Текст книги "«Пьяный вопрос» в России и «сухой закон» 1914-1925 годов. Том 2. От казенной винной монополии С.Ю. Витте до «сухого закона»"

Один из идеологов тогдашнего либерализма П.Б. Струве был о С.Ю. Витте более позитивного мнения, хотя и не совсем однозначного: «В истории русского управления мало фигур можно поставить рядом с Витте, и одного только человека можно поставить выше его: Сперанского… Витте был, несомненно, гениальным государственным деятелем, как бы ни оценивать его нравственную личность, его образованность и даже результаты его деятельности. Более того: все личные недостатки Витте лишь подчеркивают его политическую гениальность… Нравственная личность Витте – следует прямо сказать – не стояла на уровне его исключительной государственной одаренности… Он был по своей натуре беспринципен и безыдеен… Витте не изменял взглядов и принципов, ибо их у него вовсе не было… Отсутствие морально-идейного стержня у Витте было особенно поразительно именно в связи с его политической гениальностью. Это налагало на всю его фигуру почти зловещий отпечаток»9494
  Струве П.Б. Граф С.Ю. Витте. Опыт характеристики // Patriotica. Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000. С. 183.


[Закрыть].

В.Н. Коковцов, который со временем заменил С.Ю. Вите как на посту министра финансов, так и в должности Председателя Совета министров, отзывался о нем весьма иронически: «В его характере всегда было немало склонности к довольно смелым заявлениям. Самовозвеличение, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле, не раз замечались людьми, приходившими с ним в близкое соприкосновение, и часто это происходило в такой обстановке, которая была даже невыгодна самому Витте. Я припоминаю рассказ его спутника в поездке его в начале 1903 г. в Германию для выработки и заключения торгового договора с Германией. Этот рассказ 10 лет спустя был дословно повторен мне тем же князем Бюловым в Риме при свидании моем с ним в апреле 1914 г., когда я был уже не у дел. Вит-те вел часть переговоров лично и непосредственно с князем Бюловым в его имении в Нордернее. При переговорах присутствовал с русской стороны один Тимирязев. Они тянулись долгое время, и вечерние досуги проводились обыкновенно среди музыки и пения. Княгиня Бюлова, итальянка по происхождению, сама прекрасная певица и высокообразованная женщина, постоянно просила Витте указывать ей, что именно хотелось бы ему услышать в ее исполнении. Ответы его поражали всех своею неожиданностью; было очевидно, что ни одного из классиков он не знал и отделывался самыми общими местами. Тимирязев, сам прекрасный пианист, постоянно старался выручать своего патрона тем, что предлагал сыграть то, что особенно любит его шеф, и тогда не раз происходили презабавные quid pro quo (то за это – прим. автора): Витте спорил, что играли Шуберта, когда на самом деле это был Шопен, а по части Мендельсона он всегда говорил, что его можно разбудить ночью и он без ошибки скажет с первой ноты, что именно сыграно. Верхом его музыкального хвастовства было, однако событие, рассказанное мне по этому поводу тем же спутником Витте В.И. Тимирязевым. Княгиня Бюлова как-то спросила Витте за обедом, на каком инструменте играл он в его молодые годы. Он ответил, не запинаясь, что играл на всех инструментах, и когда хозяйка попыталась было сказать, что такого явления она еще не встречала во всю свою музыкальную жизнь, то Витте без малейшего смущения парировал ее сомнение неожиданным образом, сказавши, что это в Германии музыкальное образование так специализировалось, что каждый избирает себе определенный инструмент, тогда как в их доме все дети играли на всех инструментах, почему он и мог при поступлении в университет в Одессе организовать чуть ли не в одну неделю первоклассный оркестр из 200 музыкантов, которым он дирижировал во всех публичных концертах. После этого рассказа, заключил Тимирязев, разговоры на музыкальные темы по вечерам и за обедами как-то прекратились, и сама хозяйка, со свойственным ей тактом, переводила разговоры на иные, более упрощенные темы»9595
  Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. М., 1992. Т. 1. С. 88–89.


