Текст книги "Королева в придачу"

Глава 14
Ноябрь 1514 года

У тринадцатилетней Анны Болейн была нескладная фигурка подростка, по-женски чарующая улыбка и черные глаза будущей красавицы. Несмотря на юный возраст, она обладала цепким умом и немалым опытом жизни при дворе. Анна понимала, что ее не зря заставили почти два часа просидеть в кабинете отца, возясь с собачкой королевы, в то время как сама Мэри и ее отец где-то отсутствовали. Когда же бледный и озабоченный отец зашел за ней, сообщив, что ее величество уже ожидает свою фрейлину в паланкине, Анна, как ни старалась, не могла скрыть своей заинтересованности. Томас Болейн внимательно поглядел на дочь.

– Анна, дитя мое, я надеюсь, ты достаточно разумна, чтобы сообщить всем, что вы вместе с королевой рассматривали мои покупки, и ее величество никак не могла решиться, что же выбрать.

И добавил, уже совсем серьезно:

– Ты ведь не захочешь отправить в руки палачей своего отца?

У Анны забилось сердце. «Заговор!» – пришла в голову первая мысль. Вторая была более разумной – интрига. Когда же она опустилась на подушки паланкина перед королевой и пригляделась к ее величеству, то сделала совсем иной вывод – свидание. И, скорее всего, любовное. Отрешенный, счастливый, несколько растрепанный вид Мэри, ее нервозность – все указывало на то, что она была с мужчиной. Но с кем? Уж никак не с отцом Анны! Юная фрейлина достаточно хорошо знала его: хотя Томас Болейн считался интересным мужчиной, но он был робок с женщинами, очень осторожен, чтобы решиться на подобный шаг, и слишком стремился угождать королеве, чтобы она могла видеть в нем не только слугу. Да и прощаясь с Мэри, он выглядел чересчур несчастным и подавленным для удачливого возлюбленного королевы. Анна скорее поверила бы, что он исполнял роль сводника.

Когда они приближались к Ла Турнелю, королева словно очнулась от грез.

– Анна, могу ли я положиться на тебя? Могу доверять?

– О моя всемилостивейшая повелительница, я всецело в вашем распоряжении! – Девушка погладила собачку, которая сразу перебралась на колени Мэри. – Мы с Курносым зависим от вас и готовы ради вас на все. Ах, маленький хитрец! Все его балуют, но он любит и признает своей хозяйкой только вас. Мне с трудом удалось удержать его, так он рвался к вам. Зато он стал уже привыкать к своему роскошному ошейнику, не пытается стащить его с себя. Глупый Курносый! Такие красивые жемчужины на ошейнике… Я сама не отказалась бы от таких.

Казалось, фрейлина просто болтает, но Мэри уловила в ее последних словах подтекст. Эта девочка намекала на награду за свое молчание и по-своему была права. Мэри не следует забывать, что при дворе нельзя рассчитывать на чью-то преданность, ничего не давая взамен. Ей стало немного грустно и очень захотелось увидеться с Джейн: несмотря на беспутное поведение, Джейн была искренна с ней и никогда ничего не требовала. «И именно поэтому оказывалась то и дело в опале, – подумала королева. – Анна же хочет добиться многого. Целеустремленная девочка». Вслух же Мэри небрежно заметила, что пусть Анна навестит ее после вечерней молитвы, она давно хочет сделать ей прибавку к жалованию. И тут же поняла, что поступает правильно, – так радостно заблестели глаза у девочки. Анна даже попросила разрешения привести в порядок прическу ее величества: у королевы волосы были уложены немного не так, когда они покидали дворец. Если милостивейшая госпожа позволит, она поправит ей пробор.

