Текст книги "Королева в придачу"

Вулси намеренно выделил фамилию Болейн: он уже знал, что Генрих, разочаровавшись в Бесси Блаунт, не на шутку увлекся старшей дочерью Болейна – синеокой красавицей Мэри. И сейчас, говоря о Болейнах, Вулси добился желаемой реакции: Генрих подобрел, мечтательно заулыбался. Конечно, Болейны – они справятся! Как справится и сам Чарльз. Он, Генрих, даже услужит другу, соединив с возлюбленной. А дальше… Конечно, поручение это щекотливое, опасное, что там говорить, однако, черт возьми, будет забавно увидеть на троне гордецов французов бастарда славного парня из Саффолкшира!

Вулси выглядел довольным. Ему опять удалось устроить так, чтобы его планы выглядели желанием самого Генриха, и король ушел веселым, лишь у порога, чуть сконфузившись, попросил верного Томаса Вулси лично объяснить ситуацию герцогу Саффолку. Ибо, хотя Генрих и был на короткой ноге с Чарльзом, у него язык не повернется приказать тому сделать своей сестре бастарда.

Вулси это понимал и справился отлично, изобразив перед Брэндоном все так, будто у него нет иного выхода. Чарльз был поражен, более того, возмущен. Несмотря на весь свой цинизм и рассудочность, он любил Мэри Тюдор чистой, возвышенной любовью, а из него собирались сделать самца, сеющего свое семя там, где это не удалось законному производителю! Это было унизительно… и для него, и для Мэри. Но Вулси умел убеждать. Разве это предложение не соблазнительно для самого Брэндона? Ему ведь предлагают то, чего он сам страстно желает, – соединиться с любимой женщиной, когда, казалось бы, на это уже нет никаких надежд. Кроме того, вовсе не обязательно, что Мэри забеременеет, а у него будет возможность встречаться с ней, быть вместе. Конечно, это опасно, и Брэндон должен понимать, чем это грозит. Но в то же время, разве опасность не придаст особую остроту их любви? Ведь Брэндон рисковал и раньше ради своей безумной страсти к Мэри Тюдор, отчего же колеблется сейчас, когда сам король дает соизволение на их любовь? Ежели что-то, упаси Боже, раскроется, то король Генрих постарается выручить своего посла как неприкосновенное лицо при дворе иноземного правителя. А Мэри – королева, она выше подозрений.

Но Брэндон не был настолько наивен, чтобы не сообразить, что меч во Франции не менее острый, чем топор палача на его родине. Другое дело, что он и в самом деле сможет встретиться с Мэри, любить ее… а этого Брэндон хотел безумно. Он ведь тосковал о ней, мечтал, страдал… он желал ее настолько, что воспоминания об их кратких ласках и объятиях вызывали у него боль. Малышка Мэри – своевольная, соблазнительная, страстная, почти умоляющая любить ее… И разве сам он не говорил ей, что, когда она станет женой Людовика, они наконец-то удовлетворят свою страсть?

И Брэндон дал себя уговорить. Для всех он ехал во Францию в качестве посла, во главе рыцарей, отправляющихся на коронацию и турнир. Собрались они и выехали столь спешно, что опять его помолвка с леди Лизл откладывалась на неопределенный срок.

Брэндон торопился. Едва английские корабли причалили в Кале и рыцари собрали свое снаряжение, как он велел им тут же садиться на коней и скакать в Париж. На то, что после морского путешествия многие из них были не в форме, он не обращал внимания, каждая задержка в пути выводила его из себя. Когда ночь застигла их в дороге и им пришлось сделать остановку в Амьене, его спутники просто падали с коней от усталости. Брэндон же не находил себе покоя. Вскоре он увидит Мэри… Как это произойдет, смогут ли они встретиться наедине, смогут ли предаться упоительной страсти, о которой он так грезил? Но было еще нечто, отчего он не мог успокоиться. Брэндон имел очень мало вестей о своей любимой, только общеизвестные сведения: она стала женой Людовика, преобразила его двор, супруг любит ее, французы восхищаются ею… Не изменили ли саму Мэри все эти события? Любит ли она его по-прежнему?

