Текст книги "Избранный светом. Песни хищных птиц"

– Зато я тебя нет. – Она придвинулась ко мне еще ближе, настолько, что я мог бы чувствовать дыхание, если бы оно было.

Заломленная рука не давала двинуться. Поэтому я попробовал нащупать нашу с Рейнеке связь. Может, из-за сократившегося расстояния я смогу как-то ему помочь.

– Я тебя уже не раз под разными именами и в разных одеждах знавала. И ты меня тоже, – говорила она, и я заметил, что мне стало чуть легче разбирать слова. – Люди пустыни меня Ан Треас зовут, и ты зови. Я пришла сюда говорить и сказать, что я ни этому миру, ни тебе не враг. Но могу стать врагом, все зависит от того, какой ты путь изберешь.

Ан Треас. Третья. Предводительница секты Повелителей теней почтила меня своим визитом. Еще и дружбу предлагает. Сегодня у меня день полезных знакомств. Все, как и должно быть на балу. Но я послушал достаточно подкастов про деструктивные культы, чтобы знать: к ее словам не стоит прислушиваться.

– Брать заложников – это очень по-дружески, – съязвил я.

– Считай это моим способом говорить.

Речь ее была странной, словно она перекладывала слова одного языка на модели предложений другого. И они с трудом уживались друг с другом. Я был этому несказанно рад, потому что говорила Ан Треас медленно, и это дало мне время сделать то, что я хотел сделать.

Рейнеке дернулся и, извернувшись, вцепился зубами в державшую его руку. Я передал ему такую ударную дозу своей энергии, что ему хватило сил вырвать кусок плоти. Освободившись, он оттолкнулся от ладони, увеличиваясь в размере прямо в прыжке.

Я видел другую форму Рейнеке всего один раз. В тот день, когда на нас напали на выезде из Рейнгарда. Так что уже успел забыть, насколько она впечатляющая. Его острые зубы без труда разорвали держащие меня руки. Я тут же оттолкнул от себя Ан Треас настолько сильной световой волной, на создание какой хватило сил.

Рейнеке приземлился рядом со мной. В этой форме он доставал мне почти до середины бедра и походил на огромную лису с острыми и крепкими опасно заточенными рогами. Рыже-бурый хвост метался туда-сюда, как пламя костра на ветру. Рейнеке глухо рычал и скалил зубы, готовый кинуться на врага в любую секунду. Его злость срасталась с моей, они умножались друг на друга и делали нас сильнее.

Тело Ан Треас растаяло туманной дымкой, но это было не все.

Я обернулся, пригибаясь. Еще одна рука с когтистыми узловатыми пальцами пролетела над головой. Я поймал ее, создав вокруг барьер. Бросил на него магическую метку. Уже на автомате выведенную звезду в круге. Рука дернулась, неестественно растягиваясь, но вырваться не смогла.

Сзади по плитам пола заскребли когти. Рейнеке бросился на моркетских тварей, вылезших из тумана, оставшегося после прошлой атаки.

– Уже лучше, мальчик. – На черных губах Ан Треас снова играла эта ее «человеческая» улыбка.

Мне не было дела до ее похвалы. Все еще просто хотелось размазать ее по стене.

От двух атакующих заклятий она отмахнулась. Одна из новых рук успела оставить на моей скуле длинную царапину раньше, чем я ее перерубил. Метила она явно в глаз.

– Передумала дружить? – почти оскалился я.

Было бы неплохо отвлечь ее, продолжая ставить магические метки.

– Проверяю, дружба с тобой имеет ли смысл, – проговорила она и ударила меня чистой тьмой.

– И как? Подхожу? – Одной рукой я отвел туманную мглу, другой незаметно поставил новую метку.

– Я пока довольна. Почти.

Я пропустил ощутимый удар в плечо. Она ускользнула от лезвия из светлой энергии. Зато атакующее заклинание, пущенное другой рукой, достигло цели. Ее голова резко мотнулась назад. Я рванулся вперед, пробивая ей грудь. Золотое лезвие пригвоздило ее к стене. Руку сильно жгло. Кажется, на ней остались длинные царапины от когтей. Но я почти не чувствовал боли.

