Текст книги "Единственное желание. Книга вторая"

***

В Каминном зале огонь погасили. И только Шэрми зажигала трясущимися руками девять свечей в изголовье покойного.

Милорда Ратура водрузили на стол, за которым он так любил посиживать вечерами.

Келэйя сдёрнула с тела багровую от крови куртку Кайла, охнула сдавленно и медленно осела на колени. Оттолкнула гневно всех попытавшихся помочь ей и так и осталась стоять на коленях, сжимая руку отца и шепча чуть слышно молитвы, а может, прощальные слова любви.

Впервые в Каминном зале, привыкшем видеть улыбки и праздники, собралось столько людей безмолвных и плачущих.

Кайл шёл меж ними к одру своего милорда, словно осуждённый к эшафоту.

Кея вздрогнула, подняла голову, янтарные бусины глаз полыхнули из-под мокрых ресниц.

Долгий измученный взгляд, холодный, как лезвие… Она отвернулась в сторону, поманила тонкой бледной ручкой старика Митэи, присматривающего обычно за книгами в библиотеке, древнего, как сам этот замок, шепнула что-то почти беззвучно. Раб ничего ей не ответил, только покачал головой с явным недовольством и не спеша направился к Кайлу.

– Миледи просит тебя уйти, – шепнул он негромко, глаза, некогда такие же пронзительно синие, как у юноши, а теперь выцветшие как старый стяг, заглянули прямо в душу. – Пойдём со мной, сынок!

Кайл не перечил, он покорно шёл следом за стариком, не слишком понимая, куда и зачем. И даже удивился, оказавшись в кухне. Митэи толкнул его, усаживая на скамью. И принялся рыться на полках и что-то шумно искать. Старый полукровка, в котором тоже слилась кровь смертных и Свободного Народа, такое же недоразумение мироздания – подходящая компания для бастарда, от которого отвернулся весь замок, и даже сама миледи.

– Пей!

Резкий запах браги ударил в нос так неожиданно, что Кайл зажмурился и мотнул головой, разбрызгивая хмельное зелье, но старик настойчиво протягивал кубок.

– Пей, говорят!

Юноша сделал пару глотков и задохнулся от растёкшегося по горлу жара, закашлялся, снова отталкивая жуткий напиток.

– Ещё! Ещё! До дна всё! – велел Митэи, чуть не силой вливая в парня всю чарку.

Кайл выпил залпом, чувствуя, как внутри разгорается всепожирающий пламень. В этом огне сгорала и боль, и горечь, и разочарование, и безграничная, как Спящее море, тоска. За спиной печь трещала, яростно поглощая дрова. От её жара мгновенно потянуло в сон.

– Вот и славно! Теперь пойди сюда! Вот тут, в закутке, я иной раз весь день могу продремать. Никто не замечает. Уютно, как под крылом у наседки. Давай ложись! Да поспи чуток! Ну, будет тебе! Дрожишь, как в горячке! Спи, мальчик, спи! – тихий шёпот старика долетал как будто из тумана. – Я разбужу тебя, когда они уйдут. Ты простишься с милордом позже, ночью! Я обещаю! Бедный мальчик, отчего же ты меня не слушал никогда? Хотел человеком быть! Никогда ты в людских глазах человеком не будешь! Так уж повелось, что во всех бедах смертные всегда винят лэгиарнов! И даже лучшие из них не исключение! Не суди её строго! Горе утихнет, и она прозреет! А теперь спи…

***

Здесь, на самом краю утёса Эруард, всегда было ветрено. Но сегодня вьюга завывала, словно стая голодных волков, била в лицо жёсткими колючими льдинками, пронизывала до самого сердца. Внизу ревело, беснуясь, пепельно-серое Спящее море, безжалостно разбивая волны о резные камни, обглоданные временем и солью. Тем, кто обычно пребывал здесь, на самом краю утёса, с восточной стороны замка, шторм досаждать не мог. Потому что здесь, на тихом погосте, под толщей земли и памятных камней, покоились прежние обитатели Эруарда. Да и живые, пришедшие сюда в это утро, непогоду не замечали. В их душах бушевала куда более страшная буря.

На помосте у самой кромки обрыва возвышался погребальный костёр. Тело милорда Ратура уже уложили на него. Талвар взялся провести похоронный обряд, как самый близкий соратник владетеля, его друг и правая рука.

