Текст книги "Королева в придачу"

Потом наступила тишина, столь оглушающая, что звуки шагов часового на галерее Клюни казались единственными в этом мире, да еще откуда-то издали долетали редкие удары колоколов, отсчитывающих часы. Весь мир пребывал в покое. Но Брэндон был напряжен до предела. В какой-то момент ему показалось, что он слышит отдаленные крики, плач и голоса со стороны особняка. Он вскочил, задев в темноте садовые инструменты, и еле успел их подхватить, когда те стали падать. Пока Чарльз укладывал их на прежнее место, раздумывая, не появится ли кто-нибудь, привлеченный шумом, звуки со стороны Клюни стихли. Он не мог даже поручиться, что они не померещились ему. Вглядываясь сквозь туман в свет за окошком Мэри, он с волнением отсчитывал удары колокола: три, четыре!.. Свет в окне Мэри все не гас. Что там происходит? Мэри просила Джейн о помощи двое суток назад. Что случилось с ней за это время? После четвертого часа туман стал особенно плотным. Теперь Брэндон не мог различить решетку и в трех ярдах от себя, зато услышал, как где-то слабо стукнула дверь, и звуки шагов стражника стихли.

Некоторое время Брэндон еще выжидал. Тишина давила на уши. Он осторожно вышел и, подойдя к решетке, прислушался. Потом снял с пояса крюк. Держа один конец веревки в левой руке, он раскрутил его правой и, прикинув расстояние, бросил. Железные крючья с лязгом ударили о решетку с противоположной стороны. У Брэндона кровь прилила к сердцу – звук показался ему просто оглушающим, и он со страхом ожидал, что сейчас где-то захлопают двери, послышатся шаги, голоса… Но все было тихо. Брэндон стал медленно тянуть за веревку. Крюк слабо лязгал, скользя по железу решетки. Наконец он зацепился за верхнее перекрытие. Брэндон дернул раз, потом еще сильнее. Крюк держался. Тогда Чарльз, натянув веревку и вверив себя милости Провидения, уперся ногами в скользкие от влаги прутья решетки и стал взбираться наверх. Это оказалось нелегким делом. Мелькнула мысль: как же он будет выбираться отсюда вместе с Мэри? Но это уже второй вопрос. Главное – увидеться с ней, убедиться, что с Мэри ничего не произошло!

Наконец он добрался до самого верха решетки, схватился за перекладины и, подтянувшись в последний раз, оказался наверху ограды. Он отцепил крюк и сбросил его вниз, затем, скользя по прутьям решетки, спустился сам. Оглядевшись, Чарльз различил уходящую вдаль аллею тополей и медленно двинулся вперед. Под ногами слабо хлюпала грязь. Наконец он оказался среди окружавших его буквой «П» строений. Особняк Клюни! Тюрьма его Мэри… В туманной ночи темнели проемы окон, окруженных готической лепниной, виднелись статуи и своды окружавшей сад галереи. Роскошное здание, мало напоминавшее тюрьму. Брэндон осторожно пробрался туда, где высилась башня, в которой, как он знал, заключена Мэри.

Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться проникнуть внутрь через охраняемый вход. Но к башне почти на уровне небольшого окошка, за которым по-прежнему маячил свет, вплотную примыкала балюстрада крыши. Если по скату крыши он доберется до зубьев башни и зацепит за них петли веревочной лестницы, то при спуске окажется как раз возле окна.

У Чарльза Брэндона было сильное, натренированное тело. Он молил Бога лишь об одном – чтобы звуки, которые он будет издавать, не привлекли ничье внимание. К счастью, ему сопутствовала удача, и за балюстраду крюк удалось забросить сразу. Грохот, который издавали сползавшие по черепице металлические крючья, пока прочно не засели в резьбе балюстрады, вновь вынудил его застыть, но, похоже, все было спокойно. Похоже… Прижавшись к темной стене, он услышал, как где-то хлопнуло окошко, раздался негромкий мужской голос, даже мелькнул свет. Но, видимо, тишина ночи, сырость и холод не вызывали у охранников желания проверять, что случилось, и вскоре окошко вновь закрылось. Брэндон перевел дыхание, видя, как за окнами верхнего этажа мелькал свет, словно кто-то удалялся с лампой в руке. Потом особняк опять погрузился во мрак, и Чарльз, поплевав на ладони и посильнее подергав крюк наверху, стал подтягиваться на руках, упираясь ногами в стену.

