Текст книги "Избранный светом. Песни хищных птиц"

– Но ты на вид здоров.

Фрея, как обычно, била наповал.

– У меня в комнате очень простуженный и очень упрямый эльф. – Сивиз трагично вздохнул. – И раз с упрямством я ничего сделать не могу, хочу избавиться хотя бы от простуды.

– Нарро, видимо, действительно плохо, раз он решил остаться в твоей комнате, – сказала Фрея со знанием вопроса.

– Мы помирились. Но ты права, вчерашняя ночь была… насыщенной. И потому я волнуюсь.

– Так бурно мирились?

Я едва не поперхнулся. Сивиз же рассмеялся.

– Твои фантазии интереснее реальности.

Да, вероятно, во Фрее умирала неплохая фанфикщица. Возможно, нам нужно срочно изобрести здесь этот жанр.

– В любом случае, думаю, что все аптекари сейчас на централизованных пунктах и занимаются в основном пострадавшими от моркетской энергии, – сказала Фрея. – Но с обычным лекарством от простуды справлюсь и я. Идем.

Развернувшись, она уверенно пошла обратно к замку.

– И у тебя совершенно случайно есть ключ от кабинета главного лекаря?

– Или ты совершенно случайно сможешь его взломать, – Фрея пожала плечами. – А Дей отвлечет на себя внимание, если что.

– Почему я?

– Потому что у тебя это прекрасно получается.

По ее тону было неясно, похвала это или подколка, зато было ясно другое: обретя возможность заняться конкретным делом, Фрея приободрилась.

* * *

– Который час?

– О милость Всесветлой богини, Райн! Это действительно то, что ты хочешь сейчас спросить?!

– Иначе бы я не спрашивал.

Аин глубоко вздохнула, прикрыла рукой глаза и рухнула в глубь огромного кресла. Это было выше ее сил.

Райн просто-напросто упал от переутомления в собственном кабинете, до смерти ее напугав. Поскольку Райн проворачивал этот трюк не раз, у Айрен и Уртики уже были наготове носилки, больше похожие на целый паланкин, чтобы отнести слишком трудолюбивого Лорда в спальню. Но Аин все равно перенервничала. Уртике же пришлось метаться между Райном и Фриг через весь замок, отчего Аин всерьез волновалась, как бы не стало одним обморочным больше.

Она провела в спальне Райна несколько часов, то сидя в кресле, то расхаживая туда-сюда, то глядя в окно на притихший город. Комнаты Райна были на самом верху, так что отсюда открывался отличный вид. Но сейчас он скорее угнетал. Ее все угнетало. Потому что, вдруг лишившись необходимости бегать по всему замку, проверяя состояние каждого из друзей, остановившись, Аин поняла, как все плохо.

Все просто ужасно.

Рана Фриг повредила ее нервную систему и ноги. Райн без сознания. Анс закрылся от нее, почти полностью оборвав их ментальную связь. Фрея прогнала ее. А Дей… сначала Аин волновалась из-за того, как на него повлияла встреча с… Третьей? Неужели это правда была она? Но этого не могло быть.

Она попыталась прогнать эти мысли. И вот до самого пробуждения Райна Аин только и делала, что сражалась с ними. Проигрывала.

А сейчас Райн рывком садится на кровати, снова ее перепугав, и спрашивает, который час. О богиня, помилуй, Аин правда его никогда не поймет.

– Сейчас три после полудня, если тебе это так важно. – Руки от лица Аин так и не отняла.

– Хорошо, – задумчиво протянул Райн, оглядывая комнату, будто удивляясь, как это она появилась вокруг него. – Я не успел проспать ничего важного?

– Это называется обморок, а не сон, Райн, – едким тоном поправила Аин.

– Процесс один и тот же, различаются лишь способы вхождения в него, – спокойно возразил он.

Аин убрала руки от лица. Только для того, чтобы показать, как она закатывает глаза.

– И нет, пока ты был в обмороке, ничего не изменилось. Даже погода.

За окном была все та же промозглая хмарь осеннего безвременья. Дождь все никак не начинался, тучи висели над городом неподвижно. Если бы не часы, Аин решила бы, что этот день не закончится никогда.

