Текст книги "«Пьяный вопрос» в России и «сухой закон» 1914-1925 годов. Том 2. От казенной винной монополии С.Ю. Витте до «сухого закона»"

Действительно, представления о целебных свойствах вин были в то время общераспространенными. Виноторговля в начале XX в. проводилась повсеместно в аптеках и аптекарских магазинах. Именно аптекари считались лучшими дегустаторами вин. «Французская водка» (т. е. коньяк) использовалась даже для промывания глаз. Уже тогда одной из актуальных проблем виноторговли являлась подделка некоторых винных изделий. «Ввиду всевозможных подделок наших вин и коньяков, – предостерегало Товарищество виноторговли К.Ф. Депре, – покорнейше просим при покупке их обращать особое внимание на этикеты и фирменное клеймо на пробках. Больше других подвергаются подражанию наши: портвейн № 211, коньяк № 197, коньяк № 184». Особой популярностью у российской богемы пользовались различные французские вина. На российском рынке действовали такие фирмы, как «Moet & Chandon a Epemey», «Eaux de vie Dupuy & C.P. Mazet Francois», «H. Cuvillr & Frere, Hennesy & C», «Henry. Terrasson», «Paul Forrot», «Barton & Guestier (Bordeaux)» и др. Французские виноградники тогда занимали площадь более чем в 2 млн гектаров. Сейчас они вдвое меньше. К началу XX в. была установлена строгая система ресторанных правил винопития. Крепленое вино подавалось к супу и паштетам – пирогам. К рыбе полагались белые столовые бургундские вина – чаще всего «Шамбертен». К стерляди подавался «Макон», к угрю – «Клоде-Вужо». Ни в коем случае красное вино не подавалось раньше белого. Оно более терпкое, более пахучее и могло при несвоевременном употреблении перебить вкус белого вина. Для следующего за рыбой «главного блюда» полагалось подносить красное столовое бордоское вино – «Медо» или «Шапо-Лафит». Если главным блюдом был ростбиф, то к нему подавался портвейн. К индейке – благородное белое бордоское вино «Сотерн». К телятине приносили более изысканное и тонкое бургундское «Шабли». Каждому из вин соответствовали определенные бокалы. В лучших ресторанах бордоское и бургундское вина было принято пить из бокалов свинцового хрусталя. Лучшие образцы их изготовляли Императорский и Бахметевский заводы. Характерным приемом их огранки была «алмазная грань» – поверхность изделия покрывалась рядом небольших выступов, обработанных наподобие драгоценных камней. Через призму таких бокалов вино казалось драгоценностью. Но все-таки в качестве материала для изготовления бокалов преобладал не хрусталь, а цветное стекло. Особенно модным считалось многослойное стекло – двух– или трехслойное, с окраской каждого слоя в определенные цвета. Как правило, внутренний слой был бесцветным, средний – молочным, а внешний – окрашенным. Популярностью пользовалось нанесение на стекло печатных рисунков. Использовались весьма разнообразные приемы декора: были бокалы, стилизованные под «китайский», «передневосточный», «византийский», «помпейский» и другие стили.

Считалось, что чем тоньше вкус и аромат вина, тем тоньше должно быть стекло бокала. Ресторанное правило гласило: «Для тонкого вина нужен тонкий бокал». Для шампанского использовался фужер, похожий на лилию. Ресторанный этикет предписывал также, чтобы бокал не был слишком маленьким, поскольку он наполнялся вином лишь наполовину, а если напиток элитный, то и на треть. Это позволяло, вращая бокал, добиваться соединения вина с воздухом, что придавало напитку всю полноту аромата. Для более крепких напитков производились рюмки различных форм. Изготавливались специальные стаканы: пивные, медовые и водочные. Для водки полагались стаканы из более прочного стекла, для пива – из более тонкого. Выпускались также штофы в 1/8 или 1/10 ведра из бесцветного и зеленого стекла. Варьировались формы и емкости бутылок. Особо модными считались фигурные бутылки. Бутылки и сосуды для питья подносились при каждой перемене блюд в специальных бутылочных и рюмочных передачах. Бутылочные передачи, рассчитанные на одну-две бутылки, представляли собой высокие сосуды. Рюмочные передачи, напротив, были низкие и широкие, с волнистыми краями, удерживающими сосуды в горизонтальном положении. Причем обычай расставлять бутылки или графины с вином перед трапезой был характерен только для России. Вокруг бутылки строилась вся композиция стола. В других европейских странах спиртное подносили уже в ходе трапезы по мере поступления заказов. Если на Западе застолье могло проходить и без спиртного, в российском светском обществе потребление алкоголя при вкушении пищи было само собой разумеющимся. Впрочем, по кабакам и трактирам центральных российских губерний сохранялся незамысловатый сервис – водка с солеными закусками. Такое сочетание было чисто русским изобретением. Выдумка содержателей трактиров – как бы мужик выпил побольше, а на еду потратился поменьше185185
  Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»… С. 122.