Итак, Анна Болейн стала соучастницей королевы. Щекотливое, но и почетное положение. Многообещающее… Получив вечером из рук Мэри увесистый мешочек с монетами, Анна тут же побежала к ювелиру и велела сделать себе бархатку, унизанную жемчугом. Это будет элегантное украшение, и оно поможет скрыть ее маленький недостаток – весьма некрасивую крупную родинку на шее, на которой даже стали появляться волоски. Поэтому модница Анна Болейн и носила волосы распущенными, пушистыми прядями прикрывая сей досадный изъян. Имелся у нее и еще один недостаток… Уродливый отросток на мизинце левой руки, своего рода шестой палец, отчего Анна старалась всегда носить перчатки и следить за тем, чтобы кружевная оторочка рукава прикрывала кисти рук. Делала она это с таким изяществом, что даже некоторые придворные дамы стали копировать этот фасон, называя его «а-ля Болейн». Вообще Анна считалась при дворе самой популярной из английских фрейлин королевы: среди них были острая на язык Анна Грэй, хохотушка Нанетта Дакр и молчаливая Лизи Грэй, о которой ходили сплетни, будто у нее бурный роман с другом Франциска, грубоватым Монморанси. Анна же нравилась всем. Франциск Ангулемский даже как-то сказал, что когда она повзрослеет, то мужчины будут сходить по ней с ума.

Ах, этот герцог Франциск!.. Он ведь так и вьется вокруг молодой королевы. Она же предпочла ему кого-то иного. Кого? Анна мучительно строила догадки, до тех пор пока через день при дворе не стало известно, что в Париж прибывают английские рыцари. А когда англичане приехали, то Анне удалось кое-что выведать. И когда один неосторожный паж сболтнул, что герцог Саффолк оставил кортеж немного раньше, дабы приготовить все к их приезду в Париже, Анна все поняла.

Итак, Брэндон! Анна Болейн терпеть его не могла еще с тех самых пор, когда при дворе регентши Маргариты он, любимец всех дам, упорно не замечал ее, хорошенькую, умненькую девочку, любимицу самой госпожи. Но оказалось, все же замечал… Ибо, когда Анна донесла Маргарите, что ее возлюбленный Брэндон собирается посетить вертихвостку Джейн Попинкорт, Чарльз, узнав, кто доносчик, моментально нашел ее, выволок в отдельную комнату и оттаскал за уши, как нашкодившего щенка. Теперь Чарльз Брэндон, светлейший герцог Саффолкский, вновь в милости и очаровывает французский двор не хуже, чем двор в Нидерландах!..

При встрече с Анной он снисходительно заметил:

– А вот и вы, маленькая ябеда.

Но сказано это было весело, он даже поцеловал ей руку. Правую руку. Левую Анна никогда не протягивала.

А потом Анне даже позволили присутствовать при встрече господина английского посла Саффолка с королем и королевой. Людовик принял его лежа в постели. Эти дни король усердно постился, ибо было решено, что во время коронации он изъявит милость французских королей излечивать своим прикосновением больных золотухой, а для этого требовалось строго поститься, что, однако, неблагоприятно сказалось на слабеющем больном организме Людовика. И все же прием был организован как можно более торжественно. Людовик возлежал на королевском ложе, в дорогих одеждах, а вокруг стояли все его высшие сановники и знать. Королева сидела подле него в складном кресле и вежливо взглянула на посланника, ничем не выдав своего волнения. А вот Брэндон… Раньше он никогда не видел французского монарха и в первый момент опешил. Он, конечно, знал в Англии людей одного возраста с французским королем – капеллана Фишера, епископа Фокса, герцога Норфолка, все они были немолодые, но вполне деятельные и бодрые особы. Но Людовик XII… Перед Саффолком лежал древний старик, больной, выглядевший гораздо старше своих лет. Невольно Чарльз ощутил жалость к юной Мэри, и это так ясно обозначилось на его лице, что королева даже заволновалась, как бы не заметили этого и другие, прежде всего сам Людовик. Но Брэндон быстро справился с собой, склонился перед старым мужем своей любовницы с неподражаемой улыбкой. Людовик улыбнулся в ответ, велев приблизиться, поцеловал его в обе щеки, а затем долго держал за руки, расспрашивая о «нашем дорогом брате Генрихе VIII», от которого он, Людовик, получил «свое самое большое сокровище».