Впрочем, несмотря на полумрак за окнами, в комнате Райна было светло. Мебель, стены, даже пол – все было светло-серым или бледно-голубым. Скругленные углы шкафов и книжных полок, мягкий ковер на светлом паркете, пухлые кресла, в одном из которых Аин тонула. В этой комнате было спокойно, но ее тревога ухитрялась пробраться и сюда.

– Еще я хотел спросить, почему тебе так больно?

Аин вздрогнула, будто рядом с ней что-то разбилось.

– Нет, подожди, мне нужно сформулировать, – Райн нахмурился. Он все еще выглядел довольно болезненно, потому его раздумья напоминали приступ жуткой мигрени. – Почему твоя боль такая? Почему ты будто бы ее душишь?

Аин поняла, что неосознанно сжалась, закрылась, словно это могло помешать Райну видеть ее. Читать ее. Понимать. Но как бы она ни закрывалась, Райн все равно видел эту ее уязвимую, фальшивую сторону.

– Ну, знаешь же, как говорят: от грусти и цветы вянут, – улыбнулась Аин.

– Притворная беспечность не поможет тоже.

Райн смотрел на нее слишком пристально, его ледяной и острый взгляд вскрывал ее защиту, слой за слоем, пока не осталось ничего. Аин хотелось сбежать от этого, но чужой взгляд будто пригвоздил ее к месту. Так некстати вспомнились слова Дея о том, что в их печали для нее тоже хватит места.

– Просто всем сейчас тяжелее, чем мне, – улыбка стала неловкой, будто извиняющейся, – я должна всех поддержать. Наверно.

Райн прикрыл глаза и опустился на гору подушек. Сеанс эмпатии выжал из него все оставшиеся силы. Аин даже начала опасаться, как бы он снова не упал в обморок.

– Я не знаю, в чем ты измеряешь боль, – сказал Райн, полулежа на кровати, – но иногда легче становится только оттого, что ты… как бы сказать… разделяешь это чувство, а не прячешь его под стекло, чтобы рассматривать издали.

Могло ли быть, что ее друзья тоже чувствовали это? Что им тоже казалось, будто Аин отгораживается от их боли? Поэтому Анс разорвал ментальную связь. Поэтому Фриг попросила оставить ее одну. Чтобы не заражать Аин своей болью.

– Мне не стоило этого говорить, да? – На лице Райна отразились недоумение, сожаление и почти испуг. Он подался в сторону Аин, протянул руку, но она так и замерла в воздухе, не достигнув плеча девушки. – Я не хотел тебя обидеть! О богиня… я довел тебя до слез.

– Ты что?.. – непонимающе спросила Аин и несколько раз быстро моргнула.

По щекам холодом прокатились две влажные дорожки. Она судорожно всхлипнула. Она даже не понимала, из-за чего плачет. Это было так глупо. Аин не помнила, когда плакала в последний раз. Ей казалось, что она разучилась.

Аин пересела на край кровати, поближе к Райну. Он все еще смотрел на нее со смесью отчаянного сожаления и ужаса, будто Аин могла вот-вот умереть. Его эмпатия хороша, когда нужно довести кого-то до слез, успокаивать с ее помощью Райн еще не научился. Но когда-нибудь у него точно получится. А пока придется справляться самой.

Аин просто упала на него, обхватывая его шею руками, и повалила их обоих на подушки. Лежать на Райне было крайне удобно, так что вставать в ближайшее время Аин не собиралась. Наверно, ей действительно стоило поплакать в подушку, правда, вряд ли кто-то использовал в такой роли Лорда Рейнгарда.

Ну что ж, если плакать первый раз за столько лет, то плакать с шиком!

Ей хотелось смеяться от своих глупых мыслей, но слезы гасили этот смех, как проливной дождь гасит зажженный костер.

– И что это значит? – Райн не пытался высвободиться из ее объятий, наоборот, прижал ее к себе крепче.

– Довел девушку до слез, значит – неси ответственность! – Аин почти рассмеялась сквозь всхлипы.

Ей было так невероятно плохо и так головокружительно хорошо.

