Текст книги "У мести горький привкус"

Сириус словно пребывал в наркотическом трансе. Судя по глазам, он вроде и слышал слова Шинед, но, тем не менее, по внешнему облику казалось, что его мысли витали где-то далеко, на ином уровне. Вскоре глаза стали мутными, как стекло. Лицо, некогда оживленное, превратилось в непроницаемую восковую маску. Из отчужденного состояния его вывел крик племянницы:

– Я желаю видеть своего отца! Немедленно!

– Боюсь, сейчас это невозможно, дорогая моя девочка. – Чтобы не смотреть юной родственнице в глаза, Сириус начал теребить длинными холеными пальцами с аккуратным маникюром медальон на своей тощей шее. – Разумеется, ты вернешься к Валентину, но… немного позднее.

Шинед не понравился загадочный тон единоутробного брата ее отца. Интриг в семье она не переносила.

– Что вы задумали, дядя Сириус? Вернее, что задумал в отношении меня лорд Зул?

Эта ее небольшая поправка снова попала в точку.

– Зул? – изо всех пытался изобразить удивление Сириус. – Причем тут милорд Клареон? Я разве…

Актер из него был никудышный. Нет, в театре ему точно не играть. Вот Зул, тот умел играть, носил самые разнообразные маски, причем такие, под которыми было трудно узнать, какую роль он играл в тот или иной момент. Лживость и двуличность отличали его импульсивную натуру, и в этом с ним никто не мог сравниться.

– Если со мною что-нибудь случится, если хоть один волосок упадет с моей головы, вы прекрасно знаете, дядя, что тогда сделает с вами и со всеми другими мой отец, – смело напомнила Шинед.

В глазах Сириуса светился явственный страх. Да, он понимал, что его ожидает, если дочери главы рода будет причинен хотя бы малейший вред. Несмотря на семейные разногласия, Валентин обожал свою дочь, и ради нее он, один из самых могущественных вампиров, ныне живущих на земле, разорвет в клочья любого противника, даже родного брата. Перспектива лишиться всего в жизни не радовала Сириуса, и он отступил.

– Только не волнуйся, Шинед, – намного мягче, чем в самом начале разговора, произнес он, также изменившись и в лице, – я обязательно доставлю тебя к Валентину, поскольку вершить правосудие – это исключительно его привилегия. Наказывать тебя не имею права ни я, ни… кто-либо еще. – Он едва не произнес «лорд Зул», но вовремя исправился.

– Тогда почему я здесь?

Шинед сложила руки на груди, заняв выжидающую позицию.

– Твой отец приказал отыскать тебя, вот и…

– Ложь! – довольно резко оборвала его девушка. – Отец и не догадывается, что я арестована! Вы все это делаете за его спиной! Разве не так, дядя?

Она сверлила родственника изнуряющим взглядом. Тот не знал, куда девать руки и, сильно нервничая, мял пальцами кружева на своей безупречно белоснежной шелковой сорочке. Шинед доставляло искреннее удовольствие видеть, насколько страшился отца его сводный брат, будучи родным лишь по материнской линии. Какой же все-таки Сириус Аростид двуличный! Он запросто мог переметнуться из одного лагеря в другой, а при первом же удобном случае был способен предать как своих врагов, так и друзей. Кто оказывался сильнее, на сторону того он и вставал. Но едва его стоило поманить солидной наградой или посулить хорошие выгоды, как он сразу же бросал того, кого поддерживал, и без зазрения совести переходил во вражеский стан. Да он по уши погряз в собственных пороках!

Шинед закатила глаза в потолок. Неужели все на свете покупается и продается?! Найдется ли кто-нибудь хоть один, кто абсолютно неподкупен?

Дядя сиротливо жался в углу камеры. Девушка смотрела на него едва ли не с ненавистью. И с сожалением. Как очутилось, что ее близкий родственник стал предателем? Чем лорду Зулу удалось подкупить его? Шинед опасалась, что все окажется куда ужаснее, чем она предполагала. Не зря дядя Сириус не раскрывал всех карт. Похоже, у него, вернее, у лорда Зула грандиозные планы насчет нее. Уж кто-кто, а глава рода Клареонов ни в чем не стеснялся, ни в каких методах достижения своей цели.

