Текст книги "«Пьяный вопрос» в России и «сухой закон» 1914-1925 годов. Том 2. От казенной винной монополии С.Ю. Витте до «сухого закона»"

Несколько слов также следует сказать о московской полиции и о ее обер-полицмейстере Александре Александровиче Власовском (1842–1899 гг.). По мнению С.Ю. Витте, «на вопрос о том, каким образом могла произойти такая катастрофа и кто за нее ответственен, сейчас же получили ответ: что катастрофа произошла от полной нераспорядительности, а между тем никого ответственного. В то время обер-полицеймейстером в Москве был полковник Власовский; этот Власовский ранее был полицмейстером в одном из прибалтийских городов, кажется, в Риге, и был рекомендован великому князю, как человек весьма энергичный и ничем не стесняющийся, следовательно, такой человек, который может водворить в Москве должный порядок. До Власовского обер-полицмейстером Москвы был генерал Козлов, человек, правда, весьма порядочный, но по натуре своей не "полицейский" человек. Власовский же (как я с ним познакомился) действительно принадлежит к числу таких людей, которых достаточно видеть и поговорить с ними минут десять, чтобы усмотреть, что он представляет собой такого рода тип, который на русском языке называется "хамом". Все свое свободное время этот человек проводил в ресторанах и в кутежах. По натуре Власовский человек хитрый и пронырливый, вообще же он имеет вид хама-держиморды; он внедрил и укрепил в московской полиции начала общего взяточничества; с наружной же стороны, действительно, он как будто бы держал в Москве порядок. Кроме того, он был очень удобный человек, потому что весь двор великого князя Сергея Александровича, конечно, обращался с ним не как с господином, а как с хамом, и он исполнял всевозможные поручения этой великокняжеской дворни. И вот, этот обер-полицеймейстер заявил, что, в сущности говоря, на Ходынском поле всем распоряжалось и все это народное гулянье и угощенье устраивало министерство двора, а что полиция собственно никакого там на самом поле касательства не имела, что все это было делом министерства двора, а вот все, что касалось местности около поля и до поля – это все касалось его, касалось полиции; там же никаких историй, никаких катастроф не было, там все было в порядке. Произошла же эта катастрофа, при которой столько людей было убито и побито, от того, что на все эти угощения государя народ набросился и начал друг друга давить и таким образом было задавлено две тысячи людей, в числе их множество женщин и детей»8484
  Витте С.Ю. Воспоминания. Царствование Николая II. Т. 1. Берлин: Слово, 1922. С. 61–62.


[Закрыть].

