Текст книги "Королева в придачу"

Глава 18
Февраль 1515 года

Из Реймса Франциск поехал в Найон, где принял послов из Австрии, Нидерландов и Англии. Посольство из Англии возглавлял герцог Саффолк, и Франциск приветливо встретил его.

– Вы-то никогда не сомневались, что я стану наследником Людовика? А, женамутье? – игриво обратился он к Брэндону.

О том, как он оставил его в Амбуазе, будущий король предпочел не вспоминать, однако встрече, похоже, был искренне рад. Именно это расположение Франциска к Саффолку и повлияло на то, что последнего избрали главой делегации. Сам Вулси настоял на этом, подсказав Генриху, какие преимущества можно извлечь из добрых отношений, установившихся между Чарльзом Брэндоном и Франциском I, как уже именовала нового короля вся Европа. Одной из задач посла являлось договориться о возвращении на родину Марии Английской, и находились такие, кто указывал королю на щекотливость подобной миссии, которую надлежало выполнить Брэндону. Но Генрих VIII все же пошел на это. Ведь кроме того, герцогу Саффолку вменялось также в обязанность решить целый ряд других дипломатических вопросов: возобновить договор между Англией и Францией, заключенный еще Людовиком XII, и уговорить Франциска поддержать претензии Генриха на Кастильское наследство Катерины. Наиболее же деликатным в переговорах считался вопрос об огромном вдовьем пансионе Мэри, возвращении Англии ее приданого и драгоценностей. Как Брэндон и опасался, именно здесь возникли трения. Хотя Франциск и твердил, что на многое готов для своего дорогого друга «женамутье», однако отдавать Англии такое богатство явно не собирался. Не желая сразу ответить отказом, герцог предпочел отложить разговор на будущее, вместо этого предложив Чарльзу поехать с ним в Компьен, куда прибыли представители эрцгерцога Карла Австрийского.

– Этот Габсбург страстно жаждет заполучить руку нашей красавицы Мари, – доверительно сообщил он, наблюдая, как застыла улыбка на лице Брэндона. – И хотя, как король Франции, я имею право распоряжаться судьбой моей милой тещи, смею заверить, что ее брак с Габсбургом не входит в наши планы. Даже наоборот, я решил предложить Карлу руку моей свояченицы, малышки Рэне де Валуа. Принцессе, конечно, всего четыре года, но что стоит Карлу подождать, пока она подрастет? Ведь известно, что сей герцог совсем не интересуется прекрасным полом, а куда охотнее проводит время со своими монахами и советниками. Так что, милый женамутье, отложим все дела до приезда в Компьен. А уж мы там повеселимся! Будут балы, маскарады, фейерверки. Сколько красивых женщин мы там встретим! Смею заметить, что и ваша красавица Жанна будет там.

Франциск хитро подмигнул ему. Но Брэндона совсем не интересовала встреча со случайной любовницей. Гораздо больше его волновала участь Мэри, и он просил Франциска устроить ему встречу с вдовствующей королевой. Но тот даже руками замахал: куда там! Мадам Мэри должна провести в уединении все дни положенного траура. И Брэндон был вынужден сопровождать нового короля в Компьен.

А там уж действительно веселились! Франциск I хотел показать всем, с каким размахом он будет править. Длинный готический зал Компьенского замка блистал огнями, вдоль всего зала стояли накрытые столы. Вокруг них уже томились в ожидании придворные, силуэты которых как будто множились от вытканных ярких фигур на гобеленах за ними. Слуги, одетые в ливреи дома Франции, начали разносить кушанья, а с верхней галереи, где размещались музыканты, звучала приятная негромкая музыка.