Я был так невероятно, восхитительно зол, что едва не терял контроль над своей силой, которая рвалась, толкая меня вперед. Тело было легким и быстрым. Оно чувствовало сразу слишком много всего. Так что боль я мог загнать подальше, оставить фоном, напоминанием.

Лезвие повернулось в ране без малейшего сопротивления. Вышло из тела и вошло снова туда, где у человека должно было быть сердце. У Ан Треас там не было ничего. Я прочертил короткую сияющую полосу от одной раны до другой.

Она попробовала отпихнуть меня новыми руками, но я выжег их до основания.

Я понимал, какой сильной будет отдача от такой магии. Но это потом. Сейчас мне хотелось разорвать Ан Треас на куски. Я не знал, откуда взялась эта ненависть, но я ненавидел ее так сильно, как не думал, что могу ненавидеть.

Ан Треас затрясло. Я не сразу понял, что она смеялась.

– Хорошо. – Ее смех похож был на скрежет, на звон и на далекий вой одновременно. – Хороший союз у нас получиться может.

– Отказываюсь. – Я выжег еще три ее руки и повел лезвие вверх через солнечное сплетение к шее. Мне хотелось делать это медленно и надеяться, что она это чувствует.

– Только сейчас. – Ее улыбка стала шире, обнажая ряд острых сероватых зубов.

Меня прошило болью. Невидимые челюсти снова вцепились в бок и плечо, туда, где были сумрачные раны, выламывая, выворачивая кости. Лезвие растаяло золотистой дымкой. Я отшатнулся, пытаясь сделать вдох. Когтистые узловатые пальцы схватили меня за горло и ударили о стену. Мы с Ан Треас поменялись местами.

Краем глаза я заметил, как Рейнеке метнулся ко мне, но дорогу ему преградили сразу пять моркетских тварей с широкими клыкастыми мордами и тонкими, как плети, крысиными хвостами.

– Никто из тех, кого друзьями зовешь, не придут. Дела важнее есть, – говорила она, улыбаясь. – А часть моей тьмы теперь навсегда в тебе.

Одна из ее настоящих ладоней снова отросла, собралась из тумана. Ан Треас положила руку поверх шрама на плече. Мне показалось, что его окунули в жидкий азот. Я чувствовал, как кожа покрывается льдом, как этот холод пробирается внутрь и плоть промерзает насквозь, стекленея. Я бы закричал, но узловатые пальцы так сдавили горло, что я не мог даже вдохнуть.

– Герой всегда один. Остается. В конце, – продолжала говорить Ан Треас, и ее слова смешивались с серым туманом, заполнявшим голову. – Ты должен знать.

Она убрала руку, и боль начала утихать.

– Союзников у тебя нет. Все, кто вокруг, тебя предадут или уже предали, да того не поняли. Они чужой руке верны. Не твоей. Они сами не знают, за что на самом деле на смерть идут. И ты не знаешь, но поймешь. Ты не сможешь спасти мир так, как хочешь. Но сможешь так, как я хочу.

– В последнее время, – выдавил я через силу, когда хватка на горле слегка ослабла, – вокруг меня слишком много желающих спасти мир.

«Начинаю чувствовать себя лишним в их компании».

Пока она говорила, я думал, усиленно анализировал ощущения. Я мог ошибаться, но присутствие Ан Треас воспринималось так же, как и от марионеток Анса. Что, если она не была здесь по-настоящему? Послала что-то вроде своей проекции. Тогда нужно было лишь найти связь. И разорвать.

– Я с собой тебя заберу. Ты дверь, которая к Сердцу ведет, откроешь.

Одна из ее ненастоящих рук вытянулась и вонзилась ногтем в плиту. С явным трудом она начала выводить линию. Из прорези в камне засочился моркетский туман. Падение в разлом будет достойным завершением ночи, если подумать.

– Что, прямо сейчас? А как же дорога и испытания? Как без них понять, что я достоин? – Боль в старых ранах притупилась, а хватка на горле совсем ослабла, так что у меня появилась возможность язвить.

И думать, старательно изображая, что сил на сопротивление больше нет.

– У двери узнаем, достоин или нет, – бросила Ан Треас, и, хотя глядела она на меня, третий глаз вперился в стену, и от этого стало чуть легче.