[Закрыть].

По мнению заместителя министра внутренних дел П.А. Столыпина – В.И. Гурко, «Витте был сыном своего века – горячим поклонником капиталистического строя и капитализма вообще …, не любил и даже презирал… людей… именно за их бедность, за их неумение наживать богатство, накапливать капиталы. Дельцов финансового мира, зарабатывающих миллионы, промышленников, удваивающих в несколько лет свое состояние, он уважал и к их ходатайствам относился с предупредительностью… Вообще в основе отношений Витте к людям было глубокое презрение к человечеству. Черта эта не мешала ему быть по природе добрым и отзывчивым человеком…нравственной брезгливости у Витте и следа не было, а преследуемые им государственные цели как-то органически переплетались с целями личными, из которых основными были удовлетворение безграничного властолюбия и весьма у него развитого, иногда даже мелочного, честолюбия. Оценивал же Витте людей… хотя и пристрастно, но только в смысле беспощадной ненависти к своим врагам, друзей же он мысленно вовсе не прихорашивал… Математик по образованию, железнодорожник по профессии, Витте до перехода на государственную службу… обладал весьма ограниченным багажом познаний в области политической экономии и финансовой науки. В сущности до этого перехода он был лишь знатоком железнодорожного хозяйства и одновременно крупным дельцом, отличавшимся выдающейся способностью практически смотреть на вещи и уметь извлекать из них непосредственную реальную пользу. Способность эта в связи с умением легко и быстро разбираться в совершенно новых, ему дотоле неведомых вопросах, сделала из Витте блестящего министра финансов, но государственного деятеля в полном смысле этого слова из него все же не создала. Целые области государственной жизни остались для Витте до конца его дней совершенно неизвестными и даже недоступными его пониманию. К тому же о России и русском народе он имел лишь смутное понятие… Практическая сметливость – вот что неизменно руководило Витте при разрешении им тех разнообразных вопросов, с которыми он сталкивался. Однако эта сметливость, помогая ему удачно, а иногда и блестяще разрешать вопросы дня, не давала ему того прозрения в будущее, без которого нет истинных творцов народного счастья и государственного величия. В соответствии с этим и программа экономической политики Витте была лишь программой деятельности данной минуты и отличалась той простотой концепции, которая ему вообще была свойственна. Сводилась она в сущности к одному накоплению наличных денежных средств в государственной казне и накоплению частных капиталов в стране… Сознавая огромное влияние повременной прессы на общественное мнение, Витте всемерно стремился быть в лучших отношениях с ее представителями, причем и тут, конечно, не брезгал никакими средствами. Умел пользоваться Витте и нашими учеными силами, как по существу в отношении наиболее полного освещения разрабатываемых им вопросов, так и в целях авторитетного для общества доказательства правильности проводимой им политики». Вместе с тем В.И. Гурко признавал, что «блестящее осуществление и организация всего крупнейшего дела винной монополии – все это плод усиленной работы СЮ. Витте»9696
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого // Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М.: НЛО, 2000. С. 49.


[Закрыть].

