Текст книги "«Пьяный вопрос» в России и «сухой закон» 1914-1925 годов. Том 2. От казенной винной монополии С.Ю. Витте до «сухого закона»"

Распространялась русская водка и на Востоке. Как отмечал В.П. Смирнов; «казаки приучали китайцев пить нашу водку. С завода в Москве сюда прибыло пятьсот ящиков "Смирновской", и моя задача была познакомить с ней местных жителей. Спрос на нее рос постоянно, и я по приезде в Москву мог бы смело доложить батюшке, что его идея организации наших магазинов в Харбине, в бурно строящемся районе Мадягоу, вполне реальна. Два наших винных магазина я открыл на Главной улице и на улице Гоголевская… Так мы обживали Китай. В Шанхае, куда я отправился после Харбина, русская речь звучала везде. Типичный славянский колорит авеню Жофф напомнил мне столицу. Было интересно узнать, что Шанхай кто-то назвал "Санкт-Петербургом Востока"…В Пекине и Шанхае мне удалось организовать продажу "смирновки" в магазинах господина Чурина, торговца и промышленника… Винокуренное производство Северной Маньчжурии было в самом зародыше. Тут не было своего сырья, поэтому они работали на всем покупном. Очень интересно выглядела конкуренция. В ней участвовали не заводы, а целые области. До появления русских заводов в Маньчжурии было развито туземное производство. Я изучал его на ханьшинных заводах (по-китайски "шао-го"), наиболее крупных и характерных для туземной промышленности. Китайский ханьшинный завод – предприятие сложное и для нас непонятное. Тут все связано воедино – и промышленность, и торговля, и даже банковское дело. Кроме выкурки ханьшина завод производит размол пшеницы, выжимку масла, торгует из магазина "цза-хо" – китайскими товарами широкого потребления. Скупает хлеб, выдает ссуды и до прихода русских даже выпускал собственные денежные знаки – банкноты "дяо". Связь с населением у ханьшинных заводов крепка, постоянна и многостороння. Завод, как правило, окружают толстыми кирпичными стенами с башнями и бойницами. Там даже хранятся запасы оружия на случай нападения "хунхузов" – грабителей и бандитов. Завод похож на феодальный замок, под защиту которого местные жители сбегаются в случае опасности со всей округи. Число ханьшинных заводов в Северной Маньчжурии велико, и ими перерабатывается на ханьшин не менее 6–7 млн пудов (100–115 тонн) зерна, преимущественно гаоляна, кукурузы и проса. Ханьшин – это неочищенный спирт крепостью примерно в шестьдесят градусов и с такой примесью сивушных масел, что, кажется, выпьешь – и умрешь! У него специфический запах и сильное опьяняющее действие. Надо сказать, что в силу примитивной технологии ханьшинные заводы дают вдвое меньшие выходы продукта, чем европейски оборудованные винокурни. Так, пуд гаоляна или кукурузы дает 45–46 градусов спирта, а на ханьшинном тот же пуд – только 22–23 градуса. Выжить могут только самые сильные, мощные, оборудованные по последнему слову техники заводы. Такие дают дешевый по себестоимости продукт. Остальные – просто обуза для края, нерациональная растрата и без того скудного сырья. После открытия КВЖД русские начали тут бурное строительство своих заводов. Они строили их вне "полосы отчуждения" КВЖД, чтобы уйти от высоких налогов на спирт. Под обложение в Маньчжурии попадал только тот спирт, который ввозился в эту полосу или отправлялся по железной дороге. Поэтому заводы Шильникова и Кузнецова были в Нингуте, завод Сапелычикова – в Фуляэрди, а Чайковский построил винокурню в Старом Харбине. Китайцы первыми смекнули, в чем может быть нажива, и быстро построили в Фу-цзядяне заводы Дун-шин-куй и Хин-шин (Чжао). То же – вне "полосы отчуждения". Жадность русских и китайских винзаводчиков крайне велика, и она же бьет их по карману. Расположение заводов вне "полосы отчуждения" крайне невыгодно отражается на себестоимости вырабатываемого продукта. Не имея подъездных железнодорожных веток, такие заводы несут лишние расходы при подвозе сырья, и особенно топлива, и при перевозках обратной тары. Но особенно велики эти затраты при повагонных отправках спирта в цистернах. Спирт приходится возить в бочках, перекачивать его из цистерн. Такие заводы рассчитаны на сбыт без железнодорожных перевозок – соответственно он сужается до узкоместного. Трудно оборудовать такие заводы и новейшими аппаратами, что ведет за собой удорожание продукта. С китайцами нужно держать ухо востро. Заводы Дун-шин-куй и Хин-шин имеют крайне примитивное оборудование, но все восполняется китайским упорством и трудолюбием. А главное – желанием заработать. Зная, что в Харбине приходится платить за спирт "поведерный налог", китайцы наводнили город дешевым фуцзядяньским, который никаким налогом не облагается. И, несмотря на его поганое качество, с ним трудно конкурировать. Пострадал от китайской алчности и я. Принесли мне смирновскую бутылку с переклеенной этикеткой, а внутри китайская "ханша". Вот молодцы китайцы! Тут с налогами вообще все было непросто. Из России ввозили дешевый русский и германский спирт на условиях покровительственных тарифов КВЖД. Если провоз маньчжурского спирта от Харбина до Владивостока на расстояние в 794 км обходился в 1 руб. 52 коп. за пуд, то провоз того же пуда от Минска до Харбина (10 000 км!) стоил всего 1 руб. 47 копеек. Ясное дело, этим не преминули воспользоваться авантюристы всех мастей. И наши, и китайцы стали греть руки на такой разнице. Значительную часть спирта, ввезенную на льготных условиях, тотчас поворачивали обратно и уже контрабандою везли в пределы Восточной Сибири и Русского Дальнего Востока. До 110 000 ведер спирта утекало обратно через русскую границу при общей тут потребности в 250 000 ведер»205205
  Смирнов В.П. Смирновы. Водочный бизнес русских купцов… С. 165–166.