* * *

Стоило только Сивизу почти беззвучно открыть дверь и войти в комнату, как Нарро тут же проснулся. Но на этот раз не стал судорожно хвататься за нож, хотя Сивиз знал, что тот где-то под рукой. Посмотрев немного расфокусированным взглядом, Нарро сел, рассеянно поправляя растрепавшиеся пепельно-серые пряди. Сивизу удалось уговорить его не спать на диване и дальше, а перебраться в кровать. Чужие и собственные чары так истощили его, что даже простуда полностью лишила сил. Если бы Нарро задался целью, он бы смог добраться до своей комнаты (вероятно, даже со сломанными ногами), но решил уступить и остаться здесь. После сна он выглядел чуть менее изможденным, чем утром, когда Сивиз только-только вытащил из его ауры чужие чары, но Сивиз бы все равно не выпускал его из кровати еще пару дней.

– Надеюсь, Рейнгард не успел рухнуть по твоей вине, пока я спал? – Голос Нарро был сонным и немного хриплым.

– Неужели тебе не все равно на этот город?

– Успел к нему привязаться, хоть он меня и убивает.

– Признаешь, что ты склонен к подобным привязанностям?

Нарро лишь вздохнул, Сивиз усмехнулся.

– Город оправляется от удара, а я искал лекарство. Но нашел Фрею и избранного.

– Насчет него. Ты знал, что он из другого мира? – Нарро снова откинул с лица мешающие пряди и посмотрел на Сивиза внимательным взглядом. – Конечно, ты знал, но мне ничего не сказал.

– Ты любишь все узнавать сам.

– Он интересный, – задумчиво продолжил Нарро, рассеянным жестом проводя по одеялу. – Врет почти так же, как ты.

– Я никогда не вру, – оскорбленным тоном ответил Сивиз.

– И все же у других в лжи больше истины.

– Ты ранишь меня в самое сердце, – Сивиз картинно приложил руку к груди, – говоря о другом мужчине, пока лежишь в моей кровати.

Нарро не менее картинно закатил глаза.

– Между прочим, я достал лекарство. – Сивиз вытащил из кармана пузырек с зельем, приготовленным Фреей. Все же из нее мог выйти весьма неплохой лекарь. – Сразу все не пройдет, но хотя бы жар снимет.

Нарро взял зелье, едва задев пальцами руку Сивиза, его кожа все еще была слишком горячей. Бутылочку Нарро рассмотрел с критичным вниманием, а после спросил:

– Без магии?

Сивиз прекрасно знал, что магическое истощение – а у Нарро было в том числе оно – не лечат немагическими способами. Но здесь особый случай.

– Хочешь еще ухудшить собственное состояние? Не замечал за тобой склонности к мазохизму.

– Да? А почему еще я рядом с тобой уже семь лет? Думал, ты внимательнее. – Нарро улыбнулся самыми уголками губ, и Сивиз понял, что его окончательно простили. Будто камень рухнул с плеч. Сивиз ненавидел, когда Нарро на него злился. И дело было даже не в том, что злость Нарро сопрягалась с определенным риском для жизни, а в том, что… Сивизу тоже не так легко далась эта разлука. За шесть с половиной лет рядом он стал воспринимать компанию Нарро как часть обыденности и даже не представлял, насколько его отсутствие окажется мучительным.

– Просто влей сюда своей энергии, – продолжил Нарро. – Будет немного больно, но зато я приду в норму быстрее. Надоело лежать.

Сивиз прекрасно знал, что причина не в скуке, а в слабости. Слабость Нарро мог позволить всем, кроме себя.

– Наслаждайся заслуженным отдыхом. Знаешь, другие так и делают. Выходные называется.

– Если ты не зальешь в зелье энергию, попрошу кого-нибудь другого. Вряд ли мне откажут. Но с твоей будет не так больно. – Нарро ему улыбнулся, совершенно обезоруживающе. Наверно, с такой же улыбкой мог бы и нож в сердце вогнать. Лучше бы вогнал.

– Ты манипулятор, знаешь об этом?

– Стараюсь не отставать от тебя.

Сивиз накрыл ладонями руку Нарро, сжимающую склянку с лекарством, но энергия перетекла в зелье, не задев чужой кожи, усиливая целительный эффект. Нарро удовлетворенно кивнул, а потом выпил все одним глотком, запрокинув голову. После же завалился обратно на подушки, ожидая, когда зелье подействует. Сивиз же наблюдал за его аурой.