Брэндон стоял подле Бониве, делая вид, что с интересом слушает его. Бониве указывал ему на очень красивую брюнетку с яркими синими глазами:

– Ее зовут Франсуаза де Фуа, мадам де Шатобриан. Она только недавно прибыла с супругом из Бретани и сразу же очаровала короля. Но у красавицы весьма ревнивый супруг да еще трое неотесанных братьев, мало расположенных помочь Франциску сблизиться с мадам Франсуазой. Но Франциска эти преграды только распаляют. Знаете, что говорит один из законов любви: «Если любовник добился с трудом успеха у женщины, это ценнее, чем добиться успеха с легкостью». О, эти старые законы любви времен странствующих трубадуров и прекрасных дам! Наш молодой король хочет возродить те славные времена. Настоящий вельможа теперь обязан быть веселым, щедрым, одаренным; совершая подвиги на турнире и полях сражений, он должен оставаться утонченным кавалером, играть на лютне и писать сонеты даме сердца. А главное, быть искусным любовником, постигшим все тонкости науки нежной. Поэтому наш король так стремится, чтобы при его дворе блистали прекрасные дамы. Женщины, как можно больше прекрасных женщин – вот кто способен любовью возвысить рыцаря!

Мысли Брэндона витали далеко, но все же он заставлял себя поддерживать эту светскую болтовню.

– Но как же тогда быть с утверждением: «Глупец тот, кто спешит и поминутно меняет свои привязанности»?

Это уже был камень в огород Франциска, но Бониве не принял это к сведению, легко рассмеявшись.

– О, милорд Саффолк так хорошо осведомлен в законах любви! Тогда, сударь, я напоминаю вам еще одно предписание: «Ничто не запрещает мужчине быть возлюбленным двух женщин, как и женщине – любить двух мужчин».

– И этот закон, несомненно, станет при дворе Франции главенствующим, – лукаво ответил Брэндон.

Какая скука! Он едва переносил эти светские рауты. И это он, опытнейший царедворец и интриган!.. Но сейчас его волновало другое: как поскорее уладить переговоры и увезти свою Мэри.

Зазвучали фанфары. Появился Франциск – блестящий вельможа в черном (при дворе еще носили траур по Людовику XII). Но на роскошном одеянии Франциска было нашито столько жемчуга и драгоценных камней, что ткань напоминала собой звездное небо. Черный плоский берет был украшен полоской нежного лебяжьего пуха, а в прорезях широких рукавов и штанов виднелось тонкое полотно белья, столь ослепительно белого, что оно казалось голубоватым. Держался Франциск, как истинный король, величаво и изящно; его узкие темные глаза сверкали. Поравнявшись с мадам Шатобриан, он замедлил шаг. Красавица скромно потупилась и присела в реверансе.

– Ставлю свою голову против одного су, что Франциск переспит с ней еще до коронации, – шепотом заметил Бониве.

Прием тянулся бесконечно. Франциск пару раз подзывал Брэндона, заговаривая с ним о Генрихе VIII. Он давно наблюдал за блистательным двором молодого короля из-за Ла-Манша и теперь подробно расспрашивал его о царящих там обычаях. Чарльз тут же воспользовался предлогом, чтобы коснуться важной темы. Ведь его Генрих завоевал Турнэ, и необходимо, чтобы новый король подтвердил право владения англичанами городом во Франции.

Но Франциск не хотел сегодня говорить о политике. Он поднял руку.

– Все, никаких дел! Мы будем говорить о любви, ибо она одна вечна и чего-то стоит. Руки прочь от любви! Несчастливы только дураки. А что такое счастье, как не удовлетворение любовной страсти?

Брэндону все это стало надоедать. В последнее время он, острослов и бахвал, умевший всегда оказаться в центре внимания, был замкнут и печален, и к услужливо подосланным ему красивым леди отнесся с вежливым равнодушием. Чарльз был благодарен чуткости Бониве, который, видя настроение английского приятеля, увел их от него. Он стоял один в нише окна и наблюдал, как веселит двор своими остротами горбун Трибуле, любимый шут еще Людовика XII. Потом придворный поэт продекламировал свою поэму на религиозную тему, в которой сочетались христианские и языческие мотивы: Диана, Юнона и Эол оказывали услуги Божьей Матери, а Меркурий присутствовал на проповеди Иоанна Крестителя. Когда начались танцы, Брэндон незаметно ушел. У дверей в свои покои увидел, как его оруженосец Гэмфри Вингфильд беседовал с каким-то молодым человеком в одежде торговца, но сразу оставил его, заметив герцога.