Как будто кто-то контролировал это существо именно через него.

Я попробовал найти магическую связь даже не иным зрением, а осязанием. Почувствовать и понять, что вокруг третьего глаза что-то есть. Метка, которая позволяет управлять на расстоянии. Интересно, если изменить ее формулу, можно ли добраться до хозяина, как в случае с меткой Нарро?

Я с трудом поднял руку, попытавшись разжать когтистые пальцы, державшие меня за горло. Выглядеть слабым и избитым у меня выходило весьма убедительно.

Белые тонкие зрачки вновь посмотрели на меня более осознанно. Пальцы Ан Треас чертили линии все быстрее, но мне потребовалось не больше пары секунд. Я стремительным движением вогнал свою магическую метку прямо внутрь той, что уже была на ее лбу. Они обе вспыхнули золотом, но разобрать чужие символы я не смог.

Ан Треас дернулась в сторону, отпуская меня. Бросила быстрый взгляд на одну из своих рук, все еще скованную моим барьером, но не отсеченную от нее. Потом на разлом. У нее не хватало сил контролировать все сразу. А решить, какая задача первостепенна, не осталось времени.

Круг из моих меток замкнулся там, где я и хотел. Все же не зря я пригвоздил Ан Треас именно здесь. Если бы Фэй не гордился моим трюком, глядя на этот поединок, то хотя бы удовлетворенно кивнул.

«Надо было быть быстрее», – подумал я, выпуская всю оставшуюся силу разом.

Анфилада вспыхнула так ярко, словно прямо здесь восходило солнце. Я больше не мог дышать, мне было не нужно. На мгновение я ощутил все пространство вокруг как часть себя и Ан Треас как рану в собственном теле, которую стремительно заживлял. Моя магия накинулась на нее и смела, как огненный смерч. Он рвался из рук, хотел заполнить собой все от начала мира до самого его конца. Но я удерживал его. Знал, что смогу удержать.

Хотя бы сейчас.

Свет растекался по мокрому полу дальше и дальше, как расплавленное золото. Он стер остатки моркетских тварей, смахнул, как слой пыли, не задев при этом Рейнеке.

А потом я заставил поток силы возвратиться ко мне. Как бурную реку повернуть и вынудить течь снова к истоку. Это казалось невозможным, но я приказал себе верить в то, что справлюсь. Потому что эта магия все еще была моей магией. Частью меня.

Мир начал медленно угасать, темнеть. Я вжался в стену, стараясь не упасть и едва чувствуя ноги.

Тело марионетки Ан Треас догорало, как лист бумаги, оплавляясь по краям.

– Мы все равно встретимся. В самом конце, когда ты снова один останешься, – говорило ее распадающееся туманом лицо. – А пока попытайся быстрее до двери добраться. Ты же не хочешь, чтобы Страна Солнца или Белый Город стали Пустой землей, как было, когда Рейденс медлил.

Сказав это, она окончательно растаяла, оставив меня с новыми вопросами. Но задавать я их буду позже. Пока это было неважно.

Я встал посреди побелевшего от пепла сада. С неба капала тьма, с тихим шипением разбиваясь о волны магии, которые свивались вокруг меня, будто морские. Я прикрыл глаза и услышал крики и плач. В городе почувствовали наступающую тьму, которая настигала их с неба. Стонали и реки под замком, бесновались в каменных каналах, потому что никак не могли избавиться от дождя, жалящего, как рой ос. А где-то далеко, тихо, слишком тихо стонал кто-то знакомый мне. Кто именно – я не мог разобрать на фоне другого стона, который звучал будто похоронный колокол. Я чуть прислушался и понял, что это звон Сторградского барьера, готового вот-вот расколоться. А где-то за ним, на другом краю мира или уже за краем, зарождался вой, способный расколоть собой небо.

«Слышишь? – спросил меня кто-то, прижавшись спиной к моей спине. Голос был смутно знакомый. Будто я слышал его во сне тысячи тысяч раз и забывал, проснувшись. – Я слышу и чувствую это день ото дня. Слышу и чувствую, как мир гибнет. Я заперта в этом».

