Текст книги "Королева в придачу"

Вулси был крайне утомлен и действовал напрямик. Но у него на то были свои причины: Генрих скучал без Брэндона, и теперь, когда Мэри уже фактически стала леди Валуа, король хотел видеть его при себе.

Они проговорили еще часа три. Брэндон увиливал. Да, у него ничего нет против Вулси, как тому пришло в голову, ведь они же союзники! Да, он готов для своего приятеля Томаса на все, даже расторгнуть помолвку с леди Лизл, если его преосвященство сочтет ее неуместной.

«Каков хитрец, – размышлял Вулси. – Он хочет представить дело так, будто прямо-таки рвется породниться с Ховардами. Но мне не следует забывать, что Мэри рассчитывает на скорое вдовство, и значит, ставки этого парня в самом деле могут вырасти».

И вместо того чтобы запугивать Брэндона, канцлер намекнул, что готов не только посодействовать его освобождению, но и выставить его кандидатуру на получение титула герцога Саффолка.

Он добился своего: вместо врага сделал Брэндона своим должником, они вновь составляли одну партию. Брэндон выглядел потрясенным – ему еще мерещилась плаха, и вдруг его поманили герцогской короной. Он упал перед Вулси на колени.

– Ваше преосвященство, теперь я навеки ваш должник.

На его лице блуждала растерянная, счастливая улыбка. Но Вулси не удержался, чтобы не добавить к меду добрую ложку дегтя.

– Однако пока Мэри Тюдор в Англии, вам не светит покинуть пределы Тауэра.

Мэри же, наоборот, жила надеждой, что сможет обмануть судьбу и добиться своего. Забавно: ей выбрали девиз «La volonte’ de Dieu me suffit»[18]18
  Воли Господа для меня достаточно (фр.).


[Закрыть], но Мэри предпочитала трактовать его по-своему. Она не считала волю других людей волей Всевышнего, наоборот, именно то страстное чувство, которое она испытывала к Брэндону, принимала как ниспосланное свыше и готова была за него бороться. Брэндон отрекся от нее – теперь, когда он в Тауэре, принцесса видела все совсем в ином свете. Она стала многое понимать и решила, что ее путь к счастью куда более долог и извилист, чем ей представлялось поначалу. Как сказал Вулси: отойди подальше, чтобы дальше прыгнуть? Что ж, она готова это сделать. И пока Мэри принимала послов из Франции, получала дары и писала письма Людовику, она думала лишь об одном – о том, что, в случае если овдовеет, она сама сможет выбирать себе мужа. Только одно тревожило Мэри. Эта самовлюбленная и излишне самоуверенная девочка хотела убедиться – так ли любит ее Чарльз? Он ведь ни разу не признался ей в любви. Да, он честолюбив, он хочет ее, как мужчина хочет женщину, но этого мало! Стоит ли ее борьба и упорство того, чтобы добиваться этого человека, который оказался отнюдь не таким безупречным рыцарем, каким она представляла его себе поначалу?

Эти мысли печалили ее сильнее, чем ей хотелось бы себе признаться. Однако именно эти сомнения, как ни странно, с новой силой всколыхнули ее чувства к Чарльзу. В ней проснулся азарт охотника, выслеживающего дичь. Их разделяло все: обычаи, положение, воля государей, но именно это и поддерживало в Мэри желание добиться своего. Только одного она не простила бы Чарльзу – известия, что он полюбил другую. Леди Лизл? Порасспросив герцога Норфолка о его внучке, она немного успокоилась, поняв, что та еще ребенок и физически не созрела для выполнения супружеских обязанностей. Маргарита Австрийская? Проект этого брака уже канул в Лету. Кто-нибудь еще? Мэри прислушивалась к сплетням о романе Брэндона с Нэнси Керью. Нэнси, фрейлина Катерины, была очень хорошенькой и остроумной, порой Мэри отмечала, что ей самой нравится эта бойкая девушка. И вот, когда Мэри уедет… Мысль о том, что Брэндон в ее отсутствие увлечется другой, была ей невыносима. И она даже вздохнула облегченно, когда мисс Нэнси по велению самого Генриха услали от двора.