Нет, он решительно не находил себе места. А утром, поглядев на помятых, не успевших отдохнуть спутников, Чарльз понял, что не может представить их ко двору в подобном виде. И он решился. Вызвав маркиза Дорсета, он поручил ему заботу о рыцарях и свите, велев привести всех в порядок и неспешным маршем двигаться в Париж. Сам же он отбывает в столицу немедленно.

Выбрав лучшую из лошадей, Брэндон вскочил в седло и поскакал в Париж. Он несся, мчался, летел!.. Ехал к своей милой, которую не видел целую вечность – месяц и несколько дней. Вскоре они встретятся, а там – будь что будет!

За два часа он проскакал без остановки более двадцати лье. Ноги его лошади стали дрожать, бока взмылились, пена летела клочьями. По пути Брэндон потерял шляпу, где-то зацепившись, порвал рукав, и, когда он въехал в предместье Парижа, вид его отнюдь не соответствовал внешности знатного английского лорда. Но кошелек его был полон, и, щедро раздавая монеты, он быстро отыскал улицу Нонендьер, где располагалась резиденция английского посла Томаса Болейна.

К счастью, Болейн оказался дома. Брэндон увидел его во дворе следившим за разгрузкой мебели. У Болейна имелось невинное хобби – он просто обожал редкостную дорогую обстановку, и сейчас внимательно наблюдал, как с фур сгружали резные поставцы, стулья с изогнутыми ножками, лакированные бюро со множеством замысловатых ящиков. Настроение у него было самое благодушное, когда он заметил всадника на измученной, едва не падающей от усталости лошади, которого пытались задержать привратники. Болейн узнал его и похолодел. Чарльз Брэндон! Друг Генриха VIII и новоявленный герцог Саффолкский здесь, в таком виде? Лицо посла удивленно вытянулось, но он поспешил навстречу нежданному гостю и, стянув с головы берет, стал расшаркиваться, стремясь выразить сиятельному герцогу полагающееся почтение.

Брэндон предупредил его порыв. Быстро соскочив с лошади, он подхватил сэра Томаса под локоть и увлек к лестнице, ведущей в личные покои посла.

– Тише, прошу вас, никаких имен! Мне необходимо поговорить с вами.

Если Болейн был удивлен встречей, то через полчаса он с трудом что-то лепетал от изумления. Итак, отныне он первый посол при дворе короля Людовика и главное, что вменяется ему в обязанности, – стать посредником в щекотливом деле свиданий Брэндона и французской королевы! Он собственными глазами прочел это в приказе, подписанном лично королем Генрихом… В следующий момент Брэндон выхватил у него послание и бросил в камин. Болейн молча наблюдал, как корчится и горит пергамент.

– Если все откроется, со мной во Франции поступят точно так же. В лучшем случае четвертуют, – только и смог он выдавить из себя. – И любовника королевы также, – многозначительно добавил посол, глядя на Брэндона.

Он не любил этого выскочку и вовсе не горел желанием подвергаться опасности ради его плотских утех. Но приказ короля… Здесь, во Франции, все выглядело несколько иначе. Возможно, Брэндон сам все поймет и сошлется на то, что поручение не выполнимо?..

Брэндон мысленно прикинул перспективы, нарисованные Болейном. Четвертование, конечно, скажем прямо, удовольствие малоприятное. Но ради Мэри он готов рискнуть. Он хотел рисковать, черт побери!

– Сэр Томас, вы думаете, я зря чуть не загнал свою лучшую лошадь? Так вот, я прибыл в Париж инкогнито, раньше своей свиты, чтобы никто не знал, что я здесь. Вы найдете предлог встретиться с ее величеством и сообщить, что у меня поручение от ее брата… что встретиться мы должны тайно… желательно, в вашем доме. Ведь не будет ничего предосудительного в том, что королева, англичанка по рождению, посетит поверенного посла короля Генриха? Тогда вы сможете рассчитывать на особую милость Генриха VIII и его канцлера Вулси.

Болейн постепенно успокоился и начал прикидывать. Да, наверное, он сможет это устроить. Королева пару раз навещала его в доме на улице Нонендьер, и он попробует добиться незапланированной аудиенции у нее, ведь его дочь Анна – приближенная особа ее величества…

Все же он был очень растерян. Болейн неловко надел свой модный плоский берет, сдвинув на самый затылок, отчего у него стал какой-то потерянный вид. Брэндон даже пожалел его.

