Текст книги "Королева в придачу"

Часть II
Франция

Глава 10
Начало октября 1514 года

Несмотря на мелкий непрекращающийся дождь, пристань французского города Булонь была заполнена оживленной толпой. Даже в сероватой мгле октябрьского дня было видно множество ярких знамен, вымпелов, штандартов. Толпа все прибывала: горожане, отцы города, монахи соседнего аббатства. Всюду виднелись крытые носилки, экипажи, верховые, отряды бородатых ландскнехтов в немыслимо пестрых камзолах и с длиннющими протазанами[19]19
  Протазан – копье с широким острием, снабженное двумя боковыми отростками и кистью; часто использовалось для церемоний, торжеств и парадов.


[Закрыть] в руках.

Среди толпы выделялась группа нарядных всадников. Как и все присутствующие, они смотрели на море, где покачивались на волнах четырнадцать потрепанных бурей кораблей. Четыре дня шторм трепал флотилию, везущую во Францию новую королеву. Но вот они все же прибыли, и зрители с берега наблюдали, как на воду спускают шлюпки, а королева и ее свита сходят в них по веревочным лестницам.

– Не очень-то им удобно при такой-то качке, – заметил один из всадников, рыжий голубоглазый молодой человек с обаятельной улыбкой. – Того и гляди хлюпнутся в воду, и нам придется их спасать. Ведь мы настоящие рыцари и не сможем равнодушно наблюдать, как тонет королева, прибывшая из Англии.

– Мессир Бониве, вы ничего не понимаете, – рычащим, нарочито грубым голосом отрезал его сосед в элегантной шляпе, намокшей от дождя. – Кое-кому было бы весьма желательно, чтобы она утонула. Не так ли, ваша светлость?

И он довольно сильно толкнул в бок юношу на изящном гнедом жеребце, так что тот почти упал на холку коня, но выпрямился и оглянулся как ни в чем не бывало. У него было удлиненное, смуглое лицо и узкие, темные, с нежной поволокой глаза. Черные волосы ровной челкой ложились на брови. Это был Франциск Ангулемский, бывший наследник короны, тот, от кого ускользнут все надежды на трон, едва принцесса Тюдор ступит на французскую землю. Сейчас он выглядел озабоченным, даже мрачным. Однако будучи слишком галантным кавалером, чтобы поддержать грубую реплику своего приятеля, он лишь пожал плечами и улыбнулся.

– Ты несносен, Монморанси. Неужели мы не бросились бы спасать прекрасных дам? Хотя бы для того, чтобы убедиться, так ли хороша собой эта Мария Английская, как гласит молва.

– Ну, это мы вскоре и так узнаем, – опять сказал, как прорычал, Монморанси. – Вон, они подплывают, и никуда уже от этого не деться.

– Значит, выше голову, господа! – засмеялся Франциск. – Мы должны быть сама любезность. В отличие от погоды, встретившей новую королеву столь негостеприимно.

На самом деле Франциск Ангулемский не испытывал ни малейшей радости. И откуда только взялась на его голову эта девчонка из Англии! Ведь Франциск последние десять месяцев уже чувствовал себя наследным принцем, уже принимал почести и брал огромные суммы из королевской казны под залог своих будущих доходов. Но его надеждам суждено было рухнуть в тот день, когда стало известно о заочной свадьбе короля Людовика с сестрой Генриха Тюдора. К чести Франциска, он выдержал эту новость стоически и даже утешал мать и сестру, просто бившихся в истерике. Но он был оптимист и до последнего момента надеялся, что подлинный брак все же не состоится: ходили слухи, что Мэри Тюдор под любым предлогом оттягивает свой отъезд, ибо в Англии у нее есть любовник, потом сам Людовик так расхворался, что брак и в самом деле мог оказаться только заочным. На руку Франциску была и непогода, не позволявшая почти в течение месяца новой королеве прибыть во Францию. Но вот все это позади: Мэри принудили подчиниться, Людовик выздоровел, воспрянул духом, а шторм… В глубине души молодой Ангулем надеялся, что английские суда все же не доберутся до Франции. И вот он встречает их в Булони. По приказу короля. Его августейший дядюшка все же не удержался, чтобы унизить нелюбимого племянника, велев ему от имени короля встретить Мэри Тюдор и препроводить к нему.