Подле него стояла Келэйя, новая хозяйка Эруарда. Бледная, осунувшаяся, она слегка покачивалась на ветру, но Шеали держал её за руку крепко, не давая упасть. Её бескровное лицо – словно высечено из камня, в потухших глазах больше нет слёз. Бедная девочка старалась держаться прямо, и, наверное, мало кто из собравшихся здесь в этот ранний час (а собрался проводить милорда Ратура в последний путь без преувеличения весь замок, и даже некоторые крестьяне с дальних хуторов явились) понимал, каких сил ей стоило это отрешённое мужество.

Кайл понимал. Чувствовал её боль, как эхо своей собственной. Задыхался от невозможности помочь, утешить, разделить это горе на двоих. Хотя бы коснуться сейчас её руки, сжать тонкие замёрзшие пальчики, согреть в своих ладонях, а потом обнять и позволить долго-долго плакать на своём плече, пока вместе с солёными слезами не выльется вся эта безмолвная горечь, безнадёжная, гибельная, превратившая в серую тень эту солнечную жизнерадостную юную девочку.

– Уходи! Тебе не место здесь! – голос прозвучал так чуждо и холодно, что Кайл даже не понял сначала, что он принадлежал его Кее.

Её первые слова, обращённые к полукровке с тех пор, как он вернулся домой с той проклятой охоты. Ни одного слова за три дня! И каждый раз, сталкиваясь с ним взглядом, Келэйя отворачивалась или выходила прочь из комнаты.

А он так много хотел ей сказать! Нет, не оправдать себя! Ведь он дал слово отцу и не мог его нарушить! Хоть, знай Ратур, чем обернётся это обещание, он никогда бы не просил мальчика о такой жертве! Просто сейчас, когда весь их мир рухнул в одночасье, он как никогда хотел быть с ней рядом, быть одним единым целым. Но её первые слова отняли последнюю надежду на то, что всё ещё возможно спасти, раздавили её, как давят безжалостно копыта лошади хрупкий цветок, неосторожно выросший на дороге.

– Кея, я ведь… – тихо начал юноша.

– Как ты посмел явиться сюда? – голос ледянее беснующейся пурги.

Кайл хотел добавить что-то ещё, но из-за плеча девушки высунулась физиономия Шеали, тот даже не пытался скрыть глумливой ухмылки, и полукровка прикусил язык. Он уже готов был снова развернуться и уйти, хоть сделать это было невыносимо тяжело. Проще сейчас взойти на этот помост и сгореть в погребальном огне заживо, чем уйти с похорон собственного отца.

– Девочка, да разве так можно! – подскочившая к ним Шэрми жалостно всхлипнула и укоризненно покачала головой. – Не чужой же он ему! Светлые Небеса, как можно у погребального костра ссоры затевать?

– Если бы не он, этого погребального костра вообще бы не было!

Отворачиваясь, дабы уйти, Кайл подумал, что за всю свою жизнь он не слышал слов более жестоких, чем эти. Но тут его удержал за плечо Талвар.

– Миледи, отец Ваш завещал мне Вам помогать, – тихо начал старый рыцарь, – и не только делом, но и советом, когда надо! Так вот первый мой совет! Никогда не рубите сгоряча! Пожалеете, да поздно будет!

Кея вскинула подбородок, пристально глядя в тёмные мудрые глаза, наконец, кивнула слегка:

– Хорошо, пусть остаётся!

И снова отвернулась, прижимаясь плечом к мужу, и больше ни разу не взглянув в сторону Кайла.

Талвар встал у изголовья погребального помоста, поднял обе руки вверх, сжимая трепещущий на ветру факел.

– Сегодня мы пришли почтить память нашего владетеля, милорда Ратура ар Эрамира, хозяина Эруарда, земли, что была домом для него и для всех нас. Он любил этот суровый край, хранил и защищал его, не жалея себя! Он был не просто нашим господином, но другом, и наставником, и заступником. Храбрый воин, справедливый судья. Он никогда не бросал в беде своих людей, и нас учил тому же. Так и голову сложил, спасая других, а не себя! Он служил истине и чести, и никогда не позволял себе делать что-то противное его совести! И мы обязаны хранить его заветы! Жить по закону сердца, быть верными своему слову, не сеять вражду, но помогать друг другу, словно одна семья!