[Закрыть].

Пивная Корнеева и Горшанова в начале Тверского бульвара в Москве существовала в первые два десятилетия XX века. «Это прелюбопытное учреждение, имеющее свое довольно громкое прошлое и настоящее. "Корнеевка" издавна слывет студенческим кабачком. Целые поколения учащейся молодежи прошли через ее промозглые, пропахнувшие пивом и табаком столы. Едва ли с большой пользой для себя. В традиционный Татьянин день стены "Корнеевки" сотрясались громовым "Gaudeamus" и другими старыми студенческими напевами. Не хватало столов; пили, сидя на бочонках от пива, пили стоя и даже, когда изменяли ноги, пили лежа. К здоровому юношеству, которое даже и выпивка не может превратить в банду кабацких завсегдатаев, примешались другие элементы. Они и составляют ныне ядро "Корнеевки". Представьте себе огромную низкую залу. Под потолком с треском горят горелки Ауэра. На стенах – дешевенькие гравюры в рамах, зеркала, и вообще все, что полагается в простонародной полпивной.

В темных углах спят, сидя на стульях и склонив победные головы на мрамор столиков, завсегдатаи. Сюда они забираются с открытия пивной, после ночи, проведенной где-нибудь в чайной. Небритые грязные лица, загноившиеся глаза, траур на ногтях давно не мытых рук, жалкие лохмотья благородных нищих. Страшно становится, когда они называют свои профессии. Вот бывший врач, вот спившийся юрист, не докончивший курса студент, разорившийся помещик. Не одна "Корнеевка" виновата в их падении, но и она может сказать про себя. Часов с десяти начинают сходиться пока еще благополучные завсегдатаи – местные девицы. Хриплыми голосами требуют пива, закусок. Услужающего снаряжают за монополькой или вытаскивают сотки и косушки из карманов. Начинается обычная дневная оргия. Будят спящих по углам бывших людей. "Иди, опохмелись!". Часам к двенадцати жизнь в "Корнеевке" в полном разгаре. Глаза блестят, бойко звучит речь. Вот полилась песня, и льются рекою пиво и монополька. Неизвестно, чего выпивается больше. Пьяные целуются, бьют друг друга по мордасам, выпивают "на ты", устраивают французскую борьбу, пляшут. И пьют. Все сливается воедино. Студент и сутенер, доктор и хлебопек, извозчик и присяжный поверенный. Вот где воистину нет различия между эллином и иудеем! К вечеру "Корнеевка" лучше всего напоминает собой буйное отделение сумасшедшего дома. Пьяные извергают из себя прямо на пол съеденное и выпитое, и опять пьют. Стоны, брань, нестройное пение, форменный бред белой горячки у привычных питухов. Но вот растворяются двери, и в этот пьяный ад входят в сопровождении знакомого завсегдатая чистые девушки-курсистки, привлеченные рассказами о чудесах студенческой пивной. "Корнеевка" гордится такими посетительницами: ею интересуются, как образцом богемы, идейного разгула широких натур. Несется предостерегающее шиканье: "Не ругаться, женщины!". Но это только на мгновение. Вдруг среди затихшей пивной громко раздается страшная циничная фраза. И снова ад входит в свои права»186186
  Ресторанная жизнь. 1914. № 3. С. 5.


[Закрыть].