«И ничего нельзя сделать?» – спросил я, не чувствуя сил обернуться. Не чувствуя сил вообще ни на что больше. Но мне нужно было помочь хоть как-то, потому что те, кто мне дорог, страдали.

«Можно. Но тебе не понравится то, что я предложу, – она вздохнула. – Впрочем, я ненавижу Третью и дорожу тобой сильнее, чем желаю свободы. А ты вот-вот снова себя сожжешь».

Тонкие руки, состоящие из чистого света, потянулись и закрыли мне глаза. Я почувствовал обжигающее тепло, но не захотел отстраниться.

«Дам тебе немного сил мертвого мира и много его боли. Это самое дорогое, что у меня есть, после тебя. Истрать правильно».

Что-то взорвалось. Внутри или вокруг, я не смог понять. Оно выжгло меня до тени за одно бесконечно долгое и мучительное мгновение. Оно вернуло меня к жизни, и так снова и снова.

«Тише. – Меня нежно погладили по волосам. Наверно, я кричал, если звук успевал родиться в горле. – После сотни раз привыкаешь. Становится почти не больно».

Благодаря движению чужих рук я смог осознать, что у меня все еще есть тело, что оно не распадается пеплом, не замирает выжженной тенью на каменных плитах пола. Я смог удержать энергию в себе, но бесконечный, повторяющийся раз за разом взрыв рвал все внутри, зажатый в клетке ребер.

«Подумай о чем-нибудь успокаивающем, это иногда помогает».

Я подумал. Обо всех, кого хочу защитить. О себе, о каждом из тех моментов, когда мне было больно и страшно и хотелось, чтобы некая сила снесла все, что меня ужасало, единой волной. Мне захотелось дожить до рассвета и помочь с тем же самым другим.

И я знал, куда направить удар, чтобы спасти город, а не разрушить. Собрав всю волю, я задал энергии четкую цель и только потом отпустил. Она вырвалась с такой оглушающей болью, словно разворотила мне ребра. Врезавшись в тучу, пропитанную моркетской тьмой, она охватила огнем небо, на мгновение утопив все вокруг в ослепляюще-белом свете.

А после угаснув.

Я сполз по стене на высохший пол. Плиты были приятно горячими, словно их нагрело дневным солнцем. В голове ничего не осталось, но опустошение было приятным. Дождь перестал, и тучу быстро разгонял ветер. Сквозь прорехи в ней уже проглядывали звезды, они чуть смазывались в глазах яркими сияющими полосами.

Рейнеке подошел и ткнулся мокрым носом в щеку. Я погладил его между рогов, успокаивая. Та, чьего имени я не мог вспомнить, та, что состояла из чистого света, опустилась рядом с другой стороны, прижавшись к плечу.

«Я надеялась, что это дастся тебе легче».

«Мне несложно. Просто теперь вставать лень».

«Врешь».

«Разве что совсем немного».

И она со вздохом растаяла золотистой дымкой. А я… не знаю, что стало со мной.

* * *

Тень леса обрушилась на войско Лорда, как волна ледяной воды. Этому холоду были не страшны ни доспехи, ни магические щиты. Он проникал сквозь них под кожу, в самое сердце вместе со страхом, тоской и отчаянием.

Черные воды были глубоки, как бывает глубоко небо в самую длинную ночь, у которой нет ни конца, ни начала. Эта ночь длится тысячи лет, а потом еще тысячи тысяч. Проснувшись в нее, видишь то, что не следует, и не можешь ни вырваться в мир, ни заснуть обратно. Тьма этой ночи остается навеки и живет столько, сколько отведено тебе, а потом еще вечность.

Руэйдхри увидел в этой тьме многое и каждое пожелал бы забыть. Он видел тени двух женщин, к смертям которых был так или иначе причастен. Он видел тень своего отца, не верящего, что младший сын придворного когда-либо сможет добиться чего-то значимого. Он видел тень своей матери, которую никогда не знал, потому что она умерла, подарив ему жизнь. Он видел тени своих братьев, сгинувших в войне за Пустые земли. Он видел тени своих дочерей…

Все они окружали его так плотно, что между ними, Лордом и холодом не осталось ни единой искры света, ни единой возможности жизни. Только пустота, тьма и вечность. Он остался один. Так же, как остается каждый в самом конце пути.