Это будет лучшая дань уважения нашему милорду! Пусть за Гранью Мира он не ведает печали! Пусть знает, что те, кто остался здесь, помнят его и живут так, как он учил нас! Да пребудет дух его в благодати!

Талвар опустил факел, поджигая мгновенно занявшиеся дрова, обошёл помост.

– Да пребудет дух его в благодати! – тихо-тихо прошептала Келэйя, и вспыхнула ещё одна вязанка дров.

– Да пребудет дух его в благодати! – пересохшими губами произнёс Кайл, и Талвар запалил третью связку хвороста.

– Да пребудет дух его в благодати! – Шэрми молитвенно запрокинула лицо к небу и разрыдалась горько и отчаянно.

– Да пребудет дух его в благодати! – прокатилось над толпой, собравшейся на погосте.

И погребальный костёр, бешено взвился вверх, потянулся чёрным дымом к свинцовым тучам, раздуваемый неистовым ветром, гулявшим по побережью.

***

Кайл так закостенел на ледяном ветру, что уже почти не чувствовал собственного тела. Может, это и к лучшему, студёный вихрь вымораживал все ощущения, и чудилось, что боль отпускает, улетая вместе с тёмными клочками дыма от погасшего костра.

Всё сгорело! Прах и пепел – вот всё, что осталось от отца, всё, что осталось от прежних счастливых дней. Теперь Талвар должен закончить церемонию…

И тогда не останется вовсе ничего!

Ещё неостывший толком пепел старый рыцарь сгрёб в большую ритуальную чашу, опустившись на колени у неглубокой узкой ямки, вырытой в промёрзлой земле, высыпал туда три полных пригоршни:

– Земля, прими его плоть!

Талвар поднялся, приблизился к самой кромке утёса, и ещё три пригоршни бросил вниз, в бушующий прибой.

– Воды, возьмите его память!

Новые три пригоршни праха, смешиваясь с хлопьями снега, разлетелись над морской гладью, уносимые прочь разыгравшейся зимней вьюгой.

– Ветер, сопроводи его душу над Вечно Спящими Водами, за край неба, за край моря, за Грань Мира! Да будут открыты ему Светлые Небеса, да согреет Великий Небесный его светом жизни, да хранит его Мать Мира в своих ладонях до часа Великого Возрождения!

Талвар вернулся к могиле, высыпал туда всё, что ещё оставалось в чаше. Вместе с Кайлом и Шеали, они накрыли захоронение тяжёлым белёсым камнем, отшлифованным ветрами и дождями, с высеченным на нём именем усопшего владетеля Эруарда.

– Да пребудет дух твой в благодати! – трижды повторил Талвар, а вьюга, словно заботливая мать, принялась торопливо укутывать снегом свежую могилу.

***

– Так ушёл из жизни милорд Ратур ар Эрамир, владетель Эруарда, мой настоящий отец, – тихо произнёс Кайл и замолчал так надолго, словно рассказывать дальше уже не имело смысла.

– И… ты так и не сказал ей? Не сказал, что не был виноват в его смерти? – осторожно спросила Настя, видя, что Кайл забрёл в своих воспоминаниях слишком далеко.

Так далеко, что Рыжей почудилось даже, и она слышит завывание студёных ветров на утёсе Эруард.

Сапфирные глаза заглянули прямо в душу, и девушка смущённо опустила ресницы.

– Как говорить с тем, для кого ты не существуешь? Для Кеи я перестал быть в тот день, когда мы потеряли отца. Три невыносимых зимних месяцев она упрямо меня избегала. Выходила из комнаты, если входил я, сворачивала с моего пути, если было куда. Просто отворачивалась или отводила глаза, если не было иного выхода. Худшую пытку вообразить сложно! Я бы смирился с тем, что меня возненавидел весь замок, но она…

Осознав, что даже просто видеть меня, для неё невыносимо, я и сам стал избегать этих встреч. В ту зиму я был похож на лесную нечисть или дикого зверя – сторонился людей, сидел, запираясь в своей комнате, а когда это начинало сводить с ума, прятался где-нибудь по углам, сараям или конюшням. Помогал Талвару или торчал на кухни у Шэрми. Эти двое оставались единственными, кто не отвернулся от меня.