Королева по французской традиции протянула Брэндону руку для поцелуя, а по английской – подставила щеку… Но множество глаз, следивших за ними в этот момент, не увидели в отношениях королевы и герцога Саффолка ничего другого, кроме холодной церемонности. Томас и Анна Болейн обменялись быстрыми взглядами, словно удивляясь, как эти пылкие любовники сумели проявить подобную сдержанность.

Потом Болейны присутствовали при обсуждении королевской четы с Саффолком его дипломатического поручения. Речи о войне за кастильское наследство жены Генриха мало заинтересовали старого Людовика, но его все еще волновали завоевания в Италии. Для этого король даже стал просить у Генриха известную сумму, ибо тогда-де он готов войти в коалицию с Англией против Фердинанда Испанского. А дела в Шотландии… Тут Мэри тактично пришла на выручку Чарльзу, напомнив супругу, что Франциск Ангулемский хочет послать туда своего друга Олбани, якобы для помощи вдовствующей королеве Маргарет в ее противостоянии с шотландской знатью. Но ведь Олбани имеет династические права на трон Стюартов, и его появление там может создать сложную ситуацию для родной сестры Мэри! В итоге она представила дело так, что в вопросе о Шотландии существует их с Людовиком личная заинтересованность, а Франциск стремится плести свою интригу. А так как Людовик недолюбливал зятя и близко принимал к сердцу тревоги любимой жены, то он дал слово задержать отъезд Олбани.

По сути, пока это был единственный пункт в договоре, по которому они сразу пришли к согласию. Брэндон, восхищенный политической ловкостью Мэри, не мог сдержать своего изумления. Выходило, что юная королева показала себя гораздо более тонким дипломатом, чем он сам, а значит, Англия не зря надеялась на нее! Потом разговор повернул в более приятное русло – стали обсуждать участие англичан в предстоящем турнире. Анна Болейн с тревогой заметила, как королева и Брэндон, успокоившись, стали обмениваться такими красноречивыми взглядами, что просто удивительно, как это Людовик ничего не заподозрил.

Любовники и сами понимали, что рискуют, но были словно в наваждении. Память о прошедшем свидании была еще свежа, мысли начинали путаться, и требовалось немалое самообладание, чтобы держать себя в рамках. Позже, на банкете, который Людовик устроил для гостей из Англии, им едва удалось обменяться несколькими фразами.

– Я люблю тебя, – шепнула Мэри, улучив момент, когда они на миг оказались рядом.

– И, тем не менее, ты то и дело улыбаешься мсье Ангулему, – не глядя на королеву, ответил Брэндон.

Мэри спрятала радостную улыбку за бокалом.

– Ревнуешь?

Он сделал знак кравчему наполнить кубок и, когда тот отошел, ответил, глядя на королеву своим невинным, девичьим взглядом:

– Я даже нахожу это разумным. Лучше пусть думают, что ты очарована этим надушенным парнем, чем вспоминают, как ты из-за меня противилась браку с Валуа.

Мэри почувствовала себя задетой. Поэтому с деланным равнодушием отозвалась:

– Что ж, тогда и тебе не мешает начать ухаживать за кем-либо из придворных дам. Здесь, во Франции, это требуется в обязательном порядке.

И уже не в силах скрыть волнение, спросила:

– Кого же ты выберешь, Чарльз?

Он огляделся.

– Вон та блондинка в зеленом, что сидит в конце стола, вполне достойна внимания.

Мэри проследила за его взглядом и побледнела. Чарльз указывал на Жанну Лекок – «тюльпан Франции». Нет, Мэри не могла этого допустить! Сия дама слишком хороша собой. Тонкая, грациозная, с классически правильными чертами лица, великолепно сложенная, она по праву считалась одной из красивейших женщин королевства. И все эти разговоры украдкой, будто в искусстве обольщения мадам Жанне нет равных… Недаром почти год ей удалось удерживать возле себя такого дамского угодника, как Франциск.