Но вдруг где-то вдали вспыхнул отблеск. Будто звезда упала, раскроив своим светом ночь, отметив ее конец и начало. За ней последовали еще тысячи звезд, заливая мир заревом.

Сияющий и бушующий ветер оторвал от земли тень леса, и вокруг стало светло, как в ясный полдень. Ветер был свеж, но не холоден, пах талой водой и горной высотой, снегом и далеким северным солнцем. Он поднял тень в небо, заключая ее в кольцо урагана. Тень выла всеми своими голосами, рвала ветер всей своей злобой, но ураган был сильней.

Когда он унялся, от предвечной тьмы осталось лишь облако сероватого, похожего на пыль дыма. Из этого облака, прямо в сердечнике бывшего смерча, вновь появилась черная фигура существа, выдававшего себя за Хозяйку секты Повелителей теней.

Фэй легко шагнул к ней и схватил за капюшон, как хватают старую тряпку, которую собираются выбросить.

– Сколько раз тебя нужно убить, чтобы ты умерла окончательно? – холодно спросил он, и в голосе его было столько ненависти, сколько Руэйдхри никогда не слышал ранее.

Он не заметил, когда и как Фэй появился здесь, словно возник из пустоты или всегда был, как некая неизменная величина.

– Тебе ли не знать, тому ли, кто так близок к правде, не понимать, что меня убить нельзя. Не так, как любого другого под этим солнцем живущего, – говорило существо всеми своими голосами разом, на всех наречиях и всех языках, так что Руэйдхри не понимал и половины произнесенного. – Я смерть знаю и как ее укротить.

– Но воскрешения никому не даются просто так, даже тебе, Третья. – На губах Фэя появилась улыбка, незнакомая, совсем не человеческая. Мягкий свет пробежал по его руке до кончиков пальцев. Ярко сверкнув в камне на перстне, свет стек на серую ткань, медленно обволакивая всю фигуру.

– Я раньше должна была тебя убить. Недооценила, теперь каюсь. – Существо засмеялось, но за смехом слышался яростный вой и голодное рычание. – Но и ты смотри, как бы потом не каяться. История повторяется, Фэй. Избранный умрет. От моей руки или нет, но умрет. Ты снова в стороне будешь стоять. Смотреть. На то, как новые земли пустеют, на то, как избранный умирает. Или ты можешь мне дверь открыть.

Свет начал поглощать ее фигуру, выжигая, точно бумагу.

– Пустые угрозы, ты не так сильна, как хочешь казаться. А моя дверь откроется лишь изнутри и не ведет к той, которую ты на самом деле хочешь открыть. За дверью в этом замке ничего нет. Теперь ползи в тот разлом, из которого вылезла.

Существо снова засмеялось, но подавилось собственным смехом, завыв от боли и злости. Третий глаз раскололся и неожиданно лопнул. Изо рта и глаз вырвался свет. Яркая вспышка ослепила Лорда, и он перестал видеть что-либо, кроме чистой белизны. Но слова, произнесенные странным образом и странным голосом, все еще вились вокруг него.

– Я всегда здесь, – говорила Третья прямо ему в уши, – в каждой тени. Я всегда здесь. За твоей спиной. Я здесь буду, когда твой город моей землей станет. Я буду рядом, когда ты отвлечешься и подумаешь, что победил. Я. Буду. Вечно.

Но резкий порыв ветра заглушил эти слова, унося их. Когда же Руэйдхри снова смог открыть глаза, вокруг него была ночь, загорающаяся рассветом у самого своего края. Вокруг него были его люди, измученные, стоящие с трудом, опираясь на оружие. Выжженную землю покрывали трупы.

За его спиной медленно затягивалась глубокая рана на барьере.

Весь неестественно яркий свет угас, блеснув последним бликом в льдисто-прозрачном камне на перстне Фэя. Он сам, стоящий чуть в отдалении, обернулся и посмотрел не на Лорда, а на барьер, на город, на людей. А люди посмотрели на Фэя.

