Текст книги "Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только"

«Величавая жена»

Царская избранница

Императрица Екатерина II очень любила своего старшего внука Александра. Её тайной надеждой было передать российский престол именно ему, а не сыну Павлу, поэтому Александр воспитывался при дворе бабушки, а не отца.

Когда внуку исполнилось шесть лет, Екатерина подыскала ему невесту; когда её любимому минуло четырнадцать (1791), императрица начала действовать. В Баденское княжество, находившееся на западе Германии, был направлен граф Румянцев, чтобы оценить достоинство двенадцатилетней принцессы Элизы. Выполнив поручение императрицы, Румянцев докладывал ей:

«Я совершил поездку в Карлсруэ.

Элиза более развита, чем свойственно её возрасту. Она не абсолютно прекрасна, но очень красива. Производит впечатление мягкостью, кротостью и вежливостью. Особенно в ней чувствуется грация, когда она разговаривает, что очень её украшает, и сей природный дар приносит некий шарм её движениям. Вообще одобрение склоняется в её пользу, а не сестёр. Хвалят характер и говорят, что свежесть её лица служит гарантом хорошего здоровья».

В октябре следующего года Элиза и её сестра Фридерика прибыли в Петербург. 1 декабря Екатерина II сообщала графу Румянцеву: «Мы продолжаем быть весьма довольны нашими двумя принцессами Баденскими. Кажется, что старшая одержит верх, она пришлась весьма по вкусу господину Александру. Сначала он был так же неприступен, как принцесса была сдержанна; но теперь они начинают привыкать друг к другу и любят быть вместе».

Уже 12 ноября Элиза написала матери в Карлсруэ о женихе: «Он нежно любит меня, я его тоже, и в этом моё счастье». Ей ещё нет четырнадцати лет. На чём основано уверение в любви этого ребёнка? Конечно, на внушении взрослого окружения. «Свидетельство тому желание моих родителей, посылавших меня сюда, которому я послушна».

23 сентября 1793 года состоялось бракосочетание великого князя Александра Павловича и баденской принцессы Элизы. Императрица заявила во всеуслышание:

Александр I и Елизавета Алексеевна

– Два ангела!

Придворные дружно поддержали её:

– Самая красивая царственная пара в Европе!

Особенно восторгались Элизой. Графиня Головина так описывала её внешность: «Черты лица её тонки и правильны, греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и волосы прелестнейшего белокурого цвета, при этом стройный стан, врождённая грация и чисто воздушная походка делают её подобною нимфе».

Протасова, воспитателя Александра, привлекли в Элизе её подвижность и душевные качества: «Черты лица её очень хороши и соразмерны её летам. Физиономия пресчастливая. Она имеет величественную приятность; все её движения и привычки имеют нечто особо привлекательное.

В ней виден разум, скромность и пристойность во всём её поведении. Доброта души её написана в глазах, равно и честность. Все движения показывают великую осторожность и благонравие. Она настолько умна, что нашлась со всеми, ибо всех женщин, которые ей представлялись, умела обласкать или, лучше сказать, всех, обоего пола людей, её видевших, к себе привлекла».

– Девочка рождена стать императрицей! – с восторгом заявила Екатерина Нелюдова, фаворитка Павла.

Сначала Александр тоже упивался восторгом от своего брака, но через два года жена ему наскучила, и он переключился на «обслуживание» всех красавиц, блиставших при царском дворе. Непонятая супругом и практически покинутая им, Элиза, с душой романтической и гордой, ушла в себя. Она скрывала свои истинные чувства под непроницаемой бесстрастной оболочкой и как бы гордилась тем, что живёт как чужая при дворе супруга и остаётся в тени. Презирая интриги, Элиза избегала высказывать своё мнение по вопросам, волновавшим придворных, делая вид, что ничем не интересуется, и позволяла управлять собой.

А она была талантлива: хорошо пела, играла на арфе, рисовала, любила литературу, овладела секретами шестидесяти четырёх чёрно-белых клеток, тяжело пережила равнодушие мужа и смерть двух детей-малюток, отчуждение тёщи – императрицы Марии Фёдоровны, хотя сама с марта 1801 года была императрицей Елизаветой Алексеевной.

Глухие слухи о неладах в царской семье и о незавидном положении в ней молодой царицы доходили до простых смертных и вызывали в широкой русской душе сочувствие к самой красивой государыне Европы.