– Успокойтесь, сэр Томас. Ведь я больше вас рискую, но, поверьте, у меня уже есть кое-какой опыт. Помните, в Хогли, когда вы ворвались ко мне ни свет ни заря? Так вот, Мэри Тюдор тогда находилась в моей постели, а вы так ничего и не заметили.

Болейн только изумленно захлопал глазами. Брэндону пришлось отвлечь его, задав более простые вопросы: например, не желал бы сэр Томас распорядиться, чтобы его гостю дали чистой воды? Не может же новоявленный герцог Саффолк предстать перед королевой Франции в столь неподобающем виде! И, если можно, что-нибудь из одежды, ибо его гардероб прибудет только через пару дней. Да, а где ему ждать ее величество? Желательно в каком-нибудь укромном месте. Болейн засуетился, отдавая необходимые распоряжения, в то же время напряженно обдумывая, где устроить Брендону встречу с королевой? Это непросто, в доме полно слуг, а лишние свидетели совсем ни к чему. Что, если это помещение будет не совсем удобным? Ах, ничего! Тогда он попросит герцога Саффолка расположиться в заднем крыле дома. По сути, там склад мебели, где посол хранит свою драгоценную мебель – поставцы, замысловатые столики, кушетки, богатые кресла. Конечно, такое помещение не соответствует высокому титулу гостя, но если он прибыл инкогнито, то не может же посол предоставить ему свою собственную спальню? А на склад почти никто не заходит, не считая прислуги, которая утром вытирает там пыль…

Уже придя в Ла Турнель, вызвав дочь и попросив ее устроить ему встречу с королевой, Томас Болейн все еще ломал голову над тем, как под благовидным предлогом пригласить королеву к себе. Ждать ему пришлось довольно долго, но он был даже доволен задержкой. Болейн прикидывал в уме и так и эдак, что он скажет, потом просто начал жалеть себя. Бедный он, бедный! И угораздило же его попасть между молотом и наковальней! Ах, эта должность посла, такая почетная и такая неблагодарная!

С унылым видом Томас Болейн сидел в прихожей королевы, разглядывая снующих взад-вперед пажей, горничных, камеристок, оживленных и озабоченных в эти дни, перед коронацией, какими-то делами. Из покоев королевы порой долетали голоса Мэри, герцога Франциска, его сестры, слышался их смех. По обрывкам разговора Болейн понял, что они обсуждают коронационный наряд Мэри. Франциск считался известным знатоком и ценителем мод, Маргарита Алансонская славилась хорошим вкусом и элегантностью, и молодежь явно не желала прерывать обсуждение ради неожиданного визита второго посла. Никто из них еще не знал, что уже через день Вустер будет отозван и Болейн займет его место. Опасное место, как оказалось… И сэр Томас от души пожелал, чтобы королева уже достаточно охладела к Брэндону и не бросилась моментально на его зов. Хотя, если слова Чарльза о том, что происходило в Хогли, правда… Увы, Болейн подозревал, что это так. Он слишком хорошо помнил, как Мэри Тюдор бегала за Брэндоном и чуть не сорвала из-за него договор с Людовиком.

Наконец в дверях покоев королевы появилась его дочь Анна и сделала отцу знак войти. Он увидел манекен, на котором, сияя роскошью, висело парадное платье королевы: сочный лиловый бархат, пышные рукава с горностаевой подбивкой, золотое кружево, узорчатые россыпи драгоценных аппликаций, мерцающие жемчужные узоры… Вокруг, стоя на коленях, еще суетились вышивальщицы, пришивая бусины, поправляя тесьму и галуны. Сама королева стояла с Маргаритой и Франциском у ниши окна, все трое смеялись. Завидев кланяющегося Болейна, королева с видимой неохотой отделилась от веселой компании и, усевшись в высокое, похожее на трон кресло («Какие удобные подлокотники», – невольно отметил Болейн), поставила ноги на низкую скамеечку.

– Я слушаю вас, сэр Томас.