Впрочем, со временем я понял, что весь Эруард словно разделился на две враждующие армии. Первые – безоговорочно верили в историю Шеали и презирали меня, вторые – сомневались в правдивости его слов и не спешили признавать мужа Келэйи новым милордом.

Думаю, без происков Талвара тут не обошлось. Его от Шеали воротило как от ликлома.

Шэрми тоже меня по-прежнему опекала и даже жалела ещё больше. И это было странно для меня, ведь эта женщина имела прав на ненависть побольше всех остальных. Я долго не мог понять её, пока однажды…

***

– Замёрз? – заботливо спросила Шэрми.

Кайл швырнул к печи большую охапку хвороста, только что принесённую с улицы, подбросил несколько поленьев и протянул озябшие руки, впитывая уютный жар открытого огня.

Вообще-то дрова не были его заботой…

Не были и раньше, а уж теперь подавно!

На Солнцестояние (а в этом году праздник прошёл незаметно и тихо, ибо весь замок хранил траур) Талвар принёс и отдал юноше обещанную Ратуром вольную, и теперь никто не посмел бы назвать его рабом. Это был лучший подарок в жизни Кайла! Но вовсе не потому, что теперь он обрёл желанную свободу! Сама вольная, написанная рукой отца, казалась бесценной.

Весь вечер Кайл рассматривал красивые ровные строчки, выведенные знакомым твёрдым почерком, любовался завитками в филигранной подписи «Ратур ар Эрамир», время от времени стирая непрошеные слёзы. Словно на миг отец снова вернулся к нему. Пойди сейчас в библиотеку и застанешь его там, с книгой в руках, как всегда в большом кресле у окна. А следом прибежит непоседа Кея, потянет за собой, она ведь без него и четверть часа не может прожить.

Теперь её спасает от одиночества Шеали.

А Кайл таскает для Шэрми дрова, не потому, что просят, а потому, что приятно сделать что-то полезное для этой славной женщины.

– Морозно нынче, – согласился он.

– Ведь уже весна не за горами… А, глянь, сколько снега, какая стужа! Будто только самое начало зимы! Всё метёт, метёт! – приговаривала женщина, что-то помешивая в большом котле. – Давай-ка я тебе налью чаю! Согреешься сразу! Выпьешь горячего?

Кайл уселся за стол напротив Шэрми, наблюдая за её ладными умелыми движениями.

– Я бы лучше просто выпил.

Это была шутка. Не самая удачная. Тем более что домоправительница её не оценила.

– Вот ещё! Повадился! – нахмурилась она, снимая чайник с плиты. – Это всё Митэи виноват, потакает тебе! Ух, я ему покажу, старому дурню! Так и пристрастишься, глазом моргнуть не успеем!

Женщина налила пахнущий цветами янтарный напиток и протянула полукровке.

– Запомни, мальчик, горе во хмелю не утопить, только новое заполучить можно! Я знаю, что говорю! Сколько бед от этих пьянок! Муж мой покойный тоже приложиться любил, и сколько уж лет прошло, как на погосте лежит…

Кайл смотрел, как поднимается облачко пара над чашкой, вдыхал аромат мёда, смотрел, как Шэрми за разговорами привычно и ловко замешивает тесто на пироги.

– А что с ним случилось? Ты прежде не рассказывала… – полукровка отпил несколько больших глотков. – Вкусно как!

– Да что рассказывать! Со стены свалился. Пьяный, само собой! – поджала губы женщина. – А ведь ещё молодой был, жить бы да жить!

– Я не сопьюсь, обещаю! Впредь только чай! – заверил Кайл – говорить о смерти не хотелось.

– Вот и славно, – Шэрми улыбнулась, сноровисто разминая тесто руками.

Кайл смотрел, как она работает, время от времени отпивая большой обжигающе сладостный глоток.

– Шэрми?

– М-м-м?

– Почему ты ко мне так добра? Ты должна меня ненавидеть больше, чем все остальные!

– А разве есть причина? Ты дурное что сделал? – спросила Шэрми, не отвлекаясь от работы.

– Все меня винят в смерти милорда, – цинично напомнил полукровка.

– Но я-то знаю, что ты не виноват! – женщина посмотрела на него в упор.