Когда он оказался на крыше, ему стало жарко. Руки дрожали от напряжения, суставы болели. Брэндон с трудом отдышался, опасливо косясь на темное окошко мансарды неподалеку, но решил не тянуть время. Итак, он был у самой башенки! Стараясь ступать как можно легче, Чарльз начал взбираться по крутому скату крыши. Черепица скрежетала под ногами, одна даже поползла вниз, но застряла там, где скат крыши стыковался с узорчатой решеткой балюстрады. Находясь у самых зубьев башни, Брэндон уже не видел ничего, кроме тумана, – ни двора, ни шпилей города, ни силуэтов охранников на внешней стене. Все было скрыто за густой сероватой мглой, заполнявшей все вокруг и приглушавшей звуки. Брэндон благословлял небо, пославшее ему такую ночь.

Надежнее закрепив за зубьями башни петли веревочной лестницы и пристроив у пояса моток веревки с крюком, он медленно начал спускаться вниз, пока не оказался у окошка. Одной рукой держась за лестницу, другой за лепку, украшавшую окно, он приблизился к стене настолько, что смог упереться ногами о карниз, проходивший чуть ниже окна. Не самое удобное положение, но так Чарльз смог хоть немного передохнуть. Увидев, что окошко забрано решеткой, он сначала растерялся, но уже в следующий миг облегченно перевел дыхание. Это была не тюремная решетка, вмонтированная в стену (подобной преграды он бы не одолел), а узорчатая, закрывавшаяся изнутри на задвижку. Его даже пот прошиб, когда он понял это. Но тут Брэндон услышал нечто такое, отчего кровь вновь заледенела у него в жилах: Мэри была не одна. Он явственно различил приглушенные голоса! Чарльз был так сражен этим, что лишь через несколько минут разобрал, что разговаривают на английском. Удивившись, он прислушался – один из голосов принадлежал Мэри, а другой Анне Болейн. Мэри говорила совсем тихо, и он разобрал только конец фразы:

– …как же мне это назвать, если не предательством?

Голос Анны звучал более громко, даже с некоторым вызовом:

– Вы не должны винить меня, миледи. Я завишу не только от вас, но и от Ангулемов, от матери короля Франции мадам Луизы. И я могу напомнить ее слова: в ваших несчастьях никто не повинен более вас самой!

Брэндон больше не вслушивался в разговор. Он ощутил сильнейшую досаду, почти отчаяние. Присутствие в комнате Мэри постороннего лица рушило все его планы! Так значит, малышка Болейн – одна из тех, кто следит за королевой? И все же хорошо, что это она, ибо тогда у Чарльза осталась последняя надежда. Болейны – все же подданные Англии, Анна не сможет не считаться с этим. У него с собой мешочек с деньгами, – деньгами, которые он предложит ей для начала, пообещав что угодно в дальнейшем, если она их не предаст. И Брэндон решился. Он осторожно постучал в окошко. Потом, когда в комнате воцарилась тишина, постучал еще раз.

Ставень медленно открылся. При свете свечи Брэндон увидел лицо Анны. «Счастье еще, что она не позвала тут же стражу», – подумал Чарльз и быстро протянул ей мешочек с золотом.

– Получишь втрое больше, если будешь молчать.

Анна стояла, открывая и закрывая рот. Наконец выдохнула:

– Герцог Саффолк!..

Но в следующий миг цепко схватила золото. Тяжесть мешочка, его мелодичное позвякивание окончательно привели ее в чувство. Анна даже улыбнулась, пряча деньги в широкий рукав, но тут же опасливо поглядела в глубь комнаты. Брэндон тоже глянул туда и увидел Мэри, полулежавшую в кресле. Выглядела она как-то странно: неподвижная, как сломанная механическая кукла, с усталым бесцветным взором, с рассыпанными по плечам спутанными волосами. Черное платье делало ее почти бесплотной. Наконец королева встала, медленно подошла к нему. Но он не увидел ни удивления, ни радости на ее лице.