– Я глаза тебе выцарапаю, если будешь ухаживать за ней, – зло прошептала Мэри, но, заметив, что Брэндона ее гнев только развеселил, добавила спокойно: – К тому же все знают, что она любовница мсье Ангулема, и этим ты сразу настроишь его против себя. А вот если поухаживаешь за его женой…

– Принцессой Клодией? Боже правый, Мэри, как ты жестока! И разве этим я еще больше не разозлю Франциска?

– Нет, он будет даже доволен, а ты проявишь политическую предусмотрительность. Ведь Людовик обрадуется, если увидит, что кто-то уделяет внимание его хромуле-дочери. Ну, вперед, мой рыцарь!

Брэндон смирился. Он добросовестно танцевал с Клодией, говорил ей комплименты и даже выдержал нудный разговор о преимуществе вышивки жгутиком перед вышиванием крестиком.

В это время в соседней комнате «дуэнья» Франциска Гриньо допрашивал Анну Болейн. Юная фрейлина уже не раз успела пожалеть, что в свое время поддалась на уговоры стать его человеком при королеве. Конечно, он щедро платил ей, а деньги при дворе постоянно нужны… Но Гриньо платил только за конкретные сведения, и не могла же Анна предать королеву, особенно сейчас, когда звезда Мэри стремительно восходила, а с ней упрочнялась карьера и ее фрейлины! Поэтому, чтобы получить золото на новые наряды, Анна предпочла пересказать Гриньо содержание переговоров Людовика с Брэндоном, не преминув при этом заметить, как королева разрушила план Франциска на влияние в Шотландии через Олбани.

Да, деньги она заработала честно. Когда Гриньо доложил эту новость Франциску, тот только и сказал, что Мэри сделала это по указанию нового посла Саффолка. Он и слушать не желал объяснений Гриньо, что Мэри, будучи англичанкой, действовала исключительно в интересах своей родины. Нет, не может такая милая девочка быть столь изощренным политиком! Скорее, виной всему сей джентльмен из Англии. Джентльмен… гм. Слово-то какое. И что оно означает? Франциск произносил английское слово, коверкая его: «женамутье». Получалось нелепо. И таким же насмешливым было отношение герцога к послу. Видите ли, он ухаживал за Клодией! Кто поверит, что за неуклюжей Клодией можно ухаживать?

Гриньо наблюдал за ним и понимал, что Франциск просто ревнует, и отнюдь не к супруге. Ведь слухи о связи королевы с Саффолком еще ходили при дворе, к тому же блистательный Франциск не без основания видел в Брэндоне соперника. Недаром все французские дамы так переполошились с приездом красивого англичанина.

На другой день двор отбыл в Сен-Дени на торжественную коронацию Марии Английской.

Людовик наблюдал за торжественной церемонией из своего алькова в соборе. К алтарю его жену вел первый принц королевства Франциск Ангулемский, шлейф ее горностаевой мантии несли герцог де Лонгвиль и граф Тремуйль. Вокруг собралась высшая знать королевства, епископы и аббаты в богато расшитых ризах, лились звуки торжественной литании, сверкало золото крестов и дарохранительниц, голубоватыми завитками в сиянии свечей плыл ладан. Королева стояла на коленях перед алтарем, и архиепископ Парижский венчал ее как королеву Франции.

Мэри чуть склонилась, молитвенно сложив ладони, пытаясь сосредоточиться на торжественном моменте и думать о коронации, о священнодействии, которое возносит ее на вершину могущества и славы. Ведь королева – это правительница, живущая ради славы своей страны, ее величия и силы, всецело посвящающая себя королевству, забыв о своих прихотях и привязанностях… Но для Мэри личное всегда было дороже государственного, и она понимала, что не рождена стать великой королевой. Власть и почести она познала с детства, но хотела иного – счастья… А счастьем для нее был Брэндон. Оставаться королевой означало одно – ублажать в постели старого Валуа… Как он улыбался, намекая на то, что настал период прекратить их воздержание! И при мысли об этом для нее тускнел весь блеск коронационной церемонии. Увы, за эти дни она стала иной, стала настоящей женщиной, узнавшей силу страсти, радость отдавать себя целиком и получать все взамен. Сегодня же ее ждало совсем другое: тягостная ночь, жадные холодные руки старика, супружеское ложе, на котором, дрожа от отвращения и жалко улыбаясь, будет лежать она… Правда, оставалась надежда, что после церемонии излечения больных и последующего пира Людовик сам уклонится от супружеских обязанностей…