– Выходит, Талвар и тебе сказал… – понимающе ухмыльнулся Кайл.

– Та-а-а-к! Талвар знает нечто, чего я не знаю? И от меня скрыл, негодник! Ох, я ему задам! – пообещала гневно домоправительница, вытирая руки.

– Не понимаю, – тряхнул головой парень. – Если он не говорил ничего… Откуда ты знаешь, что это не я?

– Так значит, всё-таки не ты? – Шэрми села напротив, внимательно глядя в синие глаза, и юноша понял, что попался на давно известный трюк. – Я ничего не знаю, мальчик! Я сердце слушаю. Я растила тебя вот с таких лет. Сынок, ты бы скорее позволил себя убить тысячу раз! Ты никогда бы его не бросил! Я ни одному подлому слову этого Шеали не поверила. И как другие верят, в толк не возьму! Как миледи верит? Сдаётся мне, знаю я, кто взаправду нашего хозяина сгубил… А? Так?

Кайл молчал, пристально изучая плавающие в чае лепестки земляники.

– Что там случилось на самом деле? На той проклятой охоте? Расскажи мне! Самому легче будет!

– Я не могу, – тихо ответил Кайл. – Не могу говорить об этом!

– Кайл, нельзя так! Ты же себя измучил! За что казнить себя, коли ты не виноват, а?

– Я его не сберёг! Я должен был рядом быть! Должен был предугадать! Все думают, моя проклятая кровь чудеса творит, а она молчала. Никаких предчувствий, никаких лэмаярских чудес! Ничего в душе не шепнуло даже: иди с ним, не оставляй, спаси!

– Этак каждый из нас может сказать – кровь милорда Ратура на моих руках, ведь я рядом с ним не стоял и вместо него не погиб! Как случилось это? Скажи!

– Я не могу, – снова упрямо повторил Кайл. – Я поклялся, что буду молчать!

– Ох, мужчины! Клятвы, обещания, честь! – вздохнула Шэрми. – Я тебе так скажу: в Бездну всю эту благородную чушь, если из-за этого столько жизней рушится!

***

Краски заката догорали на горизонте: алые отблески кутались в косматых облаках, золотые искорки гасли в студёных серебряных волнах.

Сегодня картина угасающего солнца поражала. Кайл, пробираясь меж памятных камней, по узкой тропе, занесённой снегом, то и дело возвращался глазами к этому огненному зареву. Хоть и думал он теперь вовсе не о красе заката, а о том, что делать дальше со своей жизнью. Полукровке казалось, что здесь, рядом с могилой отца, спрятавшись от всего мира в неживую тишину погоста, он сумеет, наконец, разобраться с выпавшей на его долю странной судьбой.

Пришла пора что-то менять! Невозможно и дальше тянуть время, ждать, что всё само собой образуется.

Отвлечённый тёмными мыслями и яркой игрой вечернего света, он заметил Келэйю слишком поздно. Девушка стояла на коленях, закутавшись в серый плащ, отороченный беличьим мехом, будто один из множества недвижимых светлых памятных камней, запорошённых снегом.

Полукровка застыл, собираясь повернуть обратно к замку, но Кея уже услышала скрип снега. Обернулась на его шаги. Впервые за долгое время одна, без Шеали. Возможно, она тоже искала покоя истерзанной душе в безмолвной и всё понимающей тишине погоста.

Кайл не собирался нарушать этот покой, но от неожиданности слегка растерялся, замялся и, развернувшись, вдруг услышал, как в спину долетело:

– Постой! Не уходи! Прошу!

Миледи Эруарда поднялась с колен, отряхнула прилипшие к подолу снежинки.

Не веря в происходящее, Кайл подошёл к могиле Ратура, всё ещё опасаясь, что сейчас она просто поспешит удалиться сама и оставит его здесь.

Но Кея не уходила… Впервые с похорон она была так близко и смотрела ему в лицо. Омытые слезами янтарные глаза, отражая огни заката, горели расплавленным золотом.

– Так дальше нельзя! Согласен? Мы ведь не можем всю жизнь молчать… О, Небеса! Это невыносимо!

Слезы струились по её щекам полноводными весенними ручьями.

– Кея!