В начале сентября Генрих проводил сестру в Дувр, где к отправлению на континент была приготовлена целая флотилия из четырнадцати кораблей. Свита Мэри потрясала – в кои-то веки английская принцесса стала королевой Франции! Поэтому ее сопровождали герцог и герцогиня Норфолкские, их сын граф Суррей, маркиз Дорсет с супругой и другие члены семейства Ховардов, причем две представительницы этого рода – Анна и Элизабет Грей, входили в личную свиту Мэри. В общем ее штат составляли восемьдесят придворных дам во главе с леди Гилфорд, отряд из четырехсот рыцарей и лучников и целая гвардия камеристок, пажей и прочей прислуги. Штат набирал сам Вулси, и король остался доволен – он хотел удивить этих лягушатников за Ла-Маншем. В конце концов, он отправлял к ним свою любимую сестру!

В Париж для подготовки встречи уже отбыли Лонгвиль, старый дипломат граф Вустер и опытный царедворец Томас Болейн. Старшая дочь Болейна, Мэри, тоже числилась среди фрейлин королевы, и вскоре окружающие стали замечать, что Генрих, прибывший с принцессой в Дувр, уделяет этой красивой девушке особое внимание. У него было время для ухаживания – отплытие во Францию откладывалось из-за непогоды. Море сильно штормило, порой волны бились даже о стены замка, отчего стекла и двери в старой крепости дребезжали. Но именно это и веселило невесту Людовика ХII.

– Кажется, само небо противится вашим планам, Хэл, – говорила она, указывая на бурное море. – Не захотите же вы отдать меня и всех этих людей на волю разбушевавшейся стихии?

Королю приходилось смиряться. Поначалу он по-прежнему пытался скрасить ожидание, устраивая пиры и маскарады, но эта так некстати, по его мнению, наступившая непогода влияла даже на празднества. Проливные дожди и ветер делали невозможным любую прогулку, камины нещадно дымили, и придворные, начиная чихать и кашлять, невольно прерывали увеселения. Некоторые стали болеть – в общем, атмосфера в Дуврском замке стояла самая безрадостная.

В конце концов Генрих, устав от ожидания, решил оставить Мэри с ее двором в Дувре и вернуться к своим делам в Лондоне. Однако сейчас, когда добрая треть знати и большая половина хорошеньких женщин отсутствовали, в его лондонских резиденциях царила тоска. Генрих начал скучать, становясь раздражительным и злым… И тогда Вулси решил, что наконец настало время вернуть Брэндона ко двору. Два с лишним месяца заточения – достаточный срок, чтобы сбить с Чарльза спесь и склонить к покорности.

Брэндон явился ко двору, словно не вернулся из заключения, а прибыл после интересного путешествия, и моментально вновь оказался в фаворе. Даже его недруг Бекингем вынужден был раскланиваться с ним. А Генрих, словно заглаживая вину, наградил Брэндона земельными угодьями в Саффолкшире, отдав в его распоряжение замки Ла Полей, и даже стал открыто намекать на то, что его дорогой Чарльз достоин высокого титула. Теперь Брэндона часто видели вместе с Генрихом и Вулси – они что-то оживленно обсуждали. А ведь злые языки по-прежнему смаковали интрижку Брэндона с сестрой короля, особенно потому, что, стоило Брэндону отстать от общества короля, как он становился непривычно молчаливым, задумчивым, даже мрачным. Такого Брэндона при дворе еще не знали, и это порождало новые слухи.

Генрих и сам вскоре заметил, что с его другом что-то творится. Он ни о чем не спрашивал, хотя порой пристально наблюдал за Чарльзом. И ни разу за этот дождливый сентябрь не взял его в свою свиту, когда ездил в Дувр повидаться с сестрой.

Погода по-прежнему не благоприятствовала ее отъезду, но с этим уж Генрих ничего не мог поделать. Однако вскоре он получил приятную весть из Эссекса, где в имении Иерихон проживала Бесси Блаунт. Бесси была беременна.

– Чарльз, мы едем в Эссекс! – заявил он Брэндону. – Там нас ждет пикантное приключение с хорошенькими женщинами. Одна из них – твоя добрая знакомая Нэнси Керью. Ты ведь всегда был с ней в приятельских отношениях, не так ли?

Он хитро подмигнул Брэндону, пояснив, что недавно отправил Нэнси в Иерихон, дабы его малышка Бесси не очень там скучала.

Они приехали в усадьбу вымокшими до нитки, и были приятно поражены, оказавшись в уютном помещении с резными панелями и большими окнами-фонарями. В окна без конца стучал дождь, но от большого камина веяло теплом и уютом… А перед огнем их ожидал прекрасно сервированный стол, за которым болтали и хихикали две хорошенькие женщины, так и вскинувшиеся от радости при виде мужчин. Они тут же развесили их сырые плащи на экране перед камином. Генрих скинул верхний камзол, с деловым видом поднял крышку серебряной супницы, с наслаждением вдохнул ароматный пар.

