Текст книги "Королева в придачу"

Луиза тоже указывала на странность поведения Мэри сыну, но тот лишь смеялся.

– Она такое непредсказуемое существо – эта маленькая королева!

Луиза боялась блеска в ее глазах и чувств сына к англичанке… Это была уже не просто любовная интрижка – это была политика.

Повалил снег. Франциск узнал, что Мэри одна прогуливается в саду Ла Турнеля, и, отослав свиту, кинулся к ней. Вот она, долгожданная встреча наедине! Он едва не задохнулся, увидев ее кормящей лебедей у канала. Королева повернулась к нему. Какое нежное у нее лицо в обрамлении светлого меха капюшона! Как красиво блестят снежинки на темном бархате ее плаща!

Герцог начал без церемоний. Он торопился, опасаясь, чтобы кто-то опять не помешал им.

– Мэри… Моя восхитительная королева… Боюсь, вы сочтете меня излишне смелым, но я ничего не могу с собой поделать. С тех пор, как я увидел вас, общался с вами… О, помогите мне! Я ведь не могу ни есть, ни спать и все время только и думаю о вас.

Для Мэри его слова были слаще меда. Ведь для него она не только королева, но и желанная женщина, которая может заставить его забыть обо всем на свете. Он говорит ей о своих чувствах открыто, не прикрываясь доводами рассудка… как тот, другой. Она никак не могла заставить себя забыть о Чарльзе, не могла перестать сравнивать их.

– Так вы любите меня?

– Люблю. Люблю всем сердцем.

Какие сладкие слова…

Она протянула ему руки, и Франциск, упав перед ней на колени, стал покрывать их поцелуями. Мэри даже испугалась его страсти, но по-прежнему испытывала самодовольное чувство победы. Это был настойчивый и нетерпеливый возлюбленный. Его губы были горячими, руки пылали огнем. Но вот его пальцы коснулись ее запястьев и заскользили выше. Он поднял на нее глаза, она увидела в них страсть и тут же ощутила ошеломляющее волнение… Колени ее стали слабыми, сердце забилось.

Невдалеке раздались зовущие ее голоса. Она вырвалась, убежала. Подозрительная баронесса д’Омон косилась туда, где за кустами маячила мужская фигура. Сообщила королеве, что ее хочет видеть его величество.

После холодной свежести парка воздух в комнате больного показался Мэри на редкость тяжелым. Людовик был худ, лыс, жалок. На его морщинистом высохшем лице словно уже лежал отпечаток смерти.

– Побудь со мной, – попросил он жену.

Она покосилась на сидевшую по другую сторону ложа Клодию. У той были красные от слез глаза. Мэри же чувствовала себя возбужденной и до кончиков ногтей неверной, лживой! Она даже не могла играть на лютне, постоянно сбивалась. Пришлось королеве попросить Клодию что-нибудь почитать королю. Его любимый «Трактат о долге». Сама же застыла, глядя на языки пламени в камине. Такое же пламя горело в ней. Она была уже женщиной, ее тело хотело ласк… а душа стремилась отомстить. О старом больном муже она не могла даже думать, постоянно вздрагивая, когда он обращался к ней, вымученно улыбалась, поправляла ему подушки, подносила питье.

Снег все шел. Людовик вскоре заснул под монотонное чтение дочери. Мэри пошла к себе, но не могла успокоиться. Пыталась молиться, но слова молитвы не шли на ум. Память все возвращала ее в заснеженный сад, где Франциск так смотрел на нее…

– Ваше величество, мы не поедем сегодня к Ангулемам? – спросила Анна Болейн.

– Поедем, – сразу оживилась Мэри, не понимая, что этим просто выдает свою полную капитуляцию.

Франциск это понял. Глаза его так и вспыхнули. И когда начались танцы, он незаметно увлек ее из зала… Если это можно было назвать незаметным – слишком много глаз следили за ними.

В небольшой прихожей он сразу прижал ее к покрытой ковром стене. Слова были не нужны. Он целовал ее губы до тех пор, пока Мэри не застонала и не приоткрыла их. Ее охватило бешеное возбуждение. Она и не подозревала, что страсть может быть такой неукротимой! Франциск крепко обнимал ее, нежно целуя шею, и у Мэри не осталось сил даже притворно оказывать сопротивление. Наоборот, она сама страстно прижалась к Франциску, обняла, сбив с него берет, ощутила его напрягшееся естество и поняла, что не может противостоять, что все ее тело отвечает на его страсть.