В.П. Смирнов также высказался по этому вопросу: «Обер-полицмейстер жил на Тверском бульваре, напротив Богословского переулка. На его доме была соответствующая надпись: "Дом московского обер-полицмейстера". Должность эту занимали генерал-майоры "свиты его величества", как правило, средних дворянских фамилий. Нравы московской полиции были вольными, а взаимоотношения их с окружающим миром внутри вверенного квартала ли, участка или околотка были просто трогательные. Два раза в году – на Пасху и на Рождество Христово – домовладельцы посылали им с дворниками увесистые конверты с деньгами. Чем выше была должность берущего и доход дающего, тем выше были и суммы "пожертвований". Подобными сборами полиция обложила трактиры, гостиницы, торговые и промышленные заведения. В их расходных книгах часто встречалась надпись: "Частному приставу в день его именин". На службе тот же околоточный получал 50 руб., а собирал по участку в несколько раз поболее… Обер-полицмейстер был неравнодушен к коньяку, об этом я знал лично, так как мы поставляли и ему напитки с нашего завода. Пил он много, но как-то очень быстро трезвел и, освежась, опять ездил по Москве. И так чуть ли не всю ночь. В приказах его отмечались замеченные при проездах нарушения полицейской службы в два, в три, в четыре – словом, во все часы ночи в самых разных частях города… Я лично слышал, как в четыре часа утра он ворвался в Петровско-Разумовский участок и, обнаружив, что дежурный околоточный, снявши шапку и шашку, облокотясь на стол, спит, разбудил его тумаками. Этого ему показалось мало, и он кинулся писать приказ о наказании бедолаги: мол, не было рапорта о состоянии вверенного участка! Домовладельцев Власовский карал нещадно, если не посыпали желтым песком откосы тротуаров у своих домов, не заботились о красоте улиц и не чистили отхожие ямы. Штрафы были от 100 до 500 руб., с заменой арестом от одного до трех месяцев. Город, помню, засиял чистотой… Извозчики, сторожа и дворники говорили о нем с ненавистью, даже называли "антихристом"… До Власовского не было в Москве места, где бы не слышалась извозчичья ругань. Существовало даже выражение: "ругаться по-извозчичьи". Как сам Митрич пересказывал: "Нам без ругани нельзя, ругань у нас заместо покурить!..". На другой день после назначения обер-полицмейстером Власовского на головы извозчиков как из рога изобилия посыпались штрафы, о которых он ежедневно сообщал в газете "Ведомости московской городской полиции"… Новый обер-полицмейстер Москвы А.А. Власовский, главный "городовой", по Митричу, жизнь московского извозчика превратил в сущий ад. По словам Митрича, полиция извозчика ни во что не ставила. Придиралась к каждой мелочи: худому кафтану, к плохой полости, к поцарапанному экипажу, к не прибитому на соответствующее место номерному знаку, к случайной остановке и т. п. И за все "хабарила", т. е. брала в свои карман гривенники, двугривенные, полтинники и даже рубли. Протестовавших взашей толкали в участок, сажали на сутки в каталажку полицейского участка, не давая даже возможности накормить и напоить брошенную на дворе лошадь. Особенно изощрялись "фанфароны" (городовые) и "околодыри" (околоточные), традиционно кормившиеся сбором незаконной дани на московских улицах. Городовых Митрич считал, в шутку ли, всерьез, "нечистой силой": мол, в лесу – леший, в воде – водяной, а в городе – городовой… Приказы, по рассказу Митрича, были лаконичны: "Легковой извозчик номер такой-то слез с козел – штрафу 10 руб.", "оказал ослушание полиции – штрафу 25 руб.", "слез с козел и толпился на тротуаре", "халат рваный – штрафу 5 руб.", "произнес неуместное замечание – штрафу 15 руб."… "Ой, господин хороший, какую ж он нам жизнь устроил, – говорит Митрич. – Ломовой на невзнузданной лошадке – плати штраф. Лошадь с норовом – плати. Не держит ломовой интервала – плати!" Извозчики смиренно и молча сидели на козлах, не смея слезть с них. Лица их были унылыми и вытянутыми. Оживленные их голоса и громкая брань замолкли. В городе был наведен полный порядок. Митрич рассказывает про это, как будто жалуясь. Но мне кажется, спроси я его: "Слушай, Митрич, хотел бы ты махнуть сейчас из Франции в ‟ту” Москву?". – он бы согласился без промедления. И вся история с Власовским кажется мне теперь каким-то веселым недоразумением из нашей прошлой жизни. Вот обер-полицмейстер в открытой пролетке весь день носится по городу, выискивая нарушения. Рядом с ним восседает чиновник с "паскудкой", как окрестили особую книжку для наложения штрафов, а в ней – кого только не было! Нарушившие правила извозчики, дворники, городовые, околоточные, а также "вообще замеченные беспорядки на улицах". И лишь когда наступает время ужина, городские службы вздыхают с облегчением – можно теперь передохнуть! Еду Власовскому приносили домой из ресторана "Эрмитаж", так как был он холост и хозяйства не вел… Под Власовским был весь штат московской полиции… Полиция трепетала перед своим начальником. Многие даже отказывались от традиционной домовладельческой мзды, боясь, что Власовский дознается и лишит их "хлебного" места. Большинство частных приставов и квартальных надзирателей Москвы он действительно места лишил, отправив в отставку. Набрав новых, обязал их делать ночные проверки городовых и дворников… Правление неугомонного обер-полицмейстера продолжалось до 1896 г. В отставку, а потом и на пенсию он ушел в чине полковника, так и не став генералом. Кстати, за все годы работы в Москве бумаги подписывал как "исправляющий должность", поскольку обер-полицмейстером мог быть только генерал. Закончилась карьера Власовского наутро после Ходынской катастрофы. На Власовского "спустили всех собак", обвинили в том, что на Ходынском поле он не сумел обеспечить порядок вверенными службами, не предотвратил давку и жертвы»8585
  Смирнов В.П. Смирновы. Водочный бизнес русских купцов… С. 97–98.