Франциск грустно вздохнул: одно неплохо – говорят, эта английская девочка чудо как хороша, а он был большим поклонником красоты. Хотя, с другой стороны, у французов давно бытовало мнение, что англичанки, даже самые хорошенькие, совершенно лишены обаяния и шарма француженок. Английские розы… Ха! Бледные, невыразительные создания. Нет в англичанках этакой изюминки… Ну да ладно – Мэри Тюдор так Мэри Тюдор. Ей семнадцать, а Валуа пятьдесят шесть, но выглядит он на все семьдесят. Несколько староват для любовных игр в постели.

А новая королева Франции в это время сидела на корме направлявшейся к берегу лодки, закутанная от сырого ветра и дождя в меховой плащ, и смотрела на берег широко открытыми огромными глазами цвета сумрачного серого неба над головой.

К ней склонилась ее гувернантка леди Гилфорд.

– Ваша милость, не переживайте так. Что подумают о вас эти французы, если увидят такой печальной?

Но Мэри сейчас как раз не была печальна, а ее бледность и усталый вид объяснялись четырьмя днями мучений, когда их флотилию бросало штормом и она не могла пристать к берегу. Сейчас Мэри испытывала даже интерес. Звон колоколов, залпы орудий, толпа на берегу, высыпавшая встречать ее, несмотря на непрекращающийся дождь!..

Наконец лодка причалила. Сидевший подле Мэри герцог Норфолк сделал знак самому сильному и рослому из английских дворян:

– Сэр Кристофер Джервейз, возьмите ее величество на руки и перенесите на землю ее новой родины.

Со своего места Франциск Ангулемский видел, как сильный молодой мужчина бережно несет на руках даму в мехах. Видели это и его спутники. А грубоватый Монморанси, со всей своей солдатской простотой, даже обратился к находящемуся недалеко Лонгвилю:

– Эй, мсье герцог! Кто это там лапает нашу королеву? Никак это сам достославный Шарль Брэндон?

Лонгвиль даже не удосужился повернуться. Лишь бросил сквозь зубы:

– Нет, мессир. Это не Брэндон. Имени этого рыцаря я не припомню.

– А где тут сам Брэндон? – не унимался Монморанси. – Клянусь всеми чертями ада, нам было бы любопытно узреть того хлыща, который едва не увел из-под носа короля Франции его невесту!

И подмигнул Франциску:

– Было бы неплохо, если бы и увел.

Лонгвиль чуть поморщился, скрывая досаду и делая вид, что стряхивает воду с берета. Несмотря на все его старания, во Франции распространился слушок, что у Мэри Тюдор в Англии был любовник. На это и намекал сейчас грубиян Монморанси. Лонгвиль бросил на него сердитый взгляд. Он никогда не входил в круг веселых молодых людей, окружавших Франциска Ангулемского, да и с самим молодым герцогом был в натянутых отношениях. Возможно, устраивая брак Мэри с его королем, он хотел сбить спесь с этого зазнавшегося юнца. И все же, отвечая сейчас, Лонгвиль обращался именно к Франциску. И был сама любезность.

– С вашего позволения, Чарльз Брэндон слишком ничтожный человек, чтобы быть соперником Людовику XII. И зря вы, сиятельные господа, надеялись, что Генрих Английский настолько глуп, что предпочтет назвать своим зятем его, а не нашего короля. Пока же, господа, думаю, мы поступим более учтиво и разумно, если поспешим навстречу Марии Английской.

Его слова тут же были приняты. И Франциск Ангулемский первым поспешил к стоящей на мокрой от дождя ковровой дорожке Марии Тюдор.

Сейчас Мэри представляла собой жалкое зрелище. Утомленная трудным путешествием, бледная, с тенями под глазами, в намокшем плаще, на капюшоне которого мех топорщился, подобно иголкам ежика. Она чувствовала, что выглядит не так, как должно, и это вызывало дискомфорт, отчего она несколько нервничала, оглядывалась на свиту, словно ища поддержки.

Потом она увидела, как к ней приблизился, соскочив с коня, очень высокий худощавый юноша. Он скинул намокший плащ и предстал перед ней в белом атласном, сверкающем каменьями камзоле. Она только чуть прищурилась, когда он опустился перед ней на колени – прямо в лужу на ковре.

– Мадам! Высокочтимая государыня! Мы бесконечно счастливы быть первыми из ваших подданных, кто приветствует вас на земле Франции.

