Текст книги "Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только"

«Перо и крест»

26 мая 1828 года А. С. Пушкину пошёл тридцатый год. В XIX веке это было много; роковая цифра настораживала, вызывала сомнения в правильности пройденного пути и отнюдь не обнадёживала. И вылились в тот день на бумагу следующие строки великолепной лирики гениального поэта:

 
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
 
 
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
 
 
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум (3, 62).
 

Внешние факты биографии поэта вроде бы не дают особого повода для того пессимизма, которым пронизаны приведённые выше строфы: в это время Пушкин встречался с А. Мицкевичем и А. С. Грибоедовым, и встречи эти были для него событием; 5 апреля начал поэму «Полтава», и работа продвигалась весьма успешно. Да и выглядел Александр Сергеевич очень неплохо. Вот зарисовка, сделанная Е. Е. Смирновой: «Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее. Ходил он в чёрном сюртуке. На туалет обращал он большое внимание. Показался он мне иностранцем, танцует, ходит как-то по-особому, как-то особенно легко, как будто летает, весь какой-то воздушный, с большими ногтями на руках».

Словом, и внешне, и по итогам поэтического наследия этого времени мы видим человека успешного, полностью поглощённого своим делом. Но отчего же эта тоска? этот надрыв? эти святотатственные для верующего человека мысли?

Стихотворение «Дар напрасный, дар случайный» было опубликовано в альманахе «Северные цветы» на 1830 год. Конечно, оно не прошло незамеченным. И что особенно важно – привлекло внимание митрополита Московского Филарета. Это был весьма образованный человек, страстный по натуре, достаточно сказать, что своей яркой прочувствованной речью в Кремле во время коронации Николая I он сумел настроить москвичей в пользу нового монарха (позднее ему была поручена подготовка манифеста об отмене крепостного права). И эта неординарная личность так ответила на стенания поэта:

 
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
 
 
Сам я своенравной властью
Зло из тёмных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
 
 
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум, —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.
 

Недурно! Надо признать, что служитель Церкви дал поэту вполне достойный ответ. Более того: проявил себя в нем гораздо большим материалистом, чем Александр Сергеевич, похвалявшийся в одно время своим увлечением уроками «чистого афеизма» (безбожия).

О стихотворении святителя Пушкин узнал от Е. Хитрово, дочери М. И. Кутузова. В записке, посланной Елизавете Михайловне, Александр Сергеевич писал: «Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! – это, право, большая удача».

Через несколько дней после заочного общения с Хитрово у Пушкина был готов ответ Филарету (19 января 1830 года), опубликованный 25 февраля в «Литературной газете»:

Митрополит Московский Филарет

 
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
 
 
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
 
 
Я лил потоки слёз нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
 
 
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
 
 
Твоим огнём душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт (3, 165).
 

В этом стихотворении Пушкин выразил не только своё восприятие великого пастыря, но мысли и чувства многих почитателей Филарета. Поэт оставил потомкам вполне достоверный портрет митрополита Московского, личности неординарной как в духовном, так и в житейском плане.

Кстати, а встречался ли Александр Сергеевич с владыкой? Пушкинисты допускают такую возможность на вечерах, которые устраивал попечитель Московского учебного округа князь С. М. Голицын. Эти вечера посещали и святитель, и поэт, но совпадали ли их визиты к Сергею Михайловичу по времени – неизвестно.

Виделись Филарет и Пушкин всё же не один раз. Дважды юный поэт зрел будущего владыку в лицее на переводных экзаменах по Закону Божьему. Тогда Филарет был ещё ректором Петербургской духовной академии. В 1828–1830 годах было виртуальное общение в связи с обменом приводившимися выше стихотворениями. В письме от 20 марта 1830 года Е. М. Хитрово сообщала Александру Сергеевичу: «Я сейчас вернулась от Филарета. Он рассказал мне о происшествии, недавно случившемся в Москве, о котором ему только что доложили, он прибавил – расскажите Пушкину».