[Закрыть].

Графиня Мария Эдуардовна Клейнмихель утверждала, что: «Во время коронации Николая II его сравнивали с Людовиком XVI. Как с прибытием Марии Антуанетты в Париж праздник обратился в траур, так и московские торжества ознаменовались большой катастрофой, повлекшей за собой много жертв. Обещана была раздача народу царских подарков. Толпы женщин и детей потянулись из разных деревень в Москву на Ходынское поле. Не было принято никаких мер предосторожности, и, когда началась раздача подарков, вся толпа беспорядочно хлынула вперед, спотыкаясь, падая в ямы, толкая и топча друг друга. Ходынка стала гигантской гекатомбой, символом постоянно царившего в России беспорядка. Число жертв составляло от 8 до 10 тысяч человек. Когда я на следующий день поехала на парад, я увидела сотни телег, везущих целые горы трупов с торчащими руками и ногами, так как не сочли даже нужным чем-нибудь их прикрыть. Назначено было следствие для отыскания виновных. В то время власть в Москве была разделена между генерал-губернатором, великим князем Сергеем Александровичем, и министром двора, во главе которым был граф Воронцов-Дашков. Оба они друг друга обвиняли в происшедшем. Граф фон дер Пален, бывший министр юстиции, обер-церемониймейстер во время коронации, был избран судьей. Он попросил позволения прочитать свой отчет перед царем и царской семьей. Он начал так: "Катастрофы, подобные происшедшей, могут до тех пор повторяться, пока ваше величество будет назначать на ответственные посты таких безответственных людей, как их высочества, великие князья". Эти ставшие историческими бесстрашные слова правильно освещают тогдашнее положение. Эта безответственная, самодержавная и в то же время бессильная власть привела нас, как я уже неоднократно говорила, к той ужасной катастрофе, жертвою которой мы стали»8686
  Клейнмихель М.Э. Из потонувшего мира. Берлин: Глагол, 1923. С. 201.


[Закрыть].

Большинство трупов (кроме опознанных сразу на месте и выданных для погребения в свои приходы) было собрано на Ваганьковском кладбище, где проходило их опознание и погребение. По официальным данным на Ходынском поле (и вскоре после инцидента) погибло 1 379 человек, еще несколько сот получили увечья. Императорская семья пожертвовала в пользу пострадавших 90 тыс. руб., разослала тысячу бутылок мадеры для пострадавших по больницам. 19 мая 1896 г. императорская чета вместе с генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем посетила Старо-Екатерининскую больницу, где были помещены раненые на Ходынском поле; 20 мая посетили Мариинскую больницу. Храм во имя иконы Божией Матери «Отрада и утешение» на Ходынском поле («на крови»). Вдовствующая мать-императрица потребовала прекратить торжества и наказать градоначальника Москвы князя Сергея Александровича, дядю Николая II. Но прерывать мероприятия не стали. Наказаны были московский обер-полицмейстер А.А. Власовский и его помощник – оба были сняты с занимаемых должностей. А.А. Власовский был «снят с обеспечением пожизненной пенсии в 15 тыс. руб. в год», а князь-губернатор даже получил высочайшую благодарность «за образцовую подготовку и проведение торжеств». В 1896 г. на Ваганьковском кладбище на братской могиле был установлен памятник жертвам давки на Ходынском поле по проекту архитектора И.А. Иванова-Шица с выбитой на нем датой трагедии: «18 мая 1896 г.».