У него были ровные белоснежные зубы, его улыбка выглядела просто ослепительной. Мэри невольно улыбнулась в ответ.

– Ваше имя, мессир?

Франциску никогда еще не задавали такого вопроса. Ведь разве не был он первым принцем Франции?

– Мое имя Франциск де Ангулем, герцог Валуа, правитель Бретани. Я потомок короля Карла V, племянник и зять Людовика Французского и отныне ваш близкий родственник, мадам.

В глазах Мэри мелькнул интерес. Франциск Ангулемский. Это он, а не старый Людовик должен был стать ее мужем во Франции, если бы не женился на Клодии Французской, получив вместе с ее рукой Бретань. Джейн Попинкорт всегда говорила, что он самый изысканный кавалер Европы, а также великий соблазнитель и охотник за юбками. Мэри невольно оценила ширину плеч, легкость движений этого рослого, сильного человека, густые черные волосы, сейчас совсем мокрые от дождя. У молодого Франциска было продолговатое лицо с высокими скулами, волевой, чуть выступающий подбородок с ямочкой и довольно крупный, с горбинкой нос. С первого взгляда он не показался Мэри красавцем… однако было в нем нечто… то самое обаяние, которое для мужчины значит гораздо больше, чем красота для женщины. Да, он понравился ей, и она с улыбкой протянула ему руку для поцелуя.

Франциск в свою очередь изучал королеву. Миленькая, даже очень, несмотря на жалкий вид. Уже одно это расположило его к Марии Английской. Он бегло представил встречавших ее вельмож – де Монморанси, сеньора де Брисака, веселого Гийома де Бониве, остальных… А Мэри вновь и вновь бросала взгляды на Франциска. Глаза его были дерзкими, веселыми, а взгляд словно говорил: «Конечно, это ненужная сейчас и утомительная процедура. Но этикет есть этикет. Нужно его выполнить, а потом мы сами посмеемся над этим». И еще было в его узких жгучих глазах что-то такое, отчего она вспомнила рассказы о том, как французы любят чувственные удовольствия. Смутилась, ощутив, как краснеет. И неожиданно поскользнулась на мокром ковре.

Герцог Ангулем тут же бережно поддержал ее.

– Бог мой, да вы едва держитесь на ногах! Простите меня, ради всех святых. Я глуп и невнимателен.

Не успела Мэри и слова сказать, как он подхватил ее на руки, отнес в ожидавший королеву крытый паланкин.

– Несколько самонадеянно с моей стороны, – заметил он, усаживая ее на роскошные подушки паланкина. – Но не мог же я позволить, чтобы вы стояли в луже под дождем.

Он поцеловал ей руку. Пожалуй, задержал губы у запястья дольше, чем требовалось по этикету, и при этом не сводил с нее взгляда. Мэри даже растерялась, но вместе с тем была очарована. Смотрела, как он раскланивается и отходит, чтобы приветствовать ее свиту.

«В нем действительно есть что-то особенное», – подумала Мэри. Видела, как легко Франциск вскочил в седло без стремян, как это делал и ее брат, и догадалась, что, так же как и Генрих, он любил покрасоваться на публике. Чем-то этот мужчина напомнил ей Генриха, хотя внешне они были вовсе не похожи.

Франциск помахал ей рукой, улыбаясь, словно не замечая лившегося дождя. Паланкин подняли, понесли. Вокруг толпились люди, махали ей руками, выкрикивали приветствия. В какой-то момент Мэри поймала себя на том, что улыбается. А когда вновь увидела гарцевавшего сбоку Франциска, посмотрела на него с кокетством.

«Я чувствовала бы себя гораздо счастливее, если бы, как планировалось раньше, именно он, а не старый Людовик, должен был стать моим женихом».

Но эта мысль сразу же напомнила ей о том, что ее ждет… и еще напомнила о Чарльзе Брэндоне. Но нет. Она запретила себе думать о нем.

Королеве со свитой выделили лучший дом в городе. Как только леди Гилфорд удалось отделаться от сопровождающих, Мэри, еле найдя силы принять ванну, заснула, едва ее голова коснулась подушки.