О том, что за происшествие имел в виду митрополит, неизвестно, но важно другое: между поэтом и святителем всё-таки была связь, пусть и через третье лицо. Филарет помнил о Пушкине и проинформировал о случае, который счёл для него интересным.

Будучи членом Академии наук, Пушкин дважды видел митрополита Филарета на её заседании. 18 января 1836 года владыка представил там отрывок из рукописи 1073 года, хранившейся в Московской синодальной библиотеке. Рукопись предназначалась для великого князя Святослава. Александр Сергеевич писал о ней: «Рукопись называется “Изборник”, т. е. извлечение избранных мест из разных писателей. Она содержит наиболее предметы, относящиеся до христианского учения, но частию и метафизические по разуму того века, например, о естестве, о собстве, о лици, о различии, о случании, о супротивных, о оглаголемыих…» (7, 369).

Словом, был интерес незаурядных людей друг к другу и только. Сенатор К. Н. Лебедев слышал, например, такое:

– Викарий Леонид сообщил о сношениях великого иерарха с великим поэтом Пушкиным.

На что категорически возражал:

– Это как-то не вяжется с сухою и величавою деятельностью государственного правителя Церкви.

Конечно, это были абсолютно разные люди – огонь и пламень, поэт и чиновник (пусть и незаурядный). О каком сближении автора «Гавриилиады» и главы Церкви можно говорить? Филарет был порядочным человеком, чтобы закрыть на это глаза, да и превращению вчерашнего атеиста в истового христианина он не верил. То есть у двух великих мужей не было точки соприкосновения в главном – в вере.

«Бывают странные сближенья»

Эта мысль родилась у Пушкина в связи с вынужденной необходимостью прибегнуть к услугам человека с весьма мрачной репутацией и далеко не отвечавшего его моральным принципам. Кликали эту одиозную личность Фёдором Толстым Американцем.

Фёдор Иванович был человеком незаурядным. Завзятый дуэлянт, он поучаствовал в войне со Швецией, вышел в отставку, но летом 1812 года возобновил службу, вступив добровольцем в Московское ополчение. В Бородинском сражении был ранен в ногу и не без задней мысли («голова, какой в России нету») демонстрировал свою рану высокому начальству. Д. В. Давыдов вспоминал:

– Ермолов, проезжая после сражения мимо раненых, коих везли в большом числе на подводах, услышал знакомый голос и своё имя. Обернувшись, он в груде раненых с трудом мог узнать графа Толстого, который, желая убедить его в полученной им ране, сорвал бинт с ноги, откуда струями потекла кровь. Ермолов[94]94
  С 30 июня 1812 года Ермолов был начальником Главного штаба 1-й Западной армии.


[Закрыть] исходатайствовал ему чин полковника.

Представление о повышении Фёдора Ивановича в чине подписал Н. Н. Раевский. В нём сказано о Толстом: «Командуя батальоном, отличился своею храбростью, поощрял своих подчинённых. Когда же при атаке неприятеля на наш редут ранен Ладожского полка шеф полковник Савоини, то, вступая в командование полка, бросался неоднократно с оным в штыки и тем содействовал в истреблении неприятельских колонн, причём ранен пулею в ногу».

Через месяц Толстой вернулся в строй и участвовал в сражениях при Тарутине, Малоярославце и Красном. В каждом из них Фёдор Иванович «отличил себя мужеством» и был представлен к ордену Святого Владимира IV степени с бантом.

О дальнейшем боевом пути Толстого сведений не сохранилось. Известен лишь финал его воинской службы. В «пашпорте» Фёдора Ивановича сообщается: «А сего 1816 года марта 16-го дня по Высочайшему Его Императорского Величества повелению за раною уволен от службы с мундиром, во свидетельство чего ему сей пашпорт дан из Инспекторского департамента Главного штаба в С.-Петербурге марта 27-го дня 1816 года. Подлинный подписали: дежурный генерал генерал-адъютант Закревский, начальник отделения военный советник Киселёв».