Это действительно невыносимо! Он прижал её к себе, обнимая за вздрагивающие плечи, слушая как её рыдания постепенно стихают, где-то у самого его сердца. А она прятала лицо у него на груди, словно он мог её укрыть от всей несправедливости и подлости этого мира, словно он мог спасти её от той боли, что разрывала душу.

– Я с тобой, с тобой! – тихо шептал он сквозь собственные слёзы. – Милая моя, милая! У меня нет никого роднее и ближе! Прости меня! Прости! Я так хочу, чтобы всё было как прежде! Кея – ты всё, что я у меня осталось!

Она отстранилась, отчаянно замотала головой.

– Ничего уже не будет так! Никогда! Я во всём виновата! Одна я! Мать Мира Милосердная, прости меня! Я всё думала – за что мне это? Я вправду не понимала! Теперь знаю. Кайл, я ведь предала вас обоих! Сначала тебя! Потом его!

Кайл нахмурился: он совершенно не понимал, о чём говорит его «золотая стрекоза». А Кея шептала торопливо и яростно, словно страшась, что мужество покинет её, и она снова не успеет объясниться.

– Ну что ты так смотришь? Я же отреклась от тебя! Разве не ясно? Я так люблю тебя! Но… У меня не хватило духу это признать! Я знала, все осудят это!

Там, в Солрунге, на балу, я поняла это… Ты никогда милордом не будешь! Кровь и богатство для них значат всё. И будь ты самым благородным человеком на свете, от тебя отвернутся, если ты им неровня!

А я хотела их признания. Хотела уважения. Зачем? Теперь уже и сама не знаю. Зачем мне были нужны все эти чужие люди? Что за гордыня меня с ума свела? Батюшка всегда учил, что честь превыше всего. Что знатное происхождение – это только дар Духа-Создателя, а вот наши поступки, и мысли, и совесть, это то, что мы есть. А я забыла его наставления! Всё, чему он учил.

Твои сёстры говорили мне, негоже миледи водить дружбу с сыном рабыни. И пусть не сразу, но я приняла это, поверила! Боясь, что они станут презирать меня, я стала презирать тебя.

Кайл, милый мой, родной, прости меня! Я предала тебя! И отца я предала тоже! Ведь он бы так никогда не поступил. Он всегда держал своё слово. Он был твёрд и не позволял себе малодушия. Он никогда не стыдился назвать тебя «сыном». Он не сомневался в том, во что верил.

За это Небеса меня и покарали! Я потеряла вас обоих! Я отреклась от вас, и Дух-Создатель отнял вас обоих! Да ещё так чудовищно! Я потеряла батюшку, а виной всему ты…

Почему так жестоко? Как мне жить теперь, Кайл? Я не могу тебя видеть! Я так тебя ненавижу, что сама готова убить иной раз! Но я всё ещё люблю тебя… У меня никого нет ближе. Это безумство какое-то! Даже Шеали не понимает меня. Только ты! Я задыхаюсь от боли, от безысходности – своей и твоей! Я чувствую тебя. Ты тоже сходишь с ума! Словно в нас одна душа… И агония одна на двоих. О, Мать Мира, помилуй нас! Кайл, сделай так, чтобы эта пытка закончилась! Как мне простить тебя? Как мне простить себя? Нельзя так дальше, нельзя! О, Небеса, как же мне больно! Как больно!

Кайл не знал, что ответить. Он тоже понимал, о чём она говорит. Её скорбь текла по его венам, он чувствовал её отчаяние, её растерянность, и сам терялся, не видя выхода.

Парень взял её руки, сцепленные в замок, в свои ладони, прижимая их к сердцу.

– Я сделаю для тебя всё, что угодно, – тихо сказал он. – Если бы я знал, что твоя боль уйдёт, когда меня не станет, я бы прыгнул прямо сейчас с этого утёса туда, в море.

Кея отчаянно затрясла головой.

– Да, я знаю. Так будет только хуже! Но как мне помочь тебе? Милорд Ратур хотел, чтобы ты улыбалась. Он всех нас просил сделать так, чтобы ты радовалась жизни и сияла как прежде. Но как? Что мне сделать, чтобы ты снова смеялась?

– Мне кажется, я уже никогда не стану смеяться… Глядя на тебя, я не могу не думать о том, что произошло. Шеали говорит, нам двоим слишком тесно в Эруарде. Иногда мне кажется, что он прав… – Келэйя опустила глаза.