– Чарльз?

Анна заволновалась, оглянувшись на дверь.

– Это безумие, милорд!

– Знаю. Поэтому будь умницей и уйди, сделай вид, что собираешься спать.

Маленькая фрейлина глядела то на него, то на Мэри. Потом, присев в реверансе и медленно пятясь к двери, вышла.

– Мэри, скорее, ради Бога!.. Открой решетку! Я пришел за тобой.

Его пугало ее вялое равнодушие. В лице ни кровинки, глаза сонные, пустые…

– Зачем, Чарльз? Они и так уже все знают. – Она всхлипнула. – Чего мне все это стоило! Луиза кричала на меня, почти била. Потом заявила, что пришлет повитуху, чтобы та сделала со мной это… Это так ужасно! Я сопротивлялась, как могла. Они держали меня, но я вырывалась. Повитуха сказала, что не станет ничего делать, что боится порезать меня, если я не буду лежать спокойно. А эта ящерица… Она настаивала и ответила: пусть лучше я умру… нежели рожу от тебя…

У нее был бесцветный, глухой голос. В полумраке Брэндон не мог различить ее лица, но чувствовал, что с ней не все ладно.

– Мэри, чудесная моя, что они сделали с тобой?

Чарльз понимал, что сейчас не время для расспросов. Им надо спешить, каждое мгновение на счету.

– Мэри, опомнись! Нам нужно бежать.

Словно не слыша, она прислонилась плечом к створке окна. Мэри находилась так близко, что он мог почти дотронуться до нее.

– Мэри!..

Королева потерла кулаками глаза и, чуть покачиваясь, пробормотала:

– Главное – не спать… Они не заставят меня спать!

Сколько она не спала? Что с ней?

– Повитуха боялась и плакала, – вяло продолжала Мэри. – Я тоже плакала, клялась Луизе, что буду все скрывать, не стану оспаривать права ее сына. Они ушли…

– Ради самого Неба, Мэри!..

– А сегодня Луиза пришла со стражей. С огромными, такими жуткими стражниками. Они схватили меня, закинули мне голову, заставили открыть рот, пытаясь что-то залить в горло. Я стала кричать, вырываться… У них ничего не вышло.

Брэндон вдруг понял, что за крики он слышал: Мэри пытались чем-то опоить. И, похоже, им это удалось лучше, чем они думали.

– Я не буду спать, Чарльз, – бормотала она, – они ничего не сделают со мной.

Брэндон видел, что она на пределе сил. Может, Анна потому и оставалась с ней, чтобы дать сигнал, когда королева заснет! Мало ли что вообще может сообщить малышка Болейн? Например, о его появлении…

– Мэри, – твердо начал Брэндон, – нам надо спешить. Сейчас ты скрестишь руки вот так, а я свяжу их платком. После этого ты закинешь их мне за шею, я спущу тебя вниз, и мы убежим. Луиза больше не станет угрожать тебе.

Слышала ли она его? Когда он, опершись о подоконник, притянул ее к себе, она словно очнулась и напряглась.

– Не трогай меня!.. Чарльз?

Теперь она наконец посмотрела на него более осмысленно.

– Ты здесь? Что ты надумал?

– Я заберу тебя. Мы сбежим. Твой брат защитит тебя.

– Мой брат?.. – Она негромко рассмеялась. – Братец Хэл! Ты здесь по его приказу? Ты ведь верный слуга, Чарльз, все делаешь, как они велят. Даже любил меня по их повелению – Хэла и канцлера Вулси. Кто же из них теперь велел тебе пробраться в Клюни?

Не будь их положение столь критическим, Брэндон даже рассердился бы. Хотя, с другой стороны, у нее были все причины говорить так…

– Мэри! О том, что я в Клюни, никто не знает. Я здесь только потому, что боюсь за тебя. Я люблю тебя…

Он никогда не говорил ей этих слов. Не говорил никогда и никому… Любовь – это слишком глубокое чувство, о нем не надо говорить. Это значит – раскрыть свою душу без утайки, до конца… Однако сейчас эти слова сами собой сорвались с его губ, еще до того, как он понял, что говорит их.