И.И. Тхоржевский дал С.Ю. Витте одну из наиболее точных характеристик: «Ничто ни в происхождении Витте, ни в его биографии не обязывало его быть вульгарным и несдержанным. Отец его был видный провинциальный чиновник, из обрусевших немцев: директор департамента при Кавказском наместнике, великом князе. Его мать – Фаддеева – из хорошей дворянской семьи, сестра известного генерала. А бабушка по материнской линии – урожденная княжна Долгорукая (одно из лучших имен старой знати). Сам Витте получил высшее образование, сделал блистательную карьеру и часто вращался в кругах русской и международной элиты. А между тем никаких черт светских, дворянских, или немецких, чиновничьих, интеллигентских в нем нельзя было отыскать и признака. Самородок. Мужиковатый гигант, завоеватель, самодержавный делец, Витте азартно ломил свое, сокрушал все преграды данной ему от бога силищей. Если же препятствия казались ему пока непреодолимыми, он, с чисто мужицкой хитростью, любыми изворотами их обходил. Он преклонялся перед наукой, но сам был на редкость невежественным человеком, по крайней мере в области наук общественных: права, истории, литературы, политики (даже в экономике он брал больше чутьем). Жил – сегодняшним днем, умело маневрируя среди очередных затруднений. Не имел никаких политических убеждений. Зато был – гениальный, властный практик-самоучка, с огромным даром осуществлять, добиваться, приводить в жизнь все то, что он своим исключительным жизненным чутьем и даром администратора схватывал как нужное сейчас для России. Без всякой внутренней борьбы перешел Витте с реакционных взглядов к манифесту 17 октября. Министр Александра III, друживший с Победоносцевым, он еще недавно, в 1899 г., печатно восстал принципиально против земских выборных учреждений, будто бы несовместимых с царским самодержавием. А уже в книге "Самодержавие и земство", написанной для Витте А.И. Путиловым в 1905 г., он же представил к подписи государя манифест, вводивший у нас народное представительство… Жена Витте тоже была безупречно любезна, хотя и подшучивала над моим тогдашним идеализмом (Вуичу сказала как-то: "У него голубые глаза доверчивой лани"). От былой красоты в ней оставалось… мало, но муж был в нее как будто еще влюблен. Еврейка, да еще разведенная жена (по первому браку она была за Лисаневичем, и дочь ее, Веру, Витте удочерил, очень любил и выдал ее за Нарышкина замуж), она, конечно, в Петербурге мешала карьере мужа. При дворе ее не принимали, чем Витте был очень задет, тем более что он женился на ней с разрешения и даже одобрения императора Александра III. В обращении она была гораздо менее вульгарна и непосредственна, чем сам Витте, но придирчивый Петербург ставил ей "всякое лыко в строку"… Отношение к царю Витте вылилось в конце концов в плохо скрытую ненависть. Правда, к ненависти этой примешивалась и тревога, жуткое и пророческое предвидение того, что для государя и для царской семьи смута может кончиться кровью. Государь же всегда говорил про Витте: "Он отделяет себя от меня", – и это была правда. Витте, чтобы заставить государя делать то, чего тот не хотел, чередовал при нем свою настойчивость с грубым подлаживанием и лестью. Государь видел насквозь эту игру, для него слишком примитивную, а потому считал Витте "грубым хамелеоном". Крайне им тяготясь, он не видел редких достоинств Витте, считал его врагом, кандидатом в президенты российской республики»9797
  Тхоржевский И.И. Витте // Последний Петербург. Воспоминания камергера… С. 51.


[Закрыть].