Тщетно. Коронация супруги возбудила Людовика сверх меры, вдохнув в его старое больное тело новые силы, и он был пылок почти как в первую брачную ночь. Однако Луи не смог не заметить некоторой перемены в своей жене: она была напряжена больше, чем всегда, и в какой-то момент даже чуть не оттолкнула его.

– Что с вами, мадам? Вы стали грубой.

– Я просто утомлена. К тому же, подобно большинству женщин, я меньше всего люблю эту сторону супружеских отношений.

Несмотря на свои взгляды относительно поведения благородной дамы в момент соития, Людовик почувствовал себя задетым. Во время их последних ночных бесед она бывала более мила с ним! И когда Мэри вновь уперлась ему в грудь руками и стала вырываться, король весьма ощутимо шлепнул ее по пальцам.

– Мадам, вы забываете, что и у оленя, и оленихи есть рога. Но, если олениха пытается использовать их против мужа, ей их ломают.

Мэри уловила лишь слово «рога» и так испугалась, как бы Людовик ее не заподозрил в чем-то, что вмиг стала тихой и смирной. А Людовик, насытившись, даже испытал угрызения совести за свою резкость. И когда королева наутро проснулась, то, повернув голову, увидела на подушке рядом с собой нежно-розовую розу с длинным стеблем, обвитым жемчужным ожерельем удивительной красоты. Она невольно пожалела, что вела себя ночью грубо с этим престарелым «дитятей». Роза, это так романтично! А жемчуга… они восхитительны. Но уже крутясь перед зеркалом и прикладывая жемчуг к груди, Мэри подумала: что, интересно, испытывает Чарльз, зная, что его возлюбленная проводит ночь со старцем?

…Брэндона она увидела лишь на ристалище, когда лицо его было скрыто стальными пластинами шлема. Это был день начала рыцарских состязаний. Франциск Ангулемский, устраивавший турнир, проявил свой блестящий организаторский талант. По его приказу улица Сент-Антуан близ Ла Турнеля была превращена в арену для поединков, по всей ее длине устроили пышные галереи для зрителей, площадку для рыцарского турнира усыпали толстым слоем песка и обнесли оградой. Для королевской четы и высшей аристократии ложу установили на террасе дворца Ла Турнель, где все могли удобно расположиться. Когда король и королева вышли на террасу, трубы возвестили об их появлении, и по толпе прокатились приветственные крики:

– Да здравствует король Людовик!.. Да здравствует королева Мария!

Людовик был доволен, что королева пришлась по сердцу его подданным. Угнетало старого короля другое: сильно похолодало, он зяб, кутаясь в меховой плащ, и поэтому велел подставить под ноги стальную жаровню с удобной крышкой.

– Думаю, пора начинать, ангел мой, – с улыбкой обратился он к супруге. – Иначе, пока начнутся поединки, мы здесь совсем окоченеем!

Мэри не ощущала холода. Ее полностью захватило предстоящее действие. Это был блестящий, немыслимо дорогой турнир, о котором загодя сообщали герольды и приглашения на который были разосланы многим европейским дворам. Когда начался парад участников, перед королевской ложей проезжали рыцари из Италии, Австрии, Германии, но, конечно же, особый интерес представляли рыцари из Англии – страны, исконно враждовавшей с Францией, а теперь подарившей ей такую красивую королеву. Мэри с невольной гордостью смотрела на них и на знакомое знамя – алый шелк с вышитыми золотыми леопардами. Двенадцать герольдов шли под ним, трубя в трубы, следом везли повозку, на которой стоял воин, наряженный святым Георгием, самым почитаемым у англичан святым, и пытался поразить копьем двадцатифутового дракона из алого с золотом бархата. К восхищению народа, дракон шипел и извивался. Следом ехали английские рыцари: Эдуард Невиль, маркиз Дорсет, герцог Саффолк – ее Чарльз… Турнир, как всегда, начинался со зрелищ, показа вооружения, демонстрации лошадей, и Мэри невольно умилилась, увидев, что ее брат Генрих для такого случая отдал Брэндону свои австрийские доспехи из вороненой стали с золотой насечкой и с ящерицами на наплечниках.