Что-то в этом хладнокровном убийце импонировало многим из его знаменитых современников. В. А. Жуковский говорил о Толстом:

– В нём было много хороших качеств. Мне лично были известны только хорошие. Всё остальное было ведомо только по преданию, и у меня к нему всегда лежало сердце.

Друзьями этого носителя «хороших» качеств были К. Н. Батюшков, Д. В. Давыдов и П. А. Вяземский. Последний писал о своём приятеле:

 
Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого, как лихорадка,
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай!
Которого душа есть пламень,
А ум – холодный эгоист;
Под бурей рока – твёрдый камень!
В волненьи страсти – лёгкий лист!
 

То есть, даже по мнению друга, Толстой был человеком неуравновешенным, крайне эгоистичным и абсолютно безнравственным – «на свете нравственном загадка» (какая уж тут загадка при убийстве одиннадцати (!) человек!).

В юности Александр дружил с ним. Толстой ради шутки пустил по Петербургу слух, что поэта за его вольнолюбивые стихи высекли. Пушкин узнал об этом, уже будучи в Бессарабии. Все годы ссылки он жил с мыслью отмщения обидчику. Случай рассчитаться с Толстым представился только в сентябре 1826 года. После возвращения в Москву из Михайловского Пушкин сразу поручил С. А. Соболевскому, у которого жил, передать вызов Толстому. В тот момент завзятого дуэлянта в городе не оказалось. Друзья поэта, понимая, что у Александра Сергеевича есть много шансов стать двенадцатым в «расстрельным» списке его противника, приложили максимум усилий, чтобы примирить недругов.

И вот пришёл день, когда Пушкину пришлось обращаться к Фёдору Ивановичу за помощью: он направил Американца сватом к матери Натальи Гончаровой. Та, зная кровавую репутацию Толстого и боясь за сыновей, не посмела отказать ему, но ответила неопределённо: Наташа слишком молода, надо подождать.

После женитьбы Александр Сергеевич виделся с кумом редко. Их кратковременная «дружба» была случайной, а со стороны Пушкина и вынужденной. В жизни они были антиподами (особенно в нравственном отношении). Толстой на девять лет пережил поэта; эпитафией ему может служить характеристика, данная Сергеем Львовичем, сыном великого однофамильца Фёдора Ивановича: «В Толстом-Американце были и хорошие качества. Он проявил независимость характера, преданность друзьям и семье, готовность рисковать жизнею на войне ради приятелей или хотя бы для восстановления своей чести, и в конце жизни он раскаялся в своих преступлениях. Тем не менее он был не только “в мире нравственном загадка”, но человеком безнравственным и преступным. Он жил лишь в своё удовольствие, пьянствовал, обжирался, развратничал, обыгрывал, убивал, мучил своих крепостных слуг. Всё, что он делал, делалось также и другими. Он только делал это откровеннее и с большей страстью, чем другие, и он был убеждён, что имеет на это полное право».

Словом, замечательный человек, но… палач, развратник и шулер.

Кстати. По наблюдению П. А. Вяземского, Пушкин не умел прощать, и он отомстил другу молодости, создав в шестой главе «Евгения Онегина» образ Зарецкого:

 
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живёт
И здравствует ещё доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картёжной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надёжный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
 

V

 
Бывало, льстивый голос света
В нём злую храбрость выхвалял:
Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал,
И то сказать, что и в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
 

VI

 
Бывало, он трунил забавно,
Умел морочить дурака
И умного дурачить славно,
Иль явно, иль исподтишка,
Хоть и ему иные штуки
Не проходили без науки,
Хоть иногда и сам впросак
Он попадался, как простак.
Умел он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать,
Порой расчётливо смолчать,
Порой расчётливо повздорить,
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их,
 

VII

 
Иль помириться их заставить,
Дабы позавтракать втроём,
И после тайно обесславить
Весёлой шуткою, враньём.
Sed alia tempora![95]95
  Но времена другие! (лат.)


