Текст книги "Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы"

– Мадам! Можете взять ноутбук и идти на посадку! – как из влажного, приглушающего все звуки тумана, донеслось до меня. – Двадцать минут пакет находился без присмотра! Мы заподозрили подложенную взрывчатку! Вам же дали сопровождающего! Как Вы могли игнорировать правила и войти сюда без него?! Никогда так больше не поступайте. А сейчас поспешите. Самолёт на полчаса уже задержали.

Я, конечно, поспешила. Но, в этот раз, в ногу с любезным сотрудником лётного поля. Его ко мне приставили, как только я ступила на это самое поле. Через 15 минут мы взлетели.

Отдышавшись, отсмеявшись и наболтавшись вволю, мы все, наконец, успокоились. Теперь волноваться причин не было. Теперь это была проблема пилотов – доставить нас, куда нужно. Вот пусть они и волнуются.

И мы провалились в недолгий сон.

Глава 21. Секретная миссия штурмовиков и похищение с любовью

Фанки волновался. Он даже немного побаивался. Слишком уж необычным и серьёзным было задание.

Хотя он знал о своей удивительной способности располагать к себе людей, но в этот раз не был ни в чём уверен. Он, Фанки, обладал такой внешностью и манерой разговаривать, что, к кому бы он ни обратился, его собеседник через минуту чувствовал себя хорошим человеком, а через две верил, что он особенный. Это чувство было таким тёплым и расслабляющим, что люди в его компании становились и, правда, гораздо мягче, открытее и с радостью делились лучшим, что было в них скрыто. Или спрятано намеренно.

А всё потому, что Фанки был невероятно добрым и по-хорошему наивным: он свято верил в то, что люди лучше, чем хотят казаться. И в его компании они действительно «улучшались» на глазах.

Школа «Золотой Рощи» находилась на «окраине цивилизации». Прямо за школой текла речка, по невысоким берегам которой лениво и коряво тянулись негустые заросли дикого леса. С другой стороны школы, немного в отдалении, красно-выжженным монолитом возвышались горы.

Фанки припарковал машину поближе к дороге, тянувшейся сухой унылой полосой к подножью гор. На всякий случай. Если понадобится мгновенное отступление и исчезновение с места переговоров.

Учащихся двенадцатого класса перепутать с кем-то другим было просто невозможно. Вальяжно, но как-то скучно и запрограммировано, проплыл к машине плащ Скайуокера. Обдала невероятной красотой высокая черноокая красавица из Судана. Похожая на свиту королевы, за ней тянулась весёлая, хихикающая цепочка девушек: блондинок холодных, золотистых и пепельных в тесном переплетении с брюнетками иссиня чёрными, сливовыми, ореховыми и густо шоколадными. Смешение красок и лиц было настолько красивым, что Фанки ахнул и прошептал «Ожившее совершенство».

Однако, ждал он совсем других учеников. Со знаком «наоборот», если можно так выразиться: «застывшая безобразность». Наконец, белые костюмы штурмовиков покинули здание школы и двинулись каждый к своей машине. Это была первая неувязка. Фанки почему-то верил, что эти элитные воины – родственники, а, значит, сядут в одну машину. Надо было что-то делать.

– Эй, ребята, вы двое, не найдёте минуточку своего бесценного времени для меня?

Штурмовики неуверенно помедлили, но не остановились.

– Ребята, я к вам, как к силам небесным, обращаюсь! Дело у меня к вам необычное. Секретное и очень важное. Не для чужих ушей. Но без вас – никак!

– Да откуда мы знаем, кто ты такой? Может, тебя банда послала?

– Или нарко – дилеры новых дурачков ищут…

Фанки, между тем, очень мирно и расслабленно приближался к штурмовикам. В руке он держал свои права и студенческий билет своей школы. Оба документа были раскрыты.

Наконец, один из ребят обернулся и заинтересованно их изучил.

– Эй, Кууу, вроде, он нормальный. Из лучшей школы в округе. Может, послушаем, что он скажет.