А потом начался парад французских участников турнира, и толпа просто взревела от гордости и ликования. Прославленный Баярд, воинственный Монморанси, изящный Бониве, умелый Лотрек, а главное, всеми любимый Франциск Ангулемский! Выезд Франциска сам по себе являлся зрелищем. Герольды, латники, дамы в античных костюмах, разбрызгивающие вокруг жидкое серебро, мавры, ведущие на поводках леопардов… И наконец, сам герцог на великолепном белом жеребце, в искусных рифленых доспехах австрийского образца, по форме напоминающих модную одежду с прорезями и буфами, но при этом очень прочных, не стесняющих движения и столь красиво покрытых позолотой, что Франциск даже в пасмурный ноябрьский день сиял подобно солнцу. А как он правил конем, как изящно кланялся, почти касаясь шпор плюмажем из белых страусовых перьев!

– Ах, он непременно победит всех! – воскликнула Маргарита Алансонская, вскакивая с места и махая брату платочком.

Со своего места Мэри услышала, как Людовик проворчал:

– Хоть бы кто-нибудь сбил спесь с этого избалованного мальчишки.

Но Франциск показал себя опытным бойцом и в первый день, и во второй, и в третий. С каждым днем участников ристалища оставалось все меньше, но страсти зрителей только накалялись. К тому же в первые дни проходили только пешие бои, инсценировка взятия крепости и так называемые поединки в «высоких седлах», когда рыцари сидели в седлах с такими высокими передней и задней луками, что упасть с коня было почти невозможно, а победителем оказывался тот, кто ни разу не промахнулся и ловко преломлял копье о щит противника. На четвертый день было решено провести более опасные поединки по немецкому образцу, когда у седла высокой оставалась лишь передняя лука и всадник мог быть сброшен с лошади. И как же веселились зрители, когда то один, то другой участник единоборства вылетал из седла, барахтаясь в пыли, пока его не поднимали и не уносили с поля боя оруженосцы!

Маргарита Алансонская, блестя глазами, наклонилась к королеве:

– О мадам, если бы вы знали, как хочет Франсуа померяться силами с герцогом Саффолком. Ведь он пока единственный из английских рыцарей не имел ни одного поражения.

Мэри не ответила, горящими глазами глядя на Чарльза. Вот он занял позицию напротив грозного Монморанси, всадники опустили копья и, пришпорив коней, понеслись навстречу друг другу. Она невольно вцепилась пальцами в перила ложи. Конечно, нынешние турниры уже не те, что в давние времена: и конь, и всадник защищены так, чтобы возможность увечий была минимальной. Но все же, когда видишь копье, направленное в твоего возлюбленного, эту несущуюся на всем скаку лошадь, становится страшно. Удар! Мэри радостно подскочила, увидев, как легко Брэндон выбил из седла своего противника. Его приветствовали шквалом аплодисментов – английский герцог удалью и мастерством успел завоевать симпатии парижан.

– Что случилось? – повернулась Мэри, заметив рядом с собой какую-то суету.

– Ах, мадам! – Анна Болейн хлопотала подле лишившейся чувств Лизи Грэй. – Она ведь влюблена в Монморанси до беспамятства. Что за глупость терять сознание, когда мужчину выбивают из седла на турнире!

«А я? – с неожиданным испугом подумала Мэри. – Что случится со мной, если Франциск сбросит с коня Брэндона?»