Большой популярностью пользовались рестораны с хорами. По мнению Н.А. Варенцова, «в жизни московского купечества певческие капеллы играли довольно большую роль. В период молодеческого разгула, или же во время особой душевной тоски, или по необходимости угостить людей, нужных для дела, – куда ехать? Ехали в рестораны, где имеются хоры с красивыми изящными женщинами, с непринужденными разговорами – все это с выпитым вином кружило головы купцов. Многие из купцов поженились на певичках, другие жили гражданским браком, имея законную жену, но не будучи счастливы с нею. Один из хоров, особо популярный среди купечества, был хор Анны Захаровны Ивановой. Когда я познакомился с А.З. Ивановой, она была уже немолодой женщиной, скромно, но с достоинством себя державшей. Купечество ее любило и ей доверяло, уверенное, что во время загула их она постарается сохранить их и не доведет до скандала… Вторым лицом в хоре Ивановой был аккомпаниатор Пригожев, кончивший консерваторию, и ему в значительной степени обязана капелла своим успехом (известный романс "Пара гнедых" переложен им на музыку и пение). Пригожев держал себя всегда с достоинством, и когда подвыпившая компания, расчувствовавшись пением хора, приглашала его принять участие в пире, он обыкновенно отвечал: "Ем в определенные часы, а вино пить не могу по состоянию своего здоровья". А если очень настаивали, то скажет: "Если хотите угостить, то предложите мне сигару". Про своих учениц-певичек сказывал: "Если бы вы знали, сколько стоит мне труда и сил обломать моих хоровых учениц, к тому же в большинстве упрямых и ленивых. Это может понять только один бог!". "Текучесть хора большая, – жаловался Пригожев, – только обломаешь и поставишь голос у какой-нибудь певицы, смотришь – она уже покинула хор, влюбившись в кого-нибудь; многие из них повышли замуж, а некоторые ушли на содержание, и даже некоторые из них открыли свою торговлю, поддерживаемые своими поклонниками". Вторым хором по популярности можно считать венгерский, но в нем не было такого лица, как Анна Захаровна, и в нем случались неприятные истории, о которых я расскажу… Был и третий хор – цыганский. Каждый из этих хоров имел своих поклонников и приверженцев. Мне были известны многие купцы, поженившиеся на цыганках, и они были в семейной жизни счастливы, как, например, сын известного миллионера Петра Арсентьевича Смирнова, Николай Дмитриевич Ершов и другие… В цыганском хоре славились две солистки: Варя Панина была очень некрасива лицом, отличалась толстой нескладной фигурой, но когда она запоет своим чудным контральто, то ее физические недостатки тела и лица сглаживались, она очаровывала слушателей, и вторая, Мария Сергеевна (фамилию забыл, кажется, Шишкова), была стройной и красивой и обладала хорошим голосом – сопрано. В пении ее было какое-то внутреннее чувство – жгучей страсти не к физическому только удовольствию тела, но заставляло трепетать у слушателей их внутреннюю духовную силу, переносясь в высь светлых и чистых желаний и мечтаний. Особенно она восхитительно пела романс Чайковского с цыганским пошибом и мелодией "О дитя! Под окошком твоим я тебе пропою серенаду…". Пение его возбуждало что-то чистое, хорошее, так, по крайней мере, оно влияло на меня, вызывая у меня слезы… Я посещал "Стрельну", где пели эти две цыганки, всегда с Н.И. Решетниковым, которым, как было заметно, увлекалась Мария Сергеевна»187187
  Варенцов Н.А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое… С. 315.


[Закрыть].