Проспала она более суток. А проснувшись, увидела, что в изножье ее кровати сидит хорошенькая черноволосая девушка. Вернее, девочка, ибо это прелестное существо – а юная незнакомка была действительно прелестна – находилось еще в том возрасте, когда женственность едва начинает проявляться. И только в строгом выражении лица этой девочки было то, что уже не вязалось с понятием «детство», – воля, целеустремленность, рассудочность. Мэри знала такие лица: обычно они бывали у детей, выросших при дворе и рано повзрослевших.

Девочка охраняла ее сон, видимо, уже давно, ибо вид у нее был скучающий и несколько отстраненный. Но вот она заметила, что королева проснулась, и ее черные живые глаза загорелись.

– О моя всемилостивейшая повелительница!

Она подскочила, присела в низком реверансе с поистине придворной грацией. Мэри невольно обратила внимание на ее наряд, совсем как у взрослой дамы: платье из белого сатина с квадратным вырезом, обрамленным темным серебристым кружевом; таким же кружевом оторочены и очень длинные манжеты широких рукавов, почти скрывающие кисти рук; на голове шапочка в виде небольшого венчика, подобно той, какую Мэри видела на Джейн Попинкорт, но без вуали сзади. Это позволило видеть распущенные по спине длинные черные волосы маленькой элегантной незнакомки.

«Мне бы тоже пошел такой головной убор, не скрывающий волос», – подумала Мэри, которая очень гордилась своими золотистыми кудрями.

– Кто вы, дитя мое?

– Мое имя Анна. Я дочь сэра Томаса Болейна, который обустроил ваше пребывание в Булони и будет сопровождать вас к королю Людовику в качестве посла.

«Ах да – Болейны. Мне что-то говорили о том, что младшая дочь сэра Томаса примкнет к моей свите во Франции, – вспомнила Мэри. – А эта малютка – сестра Мэри Болейн. Удивительно не похожа на нее. Разве что такая же ослепительно белая кожа».

Анна помогла королеве встать, спросила, позвать ли дам или королева обойдется ее услугами. Мэри оставила ее. Стала расспрашивать, пока девочка подавала ей зеркало и гребень, подносила платье. У Анны Болейн был бойкий язычок, по-английски она говорила с некоторым акцентом, приобретенным за годы жизни на континенте, но это придавало девочке определенный шарм. К тому же, беспечно болтая и помогая госпоже одеться, она поведала ей немало новостей: король Людовик уже выехал из Парижа и ожидает невесту в городе Абвиль со всем двором, ее английскую свиту разместили как положено, и они отдыхают, как и сама госпожа.

Франциск Ангулемский уже наведывался к ее величеству, но вынужден был уехать, узнав, что миледи все еще отдыхает. Однако он просил, чтобы за ним послали, когда королева изволит его принять.

– Ах, герцог Франциск! – заулыбалась Мэри. – Припоминаю, там были еще и другие господа, но запомнила я только его.

– И не мудрено, мадам, – заметила Анна, застегивая многочисленные крючки на платье Мэри. – Герцог де Ангулем – самая заметная фигура при дворе – настоящий рыцарь, галантный кавалер и большой любитель прекрасного пола. Во Франции любят повторять его изречение о том, что двор без красивой женщины, все равно что год без весны и весна без цветов.

Мэри показалось, что эта девочка весьма осведомлена о французском дворе, и сказала ей об этом. На что Анна Болейн ответила, что она с отцом уже два месяца во Франции и за это время успела многое узнать. Мэри для себя отметила, что эти познания юной фрейлины будут ей весьма полезны, и, стараясь отвлечься от ее восторженных рассказов о Франциске, попросила напомнить о других вельможах, которых представил ей сегодня герцог Ангулем, но то ли от новизны впечатлений, то ли от усталости они все слились для нее в одну безликую массу людей в мокрых плащах и в шляпах с обвисшими перьями.