– Ваш любимый раковый суп, государь, – заметила мисс Нэнси. Бесси же буквально прыгала вокруг Генриха, вешалась ему на шею, стремясь поцелуем дотянуться до губ своего рослого августейшего любовника.

Бесси была здоровой девушкой, и беременность никак не сказывалась ни на ее самочувствии, ни на внешности, что делало ее весьма привлекательной для короля, особенно когда он сравнивал ее румяные щечки и оживленность с измученным лицом законной супруги. И если к Катерине, опасаясь очередного срыва, он боялся и прикоснуться, то Бесси всем своим видом словно молила: возьми же меня, мне это будет только на пользу!

Генрих вскоре уделил ей внимание, и она почти утащила его наверх в спальню. Брэндон подумал, что если бы она поменьше открывала рот и не несла несусветную чушь, которую не могли сгладить даже остроумные, вовремя вставленные фразы Нэнси, то была бы очень мила. Но он уже понял: кого бы ни родила мисс Блаунт, она долго не удержит возле себя такого человека, как король. Их ставка с Вулси на нее оказалась неудачной, и… Да не все ли равно! Ему был в тягость этот вечер, раздражала обязанность шутить, восхищаться Бесси, поддерживать непринужденный разговор. Мэри все еще находилась в Англии, а он не мог ее увидеть – это все, что занимало его мысли. И ему все труднее удавалось скрывать свою депрессию, свою болезненную тоску по ней…

Предполагалось, что едва Генрих уединится с Бесси Блаунт, как и Чарльз отправится предаваться тем же утехам с мисс Нэнси. Собственно говоря, именно для этого и взял его с собой король. Но, хотя Нэнси смотрелась весьма очаровательно в своем отороченном золотистым кружевом пятиугольном чепчике, а у Брэндона давно не было женщин, он вдруг поймал себя на мысли, что не хочет ее. Глядел на нее какое-то время через уставленный изысканными блюдами стол, видел игривый вызов в ее взгляде, но раздраженно отвернулся, подошел к камину и уселся перед ним, ссутулившись, порой вороша кочергой рассыпающиеся поленья.

Нэнси была явно озадачена.

– Чарльз?

Он даже не повернулся. Мысли его витали далеко, в Дувре, рядом с той, которая сейчас глядела на бушующее море, тоже тоскуя о нем. Он не сомневался, что так и было, и хотел сохранить ей верность. Когда же Нэнси подошла ближе и присела на скамеечку у его ног, Брэндон лишь виновато улыбнулся ей.

– Прости, Нэн, но мой парень сегодня не в настроении.

– Но ведь именно этого желает от тебя король! Что с тобой, Чарльз? Все будет хорошо. Я помогу тебе, а ты отвлечешься…

– Но я не хочу отвлекаться! – ответил он с досадой.

Нэнси замолчала, разглядывая Чарльза с каким-то новым, пристальным вниманием. Он изменился: исчезли веселые чертики в глазах, в уголках рта появились горькие складки. Перед ней как будто сидел какой-то другой, чужой и незнакомый человек, и Нэнси не могла понять, нравится ли ей этот новый Чарльз Брэндон. Но неожиданно почувствовала, что стала больше уважать его, даже несмотря на обиду.

– Знаешь, милый, я ведь согласилась торчать с этой дурехой здесь только потому, что надеялась с ее помощью освободить тебя. Я очень беспокоилась, Чарльз.

Не глядя, он чуть пожал ей руку.

– Ты всегда была мне хорошим другом, Нэн. Возможно, мне следовало бы жениться на тебе.

Она деланно засмеялась.

– Нет, на это ты никогда не пойдешь. Маргарита Австрийская, внучка Норфолка леди Лизл или даже… Мэри Тюдор. Вот предел твоих мечтаний. Я же… Ты прав, Чарльз. Я только твой друг.