– Ну, так что, дядюшка, – напомнила о себе Шинед, – когда я увижу своего отца? Или для начала я должна встретиться с милордом Зулом?

Снова этот мимолетный взгляд, наполненный паническим страхом.

– Не могу ничего тебе обещать, племянница, – ответил Сириус как можно беспечнее, словно ситуация ровным счетом не трогала его. – Скажу только, что скоро за тобою придут. – И он направился к двери, но на полпути вдруг обернулся: – Сожалею, что все произошло именно так, однако… ты сама виновата, Шинед… твой поступок… Надеюсь, Темный Собор пощадит тебя…

С этими словами он быстро скрылся за дверью. Шинед даже не успела подскочить к ней, как загрохотал тяжелый металлический засов. Она очутилась в клетке! Осталось только дождаться визита лорда Зула, который вскоре появится – в этом она нисколько не сомневалась.

Она задумалась над последней фразой дяди. С чего это он решил, что ее судьбу будет решать Темный Собор? Он упоминал в разговоре, что лишь Валентину подвластно вершить правосудие. То есть ее будут судить? Но за что?

Дядя Сириус нелепо обвинил ее в связи с мужчиной-человеком. Но у нее не было никаких близких отношений с Алексом. Да, он нравился ей, она находила его симпатичным и обаятельным, способным поддержать в трудную минуту, рискуя собственным здоровьем и, вероятно, жизнью, однако мысли ее не распространялись дальше дружбы, ни о какой любовной связи не могло быть и речи. Так в чем же ее собирались обвинить лорды-советники Темного Собора и председатель этого собрания, ее отец? В том, что однажды у нее возникло сексуальное желание к Алексу, когда она увидела его сразу после душа? Так это мимолетное, скоротечное влечение, просто у нее давно никого не было. Нельзя же судить лишь за мысль о возможном нарушении долгого воздержания.

Алекс и она… Девушка в сильном волнении закрыла лицо ладонями. Перед нею возник четкий образ улыбающегося молодого мужчины: его проницательные серые глаза, осмысленный взгляд, наполненный нежностью, когда он смотрел на нее, красивая, несмотря на некоторую худощавость, фигура, схожесть с ее любимым братом… Кажется, ее связывала с ним все-таки не только дружба. И Шинед боялась себе в этом признаться.

Сейчас ее больше всего волновало, раз уж она вспомнила, что стало с Алексом, ведь он был ранен, причем серьезно. Ее похитителями были вампиры – не захотят ли они отведать крови ее спутника? Соблазн-то просто огромный! Алекс был для них ничто, скотом, всего лишь пищей. Она живо представила, как трясущийся от жадности лорд Зул склоняется над беспомощным раненым Алексом, чтобы вонзить свои отросшие клыки в его теплую кожу и насытиться свежей крови.

Нет, эта мысль невыносима! Она приносила страдание. А ожидание мучило. Когда уж, наконец, к Шинед явится самый мерзкий представитель вампирского рода, которого она презирала настолько сильно, насколько могла?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Ты уверен, мой милый сын, что поступаешь правильно? – спросила ровным тоном Циния, с царственной осанкой восседая в пышном кресле и держа в одной руке кубок из чистого золота, наполненный до самых краев кровью.

Валентин не отвечал матери, измеряя широкими шагами гостиную, и в каждом его движении ощущались подавленность и нервозность. Он сознавал, что если не сдержится, не укротит внутреннюю тревогу, его просто разорвет от напряженности, достигшей своего пика. Еще чуть-чуть – и произойдет взрыв. Мельтеша по комнате, он и успокаивался, и размышлял, и не позволял матери распознать его чувства, написанные на лице, как на бумаге. Когда он остановился, как вкопанный, посреди гостиной, и взглянул на мать, то уже был сосредоточен и спокоен.

В ясных глазах Цинии, не утративших еще живого блеска, застыл вопрос. Она терпеливо ждала ответа, не поднося к губам кубка.