Его иное зрение было намного сильнее, чем у других, а магический талант позволял видеть уязвимости: любые бреши, слабые места, отклонения, аномалии. На самом деле Нарро целиком и был такой аномалией. Возможно, из-за этого Сивиза к нему и тянуло. Еще и из-за этого.

Для всех остальных аура Нарро имела неясный сероватый цвет, но Сивиз видел ее иначе. Нормальная аура напоминала пламя свечи своей формой и постоянным живым трепетанием. Но аура Нарро была исключительной. Она словно состояла из трех отдельных тонких языков яркого желто-зеленого пламени, сходящихся наверху. Между этими огненными столбами застыл сероватый туман. Словно кто-то поставил в ткань неподходящие заплатки. Неестественный свет и неестественная форма. Такая аура просто не могла принадлежать живому и здравомыслящему, еще и использующему магию существу, но тем не менее принадлежала.

Процесс передачи энергии начался. Серые туманные бреши в ауре Нарро стали медленно заполняться слабым сине-зеленым свечением. Будто чужая энергия впитывалась в туман, окрашивая его. «Живая», желто-зеленая часть ауры Нарро тоже стала чуть ярче, но недостаточно. Энергия, как и всегда в случае Нарро, растекалась по телу плохо.

Сивиз склонился к нему, отогнув ворот рубашки, коснулся пальцами шеи, того места, где под горячей кожей бился пульс. Медленно повел руку вниз к ключицам, заставляя собственную энергию течь по чужому телу правильно. Хотелось бы сказать «безболезненно», но ладонь словно окунули в ледяную воду, исцарапали осколками стекла, и это было лишь слабым отголоском чужих ощущений.

Но Нарро никак не изменился в лице. Лежал расслабленно и спокойно, словно вообще ничего не чувствовал, только дыхание слегка участилось и радужка одного глаза окрасилась желто-зеленым, хотя другая так и осталась серой. Взгляд его не выпускал взгляда Сивиза, когда его рука замерла на груди над сердцем, заставляя энергию растечься по всему телу, затопив его холодом и болью.

– До сих пор не понимаю, как ты это выдерживаешь.

– За семь лет привык, – хмыкнул Нарро.

– Я думал, что чувствовать боль из-за магии ты начал раньше.

– Так ты об этом… – Он снова улыбнулся. – Я и не заметил.

* * *

Я собирался проводить Фрею до ее комнат, потом, может быть, еще немного посидеть у нее, но моим планам не суждено было сбыться.

Почти у самой двери нас перехватила Аин, сказав, что Фриг хочет нас видеть. Кажется, мы с Фреей синхронно подумали о том, что ей, возможно, стало лучше. И так же синхронно запретили себе пустые надежды. Потому что, если бы Фриг стало лучше, Аин бы лучилась счастьем. Но лицо Аин было заплаканным, а взгляд потухшим. Фрея понимающе улыбнулась ей, и Аин ответила такой же грустной улыбкой.

Ну вот, теперь вся наша команда полным составом нырнула в пучины депрессии. Мы вошли в нее, как рейдовый отряд в высокоуровневое подземелье. Что нас ждет в конце – богатый лут[10]10
  Лут – игровой термин, обозначающий трофеи, получаемые игроками после победы над противником в игре.


[Закрыть] или смерть, – теперь зависит только от нас.

В комнате Фриг нас уже ждал Анс. Впрочем, он сидел настолько неподвижно, что я сначала его даже не заметил. Анс был похож на тень себя прежнего, и, честно говоря, Фриг выглядела здоровее него.

Она улыбнулась нам своей идеальной улыбкой. Поправила волосы, немного растрепавшиеся, но все равно лежавшие красивыми волнами, и предложила нам сесть радушным и плавным жестом руки. То есть да, даже будучи наполовину обездвиженной, Фриг Флеймсток, Леди Сторградская оставалась полной хозяйкой положения. Потому, как ни странно, состояние Анса волновало меня больше.

– Эй, – я окликнул его, подходя ближе. Анс даже взор на меня перевел не сразу. – Выглядишь хуже, чем обычно выгляжу я после подобной дичи.