В лицее её все любили

19 октября 1811 года Елизавета Алексеевна присутствовала на открытии Царскосельского лицея. Учащихся представляли царю и царице. Лариса Васильева так изобразила это: «E.R.[77]77
  E.R. – Елизавета Regina (королева) – таким был бриллиантовый шифр, который носили фрейлины Елизаветы Алексеевны.


[Закрыть], услышав фамилию “Пушкин”, внимательно смотрит на мальчика. И всё возвращается взглядом. Никому не заметное особое внимание жены императора к светловолосому хрупкому кудрявцу не укрылось от него. Телепатический дар подсказывал: она не зря тебя заметила. Он услышал её, как поэт свою музу[78]78
  Муза – в древнегреческой мифологии – каждая из девяти богинь, покровительница наук и искусств.


[Закрыть], ещё не понимая, какая муза его посетила».

В этот торжественный день эмоциональный мир подростка был предельно напряжён и открыт для неожиданных впечатлений; а супруга царя как бы олицетворяла собой всё самое высокое, что происходило тогда. По свидетельству И. Пущина, Елизавета Алексеевна произвела сильное впечатление на всех лицеистов.

Через год в «Первой программе Записок» Александр отмечал: «Государыня в Царском Селе». Видеть Елизавету Алексеевну подросток мог только в её личном саду, который для лицеистов был чужим, и появление в нём посторонних не приветствовалось. То есть в четырнадцать лет юный поэт был уже увлечён прекрасной царицей, словесный портрет которой набросала французская художница Виже-Лебрен: «У неё были тонкие, правильные черты и прекрасный овал лица… бледность при этом отлично гармонировала с ангельски кротким выражением глаз. Одета она была в белую тунику. Прелестная девушка так восхитительно смотрелась в глубине комнаты, что я воскликнула: “Психея!”[79]79
  Психея – олицетворение человеческой души.


[Закрыть] Память об этом очаровательном видении я сохранила навсегда».

Последняя фраза воспоминаний художницы прямо соотносится с переживаниями Пушкина-лицеиста, изгнанника и зрелого мужа. Вспоминая о зарождении своего чувства к императрице, он писал в 1830 году:

 
В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья;
 
 
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
 
 
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
 
 
Её чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса,
Но я вникал в её беседы мало.
 
 
Меня смущала строгая краса
Её чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.
 
 
Дичась её советов и укоров,
Я про себя превратно толковал
Понятный смысл правдивых разговоров.
 
 
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
Под свод искусственный порфирных скал.
 
 
Там нежила меня теней прохлада;
Я предавал мечтам свой юный ум,
И праздномыслить было мне отрада… (3, 201)
 

Первым стихотворением, связанным с Елизаветой Алексеевной, были «Стансы», написанные Пушкиным на французском языке не позже 1814 года. Вот их перевод в прозе Леонида Аринштейна, автора книги «Пушкин. Непричёсанная биография»:

«Видали ль вы нежную розу, любезную дочь ясного дня, когда весной, едва расцветши, она являет образ любви? Такою глазам нашим, ещё прекраснее, ныне явилась Евдокия… Но увы! ветры и бури, лютые дети Зимы, скоро заревут над нашими головами… И нет более цветов, и нет более розы! Любезная дочь любви, завянув, падает, едва расцветшая…

Евдокия! любите! Время не терпит; пользуйтесь вашими счастливыми днями!..»

Но в «Стансах» говорится о Евдокии, а не о Елизавете Алексеевне! – воскликнут многие. Да, но, по признанию самого поэта, он втайне пел Елизавету, да и не мог он открыто назвать имя желанной, которую призывал «любить!». Кого? Да уж не царя-батюшку: соперников, как показала дальнейшая жизнь поэта, он на дух не переносил, не останавливаясь ни перед их положением, ни перед их возрастом.