– Какое… безумие… – прошептала она между поцелуями.

– Какое сладкое безумие, – тут же ответил он. Поцелуев им уже было мало. Все острее ощущалась жгучая потребность тела. Одежда казалась до невозможности тяжелой, неудобной, ненужной.

– Мэри… я не могу, – застонал герцог. – Я бы жизнь отдал за обладание тобой. Ради самого неба – где мы можем встретиться?

И она назвала место. Пустое крыло в Ла Турнеле. Уединенная комнатка в галерее с окном на Сену, вторая от окна. Там, где она была с Чарльзом… Это будет ее местью, последней точкой в ее отношениях с тем, другим!

Где-то в глубине души шевельнулся отголосок прежней боли. И это словно отрезвило ее. Оттолкнув Франциска, королева стала поправлять одежду и волосы. Теперь она говорила почти спокойно. Время сейчас приближается к Рождеству, многие разъехались по домам. Ведь совсем не весело отмечать Рождество там, где умирает король, так что дворец почти обезлюдел. Пусть только Франциск оставит подле себя в ангулемском особняке ее стражей – Маргариту и Клодию. Франциск был возбужден, счастлив. О да, он оставит, оставит! И он придет.

Они присоединились к танцующим. Улыбались друг другу улыбками заговорщиков, игнорируя колкие замечания Луизы Савойской. Потом Мэри ушла.

Гриньо давно понял, что, убрав от королевы герцога Саффолка, они только сблизили ее с Франциском. Теперь эти двое были неразлучны, и в их общении, в куртуазных речах и манерах явственно чувствовалось нечто, чего следовало опасаться, – какое-то ненормальное, страстное напряжение. Гриньо был в гневе не столько на Франциска, которого знал с детства и искренне любил, сколько на королеву.

«Этой английской девке все едино, кого уложить к себе между ног. Все, чего она хочет, – это забеременеть, удержаться на троне и тем самым лишить законной короны моего легкомысленного Франсуа».

Не раз и не два Гриньо пытался поговорить со своим воспитанником. Но молодой герцог только отмахивался.

– Ты просто несносная усатая дуэнья, Гриньо! Но я требую, чтобы ты почтительно отзывался о ее величестве.

Того же он требовал и от матери, даже стал избегать ее. И Луиза жаловалась дочери, что рыжая королева заберет у нее любовь сына. Маргарита брала руки матери в свои:

– Успокойтесь, мадам. Ждать осталось совсем недолго. Людовик умрет, и тогда Мария Английская не будет больше опасна для нас.

– Если до того Франциск не натворит глупостей и не сделает ей бастарда!

– О нет, матушка. Франциск не столь опрометчив. Он понимает, чем рискует.

– Понимает? Ха! Хотелось бы мне в это верить.

Ей оставалось надеяться на Гриньо, который неотступно находился при ее сыне, следя за каждым его шагом. И он первый понял, что случилось, когда Франциск велел приготовить ему ванну с ароматной розовой водой, надушенное белье и наряд с минимальным количеством шнуровок, который можно легко снять. Ясное дело, Франциск собирался на свидание. В этом не было ничего необычного, ибо молодой герцог довольно часто отправлялся на ночные рандеву. Вопрос только в том, с кем будет его нынешняя встреча. Гриньо опасался, что знает ответ.

Насухо вытерев худощавое сильное тело Франциска и подав ему шелковую рубашку, Гриньо между делом заметил, что, видимо, у Франсуа сегодня приятное свидание.

– Не то слово! – белозубо улыбнулся Франциск.

Гриньо все больше мрачнел. Помог герцогу облачиться в темные атласные чулки, подал короткие широкие штаны с прорезями.

– Ваше свидание состоится вне стен ангулемского особняка? – спросил он.

Франсуа, заправляя рубашку в штаны и подпоясываясь, лишь насвистывал мелодию, но утвердительно кивнул.