Они долго сидели в тишине, пока дрова почти не прогорели. Потом Брэндон подбросил в огонь новые поленья из сложенной у камина поленницы. Огонь осветил его лицо, дорогую цепь с подвеской Ордена Бани. Красивый лорд – и такой далекий. Нэнси было обидно, но она не имела права обижаться. Она всегда знала, что ее связь с Чарльзом ни к чему не приведет, разве что он способствовал продвижению при дворе ее братьев, а она доставляла ему нужную информацию, поэтому и отнеслась так спокойно к его роману с сестрой короля. И все же сейчас ей стало грустно. Она вздохнула, словно всхлипнула. Брэндон ласково, но бесстрастно привлек ее к себе и устало склонил голову ей на плечо – без желания, без чувств. И Нэнси ощутила к нему почти материнскую нежность, ласково погладив по голове.

– Да, Чарльз, если тебе даже не нужна женщина – значит, ты и в самом деле любишь ее. Это так безрассудно…

А через несколько минут она с удивлением увидела, что он плачет. Как ребенок, негромко и беспомощно всхлипывая. Нэнси была потрясена. Она никогда не знала этого насмешника и интригана таким.

– Мне бы только увидеть ее, – почти простонал он. – Только бы проститься! Я ни на что больше не рассчитываю.

Они не заметили, как на деревянной галерее, опоясывающей этот небольшой зал, появился Генрих, еще в разметавшейся одежде, растрепанный, шнуровавший на ходу надетую кое-как куртку с разрезами. Как всегда, его свидание с Бесси прошло бурно, но быстро, и он покинул ее, ибо, удовлетворив желание, уже не испытывал к любовнице ничего. Король велел Бесси не провожать его – ее упреки и нытье раздражали. И вот Генрих нечаянно увидел плачущего Брэндона, услышал его последние слова… Король стоял на галерее, задумчиво глядя вниз. Он стоял довольно долго, не желая смущать Чарльза своим появлением, поскольку понимал, что, несмотря на всю браваду, тот находится на грани нервного срыва. Казалось бы, заключение в Тауэре должно было смирить его, а Нэнси могла бы отвлечь… И вот Генрих увидел, как сломлен и измучен тот, кто всегда казался ему неуязвимым, идущим по жизни играючи. Наверное, зная о причине его страданий, Генрих должен был разгневаться – он ведь еще не забыл, как злился на сестру и Брэндона, как возмущался их недозволенными чувствами. Но сейчас Мэри была покорна, а Брэндон страдал. Он, Генрих, победил, и это правильно. Но непонятно почему король был рад за младшую сестру, оттого что кто-то так искренне полюбил.

Генрих шумно задышал, кашлянул, привлекая к себе внимание парочки внизу. Нэнси испуганно ахнула, стала тормошить Брэндона, и тот быстро поднялся, вытер лицо, встав спиной к камину, надеясь, что Генрих не увидит его слез.

Король нарочно долго спускался, поправляя одежду и давая им время прийти в себя.

– Быстро же ты управился с ней, Чарльз, – как ни в чем не бывало, отметил он, хотя отлично понимал, что между ними ничего не было. – Кажется, дождь утих. Думаю, мы можем возвращаться.

Через несколько дней из Дувра пришло известие: море уже немного успокоилось, и, возможно, английская флотилия сможет переправиться на континент. Генрих выехал проститься с сестрой и велел Брэндону сопровождать его.

В Дуврском замке по сырым стенам сочилась влага, и ветер по-прежнему вгонял в каминные трубы густые клубы дыма. Но море и в самом деле было если не спокойным, то, по крайней мере, не штормило, как раньше.

Об этом и заявил громогласно Генрих, входя в полутемный зал, где его сестра и придворные, кутаясь в шали и накидки, уныло сидели возле огня. Появление Генриха, как всегда, внесло оживление: он шутил, хлопал по плечам вельмож, ласково трепал за щечки хорошеньких леди, подмигнул синеокой Мэри Болейн. Однако краем глаза он внимательно следил за сестрой. Она стояла, замерев, сжимая у горла мех накидки, и во все глаза глядела на идущего за королем Чарльза Брэндона. Потом принцесса опомнилась и поспешила присесть в реверансе перед братом. Он поднял ее, ласково поцеловал в лоб.

– Я вижу, вы здесь совсем приуныли. – Король огляделся. – Эй, велите позвать музыкантов, внесите побольше огней, отставьте кресла к стенам. Я желаю, чтобы мой последний вечер с сестрой прошел весело!

Уже ведя Мэри во главе шеренги танцующих, он сообщил, что с рассветом корабли отчалят, ибо ветер стихает и им надлежит воспользоваться затишьем.

– Как прикажете, ваше величество, – спокойно ответила принцесса.