Санкт-Петербургская ресторанная жизнь состояла не только из респектабельных и дорогих ресторанов. Свойство ресторанов состояло в их подчеркнутом демократизме и стремлении удовлетворить разные вкусы. Ресторан «Квисисана», который служил пристанищем и преступникам всех мастей, и литераторам (в частности, здесь нередко бывал Ю. Анненков и А.М. Ремизов). По воспоминаниям русского писателя и журналиста Н.А. Лейкина, «любимыми кабачками сотрудников "Искры" (еженедельный сатирический журнал демократического направления, издавался в Санкт-Петербурге в 1859–1873 гг.), где они собирались, да и вообще пишущей братии того времени, были маленький ресторанчик Зееста, помещавшийся в деревянном одноэтажном доме на площади Александринского театра, где впоследствии выстроился каменный дом Консерватории, затем ресторан Ефремова на Невском, а за городом "Хуторок", существовавший, впрочем, недолго. При ресторане Зееста был кегельбан, и по воскресеньям устраивались завтраки по 60 копеек с персоны с водкой, которые назывались "Krebs und Wurstessen", (понемецки – "Раки и колбаса" – прим. автора), так как в числе закусок всегда были сосиски и раки, а в «Хуторке» и ресторане Ефремова по вечерам бывали танцклассы, танцевальные вечера. В ресторан Зееста ходили и критики: Аполлон Григорьев – истолкователь Островского, Эдельсон, А. Головачев. Очень часто бывали Мей, Всеволод Крестов-ский, П.И. Якушкин, А.И. Левитов. После спектакля в Александрин-ском театре ресторан переполнялся публикой, бывало много актеров. Вообще ресторан Зееста имел характер клуба, так как добрая половина посетителей была знакома друг с другом, да и сам хозяин его, старик А.И. Зеест, был знаком почти со всеми. Он подсаживался к столам знакомых посетителей, сам пил с ними, ставя и от себя пиво и вино, и иногда нагружался так, что его уводили в его комнаты спать. Ночевывали у него подчас и знакомые посетители ресторана, слишком усердно поддерживавшие торговлю буфета. А за буфетом у него стояла молодая, полная, красивая блондинка, буфетчица Густя, дарившая всех улыбками. Поэты воспевали ресторан Зееста и буфетчицу Густю на все лады… И пили в этом ресторане, много пили. Относительно завтраков в 60 коп. с водкой, Зеест говаривал, что они ему приносят убыток, и он рассчитывает только, что убыток может быть покрыт барышом от потребованного виноградного вина, а вина пишущая братия и актеры пили мало. «Судите сами, – говорил Зеест. – Я беру по 60 коп. за завтрак, а такой гость, как Павел Иванович Якушкин, кроме закусок, на руб. водки выпьет». И в самом деле он вскоре прекратил свои завтраки с колбасами и раками… Любили также собираться пишущие люди в фруктовой лавке братьев Набилковых на углу Невского проспекта и Владимирской, в том доме, где теперь Палкин трактир. При фруктовой лавке был погребок, и там пили холодный и горячий пунш. Там за стойкой стоял приказчик, который тоже кропал стихи, и давал их всем для прочтения и исправления, но стихи были так плохи и безграмотны, что не поддавались никакому исправлению. Ко всем пишущим чувствовал он какое-то рабское почтение. Собирались в очень грязной каморке, даже и днем освещаемой свечами, сидели на ящиках из под бутылок вина, но Эдельсон, особенно часто посещавший эту каморку, имел там свой собственный стул, им самим привезенный, и назывался он троном Эдельсона. Здесь, под веселую руку, поэты хвастались друг перед другом рифмами и каламбурами и писали их карандашом на столе, а приказчик благоговейно старался сохранить эти автографы»188188
  Николай Александрович Лейкин в его воспоминаниях и переписке. СПб.: Товарищество Р. Голике и А. Вильборг, 1907. С. 165–167.


[Закрыть].

Петербургские литераторы и артисты посещали не только устроенные на европейский лад рестораны, кафе и кондитерские, но и самые простые столичные трактиры и кабаки. Репутацию «литературно-театрального» заслужил Аничковский трактир, существовавший в 1880– 1910-е годы на набережной Фонтанки. Петербургский журналист Н.И. Волокитин устроил здесь «штаб» Общества репортеров. Трактир одновременно считался актерской биржей – здесь столовались не избалованные известностью артисты, здесь их находили антрепренеры и агенты. Президентом этого «клуба средних артистов» был актер Антипов. Причем если репортеры заседали на чистой половине, в обществе купцов, то артисты, как и извозчики, довольствовались вторым этажом, где цены были существенно ниже. В трактире «Аркадия» на Николаевской улице в 1890-е гг. играли в бильярд Ф.Ф. Фидлер, Д.П. Мамин-Сибиряк и др. Очень популярен был трактир И.Б. Давыдова, который называли «Давыдкой». Здесь за буфетной стойкой можно было получить водку и самые простые закуски – миноги, соленые грибы, колбасу и т. п. Подавали у И.Б. Давыдова и непременные расстегаи, жареную колбасу с картофельным пюре и т. д. Как в большинстве трактиров, в «Да-выдке» имелись черная и чистая (господская) половины, со временем здесь появились и кабинеты. В чистой специально для литераторов был выделен особый стол, ведь у И.Б. Давыдова встречались сотрудники крупнейших литературных журналов: «Современника», «Отечественных записок», «Северного вестника». В разные годы здесь можно было встретить К.С. Баранцевича, Л.Н. Вилькину, A.И. Куприна, Д.П. Мамина-Сибиряка, Н.М. Минского, В.П. Острогорского, A.A. Плещеева, П.П. Потемкина, B.А. Слепцова, Ф.Ф. Фидлера, С.Н. Южакова. Так что это заведение вполне справедливо можно рассматривать как своеобразный писательский клуб. Впрочем, известно, что «чистую» публику в трактиры привлекали возможность наблюдать «простую жизнь», радушие хозяина (напрямую заинтересованного в привлечении знаменитостей) и лишь в последнюю очередь – достоинства кулинарной части заведения. К трактиру И.Б. Давыдова это относилось в полной мере, ведь сюда приходили не столько есть, сколько пить. В этом смысле попойки у И.Б. Давыдова приобрели определенную известность. Обстановка в «литературном» кабинете трактира, где «один известный писатель сидел на другом, тоже известном, и, изображая генерала, командующего войсками, орал что-то зажигательное» (и это был один из самых заурядных эпизодов), привела в такой ужас Ф.И. Тютчева, что он бежал оттуда, оставив свою шапку, и получил в итоге нервную лихорадку. Справедливости ради необходимо отметить: многие приходили к И.Б. Давыдову просто сыграть на бильярде. Впрочем, вполне возможно, что одним из главных достоинств трактира было его расположение на Владимирском проспекте. Трактир И.Б. Давыдова нередко называли «Капернаумом» (древний город, располагавшийся на северо-западном побережье Тивериадского моря, где проповедовал, исцелял и творил чудеса Иисус Христос, во второй половины XIX – начала XX в. стало в России фамильярно-бытовым названием тех трактиров или небольших ресторанов, обстановка которых позволяла не только наскоро утолить голод и жажду, но и провести время в общении и разговорах на различные темы – прим. автора), что порой трактуется как второе, чуть ли не официальное название этого заведения189189
  Демиденко Ю.Б. Рестораны, трактиры, чайные… Из истории общественного питания в Петербурге XVIII – начала XX в. М.: Ценрполиграф, 2011. С. 101.