Начав уже было говорить, Принц Темного Собора сразу же осекся, поймав себя на мысли, что не готов обсуждать свое отношение к поступку дочери ни с матерью, ни с кем-либо еще. Предвзятости – вот чего он опасался в суждениях других и в своих собственных чувствах по отношению к Шинед. Он так любил свою красавицу и умницу дочь, что не смог бы вот так просто отдать ее под суд. Может, все-таки его девочка не столь уж и виновна…

Да, она сбежала из дома, осмелилась поднять на главу рода руку, бросила вызов не только семейству Аростидов, но и всему многовековому укладу жизни вампиров. Она до конца защищала брата, совершившего ужасное преступление, в то время как он остался без чьей-либо поддержки. Она изо всех сил пыталась, пусть и не осознанно, порвать все узы со своею семьей. И это его милая, такая всегда предупредительная и отзывчивая, девочка, которую он бесконечно любил! Определенно Валентин не понимал, чем обидел свою дочь. Где она находилась сейчас? Ему было лишь известно от своих разведчиков, что Шинед, прежде чем покинуть мегаполис, посетила загородный дом в лесу и уже оттуда умчалась на спортивной машине, принадлежавшей когда-то Алексису. Причем, ее видели не одну, а в компании какого-то молодого мужчины. Поскольку наблюдатель мог следить за парой лишь издалека, он не предоставил сведений, кем был спутник Шинед – вампиром или человеком. К своей неудаче, разведчик следил за беглецами недолго, потеряв их след в ближайшем провинциальном городке.

Валентин в гневе метал молнии, когда узнал, что его разведывательная сеть, к слову, не самая лучшая среди других вампирских кланов, потерпела фиаско в этом деле. Он лично приказал сурово наказать начальника разведки и его заместителей. Но это ничего не изменило – дочь осталась для Валентина недосягаемой.

Больше он опасался, как бы с нею не случилась беда, ведь она осталась без покровительства своей семьи. Теперь она могла стать легкой добычей вампирских кланов, которые не особо оказывали почтение правящему дому. Подобных кланов насчитывалось несколько: Фалерии, Пендрагоны, Клареоны… Каждый из них мечтал отхватить большой кусок пирога. При случае к ним могли присоединиться и Оренбуки, в частности лорд Кароль, известный своим непостоянством. Валентин всерьез опасался, как бы его дочь не попала в лапы одного из этих семейств, одержимых идеей захвата единоличной власти.

Особенно его тревожил род Клареонов, чьим ярким представителем был лорд-советник Зул. Вот уж у кого нет ни совести, ни чести. Пожалуй, он являлся самым худшим главой дома Клареонов за все столетия его существования, самым жадным и честолюбивым. Идея мирового господства прочно засела в голове этого безумного лорда. Если ему удастся достичь вершин власти, он без раздумий уничтожит все человечество, погубив тем самым и всех вампиров. Разум никогда не был коньком Зула, им двигали лишь чувства, порыв, сиюминутность. Он так и предавал своих соратников – необдуманно, бессовестно, цинично…

Даже подумать страшно, что сделает такой властолюбец с любимой дочерью Принца Темного Собора, если сумеет захватить ее. Валентин даже взревел, переполненный гневом.

– Что с тобою, сын мой? – подняла удивленно брови Циния.

Она неспешно отпила из кубка, не сводя глаз с могучего стана главы дома Аростидов. Все-таки ее старший сын достоин того, чтобы им восхищались. Высокая статная фигура, гордая осанка, аристократический профиль, умение держаться и общаться не могли не притягивать к себе. Недаром Валентин так нравился многим женщинам, и те проявляли изощренную фантазию, чтобы привлечь к себе хотя бы толику его внимания, занять место в сердце верховного повелителя вампиров. Только Валентин после смерти Оливии в свое зачерствевшее сердце никого не впускал, ограничиваясь лишь мимолетными интрижками, которые мало значили для него.