Гриньо подергал ус.

– И, надеюсь, путь вашей светлости лежит не далее дворца Ла Турнель?

Не отвечая, Франциск потребовал подать ему колет.

Теперь Гриньо по-настоящему встревожился. Итак, Франциск идет к королеве. Заманила все-таки, английская сучка.

– Позвольте, я угадаю, мессир. Итак, дворец Ла Турнель, пустующее крыло, там, где крайнее окно галереи выходит на Сену. Вторая левая комната от окна.

– Ты шпионил… подслушивал!.. – рассердился Франциск.

Гриньо холодно поглядел на него.

– В этом не было нужды, мессир. Мне и так ведомо место тайных свиданий королевы. И поверьте, вы не первый, кого она принимает там.

Ему пришлось вытерпеть вспышку гнева Франциска, когда тот грубо сгреб своего гувернера за грудки и тряхнул, почти оторвав от пола.

– Как ты смеешь! Ты негодяй, предатель! Кому ты служишь?

– Вам, Франциск. И утверждаю – вас хотят заманить в западню.

– Западню?

– Да, мессир. О, поверьте, королева будет там, страстная и обворожительная. Сладкая приманка для такого глупца, как вы, Франсуа. Чего, вы думаете, хочет эта женщина? Она хочет остаться королевой Франции! У нее не вышло зачать ребенка от Людовика и от своего распрекрасного Саффолка, с которым встречалась именно там, куда сегодня позвала вас. О, это место… Когда-то я сам выследил ее там с любовником. У меня есть осведомительница в ближайшем окружении Марии, и она указала мне, где они встречаются. И вот теперь эта английская шлюха заманивает вас, как обычного самца, который может сделать ей ребенка. Вы молоды, у вас горячая кровь, у вас немало незаконнорожденных детей, но какой вам резон, если один из них окажется на престоле? Вы-то никогда не сможете открыто признать его своим, зато вынуждены будете сказать: «Адью, мое прекрасное королевство». Англичанка же, когда вы сделаете ей ребенка, потеряет к вам всякий интерес.

Он говорил спокойно, твердо, и герцог невольно сник.

– Ты обманываешь меня, – сдавленно произнес он.

– В чем? В том, что вы не будете первым любовником рыжей Марии? Или в том, что она вас не любит? Ах, мессир, эта женщина порочна и корыстна. Она – Тюдор, а у этих Тюдоров одно желание – повелевать. Вспомните ее брата, который готов снять голову с любого, кто пойдет против его воли. А королева Мари… Черт возьми, вспомните хотя бы старую пословицу: «Ловкая женщина никогда не останется без наследника». Будьте же благоразумны, мой мальчик. И учтите – для вас главное, чтобы за Людовиком XII пришло время Франциска I.

Франциск I! Глаза герцога блеснули. Он уже свыкся с мыслью, что теперь, когда Людовик при смерти, корона почти у него в кармане. А Мари… Ни одну женщину он не хотел так страстно и не добивался так долго. Неужели он, который не прикладывая особенного труда, мог соблазнить любую женщину, был для прекрасной Мари всего лишь подходящей заменой Саффолку? Мужское самолюбие Франциска было задето. И хотя в душе он и был согласен, что свидание опасно для его будущего, ему не хотелось верить, что его светлые чувства к Мари приняты ею лишь, как повод удержаться на троне. Он ведь помнил, как она отвечала на его поцелуи, как трепетала в его руках… И позвала туда, где отдавалась другому мужчине.

Его обуяла тоска.

– Скажи, Гриньо… Мари и Саффолк, они действительно?.. Как это могло быть, если за королевой следят шпионки моей матери?

– Выходит, плохо следят, мессир.

– А ты, значит, хорошо? И выследил их? Эта твоя осведомительница – кто она? Она может подтвердить твои слова?

– Весьма прискорбно, ваша светлость, что вы не верите мне. Кажется, я никогда ранее не давал вам повода усомниться в моей преданности. Однако, если вам так угодно, я приведу ее немедленно. Только дайте слово, что не воспользуетесь моим отсутствием и не улизнете к Мари.