[Закрыть].

Русский советский живописец, реставратор, искусствовед, теоретик искусства, просветитель, музейный деятель, педагог, профессор. Академик АХ СССР Игорь Эммануилович Грабарь в молодости был частым посетителем в «Капернаумоме»: «Литературная братия собиралась обычно в трактире, носившем кличку "Капернаум", в "низочке" на Владимирской улице. Трактир был простенький. Пили водку и пиво. Сюда заходила не только меньшая братия, но, по старой памяти, и литераторы, давно уже остепенившиеся и имевшие достаток. Помню, здесь постоянно толкался почетный академик Сергей Васильевич Максимов, автор знаменитых книг "Год на севере", "Бродячая Русь", "Крылатые слова" и множества других. Он вечно был пьян и сквернословил, но в редкие промежутки трезвости всех увлекал рассказами о своих путешествиях. В "Капернауме" можно было встретить Ясинского, Гнедича, Владимира Тихонова, библиографа Петра Васильевича Быкова. Ежедневными посетителями были известные карикатуристы Александр Игнатьевич Лебедев, работавший еще в Степановской "Искре", культивировавший жанр большеголовых и коротконогих карикатур, А. Богданов, рисовавший хорошеньких женщин в соблазнительных позах, С.И. Эрберг, рисовальщик миниатюрных сценок, и Порфирьев, изобразитель тещ. Из них единственной крупной и действительно одаренной фигурой был Лебедев, остро наблюдавший жизнь и не окончательно испошлившийся обстановкой и нравами трафаретной российской юмористики»190190
  Грабарь И.Э. Моя жизнь: Автомонография. М.-Л.: Искусство, 1937. С. 76.


[Закрыть].

В начале ХХ в. ресторан «Вена» занимал особое положение не только в гастрономической жизни Санкт-Петербурга. Это была Мекка писателей, поэтов, художников, журналистов, артистов. Сюда собирались крупнейшие знаменитости российской столицы. На вечера в «Вену» приезжали из Москвы. «Вена» была известна всей творческой России. Бельэтаж дома на углу Гороховой и Малой Морской улиц традиционно был занят популярными заведениями. С 1830-х гг. здесь размещался «Венский трактир» с обычными для тех времен «черной» и «чистой» («белой») половинами. Затем появилась ресторация «Вена». Ей на смену пришел «Интернациональный ресторан», владельцем которого был француз де Сюмитьер. В конце ХIХ в. в этих залах разместился «Ресторан Лернера». Популярность в петербургских кругах не спасла Лернера от банкротства. Да и его последователей – тоже. Ведь с 1897 г. по 1903 г. в ресторане сменилось 8 владельцев! Но в конце февраля 1903 г. помещения ресторана сначала взяли в аренду, а затем и выкупили два бывших официанта бывшего ресторана Лернера – И.С. Соколов и М.Ф. Уткин.