Действительно, Анна Болейн была для нее находкой. Она знала, о чем говорить, и разбиралась, как говорить. И образы тех, кто остался в памяти Мэри серым пятном, становились объемными, выразительными. К примеру, шумный мужчина с женским именем Анн из рода Монморанси. Его манеры демонстративно грубые, хотя одевается он с не меньшим щегольством, чем сам Франциск, а духов выливает на себя и того более. И при этом он действительно прекрасный воин и очень религиозный человек. Возможно, мадам припомнит его: он высок и довольно красив – русые, чуть тронутые ранней сединой волосы, густые черные брови и привычка поглядывать на всех несколько презрительно, прищурившись. Или молодой Бониве – рыжий, кудрявый, с ослепительной улыбкой и светлыми голубыми глазами. Он не меньший дамский угодник, чем сам Франциск, и, говорят, даже осмелился поступить дерзко с сестрой герцога Ангулема Маргаритой: тайком забрался в ее спальню, откуда благородная дама выгнала его с шумом и криком, да еще и сильно поцарапав. У него и по сей день на виске осталась отметина от ее ноготков, которой он любит похвастать. Но брат строптивицы, Франциск, терпимо отнесся к этой проделке своего друга, ведь он полагает, что в жизни нет ничего увлекательнее любовного приключения, а сама Маргарита уже давно считает Бониве своим верным рыцарем, и при дворе он носит ее цвета.

Мэри все эти истории удивляли и веселили. Воистину, французы так отличаются от англичан! И среди этих людей ей предстоит научиться жить.

– Что ты сказала, Анна?

– Я говорю, что, возможно, вы и не заметили среди встречавших старшего брата Бониве, сира Гуфье де Буази, по прозвищу Гриньо. Этакий полноватый мужчина с пышными темными усами и карими, слегка навыкате глазами. Он был воспитателем Франциска, но и сейчас входит в число его друзей, хотя и старше остальных. Держится он обычно несколько в тени, но пристально за всем наблюдает. Ибо он глаза и уши матери герцога Ангулемского Луизы Савойской.

– Но разве герцогу Франциску нужен соглядатай матери? – удивилась Мэри.

Анна расправила рукава платья Мэри, пышные, из множества буфов, схваченных застежками с рубиновыми розами. Про себя подумала, что такой фасон во Франции уже никто не носит; вслух же сказала, что есть вопросы, которые мадам лучше обсудить с ее отцом.

Когда Мэри встретилась с Томасом Болейном, она невольно отметила, как он изменился. Нет, в нем все еще чувствовалось прежнее желание во всем угождать, однако теперь он держался с большим достоинством, и во взгляде появилась особая острота. Прекрасный дипломат, проведший немало времени при австрийском, а теперь при французском дворе, он прекрасно разбирался в ситуации и предпочел объяснить сестре своего короля все без утайки:

– С тех пор, как умерла королева Анна Бретонская и у Людовика XII не осталось потомков мужского пола, все понимали, что теперь королю придется передать трон двоюродному племяннику Франциску. Но Людовик, хотя и выдал за него замуж свою старшую дочь Клодию, надеясь, что если не его род, то хотя бы его кровь останется у власти, не слишком любит своего зятя. Он знает, что его дочь не будет счастлива с ним, и именно по этой причине их брак так долго откладывался, ибо Людовик все еще думал получить от королевы Анны сына и согласился на их свадьбу только после смерти королевы. Франциск и в самом деле уделяет не много внимания хромой дурнушке Клодии, предпочитая ей более красивых и любвеобильных леди. Он с четырнадцати лет увлекается женщинами и ни на одну из них не может смотреть без мысли о том, как бы уложить ее в постель.

Мэри невольно смутилась. Томас Болейн говорил с ней так, словно заранее предостерегал от подобной участи.

– Сэр Томас, – холодно перебила его Мэри, – я уже достаточно наслышана о герцоге Ангулеме.

Томас Болейн пытливо поглядел на нее. Обычно дамы часами готовы были говорить о неотразимом Франциске. Скромность ли это, или, как поговаривали, эта девушка все еще сильно увлечена Чарльзом Брэндоном?

Вслух же сказал:

– Но это очень важно, миледи. Дело не только в том, что Франциск избегает общества жены ради других женщин. Дело в том, что это очень гневит ее отца. И именно по этой причине вы стали женой Людовика. Просто король, несмотря на внешне теплые отношения с Ангулемом, едва терпит зятя. А ведь многие недовольные скупостью короля, уже открыто ждали воцарения Франциска, хотя взойти на трон он может, только если у Людовика не будет сыновей. Эта ситуация очень сердила короля. И он, хотя и продолжал носить траур по умершей королеве, решил жениться еще раз. Поначалу планировался союз с Элеонорой Австрийской. Но Ангулемы сумели расторгнуть его. Именно из опасения, что и в случае с вами они окажут давление на короля, так долго держали в секрете вашу помолвку с Людовиком. А пока герцог Франциск вместе с матерью и сестрой с нетерпением ждали смерти короля, который, по их мнению, слишком зажился на свете. Потом новое потрясение – вы. И их нетерпение сменилось отчаянием и гневом. Поэтому я хочу вас предупредить: не обольщайтесь галантными манерами Франсуа Ангулема, любезностью его матери Луизы и приветливостью герцогини Алансонской Маргариты. Они ваши злейшие враги.

