.

– Эрр Долл! Эрр Долл! – долетел до слуха беглецов её далёкий зов. – Спите что ль? Идём скорее! Миледи зовёт.

– Куда зовёт? Ночь на дворе! Что вам, проклятые, не спится? Где она есть? – ответил ей хриплый голос обезображенного привратника.

– Да к нам явилась! Пойдём скорее!

– Никуда я не пойду! Приказ милорда – мне от ворот уходить не след, – заворчал старик. – Пусть лучше сюда идёт!

– Вы это сами ей скажите! А мне ещё жить охота!

– Ох, чтоб тебя! Пошли! Что стряслось-то?

– Да почём я знаю! Прилетела, злая, как оса! Ругается, топочет, тебя требует немедля! Пойдём, эрр Долл!

– Ох, кровопийца! Ну, пошли, дочка! Узнаем, что там такое? Да мне обратно надо скоренько…

Едва за этими двумя закрылась дверь, Анладэль вскочила, подхватила сына на руки и стремглав кинулась к замковым воротам. Она продолжала бежать, даже миновав их, словно ждала, что кто-то вдруг бросится за ними в погоню, настигнет, вернёт обратно.

А Кайл, обхватив её шею руками, прильнув к плечу, смотрел, как удаляется тёмный провал арки в крепостной стене, беспросветно чёрный на фоне запорошённой снегом дороги, ровной, как лезвие клинка.