[Закрыть].

Таким образом, в период казенной винной монополии продолжался развиваться трактирный промысел. Несмотря на попытку С.Ю. Вит-те перенести пьянство из питейных заведений «в семью», сокращая при этом количество трактиров, этот промысел выжил. Уличное пьянство вынудило власти остановить борьбу с трактирами. В период монополии начали появляться хорошие рестораны, но вместе с тем существовали и заведения низкого пошиба, которыми пользовались деклассированные элементы. Трактиры и рестораны оставались местом «загула» богатых купцов-миллионеров и представителей золотой молодежи. Одновременно в ресторанной культуре начали появляться писатели, журналисты, художники, посещавшие хорошие рестораны. Это в свою очередь привлекало «чистую» публику и превращало данные заведения не только в места постоянного разгула, но и в точки семейного отдыха.

2.3. «Банкетная кампания» 1904 г., пьянство на русско-японской войне 1904–1905 годов

В период, непосредственно предшествующий первой русской революции, винопитие стало формой организации оппозицией антиправительственных выступлений либералов. В августе 1904 г. участникам земского движения пришлось решать вопрос о подаче адреса царю, в котором бы недвусмысленно выражены были конституционные пожелания. Для этого нужно было созвать Земский съезд. 20 октября Совет Союза Освобождения принял, в целях агитации за введение в России конституционного режима, следующее постановление, которое он провел в жизнь: 1) принять самое деятельное участие в предстоящем Съезде земских и городских деятелей и употребить все силы, чтобы направить его на путь открытого заявления конституционных требований; 2) имея в виду, что 20 ноября того же года исполняется сорокалетие судебных уставов, организовать в этот день через своих членов в Петербурге, Москве и возможно большем количестве других городов банкеты, на которых должны быть приняты конституционные и демократические резолюции и т. д. 1 ноября 1904 г., т. е. всего за 5 дней до высочайше разрешенного Съезда, когда были оповещены все земские и городские деятели, а значительная их часть уже прибыла в Москву, вдруг стало известно, что Съезд… не разрешен! Земцы отправились с запросом к министру внутренних дел князю П.Д. Святополк-Мирскому. Тот заявил, что по желанию государя Съезд должен быт отложен до окончания очередных земских собраний сессии 1904 г., т. е. – прибавил он от себя – более чем на год, но что он, министр внутренних дел, прикажет смотреть полиции «сквозь пальцы», если земцы будут беседовать «за чашкой чая на частных квартирах». Этого и нужно было оппозиционной части Земского съезда, принадлежавшей к Союзу Освобождения.