Все вокруг только и говорили, что о предстоящем бое между двумя столь удачливыми воинами, как мсье Ангулем и герцог Саффолк, но на этот раз Франциску предстояло сразиться с маркизом Дорсетом. И хотя он красиво выбил из седла англичанина, видимо, победа дорого ему стоила. Герцог неожиданно вскрикнул и, уже подъезжая к концу ристалища, вдруг выронил копье, нагнувшись в седле.

– Ах, он ранен! Ранен! – вскричала Клодия.

Королю пришлось ее успокоить. Увидев, как Франциска под руки увели в предназначенный для него шатер, Людовик послал пажа узнать, что случилось. Когда тот вернулся и сообщил новости, король даже посмеялся:

– Нашему дражайшему зятю просто выбили палец. Такой неженка! Он так ослаб. Не волнуйся, Клодия, это не тот палец, который помешает ему исполнять свои супружеские обязанности.

Мэри сердито глянула на супруга – воистину, у короля сейчас только одно на уме! Однако, похоже, Франциск вряд ли сможет сегодня продолжать участвовать в турнире. Жаль, теперь ее Брэндон потерял достойного конкурента в борьбе за звание победителя. Зная Чарльза, она понимала, что тот тоже разочарован. Правда, ему еще предстояло сразиться с Бониве, Лотреком и с самим непобедимым Баярдом.

Первых двух Брэндон победил по всем правилам рыцарского искусства. С Баярдом бой вышел серьезным, и трибуны невольно притихли. Вот уже несколько лет Баярд считался одним из самых умелых рыцарей. В первом бою они с силой сшиблись с Саффолком и так же блестяще отразили ответные удары. Доскакав до конца арены и взяв новые копья, всадники с новой силой понеслись навстречу друг другу, но тут произошла досадная случайность. У лошади Баярда лопнул один из поводьев уздечки, и, хотя рыцарь попытался направить коня прямо, он все же сделал резкий крен в сторону. У Брэндона возникла возможность сбить противника копьем, ударив в открывшийся бок, но вместо этого он поднял копье и галопом пронесся мимо. Доскакав до конца арены, он остановил коня и через герольда предложил Баярду вновь померяться силами. Но Баярд недаром слыл рыцарем без страха и упрека – он оценил поступок Саффолка, заявив, что признает себя побежденным не только воинским искусством, но и любезностью своего противника.

Теперь Брэндон мог быть объявлен победителем. Затаив дыхание, трибуны ждали, появится ли герцог Франциск, сможет ли он принять вызов английского герцога? Из палатки Франциска вдруг вышел Бониве, пересек ристалище и, о чем-то поговорив с Брэндоном, занял место возле него, как обычно полагалось оруженосцу.

– Как он смеет! – возмутилась Маргарита поведением своего поклонника. – Он что, с ума сошел, приняв сторону противника Франсуа?

Со своего места Мэри видела лицо Бониве – обычно улыбчивое, оно сейчас было мрачнее тучи. Но вот в проеме шатра появилась золоченая фигура в доспехах, и трибуны радостно загудели.

Франциск вел себя немного иначе, чем раньше: не поднимал решетки забрала, не красовался перед зрителями. Когда к нему подвели коня, он спокойно сел в седло и, не заставив скакуна прогарцевать мимо трибун, молча занял место в конце ристалища и взял копье наперевес.

– Видимо, больной палец все же беспокоит его, – сокрушенно вздохнула преданная жена Клодия.

А Маргарита громко рукоплескала, крича, что ее брат никому просто так не отдаст победы.

Мэри взволнованно подалась вперед. Ей уже не было так весело и интересно, как раньше. Ей стало страшно. От мощной фигуры в золоченых доспехах веяло угрозой, и королева пожалела, что не захватила с собой какого-нибудь амулета, приносящего успех в сражениях.

Бой начался быстро и стремительно. Удар! Копья разлетелись в щепы, но противники усидели в седлах. Не сбавляя темпа, они доскакали до конца арены, быстро приняли из рук оруженосцев новое оружие и вновь поскакали навстречу друг другу. Удар! Все повторилось. В третий раз не выдержали лошади. Когда всадники вновь сошлись, кони вздыбились с громким ржанием и стали заваливаться, путаясь в складках роскошных попон.