[Закрыть] Удалость
(Как сон любви, другая шалость)
Проходит с юностью живой.
Как я сказал, Зарецкий мой,
Под сень черёмух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живёт, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.
 

VIII

 
Он был не глуп; и мой Евгений,
Не уважая сердца в нём,
Любил и дух его суждений,
И здравый толк о том, о сём.
Он с удовольствием, бывало,
Видался с ним… (5, 120–122)
 

«Некогда буян», атаман картёжников, глава повес, «старый дуэлист», но теперь отец семейства (правда, незаконного), надёжный друг, мирный помещик и «даже честный человек» – конечно, это списано с Толстого. И ещё: «Зарецкий губу закусил», когда Онегин представил ему своего секунданта М. Гильо: «Хоть человек он неизвестный, но уж конечно малый честный». Прочитав это, Фёдор Иванович, наверное, тоже закусил губу, но Пушкина на дуэль вызывать не стал – и время ушло, и сам он действительно изменился к лучшему.

«Путешествие в Арзрум»

Без уведомления и разрешения власти Пушкин 1 мая 1829 года выехал на Кавказ. Переживая неопределённость своего положения (сватовство), он писал с дороги Наталье Ивановне, матери Наташи: «Ответ ваш, при всей его неопределённости, на мгновение свёл меня с ума; в ту же ночь я уехал обратно. Спросите – зачем? Клянусь, сам не знаю; сам не умею сказать; но тоска непроизвольно гнала меня из Москвы» (10, 811).

27 мая Александр Сергеевич был в Тифлисе. «Ежедневно, – отмечал современник, – производил он странности и шалости, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Всего больше любил он армянский базар, – торговую улицу, узенькую, грязную и шумную… Отсюда шли о Пушкине самые поражающие вещи: там видели его, как он шёл обнявшись с татарином, в другом месте он переносил в открытую целую стопку чурехов.

На Эриванскую площадь выходил в шинели, накинутой прямо на ночное бельё, покупая груши, тут же, в открытую и не стесняясь никем, поедал их. Перебегает с места на место, минуты не посидит на одном месте, смешит и смеётся, якшается на базарах с грязными рабочими и только что не прыгает в чехарду с уличными мальчишками».

14 июня Александр Сергеевич участвовал в схватке с турками. Это позднее отметил Н. И. Ушаков в своём труде «История военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 годах»: «Когда войска наши отдыхали в долине Инджасу, неприятель внезапно атаковал передовую цепь нашу. Поэт, в первый раз услышав около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энтузиазма. В поэтическом порыве он тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков».

Возможно, этим эпизодом поэту было навеяно стихотворение «Делибаш»[96]96
  Делибаш по-турецки – отчаянная голова.


[Закрыть]:

 
Перестрелка за холмами;
Смотрит лагерь их и наш;
На холме пред казаками
Вьётся красный делибаш.
 
 
Делибаш! не суйся к лаве,
Пожалей своё житьё;
Вмиг аминь лихой забаве:
Попадёшься на копьё.
 
 
Эй, казак! не рвися к бою:
Делибаш на всём скаку
Срежет саблею кривою
С плеч удалую башку.
 
 
Мчатся, сшиблись в общем крике…
Посмотрите! каковы?..
Делибаш уже на пике,
А казак без головы (3, 140).
 

А вот свидетельство этих событий их непосредственного участника А. С. Гангеблова:

– С Раевским Пушкин занимал палатку в лагере его полка, от него не отставал и при битвах с неприятелем. Так было, между прочим, в большом Саганлугском деле. Мы, пионеры, оставались в прикрытии штаба и занимали высоту, с которой, не сходя с коня, Паскевич наблюдал за ходом сражения. Когда главная масса турок была опрокинута и Раевский с кавалерией стал их преследовать, мы заметили скачущего к нам во весь опор всадника: это был Пушкин в кургузом пиджаке и маленьком цилиндре на голове; осадив лошадь в двух-трёх шагах от Паскевича, он снял свою шляпу, передал ему несколько слов Раевского и, получив ответ, опять понёсся к нему же, Раевскому. Во время пребывания в отряде Пушкин держал себя серьёзно, избегал новых встреч и сходился только с прежними своими знакомыми, при посторонних же всегда был молчалив и казался задумчивым.