Уже 2 ноября 1904 г. в Москве на квартире Ю.А. Новосильцева состоялось довольно многолюдное предварительное заседание съехавшихся земских и городских деятелей. Приняв тезисы, Московское совещание постановило провести их на Съезде в Петербурге, куда они и отправились из Москвы. Здесь на заседаниях 6-го (на квартире И.А. Корсакова), 7-го (А.Н. Брянчанинова) и 8-го ноября (В.Д. Набокова) и были приняты резолюции Земского съезда либерального толка. Между тем Союз Освобождения при помощи своих отделов, быстро оповестив российское общество о постановлениях Санкт-Петербургского совещания, предложил повсеместно устраивать банкеты, и на них открыто провозглашать выработанные Союзом резолюции. Предложение Совета Союза Освобождения было выполнено с редкой, никогда невиданной в России быстротой. Сначала откликнулись на призыв столицы и крупные культурные центры, а затем «волны понеслись далее и достигли самых отдаленных медвежьих углов». Первый грандиозный банкет состоялся 20 ноября 1904 г. в Санкт-Петербурге, в зале Павловой. Предлогом для этого банкета, как и для других, явилось 40-летие судебных уставов, а участниками были до 650 литераторов, ученых, врачей и других представителей «либеральных» профессий. В целом дело было не совсем новое. Уже с 1902 г. литераторы собирались по несколько раз в год на совместные ужины. Собрания эти были хорошо организованы: для того, чтобы стать их членом, необходимо было подвергнуться баллотировке особого выборного комитета, в шутку называвшегося «Кулинарным комитетом». Иногда эти ужины происходили с «гостями», и тогда число их участников возрастало до 200 и более. Русский театральный деятель, режиссер, критик, мемуарист, литератор, камергер и статский советник С.М. Волконский вспоминал об этом следующее: «Должно быть, в 1901 г. основались в Петербурге "соловьевские обеды". Человек двадцать и больше сходилось в ресторане Донона у Певческого моста, вкусно обедали, приятно беседовали. Каждый раз читался кем-нибудь доклад, потом обсуждался, и – "беседа затягивалась заполночь". Были доклады на чисто философские темы, но большей частью они вращались вокруг наболевших вопросов иноверия и инородчества. Много жизненно-жгучих фактов приносилось сюда – наблюдения, письма, разговоры… Все это было у меня записано, но… Всему этому велись подробные отчеты»206206
  Волконский С.М. Мои воспоминания. М.: Искусство, 1992. Т. 2. С. 61.


[Закрыть]. На ужинах всегда разбирался какой-нибудь животрепещущий общественный или политический вопрос, по которому и принималась резолюция, систематически печатавшаяся в «Освобождении» (журнал, основанный П.Б. Струве в 1902 г. после его эмиграции за границу). «Кулинарный комитет», состоял из 10 членов, которые почти поголовно были из «освобожденцев». Вот этот-то «Кулинарный комитет» и взял на себя инициативу устройства банкета 20 ноября. Сделать это ему было нетрудно, так как данный банкет по форме являлся лишь одним из «ужинов с гостями», но только устроенный при более торжественной обстановке. «Кулинарный комитет» был усилен представителями адвокатуры, профессуры и проч. Председателем банкета был назначен известный писатель В.Г. Короленко, установлена очередь для речей, изъявивших на то свое согласие ораторов, выработан проект резолюции (которая без всяких изменений и была принята банкетом), заготовлены особые картонные листы, на которых участники банкета должны были поставить свои подписи под резолюцией. 650 его участников поставили подписи под петицией с требованием демократической конституции и Учредительного собрания207207
  Белоконский И.П. Земское движение. М.: Задруга, 1914. С. 206–246.