Гриньо и в самом деле опасался, что Франциск способен на подобное. А там эта шлюха в короне заставит его разувериться в словах гувернера, увлечет, соблазнит… Нет, этого свидания не должно быть. И Гриньо перед уходом предусмотрительно зашел к Луизе, объяснил ситуацию.

Луиза явилась к нему очень сердитая, хотя и старалась сдерживаться, разговаривая с сыном спокойно, едва разжимая губы.

– Франсуа, вы глупы. Вы влюбляетесь во всякую красивую женщину, не думая о последствиях. И это мой Цезарь? Нет, это похотливый сатир, который вдруг возомнил себя рыцарем коронованной шлюхи, наставлявшей рога Людовику со своим любовником-англичанином. Который, отмечу, оставил ее ради смазливой мордашки и стройных бедер мадам Дизоме. Ваши же чувства к ней, которые вы возвышенно называете любовью… О, любовь – это изысканный плод, который хорош, лишь пока не утратил свежести. И посмотрим, куда денется ваше благородное чувство, когда вы заметите, сколько красивых француженок готовы развеять вашу тоску. Я ведь знаю вас, Франсуа. Королева привлекает вас лишь потому, что эта связь так опасна.

Франциск молча слушал ее, опустив голову на руки. Луиза, ощутив жалость к сыну, тут же сменила тему, сказав, что, по всем предсказаниям астрологов, в скором времени он должен оказаться на вершине власти. Если, конечно, из-за увлечения недостойной женщиной не откажется от самого ценного, что его ждет.

В конце концов она задела честолюбивые струны в его душе, и Франциск воспрял духом, даже заулыбался. Когда появился Гриньо со своей спутницей, он уже почти успокоился.

– О, да это малышка Болейн!

Очаровательная девочка. Вид смазливого личика всегда приводил Франциска в хорошее настроение. Он мягко улыбнулся ей, видя, как Анна переживает, взял ее руки в свои, назвал себя ее другом и просил ничего не утаивать от него. И хотя Анна была напугана, она оттаяла от теплой улыбки обворожительного мсье Ангулема и без утайки рассказала ему все, что знала. Не упомянула, правда, имени своего отца в этом деле и то, что Брэндон действовал по велению Генриха VIII. На это у нее хватило ума. Ибо хотя Франциск обещал ей защиту и покровительство, она не желала сжигать за собой все мосты.

Мэри была удивлена и раздосадована, когда Франциск не пришел на свидание. Но неожиданно для себя почувствовала и некоторое облегчение. По сути, она просто заставила себя увлечься «милым зятем», считая, что таким образом забудет Чарльза. Теперь же она могла расслабиться, предаться своей тоске. Она по-прежнему любила Брэндона и, сама того не желая, ждала его, хотела, чтобы он оправдался, ибо, как всякая женщина, скорее была готова винить в измене соперницу, а не возлюбленного. А эта Жанна, как говорят, опытная соблазнительница.

Позднее она узнала, что Франциск приезжал навестить больного дядюшку-короля как раз в то время, когда Мэри была на богослужении в часовне. Значит, он избегает встреч с ней. И это немного отвлекло Мэри от ее мыслей о Брэндоне, даже взволновало. Почему Франциск, почти добившись своего, спешит теперь уклониться от встреч с ней? Было слишком много ответов на это «почему». Но Мэри чувствовала себя задетой, и ей хотелось услышать объяснение из уст самого Франциска.

Она решила перехватить его у выхода, но он, словно опасаясь подобной возможности, покинул Ла Турнель через боковой ход. Мэри ощутила гнев и стыд. Комкая кружева широких манжет, она бродила по пустым переходам дворца и постепенно успокоилась, даже почувствовала равнодушие. Бог с ним, с этим Франсуа. Уехал и уехал. Ему теперь не до того, чтобы наносить визиты вежливости королеве. Долго ли она еще будет оставаться королевой? Людовик умирает. Теперь он почти все время спит, а просыпаясь, находится в полубреду, разговаривает со своей умершей Анной Бретонской.