– Сестра Франциска одно время была невестой моего брата Генриха, – вспомнила Мэри.

– И даже вашего овдовевшего отца. Но ни один из этих проектов не осуществился, и Маргариту в шестнадцать лет, вопреки ее воле, выдали за старого Карла Алансонского.

«Как и меня», – с грустью подумала Мэри и вздохнула:

– Несчастная девушка.

– Осмелюсь заметить, это не совсем так. Супруг мадам Маргариты не имеет никакого влияния, она живет под покровительством брата, и живет, как ей угодно. Она очень умна и образованна, пишет стихи, поэмы, увлекается античными произведениями, у нее есть свой кружок литераторов и гуманистов. Ее даже величают десятой музой, и она очень обаятельна. Но повторяю вам – не обольщайтесь насчет этой семьи. Они вас ненавидят.

Мэри вспомнила чарующую улыбку Франциска, его завораживающие глаза. Ей стало грустно. Теперь ей придется жить среди врагов, в окружении двора, который ее совсем не ждал. И куда она совсем не стремилась. И ей вдруг стало жаль короля, смерти которого все столь откровенно ждали и который мог отомстить, только женившись на ней.

В это время их прервал стук в дверь.

– Прошу прощения, – присела в реверансе маленькая Анна Болейн, однако глаза ее оживленно сверкали. – Прибыл гонец от герцога Ангулемского. Французы желают нанести визит своей королеве.

Похоже, у дочери осторожного Болейна эта встреча вызывала только приятные эмоции. Мэри тоже оживилась. Она была молода, и встреча с элегантными, любезными французами не могла не радовать. Особенно когда за окном по-прежнему так нудно шумел дождь, а здесь уютно потрескивали дрова, мягкие отсветы пламени ложились на обшитые панелями стены, и приятно пахло растопленным воском. Мэри кликнула своих фрейлин:

– Лизи, где моя коробочка с духами? Нанетта, принеси мне розовую шапочку с жемчугом. Гилфорд, моя милая, достань из сундука опушенную куницей пелерину.

Она не забыла того, о чем только что предупреждал ее Томас Болейн, но вовсе не собиралась сидеть взаперти; предстоящая встреча с молодыми вельможами ее приятно будоражила. Болейн бросил предостерегающий взгляд на Анну, но та только пожала плечами.

«Девочка совсем отбилась от рук, живя самостоятельно, – подумал посол. – Остается лишь уповать на то, что она знает, что делает. Из моих детей она всегда была самой разумной».

Об этом же сказала Мэри и Джейн Попинкорт. Подавая принцессе помаду, она негромко шепнула, чтобы госпожа поосторожнее была с маленькой Болейн:

– Она весьма хитра и расчетлива для столь юной особы, – заметила Джейн. – И в своем возрасте уже хорошо знает, в чем ее выгода. Так что не очень доверяйте ей.

– Уж не ревнуешь ли ты, Джейн? Или просто недолюбливаешь эту умненькую малышку?

Джейн слегка вздохнула:

– Да, вы правы, я недолюбливаю ее. Это она доложила Маргарите Австрийской, что Брэндон уделяет мне внимание, что и послужило причиной моей ссылки, однако сама Болейн только выгадала от этого. О, эта черноволосая малютка слишком хорошо знает, что сулит ей выгоду, и всегда идет к намеченной цели.

Мэри же решила, что Джейн преувеличивает коварство девочки, храня давнюю обиду. Ей же младшая дочь Болейна очень нравилась: неглупая, оживленная, услужливая, в курсе всех событий. Поэтому именно Анну, а не свою верную Джейн она усадила рядом с собой, на случай если ей понадобятся услуги переводчика. Когда Джейн обиделась, Мэри лишь заметила, что не может положиться на нее, ибо фрейлина упорхнет, как только где-то мелькнет край накидки ее ненаглядного Лонгвиля.