Многие в связи с Ходынской катастрофой вспоминают события 30 мая 1770 г. в Париже, когда устраивались фейерверки – Людовик XVI женился на австрийской эрцгерцогине Марии Антуанетте. Праздник омрачила катастрофа. Вслед за этим огромная толпа, собравшаяся на площади Людовика XV (ныне – площадь Согласия), хлынула на бульвары, где ожидались балы, иллюминация и раздача бесплатной выпивки и закуски для народа. С широкой площади все устремились на улицу Руайяль, возникла давка, а навстречу двигался поток желающих попасть на площадь с бульваров. Число жертв достигло 130 человек. Однако подобные события происходили и в России. Например, во время коронационных торжеств Николая I 23 сентября 1826 г. (также в Москве), по воспоминаниям Франсуа Ансело, «без многочисленных жертв не обошлось… На следующий день в Москве говорили, что за вечер было задавлено крестьян на две или три тысячи рублей, и искренне жалели их владельцев»8787
  Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 150–151.


[Закрыть]. Таким образом, это была не первая катастрофа при коронационных торжествах в России.

Празднества по случаю коронации продолжились вечером в Кремлевском дворце, а затем балом на приеме у французского посла. Многие ожидали, что если бал не будет отменен, то, по крайней мере, состоится без государя. По словам Сергея Александровича, хотя Николаю II и советовали не приезжать на бал, однако царь высказался, что хотя Ходынская катастрофа – это величайшее несчастье, однако не должно омрачать праздника коронации. Николай II открыл бал с графиней Монтебелло (женой посланника), а Александра Федоровна танцевала с графом. Генерал Алексей Куропаткин в своих дневниках писал о реакции представителей царской фамилии на случившееся: «Великий князь Владимир Александрович сам возобновил со мною разговор, передав сказанные ему в этот вечер слова герцога Эдинбургского, что при праздновании 50-летия царствования Виктории было 2 500 человек убитых и несколько тысяч раненых, и никто этим не смущался». С.С. Окрейц утверждал: «Молодой турецкий бей настаивал на оригинальной, чисто турецкой точке зрения: пять или двадцать тысяч погибли – это не суть важно»8888
  Окрейц С.С. Листки из записной тетради… С. 341.


[Закрыть].

В целом анализируя Ходынскую трагедию и отвечая на вопрос о том, что явилось причиной гибели такого количества людей – водка или случайность, можно сделать следующий вывод – и то, и другое. Да, если бы ямы и колодцы засыпали, то жертв было бы меньше, но они все равно бы были, так как сработали бы другие обстоятельства. В данной катастрофе не было какой-то одной ошибки, это был целый комплекс негативный обстоятельств: просчеты великого князя Сергея Александровича (его после этих событий стали звать «князем Ходынским», а Николай II получил прозвище «Кровавый») и других высших чиновников, недоработка полиции, но, безусловно, и то, что часть пришедших на торжества были в нетрезвом состоянии. Конечно же, не все они были пьяными, а определенная часть, возможно, и не слишком большая. Описания различных народных празднеств и гуляний, которые приводятся выше, это косвенно подтверждают. К сожалению, праздники в России редко обходятся без алкоголя. При этом погибли не только пьяные, но и совершенно трезвые люди, которые просто пришли на коронационные торжества и стали жертвами обстоятельств.