Но Мэри их услышала. Она словно очнулась, подалась вперед…

– Ты любишь меня? О Чарльз!

Быстро распахнув решетку, королева села на подоконник.

– Как мне нужно скрестить руки?

Когда он завязал узел на сцепленных запястьях Мэри, она закинула руки ему на шею, и он осторожно помог ей выбраться наружу. Теперь главное не потерять равновесия. Брэндон это особенно почувствовал, когда Мэри повисла на нем и ахнула, глянув вниз.

– Не смотри. Держись за меня.

Она прильнула к нему, и они оказались между небом и землей. Такая легонькая и хрупкая Мэри Тюдор показалась Чарльзу удивительно тяжелой. Он еще слегка опирался о карниз, но в следующий миг оттолкнулся от него, и веревки лестницы жестко врезались ему в ладони. Брэндон медленно начал спускаться, нащупывая ногой ступеньки лестницы. Мэри за его спиной замерла, только глухо застонала, когда при спуске они ударились о стену, потом еще раз… Мэри была ближе к стене и при толчках ее тело ударялось сильнее, но тут Брэндон уже ничего не мог поделать.

Они уже почти достигли середины второго этажа, когда сверху на них обрушился луч яркого света. Брэндон вскинул голову и беззвучно охнул. На них, высунув фонарь из окна, смотрела Луиза Савойская. Ее взгляд был спокойным, даже равнодушным, и Брэндон нервно улыбнулся. Его прошиб липкий холодный пот.

– Прекрасная ночь, мадам, вы не находите? – сказал он, сам не зная почему.

Возможно, Чарльз шутил, понимая безвыходность положения, ибо в следующий миг в руках у Луизы появился нож и, поставив фонарь на подоконник, она стала перерезать веревку лестницы.

– Ч-черт! – выругался Брэндон.

Он успел спуститься еще на пару ступеней, когда лестница оборвалась и они рухнули вниз. Земля во дворе особняка была вымощена круглым булыжником, при падении Мэри оказалась внизу, упав на бок. Брэндон почти не пострадал. И хотя они свалились не с такой уж большой высоты, но оттого, как вскрикнула Мэри и потеряла сознание, он пришел в ужас.

– Мэри!!

Он обнял ее, приподнимая. Она не подавала никаких признаков жизни.

– О святые угодники! Мэри, чудесная моя!

Он тряс ее, совсем забыв об опасности, угрожавшей ему самому, и с ужасом почувствовал, как его рука ощутила что-то теплое и липкое. Кровь! Платье Мэри было в крови. В первый миг он подумал, что она разбилась, и лишь через мучительно долгую минуту сообразил, что она потеряла ребенка… Слабо застонав, Чарльз прижал ее к себе, пряча лицо у нее на груди. Он оглянулся, лишь когда почувствовал рядом присутствие людей, даже не сообразив сразу, что это охранники.

– Ради всего святого… Помогите!

Его грубо оторвали от нее. Он видел, как один из стражников уносил бесчувственное тело Мэри. Потом ему скрутили руки и поволокли куда-то…

Глава 19
Февраль 1515 года

Франциск прибыл через четыре дня.

Стремительно прошел по переходам Луврского дворца и, миновав один зал за другим, буквально ворвался к матери. Ее сын прибыл столь неожиданно, что Луизе Савойской не успели доложить о его визите. Она как раз трапезничала в своих апартаментах. Настало время поста, и Луиза с отвращением ела вареную рыбу, отделяя маленьким ножом мясо от костей, как вдруг вбежавшая придворная дама сообщила, что к ним идет король. Луиза опешила, но быстро взяла себя в руки, и, когда Франциск, все еще в сапогах для верховой езды и плаще, вошел к ней в апартаменты, она уже, улыбаясь, поспешила к нему навстречу, грациозно присев в реверансе.

– О мой Цезарь!

Она сразу поняла, что Франциск чем-то расстроен. Действительно, он сказал, что им необходимо поговорить наедине. Луиза, выставив придворных дам, с тайной гордостью глядела на своего высокого и стройного сына. Порой ей не верилось, что это она, маленькая, хрупкая женщина, смогла произвести на свет такого видного мужчину… Короля Франции! С мокрых сапог Франциска стекала вода, оставляя следы на ковре. Плащ, тоже мокрый, Луиза приняла у сына и собственноручно повесила на экране перед камином.