Как тихо в Ла Турнеле! Те придворные, которые не разъехались, спешили уже сейчас выказать свою приверженность Франциску, увиваясь вокруг него, и дворец совсем опустел. А через два дня Рождество…. Мэри вспомнила прошлое свое Рождество в Хогли: веселье, игры, состязания. Свои надежды на будущее… О, как ей хотелось домой! Она чувствовала себя неуверенно, была печальна. С ней оставались только ее английская свита да те, кто не был в чести у Ангулемов. Лонгвиль, например. Королева велела позвать его.

– Господин де Лонгвиль, как там поживает наша дражайшая мисс Попинкорт?

Лонгвиль отвел глаза. К удивлению Мэри, он сказал, что не знает, где Джейн. Ей, мол, пришла охота замолить грехи, уйти в монастырь. Мэри не поверила своим ушам. Жизнелюбивая, страстная, ветреная Джейн… и в монастырь? В какую же обитель она удалилась? Лонгвиль мог лишь сказать, что его любовница выбрала один из монастырей Парижа. Узнавал ли о ней Лонгвиль? Нет, это сложно. Она не сказала, в какой обители хочет принять постриг, а во французской столице и в ее окрестностях слишком много монастырей, чтобы его поиски увенчались успехом.

Мэри холодно поглядела на него. Поняла, что он не только не искал Джейн, но и, возможно, сам подтолкнул ее к этому шагу. Исчезли его чувства к Джейн или он просто счел их невыгодными? Скорее второе… Лонгвилю не светили великие милости при Франциске, а вот то, что он женат на побочной дочери Людовика, могло сыграть определенную роль, если супруга похлопочет за него и король перед смертью распорядится обеспечить зятя подходящим местом. Поэтому ради налаживания отношений с мадам де Лонгвиль герцог и отправил Джейн. Вот и вся любовь. Где эта любовь? Существует ли она вообще?

К вечеру сильно похолодало, снег прекратился. Помолившись перед сном, королева легла в постель.

– В чем дело? – спросила она у мадам д’Омон, продолжавшей стоять у изголовья ее ложа.

– Простите, ваше величество, я лишь хотела осведомиться, как вы себя чувствуете?

– Лучше некуда. Что еще?

Тонкие губы мадам д’Омон задергались.

– О моя королева, я только хотела напомнить, что уже второй день как должны начаться ваши женские дни. У меня уже все приготовлено.

Под толстым стеганым одеялом Мэри вдруг обдало холодом. Словно стальной обруч сжал сердце…

– Думаю, это чистое недоразумение и не сегодня завтра все будет в порядке.

Она сама удивилась, как спокойно звучал ее голос, хотя ей хотелось взвыть в отчаянии.

– Вот что, мадам д’Омон. Я хочу яблок. Поставьте их на столик подле кровати.

Баронесса выполнила указание. Все еще подозрительно поглядывая на королеву, дама задернула полог на ее постели. Мэри лежала не шевелясь, не сводя глаз с крохотной светящейся точки ночника высоко над головой.

Это ужасно. Это тупик. Она поняла, что беременна.

Та их последняя ночь с Чарльзом! Они забыли обо всем в пылу страсти, и Брэндон был сердит на себя. Она же, разнеженная, счастливая, смеющаяся, лишь уверяла, что их пронесет и на этот раз. Потом он уехал, бросил ее ради Жанны Лекок. Но семя, оставленное в ее лоне, дало свои ростки. И – помоги Боже – что ей теперь делать?

Мэри отчетливо понимала весь ужас ситуации. Она уже была готова после смерти Людовика вернуться в Англию. Что же теперь? Ее брат хотел, чтобы она забеременела, рассчитывая, что так она удержит за собой трон. Но у нее уже больше месяца не было близости с мужем, и, даже если она заявит, что беременна, Ангулемы не смирятся с этим, назначат расследование. Выяснят, когда у нее были последние месячные, поймут, что это произошло уже после того, как она перестала спать с королем!