К этому же году относится стихотворение «Пирующие студенты»:

 
Друзья, досужий час настал;
Всё тихо, всё в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда, вино златое! (1, 64)
 

В конце 1815 года в журнале «Российский музеум» № 12 было напечатано стихотворение Пушкина «Измены». Лирический герой стихотворения – юноша, который всеми силами борется в своей душе с безнадёжной любовью к некой Елене (читайте: к Елизавете):

 
«Всё миновалось!
Мимо промчалось
Время любви.
Страсти мученья!
В мраке забвенья
Скрылися вы.
Так я премены
Сладость вкусил;
Гордой Елены
Цепи забыл.
Сердце, ты в воле!
Всё позабудь;
В новой сей доле
Счастливо будь…» (1, 114)
 

Юноша пытается заглушить свою безнадёжную любовь лёгким флиртом, но это не помогает:

 
Бедный певец!
Нет! не встречает
Мукам конец…
Так! до могилы
Грустен, унылый,
Крова ищи!
Всеми забытый,
Терном увитый
Цепи влачи… (1, 116)
 

Конечно, как утверждает Л. Аринштейн, стихотворение «Измены» может быть отнесено к Елизавете Алексеевне, но при этом не надо забывать, что к лицейским годам жизни гениального поэта относится его любовь к Наталье Кочубей, Екатерине Бакуниной, к другой Наташе – горничной фрейлины императрицы княгини Волконской. О чувствах, которые юноша испытывал к Бакуниной, есть дневниковая запись (от 29 ноября 1815 года) самого поэта:

«Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – её не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, – сладкая минута!..»

Так любил всё-таки лицеист Пушкин супругу царя Александра I? Л. Аринштейн, изучивший эту страницу в биографии поэта, так отвечал на этот вопрос: «Его эмоциональный диапазон был чрезвычайно широк. Он мог волочиться за женщиной только потому, что ощущал её доступность. Он мог влюбиться нежно и сердечно, как, например, в лицейские годы в Наталью Кочубей и Екатерину Бакунину. Его обуревали желания и страсти (“бешенство желаний”, “любовный пыл” – выражения самого Пушкина), как, например, к Амалии Ризнич. Но он мог глубоко и беззаветно любить, отлично сознавая, что никогда не будет обладать той, кого он обожествлял в своём сердце. Одно не исключало другого».

Память сердца

С окончанием обучения Пушкин потерял возможность хоть издали полюбоваться императрицей во время прогулок её в своём садике близ Кагульского обелиска. Вспоминая эти счастливые минуты, он написал (30 марта 1819 года) «Элегию»:

 
Воспоминаньем упоенный,
С благоговеньем и тоской
Объемлю грозный мрамор твой,
Кагула памятник надменный.
Не смелый подвиг россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан
Меня воспламеняют ныне… (1, 380)
 

Далее Пушкин писал, что на создание элегии его подвигли вовсе не патриотические чувства, и оборвал стихотворение многоточием. Значит, воспоминания, «воспламенившие» сердце поэта, имели глубоко личный характер, и читатель догадывается, о ком напоминал автору элегии холодный мрамор памятника, который он был готов заключить в свои объятия[80]80
  В «Путеводителе по Пушкину» (СПб., 1997. С. 398), читаем: «С Кагульским памятником у Пушкина было связано какое-то интимное воспоминание, о чём он говорит в элегии “Воспоминаньем упоенный”».


[Закрыть].

Ещё в лицее Пушкин начал поэму «Руслан и Людмила» и работал над ней два последующих года, придав своей героине внешнее сходство с императрицей Елизаветой Алексеевной.

Первой обратила на это внимание Л. Кроваль[81]81
  Кроваль Л. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997. С. 130–138.


[Закрыть]. Она фиксировала своё внимание на явное сходство известного портрета ещё юной Елизаветы Алексеевны (гравюра Турнера с портрета Монье), где императрица изображена возле зеркала перед вазой с цветами, и описания пушкинской Людмилы:

 
Увы, ни камни ожерелья,
Ни сарафан, ни перлов ряд,
Ни песни лести и веселья
Её души не веселят;
Напрасно зеркало рисует
Её красы, её наряд;
Потупя неподвижный взгляд,
Она молчит, она тоскует (4, 37).
 

Кроваль писала: «Елизавета Алексеевна изображена со склонённой головой на гибкой шее в ожерелье. Этот женский портрет один из красивейших в пушкинской графике. Этот образ похож на Психею, на прообраз той виньетки, которую желал Пушкин к первому изданию своих стихов».

Почти одновременно с элегией Пушкин написал стихотворение «К К. Я. Плюсковой», впервые оно было напечатано в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» № 10 за 1819 под названием «Ответ на вызов написать стихи в честь её императорского величества государыни императрицы Елизаветы Алексеевны».