– Говорите, Франсуа. Я вас внимательно слушаю.

Он явно выглядел озабоченным, и Луизе льстило, что Франциск прежде всего поспешил к ней со своими проблемами. Это говорило о том, что она много значит для него, что он по-прежнему был ее послушным сыном, даже став королем. Ибо теперь он воистину король, она это знала. Но, похоже, сам он сомневался именно в этом.

– Мадам, ради самого Неба, скажите, что происходит? Что это за слухи: дескать, Мария Английская ждет ребенка, и, следовательно, мои права на корону Франции более чем спорны?

Луизу несколько удивило, что слухи настигли его даже в Компьене.

– Кто об этом говорит?

Он сделал неопределенный жест рукой.

– Матушка, ради Бога, ответьте мне. Мария…

Он замолчал, словно не в силах произнести роковые слова. Луиза села, расправив юбки.

– А что, если это и так?

Лицо Франциска сделалось белее мела, и она не стала его больше мучить. Луиза спокойно поведала о том, что Мэри и в самом деле была в положении, но недавно у нее случился выкидыш. Франциск по-прежнему был бледен. В какой-то момент он коснулся берета на голове, словно это была корона и он желал убедиться, что она все еще у него на голове.

– О великий Боже!.. Понимаете ли вы, мадам, какие это породит толки? Люди станут твердить, что королева носила под сердцем дофина, законного наследника Людовика, а мы с вами… Все скажут, что мы погубили его ради своих амбиций и получили трон незаконным путем!

– Пусть говорят. Нам-то какое дело? Через неделю коронация, и вряд ли кто из вельмож посмеет не явиться на нее. Даже сомневаясь в вашем праве!

– И все же, что скажут государи Европы? Генрих Английский, к примеру… Нам никак нельзя сейчас ссориться с Тюдором! – Франциск резко повернулся к матери. – А от кого была беременна Мари?

– Ну вот, наконец первая здравая мысль, – улыбнулась Луиза.

Она подошла к сыну и, положив руки ему на плечи, слегка надавила, принуждая сесть.

– Успокойтесь, Франсуа. Вы – истинный король Франции, и никто не станет оспаривать ваши права. Не будет никаких слухов, потому что Мария Английская сама развеет их. Если же кто-то и начнет сомневаться, то… Все знают, на какие выходки способна эта Тюдор. Мы скажем, что, желая удержать корону, она попросту обматывала себя полотенцем и прятала под платьем подушку, создавая видимость беременности. Якобы она надеялась симулировать беременность до определенного срока, чтобы потом выдать за свое дитя чужого ребенка и утверждать, что это сын Людовика. Мало ли на что готовы люди, чтобы сохранить высокое положение! Вот и наша красавица от тоски и безысходности решилась на подобный шаг… Но не вышло – ее обследовали и поняли, что выступающий живот нашей «беременной» Мари не более чем камуфляж.

Луиза даже рассмеялась, довольная своей выдумкой. Но Франциск серьезно глядел на мать из-под ровно подрезанной челки.

– Мадам, в этой истории все шито белыми нитками, – раздраженно возразил он. – Когда это вдовствующей королеве удавалось что-либо подобное? Нас просто поднимут на смех!

– Не нас, а красавицу Тюдор. Вы ведь сами не раз говорили, что наша Мари – самое непредсказуемое существо.

Франциск помолчал, а потом искоса взглянул на мать.

– Но подтвердит ли королева ваши слова?

Тонкие губы герцогини сложились в жесткую складку.

– Подтвердит. У нее нет выхода. Это будет цена жизни ее Брэндона.

– При чем тут он? Хотя… это Брэндон отец ребенка? – Последнюю фразу Франциск произнес, почти задыхаясь. Былая ревность опалила его.

– Вас ведь предупреждал Гриньо, – мягко заметила Луиза.

Конечно, предупреждал… Франциск помнил это. Милый «женамутье», который гораздо больше его преуспел в отношениях с прекрасной Мари.