Его товарищ нехотя, лениво сплюнув через плечо, подошёл к первому парню.

– Вот это у вас костюмы!!! – воскликнул Фанки в полном восхищении. И тут же случилось невероятное: оба паренька-штурмовичка заулыбались! И засветились детским счастьем: таким, за которое не надо ни платить, ни расплачиваться.

Фанки был реально потрясён качеством костюмов: это были очень дорогие, может быть, эксклюзивные, штучные произведения искусства. Уж он, Фанки, сам шивший себе нехитрые шутовские наряды по ночам, знал цену хорошему, классному костюму! Как никто другой он мог оценить артистическую сторону наряда, его «маскарадный» заряд, его необычность и тонкость работы. И ребята штурмовики поверили его восхищению сразу и без колебаний. Потому что он не лгал и не льстил. Он просто восхищался. У него даже дыхание изменилось: вдох получался, а на выдохе он почему-то тормозил.

– Так в чём дело? Какая-то помощь нужна? – спросил один из парней.

– Да… Я надеялся… Я хотел попросить… А! Ваши костюмы слишком дорогие! И слишком классные! Ничего не получится… Извините, ребята…

Краснея и презирая себя за то, что даже не попытался выполнить поручение, Фанки попрощался и пошёл к своей машине. Настроение было таким кислым и поганым, что он решил проехаться в горы. По той выжженной красной дороге, которая убегала вверх и вверх. На полпути он остановился, поражённый увиденным. Из голого кряжистого камня гордо вздымались красными головками яркие цветы. Целое семейство сочных соцветий грациозно покачивалось на ветру, приветствуя его радостными взмахами лепестков.

– Да это же аленький цветочек, – выдохнул Фанки, не веря своим глазам. – Надо бы загадать желание. Должно исполниться.

Парень закрыл глаза, подумал о своём, тайном, и вышел из машины. Хотелось мечтать, думать о несбыточном и хотеть невозможного. Он огляделся. Внизу, – там, откуда он начал путь в горы, – что-то блестело. Потом пятно стало двигаться и приближаться к нему. Скоро пятен было два.

Через десять минут два штурмовика застыли напротив него, как зачарованные, глядя на красное чудо на длинных стеблях.

– Вот это да! Какой-то тонюсенький стебелёк такую каменную махину пробил!!! – почти кричал один из парней.

– А чего удивляться? – ответил Фанки. – Он же растёт! Всё время меняется, движется. А каменюга эта как застыла на одном месте, так и расслабилась.

– Парень, а ты чего, всё-таки, от нас хотел? Костюм, что ли одолжить?

– Нет! Я секретное задание должен выполнить. Человека освободить. Считай, украсть.

– Да ты что?! Вот это по-нашему! А ты не шутишь?

– А в тюрьму нас не упекут? – вступил в разговор второй.

– Вообще-то, не должны. В нашем плане и взрослые задействованы. Но случиться может всё. Опасная предстоит операция.

– А почему надо этого человека красть? С ним по-хорошему договориться не получится?

– Дело в том, что человека придётся выкрасть для его же спасения. Этому человеку угрожает опасность. Смертельная. Надо на время эту девочку из страны отправить.

– Да как девчонка может представлять опасность? В жизни такого не видел!

– Ты, видно, много ещё чего в жизни не видел. Эта девушка напала на след самого зловещего картеля. Мексиканского. Того, что людьми торгует. И самое страшное то, что в этом замешаны и её брат, и её мать. Им от неё избавиться теперь надо.

Штурмовики слушали тихо и напряжённо.

– А при чём тут мы? Наша – то роль будет какая?

– О! Самая главная. Ключевая. Центральная, можно сказать. Но очень сложная.

– В чём сложность?

– Надо разыграть настоящий спектакль, шоу, в основе которого будут герои и разные «штучки» из «Звёздных войн».

– Испугал!!! Да мы так часто разные «звёздные» вечеринки устраиваем, что и придумывать особо ничего не придётся. Мы знаем пару игр, соревнований…

– И умеем зал круто украшать, в стиле «Звёздных войн».