– Это мой друг из Саффолкшира Боб Пейкок, – объяснил он, помогая Брэндону снять золотую цепь и пояс и укладывая их в шкатулку. – Его отец известный торговец шерстью. Правда, сейчас они расширяются – решили приторговывать еще и французским вином. Боб возвращается от отца, который недавно купил себе дом в Париже. Когда-то мой приятель был безумно влюблен во фрейлину леди Мэри Джейн Попинкорт… Он и теперь еще сохнет по ней и спрашивал, не известно ли мне, где она сейчас. Ведь ее роман с герцогом Лонгвилем уже в прошлом.

Брэндон тоже припомнил Боба Пейкока. Гэмфри, Боб и Гусенок Илайджа когда-то были бессменными поклонниками Мэри в период ее пребывания в Хогли-Кастле. Потом Боб увлекся Джейн, Гэмфри с помощью Брэндона стал делать карьеру, а Илайджа… Гусенок погиб. Из всей троицы он оказался больше всех влюбленным в Мэри, потому и погиб.

Брэндон отпустил Гэмфри и лег, не раздеваясь, на кровать. В небольшой полутемной комнате, затянутой голубым сукном с французскими лилиями, было тихо. Мягко светились угли в жаровнях, пахло воском… Закинув руки за голову, Брэндон глядел на толстую восковую свечу на кованой подставке: для определения времени свеча была поделена на равные промежутки, помеченные латинскими цифрами. Сейчас она догорела до цифры X. Достаточно поздно, чтобы он мог позволить себе не возвращаться в банкетный зал. Оттуда порой долетали звуки музыки, смех. Новый король веселился. Он был счастлив, он достиг того, чего хотел, и вновь был влюблен, выставляя свое увлечение напоказ, и никто не считал это предосудительным. После нудного царствования Людовика XII все с головой окунулись в развлечения, тем более что сам Франциск задавал этому тон. Возможно, такова была его тактика – показать себя беспечным юнцом, в то время как не покладая рук готовит армию к походу на Италию. Брэндон сумел разузнать, что приготовления в самом разгаре и, поскольку Франциск собирается организовать новый поход на юг, он будет крайне заинтересован подстраховать себя с севера, то есть со стороны Англии. Значит, французский король примет все условия мирного договора с Генрихом VIII, и ему, Брэндону, не следует уступать ни в едином пункте соглашения. Но из-за этого опять выйдет задержка! А все, чего сейчас хотел Чарльз, – это скорее забрать Мэри. Он писал об этом Вулси, но тот прежде всего беспокоился о сохранности вдовьего наследства королевы, которое должно вернуться в казну Англии. Брэндону приходилось ждать и мечтать о встрече с Мэри. Только о встрече… Он понимал, что будущего у них нет, но хотел хотя бы увидеть ее. Королеву по обычаю держали в полной изоляции, но Чарльз все равно беспокоился о ней. Хорошо еще, что Франциск так увлекся этой дамой из Бретани. По крайней мере, теперь он оставит Мэри в покое. Хотя, зная любвеобильную натуру молодого короля, можно было предположить, что его хватит на всех, и от этой мысли Брэндону становилось совсем не по себе. Мэри там одна – маленькая девочка на попечении людей, откровенно враждебных ей. И если только Франциск изъявит желание, она окажется беззащитна перед ним. Но, с другой стороны…

Брэндон тяжело вздохнул и накрыл лицо рукой. С другой стороны, кто знает, может, Мэри и сама не против ухаживаний молодого короля? Он ведь не раз замечал, какой оживленной и кокетливой она становилась в присутствии Франциска. Но тогда его с Мэри связывала любовь, близость. Брэндон чувствовал, что имеет на нее право, почти как ее муж. Впрочем, в библейском смысле он и был ей мужем и чувствовал ее беззаветную преданность. Но теперь он опорочен в глазах Мэри, ей наверняка все известно об отношениях с Жанной. Как она восприняла это? Не послужило ли ее горе причиной того, что она охотно приняла ухаживания Франциска? Что было между ними? Почему у Франциска так загораются глаза, когда при нем упоминают о Мэри Английской?