1.3. С.Ю. Витте – архитектор новой винной политики

Социально-экономическое развитие России на рубеже веков было весьма противоречивым. Ее население насчитывало около 130 млн человек. Размещено оно было по территории страны крайне неравномерно. Почти 90 % населения проживало в европейской части, за Уралом проживало всего 13,5 млн человек, из них 7 млн – в Казахстане и Средней Азии. Страна оставалась преимущественно аграрной. В городах проживало всего 14,7 млн человек. Однако темпы промышленного развития были высокими. В 1890-х гг. страна переживала промышленный подъем, объем промышленного производства увеличился в 2 раза. Определенные изменения происходили и в винокуренном производстве. В ее реализации начали появляться определенные недостатки. Так, по мнению исследователя питейной политике А.Б. Петрищева, при внедрении акцизной системы «в первое время шло довольно гладко. Но затем и полиция, и кабатчики, и акцизные надзиратели быстро приспособились к новому порядку. Начав с того, что кабатчики имели так называемые льготные градусы. Хоть и полагалось, чтобы водка была 40 градусов, но так как спирт летуч и теряет крепость даже при переливании из одной посуды в другую, то было установлено, что кабатчик не отвечает, если водка имеет не 40 градусов, а на несколько десятых градуса меньше. Многие оптовые склады этим воспользовались и стали отпускать в кабаки водку, вместо 40 градусов, в 39,1, 39,7 и т. д. А дабы акцизные смотрели на это сквозь пальцы, от складчика им было положено „жалованье“, как во времена откупа. А получивши жалованье от складчика, акцизные снисходительно относились и к тем кабакам, которые покупают у него водку. Кабатчики поняли, что это дело выгодное. И местами установилось так, что целовальники платили складчику „на акциз“, а складчик лишь распределял деньги между акцизными. Далее, целовальник не имел права продавать водку по ночам, не имел права давать водку под заклады, не имел права устраивать игры в карты. Но в действительности и ночная торговля быстро процвела, и заклады принимались, и многие кабаки обратились в выгодные притоны. Все это в России устроить довольно легко: стоит лишь платить „жалованье“ городовым, околоточным, приставам, и прочим полицейским чинам. А задобривши полицию, каждый мог действовать, как ему заблагорассудится. Бывали случаи, что кабатчик самовольно вызывал солдат из казармы „для усмирения взбунтовавшихся покупателей“. И солдаты по зову этому приходили и усмиряли. Таким образом, значение кабака всецело зависело от личных качеств целовальника. Если целовальник совестливый человек, то в его кабаке было мирно; одни собирались сюда, чтобы выпить, а другие просто, чтобы побеседовать, провести время. Такие кабаки являлись как бы клубами для малоимущих людей. Но целовальник мог из своего заведения сделать не только игорный, но и разбойничий притон: и этим выгодным делом можно было заниматься безнаказанно, стоило лишь давать хорошие взятки полиции. А так как в самодержавном государстве полиция безнаказанна, то не мудрено, что большая часть кабаков превратилась в притоны, где людей спаивали и обирали. Правительство пыталось с этим бороться. Но оно сваливало вину не на полицию, а на кабатчиков. При Александре III был издан новый закон: чтобы вино распивочно продавалось только из трактиров (а за право иметь трактир назначена высокая плата, – несколько сот рублей в год), а из обыкновенных кабаков, переименованных в ренсковые погреба, разрешалось продавать водку только навынос; кроме того, были заведены особые „винные лавки“, откуда разрешалось продавать водку навынос только в запечатанной посуде. Надеялись, что если в кабаке нет в продаже распивочной, то не будет и притонов. Этот закон значительно увеличил доходы полиции. Но в ренсковых погребах и даже в винных лавках часто велась такая же „распивочная торговля“, как и в трактирах»8989
  Петрищев А.Б. Из истории кабаков в России // Природа и школа. 1906. № 2. С. 27–28.


[Закрыть].