И Руэйдхри понял, что тот упадет, что сил удержаться на ногах у Фэя уже не хватит. Тогда он разом передал ему столько собственной энергии, сколько мог. Неважно, что сам чуть не рухнул наземь. Людям нужен был символ. Последний из великих героев прошлого должен был остаться сияющим и непогрешимым, даже если самому Лорду придется упасть ему под ноги.

Но Фэй подставил ему плечо, едва слышно выдохнув: «Благодарю вас». Хотя это Руэйдхри стоило благодарить его за спасение. Но с этим они разберутся позже. А сейчас Великий Лорд Сторградский, тяжело опираясь на меч, должен был выпрямиться во весь рост и провозгласить:

– Сегодня мы победили тьму!

Глава 10
Пережить боль

Первым, что я увидел после пробуждения, была мертвая птица.

Я поднялся с кровати и побрел к окну. Не знаю, что я ожидал за ним увидеть. Возможно, смотрящую в меня бездну разлома или туман, сожравший город целиком, но там было лишь серое небо, жухлая бесцветная трава где-то внизу и мертвая птица на внешнем подоконнике.

Среди серого рейнгардского то ли дня, то ли утра ее ярко-алое оперение выделялось, как зажженная свеча в темной комнате. Я видел такую птицу впервые, но, судя по цвету, она явно была дневной, может быть, даже певчей. Наверное, ночь и дождь из моркетской энергии застали ее врасплох.

Птица, очевидно, была мертва, но я все равно зачем-то открыл окно и провел кончиками пальцев по перьям. Кроме серых, будто обожженных пятен на алых крыльях, на птице не было никаких повреждений. Казалось, она вот-вот вздрогнет, резко дернет головой с острым клювом и улетит. Конечно же, она этого не сделала.

Рейнеке вскочил на подоконник буро-рыжей вспышкой. Он клацнул зубами около моей руки, заставив отдернуться. А потом решительно столкнул птицу вниз.

Очень трогательная забота о моем ментальном здоровье, но после вчерашней – или уже позавчерашней? – ночи вид мертвой птицы вряд ли меня травмирует. Хотя, если, только проснувшись, я мог ненадолго позволить себе поверить, что все произошедшее было дурным сном, то, увидев красно-серое мертвое тельце, я понял – все это чертова реальность.

Я медленно опустился на пол, съехав спиной по стене. Мне нужно было подумать. Осмыслить все произошедшее. Потому что прошлой – или все-таки позапрошлой? – ночью произошло так много всего, что в какой-то момент мой мозг потерял способность к рефлексии и стал просто фиксировать события. Как камера. Сейчас весь отснятый материал мне предстояло отсмотреть и смонтировать.

После боя с Третьей меня нашла Аин и даже каким-то образом привела в чувство. Такая испуганная и встревоженная, как в тот раз, когда Рейнгардский замок чуть не рухнул в Моркет. Впрочем, и в этот раз он, наверно, был близок к тому. Проблемное место.

Именно от Аин я узнал, что все закончилось. Что бы на самом деле ни происходило с Рейнгардом, со Сторградом, с Фриг, со мной – это закончилось. И мы все это пережили. В большей или меньшей степени.

По дороге Аин сказала мне лишь то, что Фриг «ранена», но насколько сильно, по ее словам сложно было судить.

Кабинет Уртики оказался просторной комнатой с высоким потолком, заставленной массивными шкафами с различными склянками. Фриг спала на белой кушетке и до боли напомнила мне изваяние на крышке саркофага: она застыла в такой же неестественно ровной позе и была бела, как мрамор. Анс сидел рядом с ней прямо на полу, и взгляд у него был настолько пустой, словно он сам стал одной из своих марионеток. Фрея примостилась на краю кушетки, около ног Фриг, и будто пыталась занимать как можно меньше места. Ее рука сжимала эфес меча так сильно, что пальцы побелели, а в глазах горела такая лютая, беспомощная злость, что казалось – Фрея разорвет любого, кто осмелится даже посмотреть в сторону Фриг как-то не так. В своем великолепном струящемся платье с открытыми плечами и оружием в руках она выглядела как статуя древней королевы, которая проиграла бой и все, что у нее было. Будь декорации более торжественными, я бы принял всю сцену за исторический гобелен, на котором мне явно не было места.