– После прошлой «дичи» ты лежал, едва подавая признаки жизни, – мрачно отозвался он. Конечно, Ансу обязательно было ткнуть меня в тот случай, когда на нас напали моркетские твари прямо на выезде из Рейнгарда.

– Вообще-то в тот раз ты очнулся позже меня.

– И кто приложил к этому руку?

Формально, это мой выплеск энергии едва не выжег ему ауру, но…

– А это к делу отношения не имеет.

– Вы что, выясняете, кто из вас более нежное существо? – присоединилась к разговору Аин.

– Конечно, я. – Я вскинул руки в пораженческом жесте. – Я самое нежное и ранимое существо в мире. Иначе зачем вас так много, чтобы меня беречь?

Мрачная атмосфера слегка развеялась. Хотя бы Анс теперь смотрел на нас, а не в стену, что радовало.

– Итак, – сказала Фриг, когда мы все расселись, – я думаю, нам стоит произвести обмен информацией. Я хочу иметь наиболее полное представление о произошедшем прошлой ночью.

Вот так с ходу она пресекала любую попытку расспросить о ее состоянии.

Отчет о произошедшем Фриг начала первой, рассказав о нападении на Сторград. Что конкретно произошло в городе, мы могли лишь гадать. Но барьер был цел, и это… наверно, радовало. Но какая-то сомнительная выходила радость, учитывая цену, которую заплатила Фриг. Потом мы с Фреей в нескольких словах описали состояние города. Аин добавила про фильтры и про то, что проблема будет решена в ближайшее время.

После очередь дошла до меня, и пришлось рассказать про столкновение с Ан Треас. В комнате сразу повисла мрачная гнетущая тишина.

– Это не может быть Ан Треас, – заявила Фриг с непоколебимой решительностью. – Она мертва, ведь…

– Значит, нам лишь казалось, что она мертва. Мы хотели в это верить. – Все синхронно обернулись к Ансу.

– Но мы же…

– Мы не видели ничего, что действительно бы доказывало ее смерть, – Анс снова перебил Фриг, что в принципе было неожиданно. К тому же в его тоне явно слышалось раздражение, почти злость. Но он и сам быстро это понял: – Прости. – Он прикрыл глаза и выглядел при этом совершенно измученным. – Думаю, это Третья. Не подражатель или последователь, не кто-то из культа, а настоящая Ан Треас.

– Я правильно понимаю, что вы сталкивались с ней лично? – спросил я. Фриг кивнула. – И я, вероятно, должен знать эту захватывающую историю?

– Вероятно. – Фриг снова кивнула, бросив быстрый взгляд на близнецов. – Она произошла в самом конце войны за Пустые земли, но началась гораздо раньше. Так что даже мы с Фреей не знаем ее целиком.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал? – Анс даже не пытался скрыть, что ему претит.

– Я прошу тебя, но ты можешь отказаться, – ни намека на заискивающий тон. Фриг правда не настаивала. Оттого мое любопытство разгоралось все сильнее. Но я заставил его заткнуться.

– Аин? – Анс многозначительно посмотрел на сестру, но она протестующе замахала руками. Впервые видел, чтобы Аин отказывалась от возможности что-то рассказать. Конец света и правда близок.

– Большая часть, кхм, интересных событий выпала на твою долю, – произнесла она, – я не смогу рассказать это точно. Но если хочешь, могу добавлять в твой рассказ красочных эпитетов.

– Избавь. – Анс устало потер переносицу и откинулся на спинку кресла, устремив взгляд куда-то в окно. – Учтите, я не лучший рассказчик.

«Да хоть какой-нибудь», – подумал я. После всего, что случилось вчера и сегодня, мне была жизненно необходима история. Пусть даже не слишком веселая. Да и чудовище моего любопытства уже пробудилось. Так что его теперь так или иначе нужно было накормить.

Интермедия
Тень дракона

Все началось с запаха корабельного трюма. Влажного, тяжелого, гнилостного, как от мокрой заплесневевшей тряпки. Таким ты пропитываешься весь, он въедается в кожу и легкие. Потом еще долго не различаешь ни единого запаха, кроме него.