Проводил новую винную реформу министр финансов Сергей Юльевич Витте, родившийся в 1849 г. в семье курляндского дворянина Христофа Генриха Георга Юлиуса Витте и дочери губернатора Саратовской губернии Екатериной Андреевны (в девичестве Фадеевой). Елена Петровна Блаватская (урожденная Ган), автор «Тайной доктрины» (одной из идеологических предпосылок современного фашизма) приходилась мальчику кузиной. До достижения шестнадцатилетнего возраста С.Ю. Витте посещал гимназию в Тифлисе. Затем семья пару лет жила в Кишиневе. После получения аттестата зрелости они с братом стали студентами Новороссийского университета в Одессе. После его окончания по рекомендации графа А.П. Бобринского в 1877 г. С.Ю. Витте стал путейцем. Ему приходилось много ездить по небольшим станциям, изучая во всех тонкостях работу железной дороги и занимать различные невысокие посты для углубления знаний. Вскоре такая настойчивость дала результаты, и он в 25 лет возглавил эксплуатационную службу Одесской железной дороги. В 1879 г. С.Ю. Витте поручили руководить пятью юго-западными железными дорогами (Харьковско-Николаевской, Киево-Брестской, Фастовской, Брестско-Граевской и Одесской).

Один из сотрудников Переселенческого управления И.И. Тхоржевский в своих воспоминаниях рассказал о столь головокружительной карьере данного реформатора: «Витте окончил математический факультет в Одессе и думал сначала готовиться к кафедре чистой математики. Но по настояниям близких держал еще выпускные экзамены при Институте инженеров путей сообщения и стал служить по железным дорогам. Случай показал его в выгодном свете Александру III. Во время царских поездок по России одна из них ознаменовалась потом крушением поезда (в Борках). Витте, как начальник одного из участков железной дороги, обратил уже внимание на то, что царский поезд, бывший много тяжелее обычных, шел со скоростью, много превышавшей обычную. Со свойственной ему решительностью он заявил, что в пределах вверенного ему участка не может допустить такой скорости. А когда стал управляющим на юго-западных дорогах, то просто распорядился об уменьшении скорости царского поезда. Это навлекло на него личное резкое неудовольствие Александра III и бойкот со стороны царской свиты. Министр путей сообщения, сопровождавший государя, вызвал Витте в царский вагон и указал ему, что на других дорогах поезд идет быстрее. Тогда Витте, не смущаясь царским присутствием, ответил: "Другие пусть делают, что хотят, а я ломать головы государю не стану". Когда вслед за тем произошло действительное крушение поезда, Александр III вспомнил о беспокойном путейце и сначала назначил его членом комиссии, расследовавшей причины крушения, а вскоре предложил ему, уже на государственной службе, место директора департамента железнодорожных дел. Витте сначала ответил, что на частной службе он зарабатывал 50 тыс. руб. в год, а казенное жалованье будет всего 8 тыс. Государь сказал на это, что он будет выдавать ему еще 8 тыс. из своего царского кармана и вообще имеет на него свои виды – Витте, честолюбец по природе, не устоял. Окончательно его подкупила в пользу государя еще и та мелочь, что на Витте, по гоголевскому словцу, «чинишко был дрянь» (титулярный советник). Назначая его на генеральское место, Александр III, вопреки всем правилам, махнул Витте прямо в генералы: произвел в действительные статские советники. В Петербурге Витте сразу выделился своей практичностью: знанием людей, вещей и цен. В русской бюрократии было всегда немало лоска, но практического уменья зацеплять колесами служебной машины деловую жизнь, заставлять что-то грубое, сырое и жизненное служить целям, намеченным властью, было всего меньше. У Витте обнаружилось именно такое уменье, а кроме того дар подбирать себе полезных сотрудников. И хотя неисправимые в своем зубоскальстве петербуржцы перекрестили его из Сергея Юльевича в "Сергея Жульевича" …, но репутации доки и ловкача за ним не отрицал никто»9090
  Тхоржевский И.И. Витте // Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 1999. С. 51.


[Закрыть].