Известная мемуаристка и собирательница слухов генеральская вдова А.В. Богданович записала о С.Ю. Витте весьма любопытные сплетни: «Келлер говорил, что царя убедили, что мадам Витте – порядочная женщина. Он желает, чтобы царица ее приняла, но она не хочет и плачет; надеется, что Строганова ее избавит от этого визита… Константин Скальковский… сказал про Витте, что он умен, но бездушный, холодный человек. У него страшное самолюбие …, что он легко может сойти с ума, что у него мания величия, мнит о себе, что равен только царю, противоречий не допускает, в комиссии под его председательством он один говорит, а все молчат. Сказал, что Витте добьется своего, что его жену примут при дворе, что за свою жену ее бывшему мужу Лисаневичу он заплатил 20 тыс., да развод стоил 6 тыс. руб. … Иванова говорила …, что Витте долго не просидеть, так как царица его терпеть не может и любезна бывает только с теми, кто бранит Витте и его жену… И.Л. Марков возмущен назначением Витте министром. Прямо говорит, что это – темная личность, в полном смысле аферист. Витте – взяточник…, что к Витте были вызваны два доктора, что у него вроде помешательства, что пункт его расстройства – валюта… Коломнин возмущен назначением Витте министром. Витте был за какое-то мошенничество под судом, пользуется грязной репутацией. На место Изнара Витте уже назначил из своего бывшего департамента какого-то поляка Шабунского, взяточника: за данный ему обед можно было получить тариф для какой хочешь дороги… Впечатление Иванова, что Витте… это такой человек, что ему все средства годны для достижения цели… Никольский… так охарактеризовал Витте – игрок, любит биржевую спекуляцию, тянет своих, которых привез с собой… Приятелю Самойловича Писаревскому Витте сказал, что неужели он думает, что чины и ордена соблазнили его покинуть юг. Нет, не то, а то, что здесь можно нажить деньгу… Суворин рассказал, что царь так выразился про своих министров: "Когда Дурново мне докладывает, я все понимаю, а он ничего не понимает; когда Витте – я не понимаю, но зато он все понимает, а когда Кривошеин – ни он, ни я, – мы ничего не понимаем"… Суворин возмущен, что Витте для своей популярности подкупает все газеты, раздавая им субсидии… Вишняков говорил, что недавно к Витте явился его приятель, одессит, которому Витте тут же предложил место директора банка с 18 тыс. руб. жалования… Витте кому-то сказал, что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший… По городу идет слух, что Витте не в милости у царя вследствие своих прежних отношений к Вышнеградскому. Сын последнего потребовал якобы, чтобы Английский банк выдал ему лежащие там 25 млн его отца. Банк потребовал, чтобы Вышнеградский представил свидетельство от правительства, что это его деньги. Он обратился за этим к Витте. Но Витте сперва доложил об этом царю, который на бумаге написал про старика Вышнеградского: "великий мошенник" и велел навести справку, не окажутся ли еще и в других банках такие деньги… Про Витте много темного рассказывают, хотя все единодушно говорят, что он умен»9898
  Богданович А.В. Дневник. Три последних самодержца. М.-Л.: Изд-во Л.Д. Френкель, 1924. 567 с.


[Закрыть].