От ужаса и страха Мэри не находила себе места: то вставала, то вновь ложилась, мечась по кровати. Пока у нее был лишь один выход – симулировать месячные. Эта мысль мелькнула у нее, еще когда она велела баронессе д’Омон подать ей яблок. К яблокам полагался ножичек для разделки плодов. Мэри осторожно отодвинула занавески полога. Баронесса мирно похрапывала в углу. Мэри незаметно взяла одно из яблок, разрезала. Убедившись, что шпионка Луизы не наблюдает за ней, взяла ножичек в кровать. Подумав немного, надрезала себе пятку…

На другой день, увидев пятна крови, баронесса просияла. Мэри поняла, что на время ей ничего не угрожает. Но как долго она сможет таиться? О, как ей нужен был совет! И как нужен тот, кто сумеет ее поддержать. Ей необходимо увидеться с Брэндоном. Он повинен в том, что с ней случилось, пусть же подскажет, что теперь делать!

Мэри велела позвать посла Томаса Болейна. Ожидая его, стояла у окна. Париж шумел в преддверии Рождества. Простые люди жили своей обычной жизнью, радовались предстоящим праздникам. Здесь же, в Ла Турнеле, было тихо и мрачно. И так холодно! Хотя в каминах пылали целые деревья, было промозгло, и всюду можно было увидеть дрожащих людей. Особенно много было карликов, шутов, горбунов.

Мэри заметила любимого шута Людовика – большеголового горбуна Трибуле. Он стоял на коленях перед распятием и горячо молился.

– Господи, пожалей короля… Помилуй и сохрани ему жизнь.

О, если бы Людовик выжил! Мэри смогла бы убедить его, что понесла от него, а скрывала, только чтобы избежать преследований клана Ангулемов.

Она пошла в часовню, долго и пылко молилась, а когда вышла, увидела строгого и элегантного Томаса Болейна.

– Миледи… Вы так бледны. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

– Можете. Мне необходимо, чтобы вы отослали гонца в замок Амбуаз и велели милорду Саффолку немедленно ехать ко мне.

– Но, миледи, герцог Саффолк уже давно покинул Амбуаз. Он в Кале.

В душе Мэри шевельнулась надежда. Брэндон уехал… Оставив Жанну! Она едва смогла скрыть свою радость.

– В Кале? О, это даже лучше. Вызовите его ко мне. И чем скорее, тем лучше.

Болейн нервно затеребил подвесок на своей посольской цепи.

– Ваше величество, это трудно выполнить. Кале – английская территория, ваши приказы там не действуют. А король Генрих вряд ли отпустит Саффолка, даже несмотря на ваше желание. Он ведь сердит на него. За то, что Брэндон порвал с вами ради мадам Дизоме. Не выполнил его повеления.

– Какое повеление? И причем тут роман Саффолка с этой девкой Жанной?

– Ну как же, ваше величество?

Он смутился. Но королева пристально смотрела на него, требуя ответа. И Болейн понял, что она ничего не знала о тайной миссии посла короля. Может, не стоит ей и говорить? Но Болейн недолюбливал Брэндона и понял, что сейчас у него есть шанс отомстить ему и опорочить в глазах Мэри.

Оглядевшись и убедившись, что их никто не подслушивает, Болейн сказал свистящим шепотом:

– Король Генрих, видя, что старому Людовику не под силу сделать вам дофина, велел Брэндону тайно помочь ему в этом.

Мэри вскочила так стремительно, что опрокинула стул, на котором сидела.

– О миледи! – участливо поддержал ее Болейн.

Она оттолкнула его руку.

– Все в порядке, сэр Томас. Можете идти.

Новый удар, новое предательство! Новое унижение. Так вот почему Чарльз, который так избегал ее в Англии, здесь, во Франции, пожелал стать ее любовником. Это было сделано по приказу. По приказу ее брата-короля. Брэндон всегда был его верным слугой, преданным псом, которому и дела нет до нее самой, до ее чувств.

Она кусала губы, боясь, что вновь разрыдается. Как стыдно, как больно, как страшно! Как же она ненавидит Брэндона! Надо взять себя в руки. К кому теперь обратиться? Она ведь совсем одна. Одинокая иноземка-королева.

Итак, все что ей остается – это по-прежнему симулировать месячные. Вероятно, тогда она сможет обмануть своих стражей. Как долго ей придется притворяться? Месяц, два, три? Сумеет ли она продержаться так долго? А потом? Если вернуться в Англию, то ее брат Генрих вполне в состоянии объявить, что она беременна от Людовика XII, даже начать войну за права ее сына… Но нет! Хватит с нее королевских интриг, в которых она всего лишь пешка. Она хочет, чтобы ее оставили в покое. Ей хочется просто жить, и она восстанет против воли власть имущих, даже против брата. Скорее, она сообщит всему миру, что нагуляла дитя… по приказу самого Генриха. О, какой стыд!