– Ну же, малышка, приободрись, – обвел ее в танце вокруг себя Генрих. – Дерзкая девчонка! Я не хочу, чтобы ты появлялась во Франции с такой унылой физиономией. Что подумают о тебе новые подданные?

Мэри очень хотелось оглянуться туда, где в середине шеренги танцевал с Лизи Грэй Брэндон. Слова Генриха она почти не воспринимала, лишь мельком заметив Генриху, что не стоит обзывать «дерзкой девчонкой» королеву Франции. Генрих довольно расхохотался:

– Видишь, Мэри, твое положение супруги Людовика уже приносит свои выгоды. А сейчас, мисс зануда, выше нос! Или я пожалею, что привез с собой милорда Брэндона.

Она бросила на брата быстрый взгляд. Но в это время они разошлись – шеренга кавалеров, исполняя поклон с притопом, шеренга дам – вращение с поднятыми руками и поклон. Пламя факелов заметалось, бросая красноватые отсветы на танцующих, и в этот миг Мэри встретилась глазами с Чарльзом, даже нашла в себе силы улыбнуться, когда он подмигнул ей. Да, Генрих добился своего – у нее стало улучшаться настроение.

Леди и кавалеры меняли партнеров, скользя мимо друг друга и касаясь ладонями. В какой-то момент Мэри оказалась рядом с Брэндоном. Мгновение – и пальцы их сплелись в легком пожатии. Мэри прерывисто вздохнула. Они все же увиделись! Ее брат позволил им проститься…

К концу танца она уже улыбалась.

Генрих все это время наблюдал за ней. Когда внесли угощения, король ел на ходу, болтая с Мэри Болейн.

– Вы рады отправиться во Францию?

– Мне это любопытно. Ведь там меня ждет встреча с отцом и младшей сестрой.

– Кажется, ее зовут Анна?

– О, ваше величество так внимателен. Моя младшая сестра была фрейлиной при дворе регентши Маргариты. Сейчас она вместе с отцом готовит все к приезду новой королевы. Она всегда была такой разумницей, наша Анна.

– Что ж, я буду только рад, если и она войдет в штат моей сестры.

Он на время отвлекся от Мэри и Брэндона, любуясь Мэри Болейн, которая сейчас с восторгом глядела на своего короля. Какая белая кожа, а глаза – настоящие сапфиры! Генрих опустил взгляд туда, где над вырезом корсажа вздымались полушария ее груди, и у него неожиданно пересохло в горле. Черт знает что такое! Он богобоязненный и нравственный человек. Его вожделение смущало его, он поспешил отвернуться и увидел сестру, беседующую с Брэндоном, но даже не разгневался. К тому же они были не одни, рядом стояли герцогиня Норфолк, леди Гилфорд, маркиз Дорсет. Но главное, Мэри улыбалась. Чертовка, все, что ей нужно, – это ее Чарльз. Однако им не следует забываться…

Генрих подошел к ним и Мэри нежно взяла его под руку.

– О ваше высочество, вы так давно не услаждали наш слух пением! Доставьте мне напоследок такое удовольствие.

Генрих согласился и велел принести лютню или рэбек. Король любил эти минуты, когда он пел в окружении придворных. А пел он действительно очень хорошо. Не обязательно быть королем, имея такой голос и такой слух. Генрих от природы был очень музыкален, сочиненные им песни распевали и во дворцах, и в домах простых людей. Для него же это была приятная возможность проявить себя.

Звуки лютни казались особенно мелодичными и изысканными в этом холодном зале с грубыми стенами.

Генрих запел:

 
Всех птиц без труда побеждает орел,
А жаркий огонь расплавляет металл.
И блеск самых ярких и нежных очей
Не может затмить блеска солнца лучей.
Есть средства, способные камень пробить,
Но смелому рыцарю принцем не быть!
 

Мэри вздрогнула и невольно поглядела туда, где, прислонившись к стене, стоял Брэндон. Да и не только она – множество взглядов было приковано к нему. Даже дивно, что он остался столь невозмутим.

– Кажется, дождь прекратился, – заметил Генрих, чтобы как-то разрядить напряженную обстановку. – Мэри, сестрица, не желаете ли вы подняться со мной на башню, чтобы поглядеть на море?

Среди толстых стен старого замка мелькали отблески света, метались тени. Из помещения, которое они покинули, еще доносились звуки музыки, а здесь кругом была предотъездная суета. Слуги носили сундуки и баулы, бегали писцы и учетчики, клерки и горничные.