31 мая 1903 г. в торжественной обстановке после молебна отца Иоанна Кронштадтского был открыт новый ресторан «Вена». Сначала он был расположен в помещениях только по Малой Морской улице, имел всего один зал, 6 кабинетов и небольшую кухню в дворовом флигеле. В штате ресторана было всего 40 человек. Но быстрый рост популярности привел к значительному росту и расширению. В 1913 г. «Вена» включала уже помещения и по Гороховой улице. Всего в ресторане 4 зала, 13 кабинетов. Штат вырос до 180 человек. Нельзя не отметить и удобное месторасположение «Вены». Вокруг нее находилось много банков, правлений, магазинов. Неподалеку, на Стрелке Васильевского острова размещалась Биржа, рядом находились Адмиралтейство с флотским командованием, Генеральный штаб, министерства, II Флотский экипаж. Чиновники из этих ведомств, приказчики и купцы из магазинов сразу полюбили «Вену» и не пропускали возможности позавтракать или отобедать в этом замечательном ресторане. Но основную славу принесли «Вене» вечерние ужины, на которые сюда стали собираться самые известные писатели, художники и артисты столицы.

Как отмечалось в издании к 10-летию ресторана «Вена», «до 1905 г. о русской богеме совсем не было слышно. На Владимирском проспекте существует старинный небольшой ресторан. Вывеска на нем маленькая, подъезда никакого нет, на улицу всего три окна, завешанных белыми шторками, – в глаза совсем не бросается и никого своим видом не соблазнит.

Испокон веков, благодаря центральному своему положению, посещался он отдельными литераторами, прозвавшими его почему-то "Капернаум". Захаживали туда Сергей Атава (Терпигорев), бывал частенько Aполлон Майков, весьма часто сиживал там за пивом Мамин-Сибиряк. Писатели эти тогда считались уже не маленькими и потому "задавали тон". Вслед за ними, конечно, устремились… репортеры и вообще "любители литературы", ресторанчик прослыл литературным и начал видеть в неказистых апартаментах своих довольно модное сборище. Но затем писатели как-то перешли в "Вену", а у "Давыдки" (предпринимателя И.Б. Давыдова – прим. автора) остались газетные репортеры, микроскопические поэтики и фельетонисты мелкой прессы. Говорят, что первый, положивший камень славы «Вены», был В.А. Тихонов, ибо явился первым единственным гостем из литературного мира. Однако его лавры яро оспаривал знаменитый рассказчик – артист Малого театра Н.П. Мальский. И тот и другой приглашали туда своих друзей и там проводили свои досуги. В «Вене» всегда была отличная кухня и чудесное, какое-то особенное пиво, которым равно наслаждались и любитель уюта, и случайный посетитель, никогда не расстающийся с пальто и шапкой. То было время затишья. В то время журналы были скучны, подцензурны, не было ни в них, ни в ежедневной прессе, ни в самой жизни ничего яркого, свежего, ново-оригинального… Потом пришла «весна», и прогремел на всю Россию Максим Горький, за ним Скиталец; потом Леонид Андреев. В литературе замелькали новые слова: неохристианизм, мистицизм, декаданс… Грянула война, – и общество оживилось. Среди литераторов началось объединение. К тому времени «Вена» занимала уже весь бельэтаж большого дома, становясь мало помалу литературным рестораном. Газеты и журналы занялись «литературой», заинтересовалось ею и общество… Литераторы были все в «Вене», около литераторов «кормились» репортеры, а заинтригованная репортерами шла и публика. Слава «Вены» как литературного ресторана-кабаре была сделана»191191
  Десятилетие ресторана «Вена». Литературно-художественный сборник. СПб., 1913. С. 14.


[Закрыть].

Распорядок дня в «Вене» был достаточно оригинальным. Ресторан открывался с 12 часов дня. До 15 часов дня подавали завтрак. С 15 до 18 часов – было время обедов. С 23 часов начинала съезжаться публика после вечерних спектаклей. К полуночи ресторан уже был полон. Вплоть до 3 часов утра в ресторане бурлила жизнь. По воспоминаниям современников, уходили из «Вены» неохотно. Все медлили. Только усиленные просьбы самого владельца – И.С. Соколова, а также напоминания, что официанты устали и барышни за буфетом падают от усталости заставляли писателей, юмористов, беллетристов подниматься с насиженных мест. «Вена» была огромным предприятием. За день здесь обслуживали до 500 завтракающих, около 600 обедающих, не считая сотен посетителей, которые ограничивались посещением буфета. Стандартный завтрак стоил до 1 руб. 70 коп., его счет включал: завтрак – 75 коп., графинчик водки – 40 коп., 2 кружки пива – 20 коп., на чай слуге – 20 коп., на чай швейцару – 15 коп. Обеды и ужины отличались изысканностью, разнообразием блюд, коллекциями вин. Они очень ценились гурманами. Жесточайший отбор самых качественных продуктов и разнообразие блюд создали славу ресторану. В меню всегда были блюда из русской, украинской, грузинской и других национальных кухонь. Многие блюда имели фирменное «Венское» качество. Так, существовал специальный «Венский пунш» со льдом, а сосиски из «Вены» были лучше знаменитых сосисок из Франкфурта. Посетители имели право фантазировать, предлагать свои особые рецепты салатов, супов, мясных блюд.