– Я вам ещё самого главного не сказал. Ох, не знаю, как начать…

– Начни с главного. Не виляй между кустов.

– С костюмами вам, ребята, придётся расстаться. По-геройски. Без этого операцию не организовать.

Наверное, то, что промелькнуло искрой радости между взглядами штурмовиков, Фанки просто показалось. Это выглядело как облегчение. Это был взаимный немой вопрос, на который обоим юношам давно не терпелось дать победное «YES!!! ДА!!! Наконец-то!!!»

– Ребята, я вам честно скажу, как на духу: я сам на такое ни в жизнь бы не согласился! Костюмы ведь тысячи долларов стоят! Я в этом разбираюсь. Так что на ваше «нет» я в обиде не буду, – Фанки говорил чистую правду. Он не мог себе даже представить ситуацию, в которой бы он вот так, добровольно, от широты душевной, отдал костюмы, которые явно были сделаны профессиональным дизайнером по индивидуальному заказу.

Фанки вздохнул и уткнулся взглядом в землю. Загадочная вещь, однако, происходила с ним: как бы он ни старался угрюмо и обречённо смотреть на свои не совсем чистые штиблеты, глаза умудрялись ловить боковым зрением победные взмахи красных соцветий на унылой, коричнево-красной скале.

– Мы согласны! Такие супер-костюмы должны послужить супер-сложному делу, – сказал один из парней. Второй медленно и серьёзно кивнул.

– Парни, вы настолько лучше меня… Вы такие герои, такие… Такие щедрые и храбрые, и добрые… – Фанки заклинивало от признательности. Он говорил «штурмовикам» только то, что чувствовал. И говорил так, как чувствовал: захлёбываясь в детской радости встречи с чудом.

И ему верили. Все трое неуклюже обнялись.

– Ой! Забыл спросить:

– Вы, что ли, родственники? – всполошился вдруг Фанки. – А вдруг вам родители не разрешат такую красоту в дар бесплатно кому-то отдать? У нас денег нет…

– Да брось ты париться! Мы – двоюродные братья. Наши мамы – сёстры. И обе будут не против, если мы костюмы, наконец, снимем.

Оба парня разразились смехом. Искренним и даже благодарным. Наверное, за то, что этот неуклюжий, но симпатичный парень предложил им такой достойный, почти геройский выход из положения, в котором они застряли, сами не заметив как, пару лет назад.

– Есть, впрочем, одна проблема. Нам нужен Скайуокер. А вот как ты с ним будешь договариваться, – мы не знаем. Он же сын директрисы школы. Мальчик, привыкший, что ему, скорее, все подчиняются…

– Ну, это ты преувеличил. Скайуокер привык, что с ним все считаются. Для него это важнее всего.

– Почему? – решил прояснить ситуацию Фанки.

– Да у парня, вообще-то, большая проблема. Когда он навязывает свои правила другим, проблема ему кажется меньше. И о себе он может думать лучше.

– И какая же у него проблема? Я его видел. Там, на парковке перед школой: нормальный симпатичный парень. В прикольном наряде. На классной тачке. Мне бы его проблемы!

– У него дислексия. Он совсем не умеет читать.

– Как это? Дис-люк-сия, это что, – такое красивое словцо для «задержки в развитии»?

– Дис – лек сия – это не задержка в развитии. Дислексиков много даже среди гениев. Просто он не воспринимает печатные знаки. А когда даже воспринимает, не может прочитать их вместе. Как слово, которое что-то означает. Для него написанные слова остаются просто не очень красивыми группами звуков.

– Вот это да! Жаль парня! Только я почему-то думаю, что знаю людей, которые ему смогут помочь. А для нашей операции плащ и все остальные прибамбасы ему снимать и не придётся. Так что, дайте мне его телефон, пожалуйста, и я попробую с ним поговорить.

Разговор со Скайуокером вышел коротким. Он предложил встретиться. Там, где проходило тайное совещание со штурмовиками. Через полчаса сын директора школы ахал, вздыхал и восхищался «аленьким кусточком», – так решили назвать цветы все четверо заговорщиков. Предложение принять участие в рискованном, но благом деле, Скайуокер принял как подарок судьбы. С полным восторгом. Оставалось договориться о деталях операции. К этому и приступили.