Определенное мнение о С.Ю. Витте сложилось и у одного представителя из клана винных заводчиков Смирновых – В.П. Смирнова: «Я часто думаю в беженстве (в эмиграции – прим. автора) об этом человеке. Я бы должен его ненавидеть, так как он уничтожил дело моего батюшки. Но, с другой стороны, я не могу не уважать его за сделанное для России. Вспоминая СЮ. Витте, я думаю, что над Россией в начале века витал рок. Удержись Витте на своем посту, не найди он недоброжелателя в лице царя Николая Александровича, кто знает, как повернулась бы вся наша история… Я оценил деяния Витте, когда… поехал во вновь строящийся Харбин и другие города Китая по делам торговли нашими напитками. Собственно, название Харбин городу дали официально лишь в 1903 г., когда он появился на карте. То, что я увидел, напомнило мне рассказы Джека Лондона про "золотую лихорадку" и потрясло своим размахом. Когда я вернулся в Москву, полный впечатлений об увиденном, в мои рассказы не верили. Все это было похоже на фантастику Жюля Верна, входившего тогда в моду. Предыстория Харбина такова. В 1885 г. царское правительство обратилось в Пекин с просьбой разрешить сюда въезд русским инженерам для работ по проекту строительства будущей железной дороги. В случае положительного решения Россия могла установить сплошной рельсовый путь между своей европейской частью и Тихим океаном. Это требовало огромных финансовых затрат, сопряжено было с техническими трудностями, так как местность пересекало значительное количество ручьев, рек, суходолов. Тут потом построят около тысячи мостов и много туннелей. Самый уникальный туннель – через Хинганский хребет – протянется на три с лишним километра! Маньчжурия была пустынным, почти незаселенным пространством. Китайцы, конечно же, нуждались в такой дороге, так как это был выход на внешний рынок, и охотно на это пошли. В 1897 г. официально было объявлено о начале строительства Китайской Восточной железной дороги. Планировалось, что Харбин станет центром строительства дороги. Строить ее предполагалось от Харбина в трех направлениях – в сторону Забайкалья, на Владивосток и на юг, до г. Дальнего. Это было чисто коммерческое предприятие, не имеющее в России аналога. Акциями общества КВЖД владело русское правительство, но само общество имело полную самостоятельность. У него были печать, устав, флаг, под ним были полиция, суд, администрация, почта, железнодорожная охрана. Общество КВЖД имело флотилию из 20 пароходов, свои пристани. Дорога имела телеграф, школы, больницы, библиотеки, угольные и лесные концессии. Земли принадлежали КВЖД, но их можно было брать в аренду. Жизнь тут протекала по законам Российской империи. Город закладывали русские строители. Собственно, то, что я увидел, городом еще нельзя было назвать. Общей застройки еще не было. На реке Сунгари дымили трубами два русских парохода: "Святой Иннокентий" и "Благовещенск". С них разгружали тонны строительных материалов. Уже вовсю стучали топоры рабочих, возводящих временное жилье. Строился даже не город, а целая империя – "Желтороссия". И все это было частью программы Витте по освоению и закреплению за Россией территории Сибири и Дальнего Востока. Здесь крутились огромные деньги. Привлекаемые хорошими заработками, сюда хлынули тысячи людей из Центральной России. Так называемую "Желтороссию" обживал самый разный люд. Много было мастеровых, купцов, которые открывали трактиры, магазины, лавки. Много было и авантюристов, спешивших погреть руки на вновь прибывших. Слышны были истошные крики торговцев и зазывал, казалось, на всех языках мира предлагавших свои товары. Всю ночь горели костры, возле которых грелись рабочие, чтобы наутро продолжить строительство. У костров, среди саманных фанз, слышна была не только русская или китайская речь. Я тут встречал армян, латышей, грузин, поляков, японцев. И весь этот людской муравейник жил дружно, соблюдая свои праздники, обычаи, которые уважались всем харбинским сообществом. Здесь не было и пресловутой "черты оседлости" для евреев, существовавшей тогда в России. В саманной фанзе разместили временный вокзал Харбина, куда поместили святыню – икону святителя Николая Чудотворца. Она стояла на возвышении, а подсвечник возле нее, вмещающий до сотни свечей, никогда не был пуст. Мне рассказывали, что даже китайцы верили в ее спасительную силу. Тонущие в Сунгари китайцы-лодочники взывали к нему: "Николай, помогай!". Кажется, что стук топоров строителей не смолкал до самого утра. По Уссури, Амуру и Сунгари свозились тысячами тонн строительные материалы. На моих глазах начали возводить здание неправительственного Русско-Китайского банка, который учредил Витте. Банк давал ссуды и на открытие дела, и на строительство жилья. Подряды на строительство железных дорог Витте отдавал "с разбором", и, по его словам, "в конце концов люди перестали так наживаться, и были случаи, что и крупные подрядчики прогорали…". Может, потому так споро – за шесть лет! – строилась КВЖД, что во главе дела стал Витте. Нельзя сказать, что жизнь в Харбине протекала без осложнений. Конные казаки постоянно гоняли нагайками китайцев, которые норовили что-то стащить или разрушить железнодорожное полотно. Казаки охраняли дорогу и русских переселенцев, хлынувших туда на заработки. Китайцы казаков боятся. Когда раздается крик "цимадуй!" (“казаки" по-китайски), у туземцев начинается паника! В 1900 г. тут случилось Боксерское восстание ("Ихэтуань"), погубившее многих строителей и железнодорожников. Китайцы разрушили огромные участки дороги, жгли дома русских, лавки, магазины. Были и жертвы среди населения. Восстание жестоко подавил генерал Сахаров»9999
  Смирнов В.П. Смирновы. Водочный бизнес русских купцов… С. 158–165.


[Закрыть].