– Матушка, – неожиданно мягко для самого себя обратился Валентин, замерев на ковре посередине гостиной, – признаюсь, я нечасто прошу у тебя совета. Наверное, я плохой сын и плохой отец… Но сейчас твой совет мне необходим, как никогда.

– Я вся во внимании, сын. – Циния с достоинством поджала губы, ей было приятно осознавать собственную значимость.

Однако Валентин не торопился – в задумчивости почесал подбородок, изобразив на лице глубину мысли, поднял глаза к потолку, будто ища там подсказки. Когда, наконец, отвлекающие уловки были отброшены, он уставился на мать твердым взором.

– В том, что Шинед сбежала из дома, виноват только я, и никто другой. Она не смогла пережить казнь брата, обвинив в его смерти меня. Я понимаю, что стал орудием, допустившим эту трагедию в своей семье, но… Разве я не был прав, мама? Законы одни для всех, и если я стану создавать прецеденты…

– Конечно, ты был справедлив, Валентин, и поступил, как велит закон, – кивнула в его поддержку Циния. – Разумеется, суд довольно-таки сурово обошелся с твоим сыном, но и Алексис знал, на что идет. К тому же нам обоим известно, что ты не очень-то любил своего младшего отпрыска, и, наверное, этому есть объективные причины. Что еще тебя гложет, мальчик мой? Я вижу, как ты мучаешься…

– Судьба Шинед не дает мне покоя, – признался откровенно Валентин. – Я так люблю свою замечательную девочку. Но ее характер… Видимо, в ней много от Оливии, и, хотя нестандартный подход к вещам моей супруги приходился мне по нраву, я находил его интересным, прогрессивным, тем не менее, Шинед явно перегибает палку… Однако ее, черт побери, ничто не способно изменить, ни одно обстоятельство, даже если подлунный мир провалится сквозь землю. Мама, я не в состоянии совладать с собственной дочерью! Я ничего не могу поделать, когда вспоминаю ее глубокий изучающий взгляд. Она будто видит насквозь! Иной раз я просто боюсь тех умозаключений, к которым она, в конце концов, приходит. Иногда мне кажется, что ее воспитал кто-то другой – ее поведение не похоже на типично аростидское… Матушка, мне нужен твой дельный совет. Как мне поступить с Шинед, когда она окажется в родовом поместье? Только не советуй мне пощадить ее, – вдруг сурово произнес Валентин, нахмурившись. – Я не простил родного сына, отправив его на смертную казнь, хотя мог повлиять на суд, но не сделал этого, и поэтому пути назад для меня уже не существует. Что мне делать, подскажи? В отношении Шинед я не смогу… я так ее люблю…

Циния внимательно смотрела на сына, изучая его, будто пыталась открыть для себя что-то новое в нем. Ей, конечно, льстило, что время от времени ее старший отпрыск, могущественный вампир, носивший титул Принца Темного Собора, обращался к ней за советом и помощью. К ней, матери, а не к своим братьям или сыновьям, с которыми поддерживал, несмотря ни на что, весьма теплые отношения. Выходит, значимость Цинии казалась не столь уж и мала в многочисленном семействе Аростидов. И хотя некоторые члены семьи считали ее чуть ли не ископаемым, которому удалось еще застать в живых праотца всех вампиров Аносиулоса, разум ее был чист, и мыслила она вполне четко и ясно.

Шинед… Да, Циния обожала свою умницу внучку, но считала, что на нее оказывал дурное влияние распутный Алексис, для которого плыть против течения было обыденным делом. Однако когда его не стало, Шинед и вовсе приняла в штыки весь семейный уклад Аростидов, бросила вызов всем и вся, невзирая на звания и регалии, даже, как рассказывал Валентин, осмелилась поднять руку на родителя. Определенно Циния не узнавала в недавних поступках своей прежней любимицы. Что или кто так повлиял на нее? Шинед будто взбесилась, сошла с ума. Если раньше она любила и почитала своего титулованного отца, испытывая перед ним настоящий благоговейный страх, не осмеливалась произнести даже слова, порочащего его, а тут… Это недостойное поведение никак не соотносилось с милой и доброй девушкой, какою всегда считалась Шинед. Циния полагала, что внучка не могла в одночасье измениться до неузнаваемости. Что-то с нею определенно произошло. И необходимо выяснить что, прежде чем засыпать бедняжку нелепыми обвинениями.