15 февраля 1892 г. С.Ю. Витте занял пост управляющего Министерства путей сообщения. 30 августа 1892 г. С.Ю. Витте был назначен на пост министра финансов, который занимал 11 лет. По сведениям И.И. Тхоржевского это произошло следующим образом: «Когда в Петербурге освободилось место министра путей сообщения, то вначале, как мне рассказывал барон Нольде, никто еще и не думал о Витте как о министре. Александр III по очереди вызывал несколько "естественных" кандидатов и предварительно расспрашивал их, что бы они предприняли в случае назначения. Первого вызванного государь под конец, уже расставаясь с ним, спросил как о вещи второстепенной: "Ну, а кого бы вы пригласили к себе в товарищи министра?". Ответ был: "Витте. Он так практичен и так умеет все быстро налаживать". Тогда государь при вызове второго и третьего кандидатов поставил им тот же вопрос: "А кого метите вы в товарищи?". И когда второй и третий назвали также С.Ю. Витте, государь, уже не спрашивая больше никого, прямо сам назначил Витте – министром. Получив так право личного доклада у государя, Витте еще больше укрепился в царском доверии. И когда уходил министр финансов Вышнеградский, больной, да еще заподозренный в получении полумиллионной взятки у Ротшильда, государь перевел Витте из Министерства путей сообщения на гораздо более видный пост министра финансов (Витте уже раньше подсказал Вышнеградскому удачный пересмотр железнодорожных тарифов). Вышнеградского… судьба… наказала… за его обычное недоверие к людям. Когда при нем хвалили чью-либо честность, Вышнеградский сдвигал очки на лоб и задумчиво спрашивал: "До какой суммы он честен?". Витте, как министр финансов, оказался удачливым. Он не только довел до конца начатое Вышнеградским (уже при Николае II) укрепление твердого курса русского руб. – введением у нас золотой валюты, но проявил и редкую изобретательность вообще в доставлении для казны денег. При самодержавно-бюрократическом строе, да еще при политике, неблагоприятной евреям, финансовым воротилам Запада, он умудрялся широко привлекать в Россию иностранные капиталы – сама Россия была тогда еще слишком бедна, чтобы разворачивать промышленность так широко, как этого добивался Витте. Русские финансы, налаженные Витте, отлично проявили себя и в дальнейшем, несмотря ни на какие испытания. Его преемнику, В.Н. Коковцову, досталось наследство уже благоустроенное, и поддерживать его на высоте было не так уж трудно. И Витте насмешливо любил назвать Коковцова, конечно за глаза, не иначе как "кухаркой за повара"»9191
  Тхоржевский И.И. Витте… С. 53.


[Закрыть].

Не все, кто знал С.Ю. Витте относились к нему однозначно. Начальник Департамента полиции А.А. Лопухин отзывался о С.Ю. Вит-те довольно критически: «Бюрократический Петербург хорошо знал С.Ю. Витте и характеризовал его всегда так: большой ум, крайнее невежество, беспринципность и карьеризм. Все эти свойства отразились в воспоминаниях Витте, как в зеркале. Отсутствие элементарной научной подготовки и нравственных устоев было причиной того, что, будучи государственным деятелем, он не был человеком государственным. Для этого он не обладал не только общим государственным планом, но даже руководящей государственной идеей. Все, на что он оказался способен, это отдельные более или менее крупные меры, из которых одна, винная монополия, при существовавшем в то время государственном строе не могла принести народу ничего, кроме вреда, другая, денежная реформа, притом не им подготовленная, осталась недоделанной и, не освободив эмиссионный банк от правительственной власти, хотя и укрепила наше финансовое положение, но обратила денежную систему исключительно в орудие фиска, лишив ее значения средства развития народного хозяйства, и, наконец, третью, самую крупную, реформу государственного строя сам С.Ю. Витте обрезал своими собственными руками. Как в своей государственной деятельности, так и в своих воспоминаниях Витте выступает без единой руководящей государственной идеи. В них разбросано много отдельных мыслей, но они не объединены ничем. Часто совершенно случайны, иногда противоречивы. Единого, цельного мировоззрения нет. Без него С.Ю. Витте и суждено было закончить жизнь просто неудачником, отличавшимся от общего типа русского неудачника крупным умом да внешним положением, "опалой" блестящей, но тем не менее обидной. Это неудачничество вполне естественно вызывает раздражение и брюзжание, которые у Витте выливаются в совершенно безудержном злословии, расточаемом и виноватым, и правым»9292
  Лопухин А.А. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. По поводу «Воспоминаний» графа С.Ю. Витте. М.-Петроград, 1923. С. 4.