Он начал неловко мямлить, что, дескать, хочет преподнести своей соотечественнице-королеве подарок. Что-нибудь из обстановки, но никак не выберет, что именно: есть у него и прелестный столик из лимонного дерева с бесценной круглой столешницей, на которой слои дерева образуют рисунок павлиньего глаза; есть тумбочка из слоновой кости, украшенная позолоченным узором в виде переплетающихся дельфинов; есть подвесной резной шкафчик с прекрасной отделкой из резьбы и металлических арабесок по цветному фону из кожи и бархата. О мебели Болейн мог говорить вдохновенно, как поэт. Королева глядела на него с легким недоумением, и он стал теряться, лепетать, что, мол, будет лучше, если ее величество сама прибудет к нему, выберет… Нет, она все еще не понимает! Действительно, королева терялась в догадках: с какой стати в самый разгар подготовки к коронации она должна все бросить ради того, чтобы всего лишь самой выбрать подарок? Однако в несчастном лице Томаса Болейна было нечто такое, отчего она поняла, что все эти разговоры о мебели не более чем предлог. Послу просто необходимо что-то сообщить ей наедине.

Она мило извинилась перед гостями и жестом отпустила прислугу. Теперь в комнате осталась только Анна Болейн, играющая с собачкой. Но сэр Томас по-прежнему нес какую-то околесицу, временами бросал взгляд на Анну и слегка кивал в сторону двери. И Мэри сообразила, что ему нужно сообщить нечто столь важное, о чем посол не может говорить даже в присутствии собственной дочери. Королеве стало любопытно, и она отослала Анну. Та вышла с обиженным видом и, медленно закрывая дверь, услышала последнюю фразу королевы:

– Продолжайте, сэр Томас. Итак, софа на восточный манер, низенькая и обитая плюшем, напоминающим расцветкой шкуру барса…

Анна Болейн фыркнула. В последнее время отец просто бредил предметами обстановки. Но королева… Что ей за счастье обсуждать этот вопрос? «Она может назвать что угодно, все будет к ее услугам. Ах, наверное, восхитительно быть королевой», – мечтательно подумала юная фрейлина… будущая королева Англии.

А через четверть часа Мэри Английская вышла из своих покоев сама не своя и велела Анне с минимальной свитой сопровождать ее вместе с отцом в город. Анна не совсем понимала, что происходит. Конечно, она уже сопровождала королеву в подобных поездках, когда та пару раз отправлялась навестить в особняке Лонгвиля свою дорогую Джейн. Но даже тогда королева не вела себя так таинственно. Поездка к послу… чтобы выбрать кое-что из обстановки в подарок… Нет, тут что-то другое. Анна терялась в догадках и вопросительно поглядывала на отца.

Болейн сам был поражен. Двор все время будоражат слухи о нежных отношениях, которые связывают королеву и ее «милого зятя», но стоило ему лишь намекнуть о Брэндоне… Какое выражение радости появилось на ее лице, как засияли серебром ее серые глаза! Невольно Болейн отметил, что отныне благоволение к нему королевы обеспечено, если, конечно, все останется в тайне. Но все же лучше герцогу Саффолку и королеве выбрать другое место для своих встреч! Скорее бы Брэндон нашел себе новое пристанище, а не под его крышей. Ведь если поползет слушок… И Томас Болейн недоверчиво косился даже на родную дочь.

Когда они приехали, Мэри нетерпеливо выскочила из паланкина.

– Где?.. Где?.. Где этот шкафчик, тумбочка? Я хочу их видеть.

– Идемте, я провожу вас, ваше величество.

Дочери он велел подняться к нему в кабинет, ожидать там и никуда не выходить, а сам провел королеву по узкому коридору на задний двор, на ходу покрикивая на слуг, чтобы те убирались.

– Видите, вон та дверца, за колодцем…

Мэри нервно сжала его руку.

– Останьтесь здесь… Мне необходимо поговорить с посыльным брата наедине.

Наверное, ей не стоило бежать, но ноги сами несли ее, и королева даже приподняла пышные юбки, чтобы те не мешали. Болейн растерянно посмотрел, как стремительно она пересекла двор и исчезла за дверью.