То есть молодой поэт был замечен «величавой женой» и через её фрейлину получил заказ. Александр Сергеевич исполнил высочайшее желание, но с присущим ему тогда неприятием деспотизма с первых же строк стихотворения заявил об этом:

 
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь умея славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рождён царей забавить
Стыдливой музою моей.
 

И только после этого предуведомления возможных читателей его творения Пушкин перешёл к возвеличиванию императрицы как женщины и доброго пастыря своего народа:

 
Но, признаюсь, под Геликоном[82]82
  Геликон – гора в Греции, где обитают музы, покровительницы искусства.


[Закрыть],
Где Кастилийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламенённою душой
Я пел на троне добродетель
С её приветною красой.
 
 
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа (1, 340).
 

Ну, что касается народа, от его имени молодому поэту говорить было ещё рановато. А вот его голос Елизавета Алексеевна услышала. Через Н. М. Карамзина императрица передала подарок (по-видимому, кольцо), а через полгода спасла его от ссылки в Сибирь за оду «Вольность». «Биографы туманно говорят о друзьях поэта, якобы ходатайствовавших перед царём о его участи, – полагал Л. Аринштейн. – В действительности, ходатайствовал один Карамзин, но и он обратился не к Царю, а к Царице. Судя по результату, заступничество Императрицы было очень энергичным. Заставить Императора укротить свой гнев настолько, чтобы вместо ссылки в Сибирь или на Соловки отправить Пушкина в порядке перевода по службе в цветущую Бессарабию могла только она. Ни один из тех, кого в связи с этим называют, – Гнедич, Чаадаев, Тургенев – просто не могли этого сделать: они не имели доступа к Царю, да никогда не решились бы завести разговор на столь щекотливую тему».

Заступничество императрицы вызвало в душе поэта высшую степень признательности к даме его сердца, кстати, несколько подзабытой за интимными «подвигами» первых послелицейских лет. В ночь с 18 на 19 августа 1820 года Пушкин создал один из шедевров любовной лирики, обращённый к Елизавете Алексеевне:

Елизавета Алексеевна. Художник Жан-Лоран Монье

 
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
(«Погасло дневное светило», 2, 7).
 

Стихотворение было написано в плавании Пушкина с семьёй Н. Н. Раевского из Феодосии в Гурзуф. Опубликовано в 46-м номере газеты «Сын отечества» без подписи с пометой «Чёрное море, 1820, сентябрь».

Богатый сексуальный опыт, приобретённый поэтом за первые семь лет самостоятельной жизни, подвиг его на перемещение мечты о близости с государыней в область плотских помыслов, ибо только так прочитывается его стихотворение «Прозерпина»[83]83
  Прозерпина – римская богиня растительности.


[Закрыть] (26.08.1824):

 
Пред богинею колена
Робко юноша склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил.
Ада гордая царица
Взором юношу зовёт,
Обняла – и колесница
Уж к аиду их несёт…
Там утехам нет конца.
Прозерпина в упоенье,
Без порфиры и венца,
Повинуется желаньям,
Предает его лобзаньям
Сокровенные красы,
В сладострастной неге тонет
И молчит, и томно стонет… (2, 179–180)
 

Стихотворение «Прозерпина» было напечатано в альманахе «Северные цветы» на 1825 год и подано читателям как вольный перевод 27-й картины из «Превращений Венеры» Парни. 28 декабря этого же года вышел первый сборник поэта «Стихотворения Александра Пушкина». Его титульный лист украшало изображение Психеи, склонившейся над цветком. Рисунок выбрал лично поэт, и в этом не было случайности: при подготовке сборника к печати он писал брату Льву и П. А. Плетнёву, взявшему на себя все хлопоты по изданию сборника: «Виньетку бы не худо; даже можно; даже нужно – даже ради Христа, сделайте именно Психею, которая задумалась над цветком». Выбором виньетки поэт давал понять узкому кругу лиц, называвших Елизавету Алексеевну Психеей, что именно ей посвящён сборник «Стихотворения Александра Пушкина».