Неожиданно взгляд Мэри натолкнулся на кутающуюся в пелерину Лизи Грэй. Фрейлина присела в реверансе.

– Ваше величество, время обеда. Велите накрывать в большом зале или в ваших апартаментах? Миледи, что с вами? Вы так странно смотрите на меня…

Лизи Грэй удалось избавиться от плода. Может, стоит и ей рискнуть? Но это так ужасно! И если что-то откроется…

Королева вдруг разрыдалась. И была благодарна Лизи, что та так добра к ней, утешает и ни о чем не спрашивает.

В покоях королевы было сумрачно и уныло. Постные лица дам, позвякивание посуды, редкие фразы. И только попугай, подаренный Франциском, метался в клетке, выкрикивая:

– О прекрасная королева! Как прекрасна королева!

Мэри вдруг оживилась. Франциск! Он избегает ее, но разве он смог так быстро избавиться от своей любви к ней? Что, если она все же сможет завлечь его? Тогда если она и скажет, что ее дитя от него, то Ангулемы вынуждены будут смириться.

Мэри послала за герцогом. Оживилась, велев принарядить себя. Во что-нибудь не очень броское, но соблазнительное и роскошное. Платье из гранатово-красного бархата, которое она выбрала, было почти без вышивки, лишь квадратное декольте украшено жемчугом и серебряными бусинами. Зато широкие рукава были роскошно оторочены мехом черно-бурой лисы. Волосы королева разделила на пробор и спрятала под полукруглый чепец, обшитый двойным рядом жемчужин с ниспадающей сзади темной шелковистой вуалью, прошитой серебряной нитью. Такого же цвета была нижняя юбка, видная спереди через разрез верхней. Талию обвивал пояс из чеканных пластин, с которого свисали маленькое серебряное распятие и футлярчик с ароматическими шариками. Мэри велела подкрасить ей губы. В Англии она привыкла чопорно поджимать их, здесь же, во Франции, ее пухлый рот считался идеальным. Франциск не раз говорил, что он напоминает ему восхитительный сладкий плод, и Мэри велела поярче навести контур губ – получилось несколько вызывающе, но на это она и рассчитывала.

– Вы передали герцогу мой приказ явиться? – справилась она у дворецкого.

Конечно, но герцог сейчас очень занят и сказал, что прибудет ближе к вечеру.

Она ждала. За окном темнело. Мэри нервно ходила по комнате, подметая пышными юбками широкие половицы. Вдруг Ангулем найдет предлог, чтобы не прийти? Она гнала эту мысль, вновь и вновь придумывая, что скажет, как будет себя вести.

Наконец, когда уже совсем стемнело, в Ла Турнеле произошло какое-то движение. Доложили о прибытии герцога Ангулемского. Мэри оживилась: на ее резкий голос сбежались пажи, начали зажигать свечи, расставлять пяльцы, а придворные дамы принялись перебирать шелковые нитки.

Когда появился Франциск, она сидела за вышиванием. Встретила его самой нежной улыбкой… которая так и замерла на устах. Франциск явился не один. С ним прибыли его мать, жена и сестра. Дамы расселись полукругом. За спиной Франциска, как тень, стоял Гриньо, не сводя с королевы подозрительного взгляда.

Мэри, собрав всю силу воли, заставила себя быть кокетливой.

– Ах, милый зять, здесь, в Ла Турнеле, такая скука. Вы же всегда умели развлечь меня.

– Сейчас не до развлечений, – возразила Луиза, – ведь его величество так болен.

– Но ведь именно это должно было развеселить вас? – не удержавшись, съязвила Мэри. Но тут же спохватившись, с улыбкой повернулась к Франциску и предложила сесть рядом. Обычно он всегда повиновался, садясь столь близко, что его бедро касалось ее бедра. Сейчас же он лишь придвинул высокий резной стул.