Французы вскоре прибыли. И привезли для королевы множество цветов: астры, гвоздики, георгины, огромные гладиолусы, даже поздние розы – их вносили и вносили в покои королевы в изящных плетеных корзинах, перевитых лентами. И это было так по-французски – дарить цветы. Англичане более практичны и предпочитают дарить что-нибудь более существенное: украшения, ткани, мелкие безделушки. Цветам же оставляют место в парках и палисадниках как естественную усладу для глаз. Но сейчас, когда теплые покои королевы наполнились яркими красками и нежными запахами, Мэри Тюдор была в восторге. К тому же все эти господа видели ее измученной и непривлекательной, а ей хотелось пленить их. И она была милостива, каждому уделила внимание: шутила с Бониве, заговорила на теологическую тему с мрачным Монморанси, осведомилась у солидного усатого Гриньо о здоровье его покровительницы Луизы Савойской.

– Благодарю за заботу, – сдержанно ответил Гриньо, – но отчего бы вам не справиться о госпоже Луизе у ее сына, достойного мсье Ангулема?

Этим он словно несколько отстранялся, переключая внимание королевы на Франциска. И когда Мэри поманила герцога, предложив сесть рядом, он живо исполнил ее просьбу, однако сел значительно ближе, чем она ожидала. Но Мэри не рассердилась. Было в нем нечто такое, отчего ей нравилась его дерзость. К тому же женщину всегда интересует мужчина, о котором говорят, что он пользуется успехом. И его внимание к ней – в какой бы форме оно ни выражалось – всегда будет импонировать.

А Франциск и в самом деле делал все, чтобы Мэри было весело и легко с ним. Он шутил, играл на лютне, пел ей, смешил. Его друзья не отставали от него, и вечер прошел неожиданно приятно и весело. Однако главенствовал во всем Франциск Ангулемский. Мэри невольно испытывала волнение, встречаясь с ним взглядом. Она заметила, что этот блестящий вельможа был заинтересован ею. Он ловил каждое ее слово, смотрел с явным восхищением. Почти с удивлением. Да, такого Франциск не ожидал. А он-то думал, что англичанки бесцветны, как туман их родины. Эта же… неслыханно – быть принцессой, королевой – и такой красавицей! Ах, какая у нее изящная длинная шейка, красивые ручки, фигурка грациозная, тонкая, но с такой грудью… воображение Франциска живо дорисовало все остальное. А кожа – вот уж действительно английская роза: безупречная, как атлас, и вместе с тем как розовый снег, пронизанный горячей кровью румянца. Ее волосы казались почти золотыми, а рот… Франциск отметил, как строго, по-английски она поджимает губы, словно пряча их чувственную полноту. Но королева была веселой девушкой и, когда смеялась, ничто не скрывало этого алого чувственного плода с мягкой ямочкой под нижней губой, при одном взгляде на которую у молодого герцога начинала кружиться голова. А эта манера бросать на собеседника взгляд из-под длинных ресниц? Или игриво наматывать локон на пальчик? И все это с истинно королевской грацией и достоинством. Да, это настоящая прекрасная дама, которой он готов служить как верный рыцарь. Он помечтал бы и о большем, не будь она предназначена его августейшему дядюшке. Право же, жаль малютку. Но ему не ее жалеть стоит, а себя самого. Ведь именно из-за нее… Франциск запретил себе об этом думать. Сегодня она прекрасная дама, которую он, как галантный кавалер, должен развлекать и веселить, вести с ней приятные беседы.

Ему нравилась ее манера вести разговор, нравились острота суждений, юмор, эрудиция. Когда возникала какая-то заминка из-за незнания Мэри того или иного языкового оборота, на помощь ненавязчиво и тактично приходила Анна Болейн. Потом словно отступала в тень, наблюдала за другими гостями, завладевшими вниманием английских дам: веселым обаятельным Бониве, остроумным Бурделем, юным красавчиком Флеранжем. Поглядывала Анна и на беседовавшего о чем-то с Говардами солидного Гриньо, который время от времени бросал внимательный взгляд в сторону Франциска и королевы. Заметила она и парочку в углу, там, куда почти не падал свет от камина: Лонгвиль и Джейн Попинкорт. Сидят, взявшись за руки, как голубки. Анна знала Джейн и раньше и понимала, что сия особа будет порочить ее в глазах Мэри Тюдор. Правда, не долго, сообразила Анна: эта распутница Попинкорт совершенно откровенно выказывает симпатию к Лонгвилю, а Лонгвиль женат на внебрачной дочери Людовика XII. Так что Джейн опять поставила не на ту карту, и ее положение скоро пошатнется, несмотря на благоволение к ней новой королевы, ибо вряд ли Людовик потерпит любовницу зятя при своем дворе.