В целом В.П. Смирнов оценивал деятельность С.Ю. Витте положительно: «Так случилось, что при С.Ю. Витте наша фирма получила наибольший расцвет (видимо, имеется в виду фирма сыновей П.А. Смирнова – прим. автора). То, что делал этот человек, так или иначе помогало и нам, заводчикам. Он ввел золотой руб., тем самым оздоровив финансовую систему Российской империи, и очень скоро российская промышленность утроилась. Нижегородская торгово-промышленная выставка, которая была открыта по его личной инициативе, дала представления, какой будет скоро Россия. Витте умер через год после начала войны, в 1915-м. За его гробом шло всего пять человек. Придя на его похороны, они рисковали не только репутацией и мнением света, но и расположением царя Николая II, который его недолюбливал. «Только не Витте!» – вскричал государь, когда узнал, что переговоры с Японией поручены С.Ю. Витте. И первое, что сделал, узнав о смерти опального премьер-министра, – послал в его квартиру с обыском – за его мемуарами. Боялся, что тот выставит его в дурном свете. Когда умер С.Ю. Вит-те, ничего хорошего о нем не говорили. Все немецкое было проклято, уничтожено и посыпано пеплом. Поэтому нелепо было вспоминать, что германский император Вильгельм наградил Витте орденом Прусской короны, а канцлер Бисмарк писал о нем, что «в последние десятилетия я в первый раз встретил человека, который имеет силу характера, и волю, и знание, чего он хочет…». Русская армия, истекая кровью, отступала под натиском германских войск – какой тут Вильгельм, какой Бисмарк! Все, что сделал Витте для России, забыли. То, что Витте разработал положение об организации пограничной стражи и добился ее создания, – в тот момент это уже было не так важно. Шла отечественная война, и было непатриотично хвалить человека с «нерусскими» корнями. А то, что он строил «Великий Сибирский путь», заботился о церковном воспитании народа, создавая церковноприходские школы, развивал сеть коммерческого образования в России, устроил высшие заведения – коммерческие и технические, основал Петербургский политехнический институт, установил Северный морской путь, заказав строительство ледокола «Ермак», – об этом говорить просто боялись, так как «черносотенцы» запугивали самых смелых своими «ура-патриотическими» акциями! Попробуй, похвали «немца», когда даже Санкт-Петербург решили переименовать в Петроград – немцам в пику! … Когда умер Витте, заговорили о другом: о его связях с женщинами. Об актрисе Соколовой, якобы его любовнице. И о том, что когда-то, влюбившись в замужнюю женщину, увел ее от мужа, предложив 20 000 руб. отступного. Царский двор такого не прощал. Даже царских родственников, венчавшихся тайно с разведенными женщинами, отлучали от двора, а тут хоть и высокого разряда, но ведь чиновник! Когда же пресса, травившая Витте, вспомнила ему Матильду Лисаневич, жену-еврейку, пусть и крещеную, гнев Николая, в ту пору цесаревича, утроился. Сплетничали, что «подсидел» Витте министра финансов Вышнеградского, якобы пустив слух о его старческом маразме. Но травили Витте и при жизни, и после смерти не только мелкие шавки из «желтых газет». Писатель В.А. Гиляровский приложил руку, напечатав, как секретарь графа, обратившись к известному купцу Бугрову с просьбой пожаловать на дамское заседание по «делу благотворительности», которое проводила жена Витте Матильда, получил в ответ: «…Скажи, что… недосуг. Понял: не-до-суг». И пошел анекдот: «Бугров Матильду сукой назвал…». Не остался в стороне и брат моего старого знакомого Вл.И. Немирович-Данченко, влиятельный публицист, владевший умами. Он написал язвительно, что Витте заключил с Японией «двусмысленный мир», за что получил соответственно незаслуженно графский титул (и шутливое прозвище в народе «Граф Полусахалинский» – за то, отдал японцам половину острова Сахалин – прим. автора). С.Ю. Витте никогда не опускался до перебранки, чем очень импонировал моему батюшке. И сейчас я думаю: почему так не везло России? Почему она восхищалась Распутиным или убийцей великого князя Сергея Александровича Каляевым, но не людьми, как Вит-те? Двадцать четыре процента от всех доходов страны дала «казенная» водка после винной монополии. Хорошо ли было нам, плохо ли, не так сейчас важно. Но что это стоило С.Ю. Витте!»100100
  Смирнов В.П. Смирновы. Водочный бизнес русских купцов… С. 168–170.