Брэндон ревновал. Он знал, как чувственна и отзывчива на ласки Мэри Тюдор, – ведь он сам разжег в ней это пламя. А Франциск слыл лучшим любовником при дворе… И вновь Брэндон ощущал смятение и боль. А тут еще наказ от Генриха: узнать, какие планы у нового короля Франции относительно его сестры. Если Франциск так затягивает вопрос с ее приданым, нет ли у него самого видов на Мэри? Конечно, он женат, и Клодия ждет ребенка… Но у Клодии слабое здоровье, говорят, что беременность она переносит крайне тяжело, а смерть женщины от родов не самая неожиданная вещь на свете. Кто знает, не пожелает ли тогда Франциск вновь надеть корону Франции на хорошенькую головку Мэри Английской? «И будет ли она противиться этому?» – спрашивал себя Брэндон. Но зачем ему так изводить себя? Мэри для него потеряна в любом случае. Не Франциск, так Карл Габсбург, не Карл Габсбург, так император Максимилиан. Мэри всегда была недосягаема для него, и он просто глуп, что не может заставить себя не думать о ней. Просто глуп, что так тоскует… так волнуется.

Похоже, он не заметил, когда заснул. Очнулся Чарльз оттого, что Гэмфри сильно тряс его за плечо.

– Милорд, очнитесь! Выслушайте меня, милорд.

Брэндон протер глаза. Свеча с делением часов почти догорела – расплавленный воск уже подходил к отметке XII. Скоро полночь. Откуда-то по-прежнему долетали звуки разудалой музыки.

– Милорд, мне необходимо вам кое-что сообщить, – взволнованно произнес Гэмфри.

С чего бы этот беспечный шутник так волновался? Брэндон поглядел на него с интересом.

– Я слушаю.

– К вам прибыла монахиня… Господи, что я говорю… Послушница… О нет. Это Джейн Попинкорт. Та самая, о которой справлялся Боб Пейкок, и она в одеянии послушницы ордена бернардинок. Но не это главное. Она прибыла к вам тайно и спешно. Видели бы вы ее: вся в грязи, растрепанная, говорит, что ехала верхом и загнала лошадь. Да и сама еле держится на ногах. Джейн умоляет меня провести ее к вам и утверждает, что у нее дело чрезвычайной важности, хотя я и сам это понял. С чего бы вдруг щеголиха Джейн довела себя до такого состояния? Не иначе как что-то стряслось.

Его волнение передалось и Брэндону. Неожиданное появление Джейн было необычно, когда же Брэндон увидел ее, то взволновался еще больше. Джейн явно очень утомилась – она заснула сидя в кресле, не услышав даже, как они вошли. Выглядела она и в самом деле странно: подол платья разорван в двух местах, башмаки, плащ, даже пояс забрызганы грязью. Обычно кокетливо уложенные волосы сейчас растрепались и кое-как свисали вдоль бледных, тоже испачканных щек, от одежды разило конским потом, полы плаща в рыжих пятнах пены…

Брэндон вопросительно глянул на Гэмфри. Тот, словно поняв вопрос, кивнул.

– Ее лошадь пала где-то в паре лье от города. Остаток пути она проделала пешком. Гм… Ночью, одна. Прислуга в Компьенском дворце приняла ее за нищенку и не впускала. К счастью, я выходил поболтать с одним приятелем, и она окликнула меня на саффолкширском диалекте. Знаете, когда во Франции кто-то обращается к вам на родном наречии… Короче, я вышел и сначала ушам своим не поверил, когда она назвала себя. От усталости Джейн едва не плакала и все молила проводить ее к вам. Ну, я и привел, через черный ход. Через главный меня с ней не пропустили бы, а так никто и не заметил. Ишь, уснула. А до этого торопила меня, чуть не ударила, когда я начал расспрашивать ее. Похоже, дело и действительно важное.