– Конечно же, – буркнул он, – поговорить наедине. Конечно же.

Посол нашел в углу какой-то ящик и уселся под навесом галереи, где его никто не мог видеть. Он понимал, что ожидать… вернее, охранять, ему придется довольно долго.

Мэри, заскочив внутрь, какое-то время неподвижно стояла в полутемном, загороженном мебелью помещении. Кругом были ящики, зачехленные кресла, шкафы, пахло стружкой и лаком…

– Чарльз, – негромко позвала она.

Ответа не было. У нее даже мелькнула мысль, не ловушка ли это? Нет, Болейн слишком услужлив, робок, он не посмеет… И, осторожно придерживая юбку, королева скользнула между тяжелыми шкафами, обойдя какие-то ящики. Тихо. Она двинулась дальше, задев краем платья высокую подставку, но успела подхватить ее до того, как та упала… и в этот миг увидела Брэндона. Он спал.

Скажи кто раньше Чарльзу, что он заснет перед столь долгожданной встречей, он не поверил бы. Однако после ванны на него вдруг обрушилась усталость, и, утомленный ожиданием, Брэндон прилег на низенькую софу в углу и тут же уснул.

Он спал безмятежно, как ребенок. Голова его была чуть повернута набок, одна рука покоилась на груди, другая была вытянута вдоль тела.

Мэри взглянула на него, и сердце ее готово было вырваться из груди. Она невольно прижала к нему руку, словно пытаясь унять бешеное биение. Мэри уже видела однажды Брэндона спящим. В Хогли… И помнила, что за этим последовало. Догадывалась, что может произойти и сейчас – они одни, и никто не знает об их встрече…

– Чарльз…

Он не проснулся. Растрепавшиеся после ванны волосы лежали естественной волной, длинные, как у девушки, ресницы бросали тени на скулы. В вырезе широкого ворота рубахи виднелась цепочка нательного крестика – такая тонкая на столь мощной шее. Мэри вдруг ощутила почти материнскую нежность к этому сильному мужчине. Улыбаясь, она присела рядом и осторожно убрала прядь волос с его лба, провела пальцем по широкой линии бровей, скуле, коснулась шеи…

Не открывая глаз, он вдруг быстро схватил ее руку, сжав так сильно, что она чуть не вскрикнула. Потом Мэри увидела его приоткрывшиеся глаза, еще затуманенные сном, но в следующий миг взгляд его уже запылал.

– Ты!!

Он вскочил, привлек ее к себе, обнял, покрывая лицо, щеки, глаза быстрыми лихорадочными поцелуями. Мэри даже испугалась этого порыва, уперлась ему в грудь руками.

– Погоди! Погоди, так нельзя.

Он, все еще тяжело дыша, разглядывал ее. Это была и она, и не она. Как сильно она изменилась за столь короткий срок, как повзрослела! Это достоинство во взгляде, эта совсем иная манера говорить, держаться… И одета Мэри была не так, как обычно: богатое, но простого покроя платье из серого камлота застегнуто на ряд мелких кнопок до самого горла. Незнакомый головной убор тугим венчиком охватывал ее затылок, открывая спереди лишь пробор, спускающаяся сзади темная вуаль скрывала ее дивные золотистые кудри. В этом одеянии Мэри выглядела строже и солиднее, вот только взгляд… Это узнаваемое неспокойное пламя в глазах!

Он снова привлек ее к себе, нежно, осторожно, словно боясь, что она опять вырвется. Но она не вырывалась. Опустив голову ему на плечо, она притихла в этом почти братском объятии. Но Брэндону не хотелось быть братом. В нем бушевала страсть… которую он должен пока усмирить. Он хорошо знал женщин, и что-то подсказало ему, что, даже если Мэри фактически уже и была женой Людовика, но в душе оставалась все той же девственницей. Поэтому Чарльз не спешил, понимая, что ей самой надо подготовиться к этому.