– Почему вы считаете, что судьба герцога Саффолка будет волновать вдовствующую королеву? Насколько мне известно, он отбыл в Кале и, возможно, уже в Англии – сообщает Генриху…

– У вас неверные сведения, Франсуа, – прервала сына Луиза. – Брэндон во Франции. Более того, он в Париже, в тюрьме Шатле.

Если Франциск и был удивлен, то это сообщение успокоило его. Без пяти минут король Франции улыбнулся и, откинувшись в кресле, скрестил длинные ноги.

– Браво, мадам! А теперь я хотел бы знать все подробности.

И Луиза рассказала сыну обо всем по порядку.

Брэндон, очевидно, подозревал, что его встречи с королевой могли иметь последствия, и решил похитить ее. До глупости дерзкий план, но, видимо, герцог Саффолк был в отчаянии, раз решился на подобное. И с самого начала его преследовали неудачи. Во-первых, охранники в Клюни еще днем обратили внимание на то, что вокруг особняка шныряют какие-то незнакомые люди. Это насторожило Луизу. Она ожидала нападения, ведь она уже знала о положении Мэри, и поэтому решила предпринять меры. Действуя угрозами и принуждениями, она пыталась вынудить вдовствующую королеву вытравить плод. Но сия мадам-вдова панически боялась подобной операции, твердила, что готова молчать о своей беременности и не станет препятствовать воцарению Франциска. Кто, интересно, поверил бы ей? Луиза все же решилась вызвать повитуху, велев опоить Мари крепким наркотическим зельем, чтобы та находилась в беспамятстве и не смогла помешать сделать с собой что-либо. Но как же сопротивлялась эта рыжая! Охранникам еле удалось скрутить ее, но и потом они не были уверены, что она хлебнула достаточно, чтобы отключиться. Но Мари так и не впала в беспамятство, держась до последнего, и они решили оставить ее, приставив к ней малышку Болейн. Но королева, похоже, уже не доверяла этой английской фрейлине и не позволяла себе расслабиться ни на миг. Они подумали, что надо немного обождать, и вот тут-то Луизу посетила настоятельница монастыря бернардинок, которая сообщила, что, по их подозрению, в обитель кто-то проник. Дело в том, что одной из послушниц монастыря бернардинок является некая Джейн Попинкорт, бывшая фрейлина Мари. Пару дней назад она куда-то отлучалась, а когда вернулась… Короче, сестре-привратнице, впустившей ее, показалось, что Джейн вернулась не одна, оповестила о том настоятельницу, а она, боясь скандала, велела допросить Джейн. Та, конечно же, все отрицала, но настоятельница велела строго следить за ней. Будучи женщиной неглупой, настоятельница решила, что если кто-то и скрывается в ее обители, то это можно связать с особняком Клюни, примыкающим к монастырю бернардинок, поэтому и предупредила Луизу. Та же пока не стала вмешиваться, даже убрала охрану со стены, велев строжайшим образом наблюдать за всем. И, как оказалось, не напрасно… Перед рассветом в сад особняка проник мужчина. Его не задержали, следили, что он будет делать. Глядя из-за ставен окна, Луиза признала в незнакомце сиятельного герцога Саффолка и надумала поймать его на горячем, когда он будет с Мари. Таким образом, они смогли бы доказать, что к королеве проник ее любовник, и что бы ни утверждала Мари впоследствии, все поймут, что она пыталась навязать Франции не дофина, а бастарда от выскочки Брэндона. Какой бы тогда случился скандал, как были бы опозорены Тюдоры! Валуа и Ангулемы могли бы после этого выставлять Англии любые условия. Поэтому ее люди и не задержали Брэндона сразу. И надо сказать, этот молодчик действовал умело: лазил по крышам, как кошка, даже смог подкупить мадемуазель Болейн, когда добрался до окна спальни. Но Анна Болейн тут же вынуждена была его предать, ибо, выйдя за дверь, увидела Луизу со стражей. А дальше любовникам не повезло – они сорвались с веревочной лестницы, и при падении у Мэри случился выкидыш. Брэндона же Луиза велела под покровом ночи препроводить в крепость Шатле, так что теперь Франциску остается только решить, как с ним поступить.