Интерес императрицы к изгнаннику поддерживал покровитель поэта Н. М. Карамзин. 21 февраля 1825 года в продажу поступила первая глава поэмы «Евгений Онегин», выпущенная отдельным изданием. Через день Николай Михайлович отослал её высочайший особе. Елизавета Алексеевна поблагодарила историка за присылку «новой поэмы Пушкина», чтение которой доставило ей удовольствие.

В это время появились слухи, что императрица тяжело больна. Александр I повёз её на лечение в Таганрог, где внезапно скончался 19 ноября. Отправив труп супруга в Петербург, вдова последовала за ним, но до столицы не доехала – 4 мая 1826 года умерла в маленьком городке Белёве. Пушкин откликнулся на кончину императрицы стихотворением о её любимых цветах:

 
Лишь розы увядают,
Амврозией[84]84
  Амврозия (бессмертное) – пища олимпийских богов.


[Закрыть] дыша,
В Элизий[85]85
  Элизиум – поля блаженных в загробном мире.


[Закрыть] улетает
Их лёгкая душа.
 
 
И там, где волны сонны
Забвение несут,
Их тени благовонны
Над Летою[86]86
  Лето (Латона) – супруга Зевса.


[Закрыть] цветут (2, 304).
 

Стихотворение «Лишь розы увядают» не стало прощанием поэта с мечтой о недоступной женщине; ещё около пяти лет память о почившей императрице волновала Александра Сергеевича. В начале мая 1829 года по дороге на Кавказ он сделал крюк в двести вёрст и заехал в Орёл, где посетил опального героя Отечественной войны генерала А. П. Ермолова. Это общеизвестный факт, но мало кто знает, что после встречи с Алексеем Петровичем поэт устремился в Белёв и провёл там три дня!

15 мая в Георгиевске Пушкин начал дневник, в котором набросал черновик стихотворения «Всё тихо, на Кавказ идёт ночная мгла». В нём немало откровений, которые были изъяты из белового текста:

 
Как было некогда, я вновь тебя люблю…
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь.
И без надежд, и без желаний,
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь.
И нежность девственных мечтаний… (3, 462)
 

Эти строки навеяны впечатлениями от посещения места вечного успокоения «величавой жены».

Через год, 6 апреля 1830-го, Александр Сергеевич наконец-то получил согласие Н. Гончаровой на брак. Осень жених прекрасной Натали провёл в Болдине. Одиночество располагало к воспоминаниям. В стихотворении «Паж, или пятнадцатый год» поэт воссоздал свои юношеские грёзы победителя дамских сердец:

 
Она строга, властолюбива,
Я сам дивлюсь её уму —
И ужас как она ревнива;
Зато со всеми горделива
И мне доступна одному.
 
 
Вечор она мне величаво
Клялась, что если буду вновь
Глядеть налево и направо,
То даст она мне яду; – право —
Вот какова её любовь!
 
 
Она готова хоть в пустыню
Бежать со мной, презрев молву.
Хотите знать мою богиню,
Мою севильскую графиню?..
Нет! ни за что не назову! (3, 187–188)
 

Назвал, конечно. Но вовремя опомнился: как прореагирует на эти строки будущая супруга:

 
Давно я только сплю и вижу,
Чтоб за неё подраться мне,
Вели она – весь мир обижу,
Пройду от Стрельни до Парижу,
Рубясь пешком иль на коне.
 

То есть в первоначальном тексте были не Испания и не графиня, а предместье Петербурга (Стрельня) и владычица столицы – супруга царя, подтолкнувшая его в начале 1813 года к походу русской армии в Европу («до Парижу»). И в высших сферах это знали, так как многие генералы, начиная с М. И. Кутузова, полагали достаточным вытеснить остатки полчищ Наполеона за пределы России. Словом, из-за легко узнаваемой личности императрицы Елизаветы Алексеевны абзац пришлось убрать из текста стихотворения «Паж».

Для Пушкина смерть императрицы уравняла любовь земную и небесную. Вспоминая об одной из них, он мысленно обращался к другой. В этом смысле воспоминания о Елизавете Алексеевне присутствуют во всех его поэтических обращениях к «милой тени». Особенно это характерно для стихотворения «Прощание»:

 
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать (3, 186).
 

Этим стихотворением Александр Сергеевич прощался с молодостью и как бы давал обет не возвращаться больше в своём сердце к тем, кого он любил прежде. На пороге новой жизни поэта стояла Мадонна – «чистейшей прелести чистейшей образец».