– Ты хочешь… – Кайл с трудом нашёл в себе силы продолжить: – Мне уехать?

Ответить она не успела.

– Вот так картина! – язвительный голос за спиной мог принадлежать только мужу Кеи. – Хоть сейчас на гобелен! Я-то думаю, где моя ненаглядная жёнушка? Наверное, скорбит на могиле отца. А, похоже, ей тут совсем не грустно! У неё тут приятная компания!

Шеали остановился рядом, уперев руки в боки. Келэйя отпрянула от полукровки, словно и вправду застигнутая за чем-то постыдным.

– Мы только говорили…

– О, да! Лучшего собеседника не найти! С мужем тебе говорить всегда не хочется, а тут, пожалуйста! Пора это прекращать. Мало того, что он себя мнит сыном хозяина, так он, пожалуй, скоро решит, что у него и на миледи Эруарда есть все права. А может, ты и не против, дорогая?

– Не смей так говорить с ней! – прошипел Кайл.

– А то что? – подался вперёд Шеали. – Я – её муж, я – хозяин этого замка! А ты кто такой?

– Шеали, прошу, не надо! – Кея вцепилась в плечо супруга.

– Защищаешь его? – хмыкнул тот. – Прах твоего отца сейчас там, под этим камнем, из-за него, а ты защищаешь этого выродка! Была бы у тебя совесть, бастард, ты давно бы убрался отсюда сам!

– Хочешь вышвырнуть меня из моего же замка? – процедил сквозь зубы Кайл, глядя в наглые глаза Шеали.

– Ого! Твоего замка? Келэйя, ты слышишь? Это оказывается ЕГО замок! Я тебе давно говорю, хозяин в Эруарде должен быть только один… Укажи, наконец, этому бастарду его место!

– Прекратите оба! Хватит! – закричала девушка, досадливо сжимая кулаки.

– Хозяйка Эруарда – миледи Келэйя. А ты просто нахлебник, что живёт за её счёт! – Кайл не смог сдержаться.

– А ты всю жизнь был нахлебником! Сидел на шее у милорда Ратура! – не остался в долгу Шеали. – И тем его отблагодарил, что отправил за Грань Мира! А может, ты этого и хотел? Может, это вышло не случайно, а? Замыслил прибрать к рукам его замок, и его дочь. Надеялся, небось, свалить всё на меня, да не вышло! Скажи, давно ты задумал это?

Кайл знал, что давать волю рукам – последнее дело! Но иногда он чувствовал, как гнев, закипая внутри, выплёскивается наружу, в такие моменты он не умел себя сдержать, остановить…

В такие мгновения он сначала бил, а потом уже понимал, что не стоило.

Шеали отлетел на несколько шагов, истошно взвыл, с трудом сумел подняться на колени. Обеими руками он зажимал разбитый нос и дико вопил. Кровь бежала сквозь сомкнутые пальцы, заливая одежду, снег, ближайшее надгробье.

– Зверь! Дикарь! Нос мне сломал! А-а-а-а! Келэйя! Я его убью, убью гадёныша!

Владетельная миледи Эруарда испуганно подскочила к мужу, пытаясь оторвать его руки от лица, чтобы оценить серьёзность ранения. Судя по обилию крови, досталось Шеали изрядно.

– Вставай! Осторожно! – Кея помогла бедняге подняться на ноги и с каменным лицом обернулась к Кайлу, испуганному собственной несдержанностью. – Как я устала от этих распрей! Мой муж прав – у каждого замка должен быть хозяин, и только один. Он – мой милорд, он – хозяин Эруарда. А ты… Уезжай отсюда! Я не желаю видеть тебя больше никогда! Ты теперь свободный человек, как того хотел мой отец. Ты свободен. Так живи, как сочтёшь правильным. Только далеко! Я искренне желаю тебе удачи! Но только не здесь. Я дам тебе денег на первое время. Ты можешь взять всё, что тебе нужно. И, разумеется, Хагдонна – это ведь твой конь! Прощай, Кайл! Жаль… Но, так всем будет лучше! Я свой выбор давно сделала, и теперь уже ничего не исправить. Ничего! Я не могу простить тебя! Я никогда не смогу тебя простить!

А ты, надеюсь, меня простить сможешь! Когда-нибудь, много-много лет спустя…