[Закрыть].

О возникновении идеи новой питейной реформы – создании казенной винной монополии сам С.Ю. Витте вспоминал впоследствии следующее: «Как только я вступил в управление Министерством финансов, государь как то раз в разговоре сказал мне, что кроме Сибирской железной дороги, которую он мне, так сказать, поручил исполнить и относительно которой я ему дал обещание, что приложу все усилия, чтобы осуществить его мысль о соединении России с Владивостоком, он желал бы поручить мне еще исполнение одного дела, находящегося, как он выразился, у него на сердце, а именно питейного дела. Император Александр III говорил, что его крайне мучает и смущает то, что русский народ так пропивается, и что необходимо принять какие-нибудь решительные меры против этого пьянства. Как известно, еще в конце царствования императора Александра II вопрос этот возбуждался; но принимались все меры паллиативные (временное облегчение болезни – прим. автора), так как в то время признавали существовавшую акцизную систему питей такой системой, которая не может подлежать никакому изменению, так как считали, что эта система наилучшая система из всех систем, существовавших раньше по этому предмету. А как известно, раньше существовала только система откупная, так что европейская практика знала в широких размерах только две системы: откупную и акцизную. Акцизная система, как известно, основана на том, что предоставляется большая или меньшая свобода в производстве спирта и водки, тем более в их продаже; государство же только наблюдает за питейным делом постольку, поскольку это необходимо для правильного и равномерного взимания акциза, т. е. косвенного налога на спирт. Конечно, в пределах акцизной системы может быть большая или меньшая свобода производства и свобода продажи. Поэтому в последние годы царствования императора Александра II собиралось много различных съездов, имевших целью предложить такие меры, которые бы при акцизной системе в известной степени стесняли продажу питей. Но эти две вещи: акцизная система и стеснение торговли и производства – вещи довольно несовместимые или, по крайней мере, на практике трудно исполнимые, а потому все эти меры ни к чему и не приводили. Император Александр III сердцем желал помочь в этом отношении русскому народу. После долгих разговоров он пришел к заключению, что паллиативными мерами сделать ничего нельзя, а потому он решил ввести питейную монополию, т. е. провести меру, по своему объему и по своей новизне совершенно необычайную, чрезвычайно новую, не существовавшую, неизвестную в практике западных стран и вообще всего мира. Основная мысль питейной монополии заключается в том, что никто не может продавать вино, иначе как государство, и производство вина должно быть ограничено теми размерами, в каких сие вино покупает государство, а следовательно, и удовлетворять тем условиям, какие государство ставит, как покупщик. Кто подал эту мысль императору Александру III – мне неизвестно. Говорят, будто мысль эту подал известный публицист Катков (основатель Катковского лицея). Действительно, в те времена в «Московских Ведомостях» появлялись передовые статьи редактора этой газеты – Каткова, которые пропагандировали мысль о питейной монополии. Но внушил ли императору Александру III эту мысль Катков, как это многие говорят, – я не знаю. Наоборот, я склонен думать, что мысль эта принадлежала самому Александру III, так как она совершенно соответствует характеру его ума. У императора был удивительно простой ум; он не признавал никаких осложнений (впрочем, может быть, некоторых и не понимал), но все, что не являлось ясным, определенным, твердым, с его точки зрения бесспорным – он не признавал. Все, что выходило из его ума, из его души – было просто, ясно и чисто. Можно, конечно, говорить, что это есть свойство детской души; что и для детей все представляется ясно, просто и чисто, и все, что не ясно и не просто – им недоступно. Может быть, это и так, – но тем не менее я должен сказать, что для такого государя, каким быль император Александр III, который обладал большим умом сердца – это качество его едва ли не составляло всю силу царской личности; в этом заключалась его сила, которая всех приводила в некоторое смущение, и эта же сила заставляла тех лиц, которые к императору Александру III приближались, ему поклоняться… Государь сказал мне, что очень просит эту его мысль воспринять и привести ее в исполнение; сказал, что он очень рассчитывает на мою молодость, на мой характер и на мою личную к нему преданность. Итак, император Александр III как бы взял с меня слово, что я приведу его мысль в исполнение… я решил провести мысль императора Александра III. Еще при нем, во время его царствования, мне удалось провести основания питейной монополии. Основания эти заключались в том, что вся торговля переходила исключительно в руки государства. Ректификация, т. е. приготовление спирта в том виде, в каком он должен был идти в желудок потребителя, делалась также государством; самое же производство спирта в первичном виде оставалось за частными заводчиками. Но заводчики могли произвести только столько спирта, сколько им было заказано, и только это количество могли продавать государству»101101
  Витте С.Ю. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 1. Кн. 1. С. 346–348.