Были разные корабли и разные трюмы, сменяющиеся подземельями, клетками, цепями, веревками. Раньше, совсем-совсем давно, была какая-то другая жизнь. Тогда можно было ходить, где хочется, есть, пока не наешься, спать, пока не выспишься. Но та жизнь осталась где-то далеко, в городе, белом, как прибрежные скалы, забылась, как сон. Ее заслонил бег по черной бесконечной пустыне, погоня, подземелья и трюмы. Все они слились в одну неразделенную череду, которую так и не прояснившееся до конца сознание никак не могло осмыслить полностью, но этот трюм запомнился.

Все потому, что она пела. Тихо-тихо, так, чтобы слышали только мы втроем. Впервые за много дней она набралась сил, чтобы петь. Может, потому что понимала, что это конец. Мы не знали, но чувствовали: она запела не просто так, не просто так впервые заплакала. Корабль качало в такт песне. Казалось, это именно ее слова катят волны. И хотелось, чтобы их сила разбила судно о скалы, ведь как только корабль причалит к берегу, что-то изменится.

Мы боялись изменений. Настолько сильно, что лучше было утонуть.

Мы протянули к ней руки и обхватили ее с двух сторон, прижались к ней крепко-крепко, будто хотели, чтобы она тоже стала частью нас, чем-то единым. Она обняла нас в ответ, продолжая петь. В трюме было холодно, так что мы едва чувствовали ее тепло. В те тряпки, которые нам бросили, она завернула нас, не оставив себе ничего. Обычно нам не давали и этого, но на этот раз за бортом, кроме моря, была еще и зима, такая же суровая и бесконечная, как шторм.

Нам тоже хотелось заплакать, но мы заставили себя не делать этого, чтобы не быть наказанными. Раньше мы могли плакать из-за всяких мелочей вроде разбитой коленки или потерянной игрушки. Но это тоже было в другой жизни. В той жизни, где нас защищали стены Белого города, а мы еще были разными.

Песня вдруг изменилась, теперь она была не на эльфийском языке, а на другом, еще более древнем. Мы не понимали слов, но знали – эту песню исполняют тогда, когда грядут беды.

Мы прижались к той, что пела, еще сильнее, надеясь защитить ее от беды. Но мы знали, что не сможем защитить даже себя, мы слишком слабы.

Таким было наше последнее хорошее воспоминание о матери.

* * *

Трюм сменился подземельем. Сухим воздухом, которым невозможно дышать. Темными коридорами, расходившимися во все стороны так, что кружилась голова.

Женский плач отдавался от стен, заполняя пустоту. Громкий, надрывный, срывающийся на крик и мольбы.

Сколько нам тогда было? Так мало, что мы бы и не смогли посчитать годы. Цифрам нас никто еще не учил.

Мама плакала, кричала и отбивалась, рвалась к нам, но ее оттаскивали. Мы не помним кто. В памяти остались лишь их руки, сильные, крепкие, загорелые почти до черноты. Одна из этих рук с размаху ударила маму по лицу, и она замолчала.

Мы тоже рвались к ней, кусались, царапались. Нас держали сразу несколько человек, но и они справлялись с трудом.

– Может, подождать еще немного? – неуверенно спросил чей-то голос. – Смотри, какие они хилые, помрут быстро. Пусть еще с матерью побудут. Эти недрэ без матерей мрут, как котята без кошки.

– Хилые? – переспросил грубый раскатистый голос одного из тех, кто держал нас. – Да они разлом пережили, еще по пустыне бежали. Скит! Царапаются, как морские соколы, и кусаются, как пустынные гадюки.

Нам удалось высвободить одну ногу, извернуться и пнуть человека прямо в лицо. В спине что-то болезненно хрустнуло, но мы не обратили на это внимания. Одному из нас удалось вывернуться и побежать к маме. Схватиться за ее истрепанную одежду.

– Держи его, придурок, что стоишь?!

Новые руки потянулись к нам, но мы не хотели, чтобы нас трогали. Мы хотели остаться с мамой. В наших головах билась только одна мысль: «Отойдите. Не трогайте».

– Нет!

Рука отдернулась. Человек прижал ее к груди, глядя на нас со страхом. Сквозь его пальцы на пол капало что-то красное. Кровь. Мы не знали, что у людей она такого же цвета.

– Он чем-то ранил меня!

– Да оттащи ты его уже, идиот! Сейчас вторая вырвется!