Уж кто-кто, а умом Шинед затмевала прочих детей Валентина. Иной раз Циния никак не могла понять, как ни пыталась, почему у сына и невестки родились столь непохожие друг на друга дети.

Старшие Сэт и Нил ничем особенным не выделялись, были во всем покорны своему отцу, будто хотели выглядеть его точной копией. Хотя до обаяния и царственного величия главы рода Аростидов им обоим, конечно, еще далеко.

Патриция – та вообще казалась странным существом, каким-то слишком эфемерным и воздушным, витающим в облаках и живущим в особом мире, созданном по своему образу и подобию. Ей никто не был нужен из семьи, а нужны были лишь ее игрушки – феи в пышных платьях, сшитых из тонкого воздушного шелка и органзы, с восковыми лицами, застывшими навсегда с одной мимикой, и нарисованными слезами на щеках. Это был ее мир, мир грез, и она никого туда не впускала. Хотя, по правде говоря, Циния вовсе не испытывала особое желание проникнуть в мир Патриции, который был для нее непонятен и абсолютно чужд. Не сразу, но она примирилась со всеми странностями старшей внучки, которую, тем не менее, не любила.

Младший отпрыск в семье, Алексис, тот вообще вводил Цинию в состояние шока своими поступками и затеями. Видите ли, жизнь простого вампира ему казалась весьма скучной, вот он и придумывал всякие способы, как ее разнообразить. Причем, каждый раз он придумывал что-нибудь новенькое, чтобы ни в коем случае не повторяться. Фантазия младшего Аростида била ключом! Казалось, Алексис все делал для того, чтобы вывести своего отца из себя, будто это являлось для него первоначальной задачей. Циния не понимала этого странного поведения младшего внука. Почему он так старался насолить отцу? И, что важно, почему Валентин не особо любил своего красавца-сына? Иногда у Цинии возникали справедливые подозрения в том, что Оливия, ее дражайшая невестка, зачала Алексиса явно не от Валентина. Уж слишком не похож был характер ее внука на характер ее сына. Будто их двоих не связывала родная кровь. Эта бунтарская натура Алексиса… всем бросить вызов… жить, как подскажет сердце… не слушать предков…

Самое ужасное, что и любимица Цинии, Шинед, пошла по пути своего развязного, безответственного и безнравственного братца. Умница, красавица, самая обаятельная и привлекательная особа женского пола в доме Аростидов – и вдруг бросила вызов самому Принцу Темного Собора, нисколько при этом не считаясь с тем, какие слухи станут ходить о ее семье и о ней самой. Да, тут определенно сказалось влияние Алексиса. Цинии было известно, как сильно Шинед любила брата, находя все его выходки увлекательными, проводила с ним много времени, вовлекалась в его игры, практически во всем советовалась с ним и оберегала от гнева отца. Ведь этот красавец, полный обаяния, менявший своих обожательниц, как перчатки, просто не мог не распространять свое влияние на других. Даже такая уверенная в себе девушка, как Шинед, легко могла попасть под его необычайный природный магнетизм, тем более она была привязана к нему с раннего детства.

Как жаль, что внучка стала такою непослушной и дерзкой! Циния могла бы постараться вразумить девочку, когда та снова окажется в родовом особняке. Но когда это случится? Шинед пропала, исчезла в неизвестном направлении. Разведывательная сеть Валентина оказалась бессильна.

Продолжая изучать раздосадованное лицо сына и его отчаянные жесты, Циния не переставала обдумывать ответ на его просьбу. Что она могла посоветовать Валентину? Как бы ни обернулось дело, все может оказаться бессмысленным и, более того, даже опасным. Когда Шинед вернется, по закону ее должны будут судить, если, конечно, род Аростидов захочет вынести все, происходящее внутри семьи, на всеобщее обозрение и суждение. А этого как раз допустить было нельзя. Алексис и так уже дискредитировал всю династию, не хватало, чтобы еще и Шинед бросила тень на главенствующий род. Тогда Валентину придется лично придумать способ наказать непокорную дочь.