Сохранилось описание ресторана «Вена»: «В первой комнате, самой большой, нет еще ничего "Венского" и длинный ряд столов и столиков, полочки для посуды, этажерка для журналов и газет. Все, как и в любом первоклассном ресторане, и тем не менее тут уже чувствуется, что это не шаблонный, трафаретный ресторан, каких тысячи: на стенах не мозолят глаз рекламы о пильзенском пиве или о папиросах "Добрый молодец", на вас не смотрят виды города Неаполя с птичьего полета и прочие "художества" Александровского рынка… Вторая комната занята буфетом. В ней вечная теснота, и столики занимаются с бою. Прямо перед глазами штаб буфетчиц. С этой комнаты начинается настоящая литературная "Вена". На стенах уже висят плакаты с автографами и рисунками посетителей "Вены". За буфетом еще маленькая комната, – это уже литературное царство. Как эта комната, так и следующая за ней, крайняя, выходящая окнами и на Гороховую и на улицу Гоголя – сплошь в плакатах. Кого только тут нет… Сухой перечень имен это несколько страниц убористого шрифта… И все такие крупные имена, так или иначе вписавшие свою фамилию в историю литературы и искусства… А.И. Куприн, Анатолий Каменский, M.П. Арцыбашев, Аркадий Аверченко, Е.Н. Чириков, А.В. Амфитеатров, И.И. Ясинский, A.Н. Будищев, О.И. Дымов, А.Н. Толстой, Б.А. Лазаревский, B.В. Муйжель, И.С. Рукавишников, А.С. Рославлев, В.А. Тихонов, Н.Ф. Олигер, Л.И. Андрусон, С.М. Городецкий, А.А. Радаков, А.М. Федоров и т. д. Вот плакат Славянского Общества. Рядом с ним депутаты парламента 3-го созыва, (кадетская фракция). Тут же Набоков, Шингарев… "Литература" собственно занимает от 12 до 3 часов ночи только заднюю комнату и смежную с ней. Остальное же время и все остальные залы и кабинеты посещаются и ежедневно переполнены представителями без исключения всех интеллигентных профессий…. Сядьте за стол, возьмите карту, отдыхайте и ждите. Вот кончатся представления в театрах, нахлынет сюда публика, и вы увидите и писателей живых»192192
  Десятилетие ресторана «Вена»… С. 21.


[Закрыть].

В «Вену» литераторы заходили не только выпить и закусить. Их манила сюда возможность повидаться друг с другом, поделиться впечатлениями дня. Вслед за литераторами сюда являлись журналисты. А сотни студентов и курсисток приходили за тем, чтобы увидеть здесь своих любимцев. Истинным центром, магнитом «Вены» был А. Аверченко. Он жил через дом от «Вены» и ежедневно бывал в ресторане. Часто приходил сюда со всей редакцией популярнейшего «Сатирикона». В его компании были высокий и сутулый Реми, шумный А.А. Радаков, встрепанный В.В. Войнов, язвительный П.П. Потемкин, флегматичный Г.А. Ландау. «Вечером Аверченко найти – штука не хитрая. По простоте души, как медведь, он ходить одной тропой, и всегда но вечерам его можно поймать в "Вене". Тут он не увильнет ни от начинающего сатирика, ни от ловкого издателя, ни от южанина-антрепренера, и сатириконского батьку тут можно брать простыми руками… Сатирическая компания сразу занимает три-четыре столика, и немедленно же начинается несмолкаемый "дебош". Остроты, эпиграммы, каламбуры сыпятся, как из громадного мешка. Одно пустяшное замечание, движение рукой, поза – все дает тему для остроумия, – легкого, свободного, не натянутого». Завсегдатаем данного ресторана был и А.И. Куприн: "Вены" без А.И. Куприна нельзя себе представить в ее литературном значении: она тогда теряет почти половину своей "стоимости". У него давно вошло в привычку отдыхать в "Вене" среди "своих". Вокруг него всегда шумная, бесстеснительная, крикливая, иногда слишком бесцеремонная "богема". Вокруг его столика всегда представители различных издательств, редакторы журналов и газету своя братья-литераторы, все, имеющие до него какое-либо дело»193193
  Десятилетие ресторана «Вена»… С. 43.