Мадам королева скучает? Что ж, он готов развлечь ее беседой. Читала ли она Боккаччо? Да, читала, и ей понравилось. А какая история понравилась больше всего? Они погрузились в обсуждение новелл легкомысленного итальянца. Когда коснулись наиболее игривых мест и глаза их заблестели, в разговор по знаку Луизы вступила Маргарита. Опять вновь заметила, что хочет написать нечто в том же роде. Ведь пишет же Витториа Колонна[25]25
  Витториа Колонна (1492–1547) – итальянская принцесса, поэтесса, стихи которой в то время были весьма популярны.


[Закрыть] стихи в духе Петрарки, отчего же не попробовать и Маргарите? И она пустилась в обсуждение достоинств этой дамы, с которой состояла в переписке.

Вечер прошел, казалось бы, в приятной интеллектуальной беседе, но Мэри сделала из поведения Франциска вывод: не стоит больше возлагать на него надежд. Ей стало грустно, и она не задерживала его, когда они собрались уходить. Пусть уходит. Ей теперь надо самой справляться со своей бедой. Но как?

Перед сном королева опять попросила принести яблок.

Наступил Сочельник. Париж бурлил – белый заснеженный город в праздничном наряде. Церкви украсились изображениями сцен рождения Христа: в импровизированных яслях из толстого картона между быком и ослом лежал младенец Иисус. По улицам с песнопениями и хоругвями проходили длинные шествия религиозных братств. На площадях давали представления фигляры. Хозяйки готовили праздничный ужин, и тысячи голубых дымков уплывали в безветренное морозное небо. Все были веселы и довольны в преддверии Светлого Рождества Христова. Люди спешили прямо по скованной льдом Сене друг к другу в гости, и никто не вспоминал о том, сколько замерзших нищих находят на улицах и что голодные волки выходят из лесу и воют у дверей домов.

Не вспомнили и об умирающем короле. Во дворце же по-прежнему было тихо, сновали, как тени, притихшие придворные, лишь на хозяйственных дворах царило оживление. Когда королева шла навестить супруга, она даже слышала веселую святочную песню:

 
Агиньет, агиньон,
Отрежьте нам маленькую горбушку.
Если не хотите отрезать,
Дайте нам весь хлеб целиком.
Агиньет, агиньон!
 

У Людовика она застала Франциска с женой. Клодия всхлипывала, Франциск на коленях стоял у ложа короля.

– Я провел это королевство через все беды, – говорил Людовик, – приняв его с опустевшей казной, терзаемое смутами и окруженное внешними врагами. Вам же в наследство оно достается уже в полном порядке. Берегите его, цените. Советую вам также облегчить бремя налогов…

Людовик уже со всем смирился.

«О, если бы я могла заявить, что жду ребенка! – думала Мэри, стоя в стороне. – Как бы тогда они все забегали, заволновались!»

Она переводила взгляд на высокое окно, за мелкими ромбами стекол которого угадывался мрачный силуэт Бастилии. Нет, она ничего не скажет. У нее нет ни малейшего желания сменить апартаменты Ла Турнеля на камеру в этом замке-тюрьме.

Почувствовав взгляд Людовика, она подошла, взяла его за руку.

– Государь…

Слабая тень улыбки появилась на его губах.

– Моя английская роза… мой ангел… Франциск, после моей смерти позаботьтесь о…

Он увидел, каким взглядом молодой герцог глядит на королеву, и умирающему королю стало страшно. Ни для кого не было секретом, что Франциск открыто выражает восхищение Марией Английской. Не поступит ли он со своей женой Клодией точно так же, как когда-то сам Людовик обошелся с другой французской принцессой ради любви к вдове своего предшественника?

И он докончил:

– Позаботьтесь о Клодии. Не оставляйте ее. Она моя плоть и кровь. И так любит вас…

Принцесса расплакалась, а король закончил неожиданно твердо:

– И Клодия – герцогиня Бретани!

Это был решающий аргумент. Франциск ни за что не пожелает потерять добытую таким трудом провинцию.

Герцог Ангулем вздохнул.

– Не волнуйтесь, государь. Вы же понимаете, теперь я ни за что не разведусь с Клодией.

Мэри не поняла, зачем он сказал «теперь», но увидела, как король опять улыбнулся.