[Закрыть].

Другой идеолог русского консерватизма и друг Александра III В.П. Мещерский также поддерживал введение казенной винной монополии: «Увы, вопрос о пьянстве стал важнейшим вопросом внутренней жизни России! И не будет преувеличено наше слово, если мы скажем, что нет человека на Руси в нынешнее время, который не возлагал бы на правительство надежду, что оно этот вопрос, как бы некрасиво ни было называть его вопросом о пьянстве, вопросом о кабаках, – признает безотлагательнейшим из всех государственных вопросов нынешнего времени… Кабак в настоящее время стал для пьющего крестьянина на Руси всем. У него нет уже церкви, нет дома и семьи, нет школы, нет рынка, нет общества, нет правительства, – все сосредоточилось в кабаке! Это печальная истина, которую подтвердит всякий крестьянин из конца в конец России. Но этого мало. Независимо от того, что кабак разоряет материально, расслабляет физически и развращает нравственно крестьянина, кабак в силу того, что питейный доход составляет наибольшую сумму государственного дохода, находится вне действительного правительственного и общественного надзора. Самый заклятый враг правительства и общества может из кабака сделать школу самого опасного политического и нравственного растления народа. Полиция, губернская администрация и общество не смеют подчинить кабак беспощадно-строгому контролю: ни одно сельское общество не смеет ни закрыть, ни запретить кабак. Оттого всякий, кто видал Pоссию в Pоссии, знает, что если в ней 200 тыс. кабаков, то в то же время каждый из этих кабаков есть публичный дом… Ограничение привилегированного положения кабаков и кабатчиков, – положения вне закона, положения вне общих законов об ответственности, вот чего просят тысячи людей в России, вот о чем говорили и мы. Пускай пьет, кто хочет, но немыслимо, чтобы тот, кто продает водку и тот, кто ее пьет, приходили в кабак, как в какое-то святилище, где в угоду пьянству были бы терпимы все безобразия и преступления и где бы власть правительства не имела бы права предупреждения и пресечения этих безобразий. Пускай, когда хочет того общество, открывается кабак; но немыслимо, чтобы там, где общество не хочет кабака, там оно лишено было бы права закрыть кабак. Пускай себе пьют в обществе, если одному пить скучно; но немыслимо, чтобы общество, собирающееся во имя противодействия нравственного пьянству, было преследуемо, как общество вредное или преступное. Наконец, пускай себе существует Акцизное управление, это милое создание по образу и подобию откупа; но немыслимо, чтобы акцизное это управление относительно порядка и благочиния в кабаках могло бы стоять выше губернаторской власти!»102102
  Мещерский В.П. За великую Россию. Против либерализма. М.: Институт русской цивилизации, 2010. С. 337–342.


[Закрыть].