Брэндон сам понимал, что Джейн ни с того ни с сего не совершила бы ночью такого путешествия, доведя себя до полного изнеможения. Он осторожно потряс ее за плечо, назвав по имени. Она вздрогнула, тут же очнувшись. В первый миг девушка смотрела, словно не узнавая его, а потом, подскочив, затараторила, что ей надо сообщить нечто важное и секретное, осторожно косясь на Гэмфри. Тот почувствовал себя задетым и с независимым видом скрестил руки на груди. Разве он ей не друг, разве не он привел ее сюда? И все же вынужден был подчиниться, когда Брэндон попросил оставить их одних.

– Ну, мисс Попинкорт… гм, не знаю, вправе ли я величать вас этим именем теперь, когда вы решили удалиться в монастырь. Но в любом случае я к вашим услугам.

– Милорд Саффолк, ради всего святого, помогите Мэри. Она в беде. Она беременна… От вас, сэр.

Мучительно долгую минуту он не мог вникнуть в смысл ее слов. А потом все понял и замер. Такого ужаса он не испытывал ни разу в жизни. Глаза его вдруг словно утратили способность видеть, вся кровь прилила к сердцу, а тело стало холодным, как у мертвеца. Но постепенно он стал приходить в себя, различив взволнованное лицо Джейн.

– Сэр, ради Бога! Она ведь надеется на вас, она послала меня к вам.

– Что я могу?! Я не в силах помочь, – выдавил он из себя.

Глаза его наполнились такой болью и страхом, что Джейн попятилась. Но потом кинулась к нему и, схватив за меховые отвороты камзола, сильно встряхнула.

– Что вы можете?.. По крайней мере, вы нашли способ, как переспать с ней. О, эти мужчины!.. Напакостят – и в сторону. Что он может? Что могла я, когда она рыдала и просила меня помочь ей? А я, в отличие от вас, была затворницей в монастыре, но все же нашла предлог, как выйти из него. Более того, чего мне стоило пойти к мадам Лонгвиль и, унижаясь, просить ее дать мне лошадь и средства, чтобы покинуть Францию? Боже, что я ей только не плела! В конце концов я уломала ее, и вот я здесь. А он только: что я могу! Не будьте же последним негодяем, Чарльз Брэндон! Сделайте что-нибудь! Сообщите ее брату-королю, учините скандал при дворе, объявите, что Франциск не король, раз Мэри Английская беременна. Ведь всегда найдутся такие, кто пожелает поверить в это.

– Ангулемы могут доказать, что ее ребенок не от Людовика, – вяло произнес Брэндон. – Ведь тут и так ясно, что он не от старого короля. Более того, они попросту погубят ее, если станет что-то известно.

– Но они ведь и так уже знают…

Брэндон резко повернулся к ней.

– Знают?!

И опять этот безграничный ужас в его глазах! Джейн молча кивнула. Непроизвольно страх Брэндона передался и ей. Ее решимость куда-то делась, и ей тоже стало казаться, что выхода нет. Она расплакалась. Брэндон стоял, сжав кулаками виски и слегка покачиваясь.

– Мне надо… надо подумать.

Джейн жестко взглянула на него.

– Только не слишком долго думайте, сэр. Помните, что Мэри Тюдор в их руках. Луиза Савойская держит ее под надзором, а она не та женщина, чтобы долго тянуть, если дело касается ее сына.

Спотыкаясь, Брэндон вышел. Он заметался по своей комнате, по привычке машинально щелкая пальцами. В голове проносились отрывочные путаные мысли. Наконец он заставил себя собраться.

За ромбами оконного переплета виднелись огни продолжающегося празднества. Франциск I веселился, и вся Франция ликовала вместе с ним. Знает ли он, что из-за Мэри его права на трон могут пошатнуться? В любом случае, он уже почувствовал себя королем, к его коронации все готово, и он ни за что не решится пойти на попятную. Даже ради красавицы Мэри Тюдор, в которую якобы влюблен… как и во многих других красивых женщин. Более того, когда он поймет, что она может стать угрозой его положению… Об этом было страшно подумать. У Франциска в руках сейчас реальная власть, и он может попросту велеть избавиться от Мэри. Придумать какой-либо благовидный предлог, организовать несчастный случай… Даже не столько он, сколько его мать. О, мадам Луиза – вот уж настоящая волчица!