[Закрыть].

«Вена» стала притягательным центром и для журналистов. Пресса – тогда ее называли «шестой державой» – появлялась в ресторане целыми редакциями. За одними столиками располагались «Биржевые ведомости», за другими – редакция известнейшего «Журнала для всех». Рядом – представители петербургских еженедельников. Столь же традиционными стали встречи в «Вене» для артистов. Они приезжали сюда сразу после спектаклей. Залы ресторана помнят Ф.И. Шаляпина, И.В. Тартакова, Л.В. Собинова, Ю.Д. Протопопова, П.З. Андреева, Н.Н. Фигнера. Рядом с писателями, журналистами и артистами собирались художники. Прямо в залах они писали акварели, картины, делали шаржи на друзей и знакомых. Среди художников – известнейшие имена: Ю. Клевер, И. Куликов, А.А. Писемский, В.И. Зарубин, Н.И. Кравченко. В залах «Вены» часто собирались художники из круга Куинджи. Даже из Москвы приезжали передвижники: Н. Богданов-Бельский, Е. Волков… В начале ХХ в. ресторан «Вена» стал одним из главных центров художественной жизни российской столицы.

Много увеселительных заведений было открыто на Нижегородской ярмарке. По свидетельству предпринимателя Н.А. Варенцова: «Приток приезжающих на ярмарку бывал не менее двухсот тысяч человек. Из разных мест необъятной России стекалось богатое купечество со своими товарами, со штатами приказчиков и артельщиков, занимая сгруппированные по роду товаров насиженные места. На ярмарочной площади открывалась масса ресторанов, трактиров, пивных, гостиниц, кафешантанов, "номеров" с отдачею комнат посуточно и на короткое время, приспособленных на разные вкусы и требования. Между ними было много трущоб, куда завлекались загулявшие приезжие, и зачастую бывало, что таковые исчезали окончательно неведомо куда, потом их трупы находили с камнями на шее в канаве, в озере и в Волге». Об одном из таких случаев Н.А. Варенцов рассказал подробно: «Нужно отдать справедливость Н.М. Баранову, что с назначением его губернатором, благодаря его особой энергии, на ярмарке значительно сократились преступления и установился порядок и благоустройство… Желая пресечь злоупотребления со стороны полиции, которые ради своих выгод иногда позволяли прикрывать преступников, губернатором было опубликовано в газетах: "Все потерпевшие и не нашедшие у должностных лиц скорой и должной помощи могут явиться ко мне во всякое время дня и ночи, и я приму и окажу свое содействие". Когда я был в 1894 или 1895 г. на ярмарке, ко мне утром пришел взволнованный… приказчик, заведовавший продажею каракуля, и сообщил, что такой-то наш покупатель каракуля для одной большой американской фирмы неожиданно уехал в Москву, между тем он купил у нас на 20 тыс. руб., товар взял и отправил за границу, сказав, что деньги принесет сегодня, не упомянув о своем выезде… Не прошло двух часов после этого разговора, как деньги, 20 тыс. руб., были доставлены помощником уехавшего американца, а на наши расспросы о причине выезда его шефа он ничего не мог сказать: сам не знал. Оказалось, и всем другим фирмам, имеющим с ним дела, деньги были уплачены полностью… Но, как говорят, шила в мешке не утаишь! … пришлось узнать от кого-то причину внезапного отъезда американца из-за происшедшего с ним трагически-курьезного случая. Американец вечером, после усиленной денной работы отправился обедать в ресторан "Россия". Встретил там своего знакомого, вместе пообедали, выпили и решили остаток вечера провести в обзоре "веселых домов", каких, как говорят, в Северной Америке не имеется. Посетив несколько таких домов и в них тоже выпивая, американец еще больше охмелел и оказался способным прийти в восхищение в одном из них от прелестей одной из девиц, которая и увлекла его в комнату, где он и заснул. Проснувшись, собираясь уходить, он вспомнил, что с ним было 10 тыс. руб. в нераспечатанном пакете, полученном им из банка. Ощупал карманы – пакета нет. Взволнованный, он начал обшаривать все другие свои карманы, результат тот же: пакета с деньгами нет! … Он, сильно волнуясь, начал кричать, требовать возврата денег. На его крики и протесты явились служащие этого заведения, приученные к таковым событиям, подхватили его под мышки и вытолкали из дома. Очутившись на улице, избитый, взволнованный, с сознанием своего полного бессилия, он вспомнил о заявлении губернатора Баранова»194194
  Варенцов Н.А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое… С. 130.


[Закрыть].