Удивительно – их связывала такая страсть, такая безграничная нежность, и в то же время эти двое вели сейчас спокойный неспешный разговор. Они тихо беседовали о его новом титуле, о событиях при дворах Англии и Франции, о миссии Брэндона… Конечно, он ни слова не сказал Мэри о своем тайном поручении. Чарльз любил ее, искренне желал ее и хотел думать, что все произошло так только благодаря их любви, а не расчетам канцлера Вулси. И он просто поведал ей, как оставил английскую свиту в Авиньоне, а сам поскакал вперед, желая тайно встретиться с ней, увидеться до того, как его приезд станет невозможно скрывать.

– Ты очень рисковал, – сказала Мэри, нежно потершись щекой о его плечо.

«Ты тоже, любовь моя», – подумал он, вслух же произнес:

– Я готов рисковать ради тебя – ты этого стоишь.

И это обычно осторожный Чарльз Брэндон? Нет, это пылкий, страстный влюбленный, каким она так всегда хотела видеть его. Эти его слова, эта страстная хрипотца в голосе возбудили в Мэри такое желание, что она вдруг стала дрожать, еще плохо понимая, отчего. Но Брэндон был опытнее и сразу ощутил это.

Медленно повернув ее лицо к себе, он заглянул в ее расширенные сверкающие глаза. Лицо юной королевы было бледным, лишь на скулах выступил румянец. Она понимала, что сейчас случится, видела это по его горящему взгляду, даже сквозь одежду ощущая жар его тела. Да, сейчас это произойдет. Мэри боялась, но еще больше хотела этого. Ведь иначе она бы не пришла.

– Любите меня, милорд, – как-то странно, почти умоляюще приказала она, и Чарльз едва не сошел с ума от этой мольбы, приникнув к ее устам.

Это был властный, требовательный поцелуй, он обжег ее, заставил забыть обо всем на свете. С этой минуты мир вокруг стал казаться ей иллюзорным. Не было на свете королей, их приказов, не было опасности и стыда, были только эти сводящее с ума прикосновения губ, рук, звуки дыхания, пульсация крови.

Брэндону все труднее становилось контролировать себя. И в то же время он старался не спешить, он хотел, чтобы в этот раз, в их первый раз, все было прекрасно, чтобы не было ошибок и сожалений. Он брал ее нежно, как девственницу, хотя и не помнил, чтобы его когда-либо так безумно влекло к женщине.

Он был опытным любовником, Мэри – совершенно невинна, но она, забыв обо всем, упивалась его лаской. За эти долгие необыкновенные минуты в его объятиях она испытала десятки самых разных поцелуев, от легких и дразнящих до глубоких слияний губ, когда ее то будто несло ураганом, то охватывала головокружительная слабость.

Она не заметила, как бережно и быстро смог раздеть ее Брэндон, но очень остро ощутила прикосновение его рук к своей обнаженной коже; не заметила, когда он разделся сам, но вид его нагого тела восхитил ее. Особенно когда она невольно сравнила его с Людовиком: никаких отвратительных старческих складок и свисающего живота – сильное, гладкое, мускулистое тело! И это ощущение его губ, кожи, его рук, и запах – чистый и сладкий, как у ребенка после купания…

Мэри была от природы темпераментной женщиной, с горячей кровью Тюдоров. Ночи со старым мужем не вызывали в ней ничего, даже со своим отвращением к Людовику она свыклась, смирившись с тем, что плотская сторона супружеской жизни является самым неприятным ее проявлением. Сейчас же… О, сейчас! Она забыла стыд, она уже не контролировала себя, тянулась к любимому, ей было приятно касаться его тела, с трепетом ощущая игру мышц под кожей. Теперь она сама прижималась к нему, страстно, неистово, словно бросая вызов. И когда он вошел в нее, начав двигаться, она испытала невероятное ощущение, более сильное, чем могла себе и вообразить. Глаза ее закрылись, тело покорно задвигалось в такт с ним, и где-то под сердцем родился стон…

– М-м-м…

Она то как птица парила в сиянии солнца, то проваливалась в полночную звездную бездну и только сдавленно вскрикнула, выгнувшись дугой, когда в ответ на требование его тела ее собственное взорвалось блаженством, которое растеклось в ней, словно медовое вино. Как сквозь сон Мэри услышала его хриплый возглас и испытала еще большую радость, догадавшись, что доставила ему не меньшее удовольствие, чем он ей.