Брэндон вновь зашагал по комнате. Свеча догорела, помещение освещалось только тлевшими в жаровнях углями, но и они постепенно потухли. Похолодало, но Брэндон словно не замечал холода и темноты. Мрак гнездился только в душе. Итак…

Конечно, он мог сообщить Генриху и другим европейским дворам, что вдова Людовика XII беременна, но спасет ли это ее? Он понимал, что вряд ли. Франциск – уже признанный король, и, даже если откроется положение дел, даже если предположить, что это повлечет за собой смуту, сила всегда у того, кто у власти. Что же касается иноземных держав, то вряд ли они захотят начинать вооруженное вторжение ради сомнительной беременности вдовы Людовика. Да и Англия трижды подумает, прежде чем объявлять войну. Что же за это время будет с Мэри? Скорее всего, от нее избавятся, чтобы прекратить все сомнения.

Брэндон растерялся. Был, правда, еще один шанс. Он может во всеуслышание объявить, что был любовником королевы Франции и она беременна от него. Конечно, это позор, и он лишится всего, чего достиг. Но спасет ли он этим Мэри? Он отчетливо вспомнил, о чем говорила с ним когда-то Луиза Савойская: прелюбодеев такого уровня не ждет ничего, кроме смертной казни. Но допустит ли это Луиза? Зачем ей нужно, чтобы царствование сына начиналось подобным инцидентом, если все можно сделать тихо и пристойно? Никто и не узнает ничего. Может, стоит попробовать договориться с Луизой и принять на себя позор в обмен на жизнь Мэри? Пока он видел в этом единственный выход.

Но, правда, существовал еще один. Безрассудный, нелепый, рискованный. И все же Брэндон решился именно на него.

Тайно собрав всех членов своей свиты, он заявил, что немедленно должен отбыть, им же следует говорить всем, что герцог Саффолк срочно уехал в Кале, торопясь в Англию. А они пока пусть распространяют слух, будто Франциск не сможет быть королем, ибо Мэри Тюдор ждет ребенка. Брэндон не обращал внимания на то, как вытянулись физиономии его людей, и говорил, говорил, говорил… Чарльз объяснил, что слух должен идти снизу и распространиться как можно шире. Чем больше людей будут знать об этом, тем более спорными окажутся права Франциска на престол и тем меньше шансов незаметно убрать королеву. Ведь по закону Франциск не может короноваться, пока Мэри во всеуслышание не заявит, что не носит под сердцем будущего дофина.

– Зачем вам это нужно, сэр? – удивленно спросил один из членов свиты. – Неужели Мэри Тюдор и в самом деле…

Брэндон жестом остановил его.

– Делайте, как велено. Я же немедленно уезжаю. И если через некоторое время не вернусь с ее величеством… то не вернусь больше никогда.

Все были взволнованы и заинтригованы, Чарльз вышел, не дав никаких пояснений. Во дворе его уже ожидал Гэмфри Вингфильд с несколькими вооруженными людьми из английской охраны. Было решено, что из Компьена они поедут в направлении моря, но затем свернут и, объезжая город, поскачут в Париж. В Париже им потребуется где-то остановиться, не вызывая подозрений, и, возможно, придется скрываться несколько дней. Гэмфри, уже знавший, что им предстоит, и скорее возбужденный, чем встревоженный, напомнил своему господину, что отец его друга Боба Пейкока недавно купил дом на окраине Парижа, в предместье Сен-Сюплис. Этот вариант вполне подходил.

Брэндон увидел, как его слуга Льюис вывел через боковой ход Джейн. Выплакавшись, девушка немного поспала. Это было хорошо – ей не мешало набраться сил.

– Как вы себя чувствуете, мисс Попинкорт? Сможете выдержать еще одну скачку? Мы едем в Париж.

Во мраке она несколько секунд вглядывалась в его лицо.

– Что вы задумали, Брэндон?

И так же в темноте, в которой не было видно его лица, глухо прозвучал его ответ:

– Хочу попробовать совершить невозможное. Похитить вдовствующую королеву.