– Ты не должен быть слишком мягким, сын, – проговорила Циния, медленно отпив из своего кубка, который она уже почти полностью опустошила. – Но и излишняя суровость ни к чему. Твоя дочь и так настрадалась, кто знает, как ей сейчас приходится, так что пожалей бедняжку, прояви немного милосердия. Однако надо поставить вопрос ребром: либо она подчиняется твоей воле и становится послушной дочерью, либо отправляется в темницу на время, пока не образумится. Будь тверже, Валентин. Я тоже люблю малышку Шинед, но репутация семьи, прежде всего.

– Ах, мама, если бы все было так просто! – воскликнул в сердцах Валентин. Он снова начал измерять гостиную широкими шагами.

Циния следила взглядом за сыном, точно хищник, и негодовала. Почему же он такой мягкотелый? Или неразумный? Или недостаточно проявлял жесткость, когда дело касалось престижа семьи? А эта его неопределенность… Зачастую Циния удивлялась, отчего ее старший сын, поднявшись на вершину власти, испытывал трудности в принятии решений, казавшихся не такими уж и сложными? Откуда в нем такая двоякость? Она была уверена, что, достанься подобное высокое положение ее любимчику Сириусу, то ситуация выглядела бы иначе.

Отставив, наконец, опустошенный золотой кубок в сторону, она посмотрела на сына прямым взглядом, не заметив при этом, что кровь испачкала ее губы.

– Валентин, ты, надеюсь, отбросил свою сумасшедшую идею создать искусственный заменитель крови, этого божественного напитка, амброзии? – перевела разговор в иное русло Циния.

– Что?

Мысли Валентина витали далеко отсюда, и он не сразу уловил, что мать ему что-то говорит.

– А ты весьма невнимателен, сын мой, – строго произнесла Циния, поджав и без того тонкие губы, выражая тем самым свое недовольство. – Постарайся слушать меня, а не делать вид, что тебе интересно мое мнение.

Подойдя к матери, верховный владыка нежно взял ладонь ее правой руки, поднес к губам.

– Прости меня, матушка, за мое невнимание, – повинился он. – Просто я опечален, что мои дети совсем отбились от рук. Без женского вмешательства я не могу справиться и все уладить. Помоги мне!

О, да, Циния так долго ждала, когда, наконец, ее излишне зазнавшийся сын обратится к ней хоть за какой-нибудь помощью. Что и говорить, без женской руки, которая могла бы направлять его, Валентин иногда выглядел абсолютно беспомощным, точно ребенок. Ему следовало бы снова подыскать супругу, найти достойную спутницу жизни, любящую и заботливую, однако после скоропостижной смерти Оливии он так и не смог найти ей замену. Или не хотел утруждать себя поисками. Подле Валентина всегда увивалось много женщин, имевших разные моральные устои и разный характер. Циния находила этих женщин – всех без разбора – весьма распущенными и безнравственными, годными разве что для плотских утех. Эти похотливые создания и понятия не имели, что такое честь и достоинство. Циния презирала их, называя шлюхами.

Сейчас Валентин отдавал предпочтение некой девице по имени Ариэль, без роду и племени, из числа тех, что имели нечистую кровь. Несомненно, та была очень красива, особенно ее необычного оттенка волосы, похожие на полыхающее пламя, однако на этом все ее достоинства как личности заканчивались. Она не имела особого влияния на главу рода Аростидов, но, тем не менее, сумела добиться, чтобы он держал ее подле себя уже много месяцев. Чем-то ведь взяла, плутовка! Одной внешней красотой и сексуальностью вряд ли обошлось. Однако Циния не могла поверить, чтобы у потаскухи Ариэль имелась хоть капля ума. Или на самом деле она была не столь глупа, как представлялась.