[Закрыть].

Далее А.А. Лопухин рассказал нелицеприятную историю про С.Ю. Витте: «Личное мое знакомство с С.Ю. Витте произошло в 1901 г. Но, прибегая к его же выражению по поводу одного из его сослуживцев, я могу сказать, что "открылся" он мне раньше. Летом 1899 г., когда я был прокурором Московского окружного суда, в Москве возникло громкое уголовное "мамонтовское" дело. История его возникновения весьма для Витте характерна. Савва Иванович Мамонтов, видный делец и известный меценат, был крупным акционером и председателем правления общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. Дела ее с постройкой бездоходной в то время ветви от Вологды до Архангельска пошатнулись до пределов катастрофических… С.И. Мамонтову удалось добиться для общества Московско-Ярославской дороги концессии на сооружение так называемой Северной железнодорожной линии Петербург-Вологда-Вятка, высокая доходность коей представлялась вне сомнений и должна была компенсировать недоборы общества от Архангельской ветви до времени более интенсивной работы последней. Вышеупомянутая концессия была дана в законодательном порядке, высочайше утвержденном мнением Государственного совета. Этот законодательный акт состоялся при полной осведомленности министерства финансов… С концессией все предвещало обществу Московско-Ярославской дороги блестящее будущее. Как вдруг над предприятием разразилась гроза, разметавшая в прах все надежды и нагрянувшая неожиданно оттуда, откуда обществу были только что оказаны поддержка и спасение. То самое Министерство финансов, которое в лице его главы, С.Ю. Витте, только что выступало в качестве инициатора в вопросе о предоставлении названному обществу выгодной концессии, выступило в лице того же С.Ю. Витте с требованием об отобрании у него этой самой концессии и о принятии мер, которые были сознательно направлены к финансовой гибели и железнодорожного общества и крупных его акционеров. По инициативе С.Ю. Витте в Комитет министров было внесено дело о том, чтобы законодательный акт о предоставлении обществу Московско-Ярославской дороги концессии и на Петербурго-Вятскую ветвь был отменен и ветвь эта строилась на средства казны… По существу же суровые меры этим не ограничились, и все по инициативе С.Ю. Витте; против Мамонтова и его коллег было возбуждено уголовное преследование… Мамонтовы были разорены… При производстве следствия по "мамонтовскому" делу при осмотре следователем документов, отобранных у одного из обвиняемых, заведовавшего коммерческим агентством правления Московско-Ярославской железной дороги, в записной его книжке была обнаружена запись, свидетельствовавшая о взятке, данной директору железнодорожного департамента Министерства финансов, по всем данным, за содействие в предоставлении Московско-Ярославской железной дороге той концессии, которая у нее была впоследствии отобрана, что и было подтверждено показаниями хозяина книжки. Весь обвинительный материал был сообщен министру финансов С.Ю. Витте, так как по действовавшему закону уголовное преследование против должностного лица могло быть возбуждено только его начальством. Начальство же в лице С.Ю. Витте дело против своего подчиненного в данном случае замяло, дало ему возможность по своей воле уйти в отставку и устроиться на теплое место в частном предприятии. Вот каким С.Ю. Витте "открылся" мне еще ранее моего личного знакомства с ним. Добавим к этому, что в 1906 г. автор брошюры "Зигзаги. Паломничество С.Ю. Витте в Портсмут", скрывавшийся под псевдонимом "Small", говоря о злоупотреблениях Витте на посту министра финансов, указал, что железную дорогу Пермь-Котлас, важнейшую часть которой как раз и составляла линия Петербург-Вологда-Вятка, строил родственник жены Витте инженер Быховец, а Архангельско-Ярославской дорогой одно время управлял другой ее родственник – врач Леви»9393
  Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. По поводу «Воспоминаний» графа С.Ю. Витте… С. 60–65.


[Закрыть].