Мир постепенно возвращался на свое место. Они все еще лежали, обнявшись, счастливые и обессиленные, не желая отпускать друг друга. Мэри блаженно улыбалась, думая, что это было прекрасно, что в ее страсти нет ничего греховного и постыдного, раз она оказалась освящена такой любовью, став ее естественным продолжением.

– Чарльз, ты любишь меня?

Глупый вопрос. Но ей так хотелось услышать от него слова любви. Брэндон приподнял голову, улыбнулся ей какой-то лихой мальчишеской улыбкой.

– Ты восхитительна! Ты лучше всех.

Это было все-таки не то, что она надеялась услышать, но ей не хотелось сейчас об этом думать. Она нежно провела рукой по его губам.

– Я рада, что мы вместе, любимый. Даже если нам придется за это расплачиваться, это будет ничтожно малая плата за полученное счастье.

Но Чарльза ее слова вывели из состояния эйфории и вернули к реальной жизни. Он вдруг вспомнил, что взял ее, собственно, по приказу короля, с высочайшего монаршего соизволения, и свет его радости несколько померк. К тому же Брэндон всегда был реалистом, и ему совсем не улыбалось, чтобы им пришлось расплачиваться за эти минуты страсти. Ему следовало быть осторожнее, если он не собирался буквально выполнить приказ и не хотел, чтобы Мэри забеременела. Он уже корил себя, за то что так забылся. Но она была так восхитительна!

– Я не хочу терять тебя, – вдруг пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы.

Она слегка отстранилась, озадаченная.

– Ты и не потеряешь меня. Ведь разве мы не вместе… вопреки всему? Я твоя, Чарльз.

Она не поняла грусти в его глазах. Не могла понять, что ему стыдно, оттого что их чудесное свидание фактически состоялось лишь по приказу короля… по велению Вулси. Боже, если она узнает, это будет ужасно!

– Мэри! – Он отвел глаза. – Моя чудесная Мэри, впредь мы должны быть осторожнее. Не должно быть… последствий.

Она неправильно поняла его. Для нее их близость являлась естественным продолжением того чудесного чувства, которое связало их. Обычная женская осторожность отступила на задний план, и Мэри восприняла его слова так, что им не следует больше оставаться вместе, дабы не вызвать подозрений. Сколько они пробыли вместе? Она не знала, но за окошком уже сгущались сумерки. Ей надо было спешить! Уйти поскорее, вновь стать женой Людовика, королевой…

Чарльз помог ей справиться с застежками и разными деталями туалета, сделав это с заметным опытом и сноровкой.

– Из тебя вышла бы отличная горничная, – засмеялась Мэри, – такой опыт по части дамского туалета. Откуда?

Он надел через голову рубашку, улыбнулся с беспечностью мальчишки.

– Ваше величество забывает, что я уже дважды был женат.

Мэри возилась с многочисленными кнопками на корсаже, потом тщательно спрятала волосы под ободок чепца. Почему-то сейчас она старалась не смотреть на Чарльза. Конечно, он был женат! А еще были его роман с Маргаритой Австрийской, ухаживание за Джейн, и все эти слухи о нем и Нэнси Керью… Ей неприятно было это вспоминать. Чарльз понял ее настроение и привлек к себе.

– Для меня существуешь только ты.

Они вновь стали целоваться, пока он почти через силу не оторвал ее от себя.

– Иди. Или мы опять… Я с ума схожу от тебя!

Она счастливо засмеялась. Выходя, Мэри все же опрокинула неудобную подставку. Все еще смеясь, она внезапно остановилась.

– Сэр Томас!

Боже, он все время сидел здесь! Мэри не имела сил взглянуть ему в глаза. Томас Болейн тоже отворачивался и твердил, что сейчас пойдет скажет дочери: дескать, ее величество пожелала осмотреть все его приобретения… Но выбрала ли что-нибудь королева? Мэри даже растерялась в первый миг. Выбрала? Да, кажется, да. Эта низенькая софа, с обивкой под барса, ее-то она хорошо рассмотрела, и ей приятно будет ее получить.

Что-то в интонации последних слов королевы смутило Болейна еще больше.

– Хорошо, миледи, как прикажете. Я сегодня же велю переправить ее в Ла Турнель.