О резком изменении поведения поэта свидетельствует и адъютант Раевского М. В. Юзефович: «Во всех его речах и поступках не было уже и следа прежнего разнузданного повесы. Он даже оказывался, к нашему сожалению, слишком воздержанным застольным собутыльником. Он отстал уже окончательно от всех излишеств.

Я помню, как однажды один болтун, думая, конечно, ему угодить, напомнил ему об одной его библейской поэме и стал было читать из неё отрывок. Пушкин вспыхнул, на лице его выразилась такая боль, что тот понял и замолчал. После Пушкин, коснувшись этой глупой выходки, говорил, как он дорого бы дал, чтобы взять назад некоторые стихотворения, написанные им в первой легкомысленной молодости. И ежели в нём ещё иногда прорывались наружу неумеренные страсти, то мировоззрение его изменилось уже вполне и бесповоротно. Он был уже глубоко верующим человеком и одумавшимся гражданином, понявшим требования русской жизни и отрешившимся от утопических иллюзий».

Вокруг Н. Н. Раевского-сына группировались офицеры с повышенными интеллектуальными запросами: интересовались литературой, историей и политикой. В этом кругу Александр Сергеевич читал трагедию «Борис Годунов» и поэму «Полтава»: последняя вышла в конце марта и на Кавказе была ещё неизвестна. Для нас эта поэма интересна тем, что в ней дважды упоминается Наполеон, к событиям 1709 года отношения вроде бы и не имеющий. Отметив тот факт, что историки критикуют шведского короля Карла XII за избранный маршрут похода (через Украину), Пушкин писал в предисловии к поэме: «Карл, однако ж, сим походом избегнул главной ошибки Наполеона: он не пошёл на Москву (кстати, император Франции интересовался походом Карла XII и в Москве держал под рукой одно из исследований о нём)».

А вот цитата из самой поэмы:

 
Он шёл путём, где след оставил
В дни наши новый, сильный враг,
Когда падением ославил
Муж рока свой попятный шаг.
 

«Он» – это Карл XII, «новый сильный враг» и «муж рока» – Наполеон. Соединение в поэме путей двух завоевателей символично, ибо если дороги, выбранные ими для вторжения, были разными, то цель одна.

Фигура поверженного императора, скончавшегося в 1821 году, по-прежнему оставалось в поле зрения военных и творческих лиц. Так, в Тифлисе в редакции газеты один из её сотрудников заметил Пушкину, что в стихотворении «Наполеон» «он весьма слабо изобразил великого полководца, называвши его баловнем побед, тогда как Наполеон по своим гениальным воинским способностям побеждал не случайно, а по расчёту».

О дерзком и счастливом воителе Пушкину неожиданно напомнила чума, начавшаяся в армии. Памятуя о поведении Наполеона в Сирии (1799), Александр написал стихотворение «Герой».

В сентябре Александр Сергеевич был в Москве, а 21-го написал стихотворение «К бюсту завоевателя». В нём говорится о скульптурном портрете Александра I, изваянном в 1820 году Торвальдсеном:

 
Напрасно видишь тут ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку,
А гнев на хладный лоск чела.
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин,
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.
 

То есть в дороге поэта занимали мысли об антагонисте Наполеона – коварном и подлом русском царе, которого он уподобил паяцу-шуту на престоле. Это удивительно, но в год, когда решалась личная судьба поэта, две самые значимые личности эпохи, которую часто называют наполеоновской, продолжали волновать его. А это значит, что вопрос о их роли в истории Пушкин окончательно так и не решил.