– Валентин, тебе тяжело одному нести бремя власти, – начала издалека Циния, однако ему сразу стало ясно, куда клонит его мать. – Странно, что ты не замечаешь вокруг себя достойных подданных, которые могли бы оказать тебе полезные услуги, могли стать для тебя отличными помощниками. Понимаешь, о ком я говорю?

Мать Валентина улыбалась той самой улыбкой хищницы, которая не сулила ничего хорошего. Конечно, он понимал, кого она имела в виду.

Только тот, о ком она говорила, не получит сладкого куска пирога. Валентин и так позволил своему младшему брату слишком много, и то только ради матери, потому что она лично попросила доверить Сириусу важный пост, сделать его едва ли не своей правой рукою. А Сириус, между прочим, не обладал и малой долей семейных достоинств рода Аростидов. Он приходился Валентину братом лишь по материнской линии. Его отцом был вампир не очень благородного происхождения, из чистокровных, но не из аристократических кругов, за которого, однако, Циния вышла замуж по большой любви, когда осталась вдовой. Правда, вскоре она вновь овдовела – новоиспеченный муж погиб от рук охотников. Сын ее вырос точной копией своего отца, и Циния безмерно любила его, как любила и почитала покойного мужа. Сириус был для нее отрадой в жизни, воздухом, которым она дышала. Но он, к сожалению, не оказался везунчиком. Вся власть досталась Валентину, а не ее обожаемому сыну. Право на наследство, богатая казна, титул, главенство в Темном Соборе – все отошло к Валентину по старшинству, он стал главой рода, а Сириус остался ни с чем.

Так что Валентин понимал, почему его мать так печется о положении Сириуса и почему вечно недовольна тем, что у него, Валентина, все получается. Его неудачи если и не радовали ее, но уж точно не особо расстраивали.

– Мама, что ты хочешь? – спросил прямо Валентин. – Чтобы я привлек Сириуса в Темный Собор? Ты же знаешь, что это невозможно.

– Я просто прошу относиться к брату более серьезно и по достоинству оценить все его способности, – произнесла Циния надменно.

Валентин резко развернулся на ковре.

– Нет у него никаких достоинств!

На лице Цинии отразился ужас. В гневе ее старший сын был страшен даже для матери. Приблизившись к ней на минимальное расстояние, он стиснул зубы и сжал кулаки.

– Чтобы я позволил твоему любимцу подняться на ступень выше! Этой бездарности! Да никогда!

Опешив, Циния оказалась не в состоянии говорить, слова застревали у нее в горле. Теперь она осознала, что зря затеяла весь этот разговор о Сириусе.

– Мне горько видеть, что ты так высоко превозносишь своего любимчика-сына, – произнес Валентин, и в его голосе ощущалась печаль. – При этом никогда не испытывала ко мне настоящие материнские чувства…

– Ты явно преувеличиваешь, сынок…

Но Валентина было не переубедить. Циния с любопытством смотрела, как глава рода, ее родной сын, наделенный немыслимой властью и могуществом, с огромной тоской и печалью, застывшими в его глазах, стоял перед нею, задрав голову вверх, и во всем его облике чувствовались внутреннее напряжение, боль и что-то еще, что не могла уловить Циния. В темных одеждах и длинной накидке, безо всяких украшений, он будто пребывал в нескончаемом трауре. Одновременно Циния и жалела сына, и испытывала едва ли не ненависть к нему за то, как он обходился с ее любимым мальчиком. Силе можно было противопоставить лишь другую силу, а ею как раз и не обладал Сириус, чтобы стать настоящим лидером.

Циния вдруг поняла, что надо как-то успокоить сына. Она неспешно приблизилась и осторожно дотронулась до его холодной, как лед, руки. Валентин не сразу воспринял жест матери. Когда он обратил на нее внимание, то его весьма удивило выражение нежности на ее лице. Глаза светились заботой, пониманием, сочувствием, теплотой – всем, чем угодно, только не любовью.