Оруженосцы с обеих сторон кинулись помогать рыцарям подняться на ноги. Первым встал Франциск, и все увидели, как он, на ходу вытягивая меч, бросился на все еще поднимавшегося Саффолка. Как ни странно, между ними встал Бониве, и, пока англичанин не поднялся, он, безоружный и без доспехов, загораживал его и отступил, лишь когда Брэндон занял оборонительную позицию.

Пеший бой не был предусмотрен правилами этого дня, но противники явно изъявляли желание сразиться. Страсти зрителей достигли предела – здесь уже не пахло показательным выступлением, это был бой до победы, до первой крови, который в старину назывался «Божьим судом». Даже маршалов-распорядителей охватил азарт, и они не прерывали поединка.

Сражаться пешими, да еще в турнирных доспехах, было непросто, однако доспехи оказались достаточно удобными, не сковывали движений, и поэтому рыцари бились с яростным ожесточением. Стоял страшный шум, летели искры от скрещивающихся мечей, грохотала сталь доспехов. В какой-то миг Франциск стремительно обрушил на Брэндона такой град ударов, что почти загнал его в дальний край ристалища, туда, где находились палатки рыцарей-участников. Но Брэндону удалось ловко увернуться и резким движением нанести ответный удар, разрубив ремень, удерживающий наплечник доспехов Франциска. Тот отлетел в сторону, плечо Ангулема стала заливать кровь.

Тут же Маргарита и Клодия закричали, требуя от Людовика, чтобы он остановил бой, пока этот бешеный англичанин не изувечил наследника престола. Но выражение «наследник престола», видимо, не понравилось королю, и он принял сторону Саффолка.

– Успокойтесь, милые дамы, – улыбаясь, проговорил Людовик, – вы ведь не настаивали на прекращении поединка, пока ваш Франсуа нападал на нашего гостя.

Теперь воины бились настолько далеко от королевской ложи, что трудно было разглядеть, что происходит на поле. Вдруг по галереям зрителей, и без того шумным, прокатился вопль, а маршалы стали кричать и махать флажками, требуя прекратить бой. Оказалось, что пока противники, скрестив мечи у самых рукоятей, напирали друг на друга, Ангулем вдруг отбросил свой небольшой ручной щит и, выхватив кинжал, ударил Брэндона, стремясь попасть в щель латного воротника. В тот же миг, уворачиваясь, Брэндон выбил его меч, но при этом потерял и свой. Ангулем вновь нацелился ему в горло кинжалом, и Брэндон сделал единственное, что мог: сжав в кулак руку в латной перчатке, освободившейся правой рукой ударил противника в решетку забрала. Саффолк дрался, как моряк в портовой таверне – удар, еще, потом еще… Решетка смялась, отлетела в сторону, и кулак пришелся в незащищенное отверстие под забралом.

Франциск рухнул на землю с залитым кровью лицом. Со всех сторон к ним бежали распорядители, но Бониве отгонял их прочь, даже, подняв один из мечей, замахнулся на них, удивив и изрядно повеселив зрителей. Появились оруженосцы Франциска, подхватили беспомощного герцога и почти бегом унесли его под полог шатра. Толпа все еще шумела. Бониве, поймав Брэндона за налокотник, что-то быстро говорил ему, пока Чарльз не вырвал руку и пошел в сторону королевской трибуны. Зрители, опомнившись, стали рукоплескать.

Английский герцог Саффолк был признан бесспорным победителем турнира.

Франциск появился в покоях королевы лишь через несколько дней. Рука его с загипсованным большим пальцем все еще висела на перевязи, но ни на плече, ни на лице герцога, вопреки ожиданию, уже не осталось никаких следов ранений.

– Мессир, вы бились на турнире не по правилам, – заметила ему королева.

– Признаю, – сконфуженно согласился он, – и прошу вас, если это возможно, помирить меня с мсье Саффолком.