За все время рассказа Франциск ни разу не перебил мать, внимательно слушая и задумчиво потирая гладко выбритый подбородок.

– Какое отчаянное безумство, – проговорил он. – Какое безрассудство… Но как великолепно, клянусь честью!

Луизе показалось, что она ослышалась.

– Что ты сказал, Франсуа?

Он грустно улыбнулся.

– Оказывается, и в наше время мужчина способен на подвиг ради любимой женщины.

– Замолчи, Франсуа! – взвизгнула Луиза. – Ты не понимаешь, что говоришь! Герцог Саффолк действовал по приказу своего короля!

– Нет, мадам. Если бы в дело вмешался Генрих Тюдор, оно решалось бы совсем иначе и совсем на другом уровне. Говорю вам, матушка, наш женамутье действовал столь отчаянно только от безысходности. Надо же, такой осторожный политик, как Саффолк, – и рискнул на подобное! Видимо, он сильно любит эту женщину, раз так боялся за нее.

Луиза нервно рванула четки. Ее сын, конечно, романтик, но не полный же безумец, в конце концов?!

– Я тоже действовала так от безысходности, Франсуа. Ты и не представляешь, что я пережила за это время. Твое будущее было в опасности, и я… Я сделала все, что смогла.

Франциск подошел к ней и нежно обнял. Он говорил, что небо наградило его самой лучшей матерью, какая только может быть у смертного, что никогда не забудет, чем ей обязан, целовал ее руки, щеки, глаза… Луиза просто растаяла. Правда, она тут же ощетинилась, когда Франциск спросил о самочувствии вдовствующей королевы.

– С ней самые лучшие врачи из тех, кому я могу доверять. За ней прекрасно ухаживают, хотя эта тварь и не заслуживает подобного.

– Могу ли я навестить ее?

Что это – просто визит вежливости, желание самому во всем убедиться или отголосок былых чувств? Хотя англичанка после пережитого явно не в лучшем виде – пусть Франсуа полюбуется на нее и сравнит с другими. С красавицей мадам де Шатобриан, например. Сравнение будет явно не в пользу английской розы.

И Луиза сама отвезла его в Клюни.

Приходя временами в себя, Мэри слабо стонала, и тогда над ней склонялось круглое потное лицо повитухи, обрамленное ослепительно белыми складками головной повязки.

– Потерпите, моя милая. Я знаю, что вам больно. Но надо держаться.

Мэри не знала, сколько это длилось, не понимала, где она, что сейчас – день или ночь. Порой она замечала отблески пламени, и ей среди этой боли и ужаса начинало казаться, что она уже в аду, и она бессвязно бормотала слова молитвы… Но демоны не отступали. У них у всех было лицо Луизы Савойской, с резкими морщинами у рта. Они шипели: «Я загрызу тебя, загрызу!..» Как страшно умирать! Демоны терзали ее тупыми ножами, жгли каленым железом. И лишь это красное потное лицо склонившейся над ней женщины было участливым, добрым, а мягкий голос все повторял:

– Потерпи, малышка. Уже совсем недолго.

Мэри ощутила, как ее приподняли, постелили свежее белье, положили что-то холодное на живот. Она почувствовала себя лучше, боль сделалась не такой нестерпимой.

– Вот и все, моя красавица. Теперь ты спасена.

Мэри очнулась лишь спустя много часов. Шторы были отодвинуты, и комнату заливал белесый дневной свет. Мэри узнала черный полог над головой, знакомую резьбу поддерживавших его столбиков… Она лежала на своем траурном ложе, слабая, еще одурманенная, измученная болью, и постепенно начинала вспоминать, что с ней произошло. Ребенка не будет. Того ребенка, который был ее страхом и обузой, больше не будет! Но почему она чувствует себя такой несчастной, такой опустошенной?.. И слезы сами собой потекли из ее глаз.

Откуда-то рядом возник силуэт толстой краснолицей женщины. Мэри узнала ее – это была повитуха, которую приводила к ней Луиза и в руки которой Мэри так упорно не давалась. Тогда повитуха плакала, теперь же улыбалась. Оказывается, у нее была добрая, приветливая улыбка.