Только увидев их в подобном состоянии, я понял, как все на самом деле плохо.

– С тобой ведь тоже что-то случилось? – спросила Фрея, поднимая на меня взгляд. – Не могло не случиться.

Я удивился, что ее сейчас вообще волнует хоть что-то, кроме Фриг. Но вспомнил, что обеспечение моей безопасности – буквально основная обязанность Фреи. Чуть позже до моего не до конца пришедшего в норму сознания дошло, что вряд ли Фрея волнуется за меня только из-за работы. И ей, и Уртике я сказал, что со мной все в порядке. Даже почти не соврал: обычно после выплесков энергии я чувствовал себя куда хуже. Попросил ее осмотреть раны Рейнеке, который снова принял свою малую форму. А потом, поскольку сесть было больше негде, опустился на пол, прислонив голову к коленям Фреи и начал рассказ. Про то, как я заволновался и бросился искать ее, а нашел Третью. Про наш недолгий разговор и еще более короткую битву, про дождь и то, как вроде бы сумел рассеять моркетский мрак. Добавлять остальные детали я не стал: они были слишком неопределенными, балансирующими на грани между сном и миражами.

Но стоило мне только назвать имя Ан Треас, как Анс вздрогнул всем телом, будто от удара плетью. На мгновение в его глазах отразился такой безотчетный страх, словно я только что произнес некое запретное слово, способное одним своим звучанием уничтожить мир. Длилось это всего миг, потом он снова отвернулся, уронив голову на сложенные на коленях руки. Я машинально посмотрел на Аин, но она забилась в кресло, словно загнанный в клетку зверек, и лицо ее застыло, стало непроницаемым, и это выражение, столь свойственное брату, но не ей, встревожило меня еще больше. Пальцы Фреи сжались на эфесе сильней, отчего камень в навершии вспыхнул. Спрашивать явно не стоило. По крайней мере сейчас.

Я осторожно разжал руку Фреи и положил меч подле ее ног. Ее ладонь оказалась ледяной, и я зажал ее между своими, пытаясь согреть. Было больно видеть Фрею настолько разбитой. Я слишком привык к тому, что у нее есть план действий или ободряющие слова. Теперь же мне хотелось поддержать ее, но я никогда не был хорош в этом. Никогда не был тем, на кого можно положиться.

Фрея рассказала мне, что случилось с Фриг. Так, будто эта история была не с нами и не про нас, какая-то сухая сводка событий из далекого региона. В конце Уртика прибавила, что весь масштаб повреждений мы сможем оценить, только когда Фриг проснется.

– А сейчас ей нужен сон и полный покой. И вам всем тоже, – сказала Уртика очень строгим тоном. Тем самым, после которого чувствуешь себя ребенком, нагло нарушающим постельный режим. – Да, к тебе, Ансельм, это тоже относится, не делай вид, что не слышишь меня.

Анс посмотрел на нее таким взглядом, что у меня холодок пробежал по спине. Судя по всему, уходить он не собирался.

– Пугай этим кого-то другого, – ответила Уртика, и я понял, что грозные взгляды у нее тоже выходят весьма неплохо. – Ты прекрасно знаешь, что сейчас у меня хватит сил выставить тебя отсюда. И еще – чем меньше в комнате чужой энергии, тем легче Фриг восстановится.

Анс ничего не ответил. Просто молча кивнул. Аин синхронно кивнула вместе с ним.

– Фрея, пожалуйста, иди к себе в комнату.

Упрямое выражение на лице Фреи сменилось бессильным смирением.

Тут я понял, что Уртика была тетей не только для Фреи, каким-то образом она стала заботливой и в меру строгой тетушкой для них всех.

– Дей.

Я открыл рот.

– Нет, не думаю, что ты в порядке, но даже если ты так считаешь, тебе тоже необходимо пойти и поспать.

Я закрыл рот.

– У вас была ужасная ночь, – сказала Уртика, обводя нас усталым взглядом, – и будет ужасный день, у нас всех будет много ужасных дней. И вы должны быть к этому готовы. Поэтому идите спать, пока я не применила к вам чары.