Под фальшивым взглядом якобы сочувствующей матери, – а Циния любила играть различные роли, как в театре, чьи представления изредка разыгрывались на подмостках родового особняка, – Валентин быстро сумел взять себя в руки. Как он злился на самого себя, что позволил выставить слабость напоказ! Он не считался идеальным, но не должен был проявлять свою чувственную натуру перед этой женщиной, которая грезила отобрать у него титул и передать своему любимцу.

И он сбросил руку матери, отстранившись от нее, как от чумы.

– Считаю нашу беседу оконченной, – сухо произнес Валентин. – К общему знаменателю мы так и не пришли. Что же, очень жаль… Смысла в нашем разговоре я не вижу. Я направляюсь в свой кабинет, мне надо работать. Доброй ночи, матушка! Пусть она будет бесконечно долгой!

Едва поклонившись, что выглядело весьма неучтиво, он удалился из гостиной. С идеально прямой осанкой, точно истинный царедворец. Цинии так и хотелось крикнуть ему что-нибудь вслед, а еще больше – задержать его, однако она не могла найти подходящего повода. Она лишь проводила удалявшуюся спину сына долгим взглядом и, оставшись в полном одиночестве, снова села в кресло, посмотрела с тоской на пустой кубок. Мысли ее мгновенно переключились с Валентина на другого сына, и эти мысли были тревожными.

Несколько ночей назад Сириус покинул свой особняк, и с тех пор Циния его не видела. Куда он отправился, он не поведал. И это было весьма странным и не похожим на обычное поведение сына – он всегда делился с матерью своими планами. Сириус всегда мог рассчитывать на ее помощь, поддержку или совет. А тут он куда-то запропастился, не оставив ни единого намека на то, что задумал. Не случилась ли с ним беда?

Циния жутко переживала. Ее любимый сын не слыл сумасбродным или не в меру импульсивным, каким бывал иногда, к примеру, Валентин. Тем не менее, обладая не совсем устойчивым характером, склонный к интриганству и склочности, он позволял без особого сопротивления вовлечь себя в какие-нибудь непристойные авантюры, которые впоследствии очень дорого обходились ему. Причем, из своих неудачных предприятий Сириус не делал никаких выводов, не извлекал должного урока, продолжая и далее увлекаться заговорами и интригами, не приносившими ему ощутимых выгод. Участвуя в многочисленных политических и династических играх, он рассчитывал поймать удачу за хвост, но в большинстве случаев терпел поражение и испытывал разочарование, однако своих затей не оставлял. Надежда подпитывала его, точно свежая кровь, и не позволяла опустить руки.

Вот Циния и размышляла, не стал ли ее сын жертвой очередных интриг, которые плелись вокруг ее семьи с завидной регулярностью. Что, если Сириус оказался вновь втянут в какую-нибудь опасную авантюру, закончившуюся для него не самым лучшим образом? Что, если он занял неверную позицию, допустив просчет?

Погрузившись настолько глубоко в свои собственные мысли, Циния не заметила, как в гостиной появился кто-то еще. Лишь слабый шорох через какое-то время привлек ее внимание. Она немало удивилась, увидев невдалеке от себя застывшую, точно статуя из гипса, фигуру одной из дочерей Валентина. Вот уж кого женщина была готова увидеть меньше всего! Патриция смотрела в ее сторону взглядом испуганного зверька. Впрочем, как и всегда. Новых эмоций на лице старшей внучки Циния не разглядела.

На девушке было надето платье в пол, сшитое из золотистой парчи, с широким подолом и длинными рукавами, доходившими до середины кистей, и когда она двигалась, складки платья приятно шуршали. Этот наряд подчеркивал ее стройный стан, демонстрировал в самом выгодном свете, и ее можно было, пожалуй, назвать даже красавицей, если бы не выражение откровенного скудоумия на раскрашенном лице. Тонкую шею подчеркивало украшение – воротник из нескольких рядов жемчуга. Завитые волосы были убраны под сетку из золотых нитей. Словом, она выглядела как настоящая принцесса. По какому же поводу она так принарядилась? В ближайшее время в родовом особняке не намечалось ни бала, ни празднования какой-либо памятной даты, ни важного торжества. Если только Циния не все знала…