Особняк Клюни со стороны улицы Сен-Жак казался неприступным. На ночь на воротах опускалась решетка, на зубчатой стене через определенное время регулярно сменялась стража. Другое дело – монастырь бернардинок. Его тоже окружала стена, но он фактически не охранялся. Обо всем этом Чарльзу Брэндону сообщили его люди, тщательно обследовавшие каждую пядь вокруг Клюни и его окрестностей. И Брэндон пришел к выводу, что если и можно проникнуть в особняк, то только через монастырь.

Вечером он разбудил Джейн, которая после обратной дороги в Париж чувствовала себя совсем разбитой и проспала целый день. К вечеру немного оправилась, а то, что она находилась под кровом Пейкоков и отец Боба оказал ей теплый прием, окончательно привело ее в себя. Брэндон более подробно посвятил Джейн в свой план. Правда, план был несколько сумбурным, но, зная в какой опасности Мэри, он не мог откладывать это дело в долгий ящик. Чарльз утешал себя тем, что в истории уже бывали прецеденты с похищениями королев. В двенадцатом столетии королева Матильда Анжуйская совершила побег из замка в Оксфорде, и в том же веке королева Элеонора Аквитанская сбегала от своего мужа Генриха II… И все же Брэндон понимал, как опасно то, что он задумал, и чем это может обернуться как для него, так и для Мэри. Но хуже, чем сейчас, быть уже не могло – по крайней мере, для Мэри. Поэтому он решил рискнуть, ведь в том, что Мэри оказалась в беде, была и его вина. Как, впрочем, и короля Генриха, и канцлера Вулси. Но они находились далеко, а Мэри помощь необходима прямо сейчас! К тому же Брэндон во всем случившемся больше всего винил себя, поэтому и возложил на себя самую опасную и трудную работу. Он понимал, что столько раз предавал Мэри, отказывался от нее, что сейчас, когда ей угрожала опасность, просто не мог поступить иначе. Его план был крайне прост: им надо постараться похитить ее из Клюни, спрятать на время в новом доме Пейкока, а когда первый шум утихнет, пробираться по суше к владениям Маргариты Австрийской, в Нидерланды, откуда уже не составит труда добраться морем до Англии. Он подумал было обратиться за помощью к Томасу Болейну, но это было опасно. За послом наверняка следят. Правда, его дочь сейчас состоит при Мэри, и Брэндон даже мог бы связаться с Анной и заручиться ее поддержкой, но он понимал, что та слишком молода, чтобы впутывать ее в свои планы. К тому же Джейн недолюбливала Анну, попросту не доверяла ей, да и у Брэндона остались не самые приятные воспоминания о «маленькой ябеде».

Поэтому они решили больше никого не вмешивать в это дело и рассчитывать только на собственные силы. Брэндон попросил Джейн поточнее обрисовать ему внутреннее расположение комнат особняка Клюни, провести его тайно в сад монастыря и показать, где содержат вдовствующую королеву. Если им повезет и они смогут выбраться оттуда, то у Сорбонны их будут ожидать его люди, и они укроются в Париже, где среди его миллионного населения не так-то просто будет обнаружить беглецов. Джейн понимала, что многое в этом плане несовершенно, многое рассчитано на удачу, но она уже ввязалась в эту историю и не могла отступать. К тому же ей требовалось только провести Брэндона в монастырь, а дальше вся ответственность лежала на нем одном.

Вечером, когда от резкого потепления Париж окутался дымкой тумана, они с Брэндоном, миновав лабиринт узких улочек со стороны холма Святой Женевьевы и обойдя ограды городских аббатств, подошли к обители бернардинок. Заходить они решили не с главного входа, а через боковой, выходивший в тупик. Этим входом пользовались редко, и обычно здесь дежурила одна из послушниц, которая дремала, перебирая четки, или вязала носки для бедных. Именно сюда и подошла туманной февральской ночью послушница Джейн. Брэндон, в мягкой обуви и черной одежде, почти слился с темнотой, прижавшись к поросшей плющом стене у двери. Издали за ними наблюдали его люди, придерживающие лошадей.

На стук Джейн в тяжелой двери приоткрылось зарешеченное окошко, мелькнул слабый свет.