– Ну, вот вы и пришли в себя, моя милая. Ну-ну, не надо плакать. Все ведь вышло само собой и почти без боли, хотя и страху-то вы на меня нагнали! Все твердили, что вы в аду. Я думала, упаси Боже, и в самом деле помрете.

– Я и была в аду, – слабо произнесла Мэри, и женщина невольно перекрестилась.

– Ну что вы, деточка… ваше величество. Все ведь обошлось. У вас еще и детки будут. – И прибавила шепотом: – А то мало ли что…

Только теперь Мэри стала вспоминать, что стало причиной ее выкидыша. Она припомнила ночь, неожиданное появление Брэндона в окне, его признание в любви… Что было потом? Она попыталась встать, но повитуха всполошилась, стала укладывать, говоря, что ей нужен покой. На вопросы о Брэндоне эта добрая женщина ничего не могла ответить – она не знала, о ком речь. Но не померещилось же Мэри все это? Нет, она прекрасно помнила, как вылезла в окно и они стали спускаться. Потом – боль и мрак…

Повитуха протирала ей лицо влажной салфеткой, говорила утешающие простые слова… Мэри плакала, но была рада, что рядом находился хоть кто-то, кто был добр к ней. Когда отворилась дверь и появилась баронесса д’Омон, сделав знак повитухе удалиться, Мэри не хотела ее отпускать, пыталась удержать за руку. Женщина поглядела с жалостью на молодую королеву, но вышла. Д’Омон взбила Мэри подушку, помогла сесть, сказав, что королеве надо подкрепиться, и стала кормить с ложечки бульоном. Мэри ела через силу. Чувствовала она себя ужасно. У нее оказалось повреждено ребро, и боль отзывалась при каждом вздохе, болели ушибленное лицо и голова. Однако после того, как она поела и баронесса сделала ей компресс, стало немного лучше. Собравшись с духом, Мэри все же осмелилась спросить о Чарльзе Брэндоне. Д’Омон только хмыкнула и с презрением сказала, что этот негодяй там, где ему и надлежит быть, – в тюрьме, и только король Франции может решить его участь.

Теперь Мэри целые дни проводила в постели. Здоровье постепенно восстанавливалось, но ее терзал страх за Чарльза. С ней уже не могло случиться ничего хуже того, что произошло, а вот Брэндон… Мэри утешала себя мыслью о том, что он посол и английский герцог, а значит, лицо неприкосновенное. Хотя какие титулы и звания могли помочь Чарльзу, после того как он решился на такое? Мэри много думала о нем. Где-то в глубине, за болью и страхом, в ней теплилась гордость за любимого человека и благодарное чувство за его любовь и безрассудство. Но сильнее был страх. Чарльз в Шатле! Она хорошо помнила серые стены и узкие бойницы этой мрачной крепости.

Однажды, проснувшись, она увидела в своей комнате Луизу Савойскую. Та о чем-то беседовала с д’Омон и Нэвэр, но, почувствовав взгляд Мэри, тут же повернулась. Подойдя к кровати, она разглядывала королеву с каким-то брезгливым любопытством. Мэри сжалась. Эта женщина-ящерица победила ее, изранила, уничтожила! Но оказалось, Мэри еще что-то значила для нее… Она с удивлением вслушивалась в то, что говорила ей Луиза. Выходит, Мэри все еще была опасна для мадам ящерицы! Луиза боялась, что вдовствующая королева может рассказать о том, что с ней сделали, и твердила: в интересах самой Мэри молчать обо всем. Мэри обязана скрывать, что была беременна, и должна сказать, что просто из прихоти или от скуки пыталась обмануть всех, симулируя беременность: обматывалась полотенцем, чтобы ввести всех в заблуждение своей полнотой.

Какая чушь! Мэри смотрела на свою мучительницу с открытым удивлением, однако та делала вид, что не замечает этого. Луиза сообщила, что скоро вдовствующая королева должна будет предстать перед двором и во всеуслышание заявить, что у нее нет причин не признавать Франциска из рода Валуа-Ангулема королем. И, если Мэри будет послушна и выполнит все так, как от нее потребуют, Луиза согласна пощадить жизнь ее любовника герцога Саффолка. Мэри даже привстала.