Вечер протекал весьма весело: музицировали, играли в карты. Однако все заметили, что молодой герцог Ангулемский пользовался любым предлогом, чтобы привлечь к себе внимание королевы, даже увести ее от остальных. Они садились на покрытый ковром широкий подоконник, беседовали. Они хорошо смотрелись вместе – рослый, худощавый Франциск, с его чисто галльским смуглым привлекательным лицом, и миниатюрная, бело-розовая, с роскошными золотыми кудрями Мэри Тюдор. Франциск объяснял Мэри некоторые тонкости французского этикета, легко переходил к литературе, искусству, увлек даже темой, касающейся архитектурных стилей. У Франциска была слабость к архитектуре, и он с интересом выслушал рассказ Мэри о новом тюдоровском стиле в Англии и сам поведал о новомодном архитектурном стиле «ренессанс», о реконструкции своего замка Амбуаз и старинного дворца Блуа… Дворец был таким старым, что однажды там в спальне его матушки рухнул потолок. К счастью, герцогини Луизы не было в опочивальне, но с тех пор она невзлюбила эту резиденцию и предпочитает ей менее величественный, но более комфортный Роморантен.

Мэри постаралась перевести разговор на мать Франциска. Что-то подсказывало ей, что сам молодой Ангулем не будет ее врагом, слишком большим он был дамским угодником, чтобы всерьез видеть в женщине соперника, а вот Луиза Савойская… Мэри хотелось узнать о ней побольше. Однако Франциск был любящим сыном. По его словам, мадам Луиза – образец добродетели и материнской нежности. Ее выдали замуж в двенадцать лет за тридцатилетнего красавца Карла Ангулемского, который еще до женитьбы имел продолжительную связь с томной брюнеткой Жанной де Полиньяк. Однако матушка Франциска не противилась любовным увлечениям мужа, более того, она очень подружилась с мадемуазель де Полиньяк. Так они и жили в замке Коньяк на Юге Франции: вполне счастливый союз троих и лишь одно огорчало Луизу. Жанна де Полиньяк рожала ее мужу сыновей, а она нет. Тогда Луиза отправилась в Турень к великому святому Франциску Поле, который предсказал ей, что если она будет усердно молиться, то родит прекрасного сына. Франциск Ангулемский умолчал лишь о том, что святой предрек Луизе: однажды ее сын станет королем. С тех пор Луиза Савойская жила только ожиданием, когда ее Франциск – имя она дала сыну в честь святого – займет трон, чему Мэри Тюдор стала теперь серьезной помехой. Зато он рассказал, что вскоре после паломничества к святому Франциску его мать забеременела, но первой родила девочку, названную Маргаритой, так как герцогиня Луиза в последний день беременности случайно вместе с устрицей проглотила жемчужину, а «mаrgаritа» по-латыни означает «жемчужина». Маргарита и в самом деле оказалась жемчужиной – умная, хорошенькая, добросердечная – ах, Франциск просто обожал старшую сестру. Сам же он родился только через три года, после очередной поездки к великому святому. А еще через три года умер отец Франциска, Карл Ангулемский. Франциск ни словом не обмолвился о том, как жила с тех пор его мать, как любила намекать всем о великом будущем «своего Цезаря» – так она называла сына, – как ссорилась с королевой Анной Бретонской и едва не плясала от счастья, когда та умерла, не оставив Людовику наследника мужского пола. Не обмолвился он и о скандальных слухах, об амурных делах своей матери и молодого коннетабля Шарля де Бурбона, который был на тринадцать лет моложе ее, но она буквально вынудила его вступить с ней в связь. Не сказал он и об истерике матери, едва стало известно о предстоящем союзе Мэри Тюдор с Валуа, когда сия благочестивая дама била посуду, таскала за волосы пажей, пинала любимых болонок и даже каталась по полу, кусая ковры и подушки. Все это еще предстояло Мэри узнать из долгих бесед с Томасом Болейном. А пока она лишь поняла, что Франциск очень любит мать и сестру, и это расположило ее к нему.