– Кто здесь, во имя Пречистой Девы? – раздался старческий голос.

Джейн назвала себя. Послышался лязг открываемых нескольких засовов, и дверь слегка приоткрылась, чтобы пропустить послушницу.

– Долго же ты отсутствовала, сестра, – заворчала старушка-привратница. – Мать-настоятельница будет недовольна. Говорила, на денек уйдешь, а сама… Э, что ты наделала, девушка! Как ты неосторожна! Ты погасила сквозняком мою свечу. Да дверь-то закрой!

Джейн повиновалась, но пока старая послушница искала кресало и трут, чтобы зажечь свечу, Брэндон быстрее тени скользнул внутрь и, прокравшись по коридору до поворота, под лестницей подождал мисс Попинкорт, которая отвлекала привратницу. Потом он услышал голос Джейн: она просила привратницу не беспокоиться и не провожать ее, дескать, она сама пойдет к настоятельнице и объяснит ей все. Дойдя до лестницы, девушка в темноте нащупала руку Брэндона и увлекла его за собой. Он только удивлялся, как хорошо она ориентируется во мраке среди этих путаных переходов. Дверь налево, лестница, поворот, дверь направо, опять лестница… Брэндон старался запомнить расположение переходов, надеясь возвращаться этим же путем, но уже с Мэри. Наконец Джейн отворила очередную дверь, и они оказались в сыром туманном дворике со спуском в сад. Джейн подвела своего спутника к небольшому сарайчику у стены, где хранились садовые принадлежности. Буквально в нескольких шагах от него была высокая кованая решетка, отделявшая монастырь от сада Клюни. Брэндон с сомнением оглядел эту преграду: высокие железные прутья, заостренные наверху, как пики, и лишь у самых остриев соединенные кованым узором. По таким трудно взобраться. Но у пояса Брэндона висел тройной железный крюк с длинной веревкой, и с помощью этого приспособления он намеревался перебраться на другую сторону решетки.

Джейн указала ему на восьмигранную башенку особняка Клюни, где, как она знала, содержали вдовствующую королеву. Сквозь ставни на верхнем этаже пробивались полоски света. В тумане особняк был плохо виден, однако во мгле можно было различить стражника, мерной поступью шагавшего по галерее внутреннего двора.

– Окна моей кельи выходят в эту сторону, – шепотом пояснила Джейн. – Так я узнала, что Мэри содержат здесь. А страж… Обычно ближе к утру он уходит. Особняк старательно охраняют с внешней стороны, но не очень опасаются, что кто-то проникнет от монастыря, и поэтому охрана здесь не столь строга. Да и кому придет в голову, что кто-то решится…

Она умолкла. Похитить королеву Франции! Она не осмелилась произнести эти слова вслух.

– Вам страшно, Чарльз? – спросила Джейн совсем по-детски, дрожащей рукой коснувшись в темноте его запястья.

Он уловил ее страх и ласково сжал ей пальцы. Нет, ему уже было не страшно. Он испугался в самом начале, когда только узнал о случившемся, а сейчас он зашел слишком далеко, чтобы бояться.

– Идите, Джейн. Спасибо вам за все! Я больше не имею права впутывать вас в это дело.

– Я буду молиться за вас, – шепнула она, прежде чем ее светлое покрывало послушницы растворилось в пелене тумана.

Брэндон спрятался в сарайчике. Теперь ему оставалось только ждать. Усевшись среди лопат и грабель, он который раз ощупал свое снаряжение – крюк с веревкой, веревочная лестница, кошель с деньгами, если понадобится кого-то подкупить, и пара кинжалов. Под темной курткой на нем был стеганый жилет, покрытый тончайшей кольчугой. Чарльз предполагал, что она вполне может ему понадобиться, если придется отбиваться. Хотя, конечно, лучше бы все прошло тихо…

В полночь он увидел, как монахини парами проследовали в молельню, откуда доносились звуки нежной литании. Эти прекрасные песнопения вызвали в нем религиозные чувства: сложив ладони, он жарко молился, прося Всевышнего, Пречистую Матерь и всех святых не оставить его, помочь спасти любимую. Он редко молился так истово.