Человек с раненой рукой судорожно схватился за что-то, висевшее у него на поясе. Воздух наполнился свистом. Мы обернулись на звук, и в ту же секунду вспышка боли обожгла нас. Мы закричали, хватаясь за лица.

– Придурок! Сын канальной крысы! – заорал грубый голос. – Я сказал оттащить, а не портить!

– Я не хотел так сильно… я не думал!

– Твоя работа не думать, а выполнять! Ты даже этого не можешь!

Голоса продолжали орать друг на друга, лаять и рычать, как две сцепившиеся собаки. А у нас уже не осталось сил на крик, мы лишь тихонько скулили и плакали. Кто-то уволок маму в черноту коридоров, и мы остались одни с кричащими друг на друга людьми и болью, которая застилала глаза туманной кровавой пеленой.

– Я только по одному попал, вторая-то чего орет?

– Мне почем знать, придурок? Они сразу были какие-то странные. Подержи ее.

Руки снова обхватили одно из наших тел, и оно безвольно обвисло на них, полностью лишенное сил. Другие руки подняли второе тело, грубо оторвав от земли, повернули голову, заставили смотреть человеку в лицо.

– Да чтоб тебе сдохнуть… ты ему все лицо рассек. Ты хоть представляешь, насколько он подешевел?

Мы почти не понимали слов. Из глаз текли слезы, попадая в рану и вызывая новую едкую боль, от которой снова соленая влага застилала глаза. Это был безвыходный круговорот. Но нам необязательно мучиться вместе, мы могли замкнуть эту боль только в одном из нас. Мы поняли это одновременно, и тогда наши мнения, наши желания разделились.

Я хотел сделать это, замкнуть боль внутри себя, потому что если кто-то и должен страдать, то не сестра, а люди, ранившие нас и забравшие маму.

Сестра была против, она думала, пока боль разделена, она слабее. Она думала, что мы сможем преодолеть ее, вырваться и найти маму.

И уже только одно это противоречие раскололо нас надвое.

* * *

– Быстрее! – Рычащий голос огромного человека отдавался от стен и потолка и обрушился камнепадом.

Меня с силой толкнули в спину. Я оглянулся, странное чувство, охватившее за мгновение до того, как я рассек человеку с плетью руку, снова колыхнулось где-то внутри, как волна. Толкнуло меня вверх, но…

Огромная ладонь грубо развернула мою голову и опустила, напоследок сильно ударив по затылку.

– Не сметь поднимать голову! Место шавки у ног хозяина, понял меня, щенок?!

Не нужно было отвечать. На самом деле они никогда не требовали ни от кого из нас ответа. Точнее, так – они могли ударить как за любой ответ, так и за его отсутствие, поэтому мы с сестрой всегда молчали.

– Чего так медленно тащишься? Как вырываться и других ранить, так силы есть, а как идти, так заумирал сразу, поганое ты отродье? – Человек с раненой рукой ударил меня коленом.

Я сделал несколько быстрых шагов, не удержался и упал лицом вниз. Неровные камни пола проскребли по коже, окропились красным. Рана все еще была открыта, и кровь закапала сильнее. Размазалась по лицу.

Я бы не сдержался и закричал, но сил не было. Сорванные связки смогли выдать лишь что-то жалкое, похожее на скулеж. Сестра упала рядом со мной, закрывая от возможных ударов. Зря. Мне было легче, когда били меня, а не ее.

– Смотри-ка, защищает его, – противно рассмеялся человек с раненой рукой и ткнул сестру носком ботинка. Мы по сравнению с людьми были такими маленькими, что им даже не приходилось высоко поднимать ноги, чтобы пинать нас.

– Думаешь, тебя кто-то жалеть будет? – пророкотал огромный человек. Его голос был всюду. – Вставай и иди! Не можешь идти – ползи. Не можешь ползти – ляг да сдохни, хоть другим мешать не будешь!

И я встал, тяжело опираясь на руку сестры, и упрямо побрел дальше. Я не собирался здесь умирать, нет. Я хотел жить. Жить хотя бы до того момента, пока мне хватит сил заставить этих людей страдать так же, как страдали мы с сестрой и наша мама.