– Корабли выйдут в море еще затемно, – сказал Генрих, когда они поднялись на стену.

Ветер трепал выбивавшиеся из-под чепца пряди волос Мэри. Даже за высоким парапетом из мощных каменных зубьев их обдавало ветром и запахом морской соли.

– Безрадостная картина, – проговорил король, указывая на водное пространство, покрытое барашками пены, слабо белевшими в ночи.

– Уж какое безрадостное, – грустно согласилась Мэри. – Я никогда раньше не видела моря, но для меня теперь оно всегда будет символом разлуки и печали.

Ему бы следовало еще раз поговорить с ней о высокой чести, о ее долге, но все было много раз сказано, и король молчал. Он видел, как сестра в темноте смотрит на него.

– Генрих, – слабо окликнула его она. – Я обещаю, что сделаю все, что от меня требуется… и для тебя, и для Англии. Я пройду через все с честью, не уронив имени Тюдоров. Я покорюсь своей судьбе. Но, Бога ради, не лишай меня последней надежды. Ведь ты поклялся, если Людовик умрет…

– Я помню, – сухо оборвал ее король. – Но Валуа еще жив. А пути Господни неисповедимы.

Она поникла, и ему стало так жаль ее, что на глаза навернулись слезы. По сути, Генрих был очень сентиментальным человеком.

Неожиданно он сказал, что зря не захватил теплой накидки, что сходит за ней, а Мэри пусть его подождет. Она была несколько удивлена – ему ведь стоило только крикнуть, и любой из вертевшихся внизу слуг с радостью выполнил бы поручение короля. Она продолжала глядеть на море, приникнув к мощному зубцу стены, и, когда сзади раздались торопливые шаги, даже не оглянулась.

– Мэри!

Она почти испугалась.

– О Боже, Чарльз! Сейчас вернется Генрих, и…

Неожиданное счастье волной захлестнуло ее. Он здесь вопреки всему! Они вместе! И когда он опустился перед ней на колени, сжав ее руки и покрывая их поцелуями, она не выдержала и тоже упала перед ним на колени, обняла.

– Чарльз, давай убежим! Сейчас еще есть время. В этой суматохе нас никто не хватится… А когда хватятся – мы будем уже далеко. Здесь море, мы сможем сесть на любое рыбацкое суденышко, мы уедем, мы будем вместе…

Она целовала его, и он как безумный отвечал на ее поцелуи, боясь слышать ее шальные, безумные слова. В какой-то миг он и в самом деле едва не поддался порыву. Но Мэри молода и безрассудна, Брэндон же был человеком взрослым и трезвомыслящим. Ему стоило немалого труда отстраниться от нее.

– Это невозможно, Мэри. Нас бы скоро поймали… И это стало бы позором для Генриха. А он… Ведь это Генрих позволил нам проститься. Он лучший друг, какого я мог бы себе пожелать. Я не предам его.

Говорить о том, что их ждало, поддайся он ее порыву, Брэндон не стал – в эмоциональном напряжении принцесса просто не поняла бы его доводов. Он мог лишь одним способом привести ее в чувство – сказать, что его преданность Генриху для него превыше любви к ней. И Мэри опомнилась.

– Ах да! Вулси говорил мне, что ты честолюбец. Это все, что тебе нужно в жизни.

Она отошла. Да, его ждут титул герцога Саффолка, почести, богатство. Это стоит того, чтобы не рисковать. Она все понимала и теперь даже стыдилась своего порыва.

Брэндон стоял за ней близко-близко. Он даже коснулся ее плеча, но отдернул руку, словно опасаясь, что не выдержит, вновь заключит ее в объятия.

– Ты хоть любишь меня, Чарльз? Что я значу для тебя?

«Да, я люблю тебя, – подумал он. – Мой мир стал иным, когда появилась ты. Я не знал раньше такого горя и такой радости, и я боготворю тебя, моя принцесса, моя чудесная златокудрая девочка».

Но Брендон ничего не сказал вслух. Он не хотел давать ей надежду там, где ее не было.

– Я восхищаюсь вами, леди Мэри, – с поклоном ответил он. – И понимаю, что недостоин вашей любви.

Опять он отказывался от нее… Мэри слабо кивнула. Хорошо, что во мраке он не видит ее слез.

– Проводите меня, сэр Чарльз, – церемонно произнесла она. – Мне следует готовиться к отплытию.