[Закрыть].

Затем почти такого же рода резолюции по поводу 40-летия судебных уставов были приняты во многих городах: в Москве, Киеве, Одессе, Саратове, Харькове, Курске, Ростове-на-Дону, Владимире, Воронеже, Ярославле, Тамбове, Смоленске, Нижнем Новгороде и др. Банкетная кампания охватила 34 городов России, в которых прошло около 120 собраний. Число участников достигло 50 тыс. человек. Для этой цели арендовались ресторанные помещения. Критические речи произносились в форме тостов. На банкете собирались, как правило, представители одной профессии (врачи, адвокаты, учителя и др.). Лейтмотивом всех выступлений было требование конституции и политических свобод. Принятые на банкетах петиции публиковались в специально учрежденных для этой цели газетах «Наша жизнь» и «Сын Отечества», а также в нелегальной газете «Освобождение». Мирные по преимуществу собрания заканчивались иногда пением революционных песен и провозглашением лозунга «Долой самодержавие!». «Банкетная кампания» продолжалась почти до середины 1905 г. Только повод был другой – 30 июля 1905 г. родился наследник престола цесаревич Алексей208208
  Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»… С. 211.


[Закрыть].

Историк-эмигрант В.В. Леонтович писал об этих банкетах так: «Акция эта, получившая название "банкетной кампании", проводилась планомерно. Она была поручена особой комиссии, называвшейся "Кулинарной комиссией". Банкеты далеко не всегда носили серьезный характер. Многие принимали в них участие потому, что соединение вкусной пищи и остроумных речей неизменно обладает большой притягательной силой; другие шли просто из любопытства, а иные из снобизма, поскольку банкеты эти очень скоро вошли в моду. Те же, кто устраивали банкеты и руководили всем делом, произносили речи, радикальные по содержанию и резкие по тону. Они требовали осуществления демократии, созыва Учредительного собрания и т. д. Поэтому руководителям Союза Освобождения удалось создать у правительственных кругов впечатление, что земский съезд являлся лишь тактическим маневром, а никак не серьезной попыткой соглашения, как будто представители общественности попытались хитростью вырвать у монархии известные уступки, ограничивающие ее (монархии) власть и, следовательно, облегчающие борьбу против нее, с целью как можно скорее ее свергнуть и заменить республиканским строем; впечатление это тем легче было вызвать, что на банкетах нередко появлялись участники ноябрьского земского съезда»209209
  Леонтович В.В. История либерализма в России (1762–1914 гг.). М.: Русский путь, 1995. С. 219.


[Закрыть].

Председатель кадетской партии П.Н. Милюков вспоминал: «Уже после ноябрьского земского съезда 1904 г. – и под видом осуществления его постановлений – Союз дал директиву – устраивать на эти темы повсеместные банкеты. Самое название "банкетов" напоминало тот период царствования Людовика-Филиппа, когда начиналась открытая борьба, закончившаяся свержением июльской монархии. Требования банкетов – и самой программы Союза далеко выходили за пределы одиннадцати пунктов решений земского съезда. В горячих речах ораторов банкетов уже упоминалось и всеобщее избирательное право, и Учредительное Собрание. В те месяцы все это покрывалось тем общим приподнятым настроением, созданию которого и были посвящены банкеты. Будущий левый кадет Обнинский в заграничном издании книги "Последний самодержец" очень метко характеризует это настроение, как "крики измученных людей, объединявших разные круги населения скорее по чувству, нежели по рассудку". "Получалась иллюзия полного единодушия русского общества", говорил он; "смешивалась общая ненависть к чиновничеству с единством политических и социальных идеалов". "Общество, видимо переучитывая свои силы, набиралось смелости". "Иллюзия" и "смелость", как вступительные шаги к борьбе, быть может, были полезны и даже необходимы. Но "симуляция наличности революции, бывшей на деле только в зародыше", по заключительной формуле того же Обнинского, могла стать опасной. Продолжение ораторских эксцессов, в подражание эпохе Луи-Филиппа, могло привести к тем же печальным последствиям, какие сказались в дальнейших событиях той же эпохи»210210
  Милюков П.Н. Воспоминания (1859–1917 гг.). Нью-Йорк, 1955. Т. 1. С. 267.