«Не нужно думать об этом. Они чувствуют это. Чуют твои мысли. Я не хочу, чтобы они сделали тебе еще больнее», – звучал голос сестры в моей голове.

«А если это я хочу сделать им больно?» – То странное ощущение снова поднялось во мне, я мог бы опять ударить, если бы постарался.

Это был первый раз после пробуждения, когда мы спорили друг с другом, мы просто забыли, что так можем. Теперь вспомнили, осознав, что внутри разлома сознания не слились окончательно.

«Я просто хочу, чтобы ты был жив». – Ее слова походили на просьбу, и я подчинился.

Я тоже хотел, чтобы сестра осталась жива. И чтобы эти люди живыми больше не были.

* * *

– И что же здесь произошло?

Ее голос появился в небольшой душной комнате раньше, чем она сама. Отразился от стен коридоров и влетел в открытую дверь. Она говорила не на человеческом языке, а на остром, резком языке офо. Затем раздались шаги, уверенная звенящая поступь подбитых железом каблуков.

– Всего лишь небольшое… эм-м-м… недоразумение, госпожа, – промямлил рослый мужчина, голос которого до этого был злым и грубым. Он тоже попытался говорить на офо, но у него выходило совсем криво и неправильно, будто слишком острые звуки резали ему язык.

Вместе с ней в комнату просочился и ее запах. Удушающе сладкий и горчащий на языке, как аромат жженых трав. Позже я узнал, что знать офо украшает себя ароматами так же, как знать в других странах украшает себя драгоценными металлами и камнями.

– Небольшое, да?

Она схватила меня за подбородок и развернула к себе. Тогда я впервые увидел ее глаза, тускло-серые, густо подведенные черным, будто кто-то лишил их любого намека на цвет. Ее смуглая кожа в полумраке комнаты казалась почти черной, а волосы и вовсе сливались с темнотой. Единственный яркий проблеск – серебряная сережка, болтавшаяся в треугольном ухе. Кончики ее ушей были опущены, а наши, наоборот, подняты.

Ее цепкие пальцы сжались на моем подбородке еще сильнее. Прикосновение чужих рук к коже всегда было омерзительным, но рана ухудшала все в сотни раз. Офо повертела мое лицо из стороны в сторону, рассматривая рану таким взглядом, словно приказывала ей затянуться сейчас же. Но рана не слушалась.

– От правой части лба, через переносицу и до мочки левого уха, – проговорила она. Только тогда я представил, где именно проходила рана, потому что горело все лицо, отдавая в затылок и шею. – Глаз и висок чудом только не задеты. Это, по-твоему, «небольшое недоразумение»?!

Она отпихнула меня так резко, что я упал, и тут же повернулась к мужчине. Забавно: такой огромный человек вжимался в стену от страха перед такой маленькой женщиной.

– Я их так долго ловила! – Ее железный каблук звонко ударился о каменный пол, когда она обернулась. – Близнецы. С такими белыми волосами и цветными глазами. Они крайне хороши были. За них бы на аукционе дрались. И что теперь?!

С каждым ее словом человек все сильнее вжимался в стену. Второй человек, который рассек мне плетью лицо и еще не проронил ни слова, готов был вот-вот упасть в обморок.

– Но девчонка цела и…

– Оправдания твои поганые мне не нужны! Ты столько моих трудов угробил!

Я подумал, что странно называть погоню за тремя изможденными существами трудом. Сил сидеть не осталось, и я лег обратно на лежанку. Рана все еще болела и горела так, словно прямо на нее лился кипяток. Сестра прижалась к моей спине, и стало немного легче. Но я боялся, что боль может перетечь к ней. Этот страх был даже хуже моих страданий.

– Это не я, хозяйка, это он! – Человек указал в сторону другого человека, того, что был с плетью.

– Я не хотел, я просто выполнял приказ!

– С людьми ненавижу работать, вы все беспробудно тупы, – вздохнула она.

Люди ничего не ответили ей, лишь продолжили понуро молчать. Она обратила свой тусклый взгляд на человека с раненой рукой. В здешнем свете трудно было различить, но, кажется, он побледнел.

– Они тебя ранили, говоришь? – спросила она, и в конце слова перешли в протяжное шипение.

– Мальчишка, хозяйка, только он. Он что-то сделал. Что-то вроде… ну… магии.