Судя по виду, Уртика тоже валилась с ног, но в ее глазах мы были детьми, упрямыми, злыми, усталыми детьми, на которых свалилось слишком много ответственности.

И я вдруг особенно остро осознал, что нам все же было еще слишком мало лет, чтобы нести ответственность за судьбу мира. Потому что, будь мне лет двести, я бы знал, как не паниковать, как поступать разумно в любой ситуации, что сказать или сделать прямо сейчас. Но мне было двадцать, и на фоне столетий, которые, наверно, прожила Третья, на фоне тысячелетий существования Моркета я был воробьем, который пытался казаться большой хищной птицей. Тошнотворная наивность.

Мне все еще хотелось, чтобы пришел какой-то взрослый, правильный избранный. Кто-то даже правильнее Рейденса, потому что после истории о Пустых землях его идеальность в моих глазах немного пошатнулась. Но никто не придет. В те моменты, когда тебе нужна помощь взрослых, никогда никто не приходит.

С этим чувством абсолютной покинутости и неспособности противопоставить себя многовековой тьме я и проснулся сегодня утром.

Когда Аин без стука проскользнула в комнату, я даже не подумал подняться с пола. Она опустилась рядом со мной, окинула критическим взглядом, не пытаясь заглянуть в глаза.

– Как ты? – задала она этот ужасный вопрос, который всегда ставил меня в тупик.

– Тебе честный ответ или успокаивающий?

– Ясно. Можешь не отвечать. – Она едва слышно усмехнулась.

– На самом деле не так плохо, как кажется, – я даже не врал. – Что с Фриг?

– Она проснулась, но пока не хочет никого видеть. Уртика тоже ничего не говорит.

– Случилось что-то плохое?

Я перевел взгляд на Аин, она уже смотрела не на меня, а куда-то вверх, в угол комнаты. Она несколько раз быстро моргнула, будто пытаясь сдержать слезы.

– Да, – выдохнула Аин, – да, наверно, случилось.

* * *

Темные туннели тянутся под пустыней, пронизывая ее насквозь, свиваются как шипящий клубок ядовитых кобр. Он знает эти туннели. Каждый поворот, каждый изгиб. Он сам часть этого подземелья.

Он ходит здесь легко и беззвучно, почти так же, как скользит вслед за ним тень. Не его, но приставленная к нему. Вокруг почти нет света, но он все равно видит ее, чувствует, потому что она чернее тьмы, плотнее мрака. У нее нет ног, но она идет за ним. У нее нет глаз, но она тоже видит его.

Они вместе минуют поворот за поворотом. Там, где совсем нет света, он дотрагивается руками до стен, чтобы не сбиться. Тогда кажется, что сам лабиринт ведет его сквозь себя, что он и тень – тоже часть лабиринта.

Лабиринт всегда приводит его туда, куда он хочет. У них всегда одно желание на двоих. Сейчас они хотят видеть ее.

Широкий подземный зал с высоким сводчатым потолком. Он прислоняется к одной из серых колонн, почти под самым висящим на ней светильником. Белое пламя в черной парящей на цепях чаше. Но его тень становится еще четче.

Она стоит спиной. Темно-серые одежды струятся по полу, сливаясь со стелющимся туманом. Перед ней стоят ее слуги, ее почитатели, ее обожатели. Лица их скрыты тьмой, но он знает – они ловят каждое ее слово, смотрят на нее так, как пристало смотреть на божество. Каждый из них ждет, что она наградит его своим взглядом. Но он знает – глаза ее закрыты.

И будут закрыты до того, как слуги ее не уйдут. Тогда она обернется, обернется и посмотрит только на него, потому что она знает, она чувствует его. Он смотрит на нее с жадностью, с кипучей ревностью, он ненавидит ее слуг, всех и каждого.

Потому что она – только его божество.

Но вдруг она становится ближе. Руки ее тени ложатся ему на плечи. Ее собственные руки накрывают ему лицо, закрывают веки. Боль нарастает под ними, словно пустынное солнце раскрылось бутоном цветка между ее ладоней. Он что-то кричит бессвязно, путано, так что не может разобрать собственных слов. Он не понимает, за что заслужил это. В чем виноват перед ней.