[Закрыть].

Приверженцы социалистической платформы поначалу с пренебрежением смотрели на эти «буржуазные» затеи, но в конце концов стали принимать в них участие, придавая принимаемым резолюциям радикальный характер. Достоверно известно о 47 политических банкетах. 36 из них выдвигали требования в русле решений либерального Земского съезда, тогда как 11 шли дальше, ратуя за созыв Учредительного собрания. Радикальную направленность в банкетную кампанию привносила молодежь. Не всегда при этом удавалось избежать и злоупотребления спиртным. В постановлении от 14 декабря 1904 г. правительство резко осудило «банкетную кампанию» и грозило карами за участие в такого рода «сборищах и скопищах». Но не могло же оно запретить посещать ресторан и произносить тосты. А доказать, что люди участвуют в «банкетной кампании», а не пришли на тривиальный банкет, было не так-то просто. Именно на банкете «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» была высказана идея составить петицию от имени трудящихся к Николаю II. Эта затея, как известно, закончилась «Кровавым воскресеньем» 9 января 1905 г. Русский «винный путч» перерос в революцию.

Сразу же после расстрела рабочей демонстрации 9 января 1905 г. толпа перво-наперво разгромила винные лавки. Зачастую власти сами провоцировали погромы винных складов в целях деморализации восставших и внесения анархии в их среду. Пьянство парализовало, в частности, действия революционных солдат и матросов во время Кронштадтского восстания 1905 г. Лишенные общего руководства, по большей части безоружные солдаты и матросы бродили по городу в поисках выпивки. Совместно с охотниками из горожан они принялись громить винные лавки и магазины, бить стекла в здании Морского собрания и офицерских квартирах. Затем пьяная толпа принялась за поджоги. Запылали Татарские ряды, Гостиный двор, частные дома в различных районах города. Прибывшие правительственные войска не встретили фактически никакого сопротивления от перепившихся кронштадтцев. Состоявшийся в 1906 г. военно-морской суд приговорил 122 восставших к различным мерам наказания от каторги до дисциплинарных арестов по обвинению с формулировкой «за буйство в пьяном виде». Понимая, что пьяный народ невозможно организовать, руководители революционных органов самоуправления, как правило, среди первостепенных мер устанавливали на контролируемой ими территории «сухой закон». Так, во время восстания в Варшаве толпа по традиционному сценарию разгромила винные магазины. Но, несмотря на это, пьянства не было – экспроприированную водку выливали.

Московский предприниматель и общественный деятель Н.А. Варенцов вспоминал о времени накануне русско-японской войны: «Москвичи любили встречать новый год весело, но встреча Нового, 1904 г. была особенно весела. Кого бы я ни спросил из своих знакомых, как встречали новый год, от всех получал ответ: "Весело!". Многие устраивали у себя балы, костюмированные вечера, но большинство заранее записывались на столики в ресторанах, спеша занять в них лучшие места. Рестораны "Метрополь", "Прага", "Эрмитаж", "Яр", "Стрельна" – все были переполнены публикой до отказа с 11 часов вечера разряженными дамами, усыпанными бриллиантами, мехами, цветами; мужчинами во фраках. В 12 часов вся публика, стоя, подняв бокалы с шампанским, чокалась, и кругом только было слышно: "С Новым годом, с новым счастьем!". Шампанское лилось, с выпитием неисчислимого количества бутылок, на радость французских виноделов. Были все довольны встречей нового года и проведенным временем. Вернувшись домой, ложась в кровать, думали: этот год, наверное, принесет нам более счастья. Но, как говорят, "человек предполагает, а бог располагает"! Так и случилось в этом 1904 г.: вместо еще большего счастья получилось большое неожиданное горе. Мы, русские, были мало осведомлены о политическом положении государства, жили и наслаждались жизнью, уверенные, что в нашем государстве все благополучно и идет хорошо. 27 января неожиданно разразилась война с Японией»211211
  Варенцов Н.А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое… С. 381.


[Закрыть].

Причиной русско-японской войны 1904–1905 гг. послужило начало передела мира между великими державами. На Дальнем Востоке происходил раздел Китая, в котором участвовали Япония, США, Англия, Германия, Италия и Россия. В 1894–1895 гг. Япония победила Китай в войне за Корею. Однако Россия, Франция и Германия заставили Японию отказаться от ряда китайских территорий (Ляодунский полуостров). В ответ на это Япония разработала и приняла к исполнению десятилетний план подготовки к войне с Россией. Между тем Россия продолжала усиливать свое влияние на Дальнем Востоке. Так, в 1897– 1901 гг. от Читы до Владивостока (через китайскую территорию) была построена Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД). В 1900 г., воспользовавшись восстанием в Китае, Россия ввела свои войска в Маньчжурию.

В 1903 г. на Дальнем Востоке было учреждено наместничество во главе с генералом Е. И. Алексеевым. Резиденцией стал Порт-Артур – главная военно-морская база России на Дальнем Востоке, построенная на Ляодунском полуострове, часть которого Россия (за взятку в 750 тыс. руб.) получила в аренду от Китая на 25 лет. Все это не понравилось Японии, и она стала требовать уступок от России. Однако чем больше Россия уступала, тем более жесткими становились требования Японии. В результате 24 января 1904 г. Япония объявила о разрыве дипломатических отношений с Россией. 3ападные державы также не стремились поддерживать Россию. Так, Франция объявила нейтралитет, Англия и США поддерживали Японию, Германия разжигала конфликт, формально сочувствуя России, но втайне надеясь вытеснить ее из акватории Балтийского моря после того как Россия завязнет в конфликте с Японией. Таким образом, уже перед началом войны с Японией Россия оказалась в политической изоляции. Вступая в войну с Японией, Россия стремилась сохранить свое влияние в Маньчжурии и Корее, Япония же, наоборот, хотела захватить Корею, Маньчжурию, а в перспективе и весь русский Дальний Восток. Численность русской армии в 1904 г. составляла 1 млн 135 тыс. человек, и это вызывало среди части российской политической элиты «шапкозакидательские» настроения и надежды на легкую победу над Японией. Однако на Дальнем Востоке у России было всего 100 тыс. солдат, а у японцев – 200 тыс. К тому же японская армия была обучена немецкими инструкторами, японский флот был построен в Англии. Япония получала помощь от США. У России же корабли для Тихоокеанского флота не были достроены, качество вооружения было низким, боеспособность дальневосточных войск (кроме сибирских частей) была невысокой.

Военные действия между Россией и Японией начались в ночь на 27 января 1904 г., когда отряд японских миноносцев, без объявления войны, атаковал русский флот, находившийся на внешнем рейде Порт-Артура. В результате этой атаки у русских было повреждено три корабля, у японцев – два. 26 января в бухте Чемульпо японская эскадра напала на русский крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец». После неравного боя с японцами командир «Варяга» В.Ф. Руднев приказал затопить корабль, а командир «Корейца» Г.П. Беляев – взорвать лодку. Экипажи кораблей на иностранных судах были вывезены в нейтральные порты, откуда затем вернулись в Россию. В 1905 г. крейсер «Варяг» был поднят японцами и включен в состав своего флота. Впоследствии Россия выкупила его у Японии.

После начала войны началась мобилизация. Ротмистр Н.В. Воронович считал, что мобилизация и перевозка новобранцев были организована крайне плохо: «Перевозка войск на театр военных действий происходила удивительно медленно и небрежно. Казалось, что мы хотели показать Европе, что события на Дальнем Востоке нас совершенно не беспокоят. Следуя по одноколейному пути, эшелоны простаивали часами на каждом разъезде, не только ожидая встречные, но и пропуская вперед все пассажирские и даже товаропассажирские поезда. Такой порядок можно было еще как-нибудь оправдать в Европейской России, где и движение было более интенсивным и где задержка пассажирских поездов отражалась на согласовании их в узловых пунктах. Но на Самаро-Златоустовской и Сибирской дорогах, на которых в то время не было ни одного узлового пункта, это ничем не оправдывалось. К концу 1904 г. Сибирская, Забайкальская и Восточно-Китайская дороги, несмотря на одну колею, могли пропускать до 16 пар поездов в сутки, следовательно перевозить ежедневно целую дивизию. А на самом деле в Харбин прибывало всего 4 эшелона в сутки, т. е. не более одного полка. В результате – перевозка 4-х корпусов, начавшаяся в декабре 1904 г., закончилась лишь в июне 1905 г. и к началу Мукденского боя ни один из мобилизованных осенью 1904 г. корпусов не прибыл в действующую армию». Все это сказывалось на моральном состоянии войск, которые слишком долго следовали на театр военных действий: «Люди молодые и в большинстве неженатые ехали на войну с легким сердцем, все время горланили песни, играли на гармониях, шутили и смеялись, но одновременно – жестоко пьянствовали и почти на каждой большой станции устраивали дебоши. Ежедневно на тех разъездах, на которых наш эшелон простаивал по несколько часов, пропуская вперед пассажирские поезда, фельдфебель Иван Иванович Оцепа выстраивал перед окнами офицерского вагона шеренгу протрезвившихся буянов, осужденных простоять положенное число часов… под шашкой… Право наложения такого наказания принадлежало по уставу лишь командиру и старшему офицеру, но в нашей батарее большинство поставленных под шашку было наказано прапорщиком Сахаровым, который сам постоянно находился в полупьяном состоянии»212212
  Воронович Н.В. Русско-японская война (Воспоминания). Нью-Йорк, 1952. С. 21.


[Закрыть].

Писатель В.В. Вересаев оставил о мобилизации на русско-японскую войну такие впечатления, которые отражали общее впечатление населения: «В конце апреля по нашей губернии была объявлена мобилизация. О ней глухо говорили, ее ждали уже недели три, но все хранилось в глубочайшем секрете. И вдруг, как ураган, она ударила по губернии. В деревнях людей брали прямо с поля, от сохи. В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, – полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела. Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия… Город все время жил в страхе и трепете. Буйные толпы призванных солдат шатались по городу, грабили прохожих и разносили казенные винные лавки. Они говорили: "Пускай под суд отдают, – все равно помирать!". Вечером за лагерями солдаты напали на пятьдесят возвращавшихся с кирпичного завода баб и изнасиловали их. На базаре шли глухие слухи, что готовится большой бунт запасных»213213
  Вересаев В.В. Записки врача. На японской войне. М.: Правда, 1986. С. 18.


[Закрыть].

И далее: «Отходил наш эшелон. Поезд стоял далеко от платформы, на запасном пути. Вокруг вагонов толпились солдаты, мужики, мастеровые и бабы. Монопольки уже две недели не торговали, но почти все солдаты были пьяны. Сквозь тягуче-скорбный вой женщин прорезывались бойкие переборы гармоники, шутки и смех… Наш смотритель, – поручик, призванный из запаса, – в новом кителе и блестящих погонах, слегка взволнованный, расхаживал вдоль поезда. "По вагоонам!" – раздался его надменно-повелительный голос. Толпа спешно всколыхнулась. Стали прощаться. Шатающийся, пьяный солдат впился губами в губы старухи в черном платочке, приник к ним долго, крепко; больно было смотреть, казалось, он выдавит ей зубы; наконец, оторвался, ринулся целоваться с блаженно улыбающимся, широкобородым мужиком… Поезд грохотал и мчался вдаль. Пьяный солдат, высунувшись по пояс из высоко поставленного, маленького оконца товарного вагона, непрерывно все кричал "ура", его профиль с раскрытым ртом темнел на фоне синего неба. Люди и здания остались сзади, он махал фуражкою телеграфным столбам и продолжал кричать "ура". В наше купе вошел смотритель. Он был смущен и взволнован. "Вы слышали? Мне сейчас рассказывали на вокзале офицеры: говорят, вчера солдаты убили в дороге полковника Лукашева. Они пьяные стали стрелять из вагонов в проходившее стадо, он начал их останавливать, они его застрелили". "Я это иначе слышал, – возразил я. – Он очень грубо и жестоко обращался с солдатами, они еще тут говорили, что убьют его в дороге". "Да-а… – Смотритель помолчал, широко открытыми глазами глядя перед собою. – Однако нужно быть с ними поосторожнее…". В солдатских вагонах шло непрерывное пьянство. Где, как доставали солдаты водку, никто не знал, но водки у них было сколько угодно. Днем и ночью из вагонов неслись песни, пьяный говор, смех. При отходе поезда от станции солдаты нестройно и пьяно, с вялым надсадом, кричали "ура", а привыкшая к проходящим эшелонам публика молча и равнодушно смотрела на них. Тот же вялый надсад чувствовался и в солдатском веселье. Хотелось веселиться вовсю, веселиться все время, но это не удавалось. Было пьяно, и все-таки скучно. Ефрейтор Сучков, бывший сапожник, упорно и деловито плясал на каждой остановке. Как будто службу какую-то исполнял. Солдаты толпились вокруг… Но иногда, – нечаянно, сама собою, – вдруг на каком-нибудь полустанке вспыхивала бешеная пляска. Помост трещал под каблуками, сильные тела изгибались, приседали, подпрыгивали, как мячики, и в выжженную солнцем степь неслись безумно-веселые уханья и присвисты. На Самаро-Златоустовской дороге нас нагнал командир нашего корпуса; он ехал в отдельном вагоне со скорым поездом. Поднялась суета, бледный смотритель взволнованно выстраивал перед вагонами команду, "кто в чем есть", – так приказал корпусный. Самых пьяных убрали в дальние вагоны. Генерал перешел через рельсы на четвертый путь, где стоял наш эшелон, и пошел вдоль выстроившихся солдат. К некоторым он обращался с вопросами, те отвечали связно, но старались не дышать на генерала. Он молча пошел назад. Увы! На перроне, недалеко от вагона корпусного командира, среди толпы зрителей плясал Сучков! Он плясал и вызывал плясать с собою кокетливую, полногрудую горничную… Смотритель обомлел. "Убрать его", – грозно прошипел он другим солдатам. Солдаты подхватили Сучкова и потащили прочь. Сучков ругался, кричал и упирался. Корпусный и начальник штаба молча смотрели со стороны… Мы "перевалили через Урал". Кругом пошли степи. Эшелоны медленно ползли один за другим, стоянки на станциях были бесконечны. За сутки мы проезжали всего полтораста – двести верст. Во всех эшелонах шло такое же пьянство, как и в нашем. Солдаты буйствовали, громили железнодорожные буфеты и поселки. Дисциплины было мало, и поддерживать ее было очень нелегко. Она целиком опиралась на устрашение, – но люди знали, что едут умирать, чем же их было устрашить? Смерть – так ведь и без того смерть; другое наказание, – какое-нибудь, все-таки же оно лучше смерти»214214
  Вересаев В.В. Записки врача. На японской войне… С. 21.


[Закрыть].