В это время Джесс выполнял свою часть миссии, беседуя с доктором Хатом.

– Вы уверены, что главный врач не появится в клинике завтра?

– Уверен. Он три дня будет пребывать в Нью Йорке, на другом конце страны. В любом случае, я тебе завтра с утра сообщу, добрался ли он до своего отеля на Манхэттене. Конвенция у них начинается в 11 утра. А в гостиницу он должен заселиться в 7, сразу после прилёта.

– Хорошо. Буду ждать сигнала. А где Ламентия сейчас?

– На природе. Прогулка со специалистом по «лечению стрессов и депрессий дикой природой».

– С Вашей невестой, я так понимаю?

– Правильно понимаешь.

Телефон Джесса прервал разговор. Это был Фанки. Но не по поводу завтрашней операции. С этим всё было в порядке. Фанки просил передать трубку доктору Хату.

– Это Фанки!

– Неужели ты опять в какую-нибудь историю попал? – весело хохотнул доктор.

– Нет! Я с серьёзным вопросом. Дислексия – это не по вашей части? В том смысле, что, может быть, вы слышали о каких-то нетрадиционных или инновационных методах лечения?

– Я не специалист. Но одну вещь предложить могу. Развитие баланса. При дислексии мозг разбалансирован. А современные методики игнорируют этот факт. Между тем, нужно, в первую очередь, сбалансировать, мягко уравновесить оба полушария. И мы практикуем специальные методики. Очень приятные. Связанные с физической активностью. Но само по себе это от дислексии не излечивает. Создаёт более дружелюбную, благоприятную атмосферу для академических занятий.

– Понятно, хотя и больно мудрёно. А можно Вас попросить завтра поговорить с парнем в костюме Скайуокера? Как-нибудь ненавязчиво, исподволь… Ну, как вы, мозгоправы, умеете это делать. У него сильная дислексия. Но сам он Вам не признается. Ни за что!

– Можно попробовать. Я его попрошу помочь мне вести занятия с теми, кто нуждается в приведении в порядок своего «эквилибриума», так сказать. И ему придётся самому этому научиться. Если он парень амбициозный, с хорошим задиристым гонором, ему понравится учить других. А то, что он сам в это время тренирует свой баланс, он и не заметит.

– Ну, док, Вы прямо волшебник. Спасибо. Очень надо одному человеку помочь. Всё. До завтра. Мы со штурмовиками раньше придём. Нам надо холл украсить и кое – что для игр подготовить.

– Всего доброго, Фанки. Тебе кто-нибудь говорил, что ты – очень хороший человек? А это больше иных талантов стоит. До завтра.

– Фанки опять что-то напридумывал? – с добродушной усмешкой спросил Джесс.

– Нет. У него личная просьба была. Добрая и человечная.

Доктор и староста продолжили обсуждение завтрашнего мероприятия.

На Расса возложили ответственность за ведение переговоров с Англией. С премьер министром ему, слава богу, говорить было не о чем, а вот с директором колледжа, где Ламентии предстояло учиться два месяца, говорить пришлось долго и нудно. Ламентию предполагалось отправить в Ливерпуль. В тот самый, где каждая улочка так или иначе связана с именем «Битлз». Миссис Ти буквально вымолила у директора школы разрешение и финансирование этой учебной командировки. Ламентия уже публиковала свои статьи в паре известных молодёжных журналов, получила хорошие отзывы, и миссис Ти убедила директора, как это престижно для него, как руководителя, отправить ученицу в Ливерпульский колледж на курсы профессиональных музыкальных критиков. Кроме того, существовала договоренность с местной английской прессой, что Ламентия даст интервью и даже опубликует статью о великолепной школе «Розового Заката» и её прогрессивном руководителе. Директор не вынес «испытания славой» и согласился.

Теперь Расс обсуждал детали пребывания девушки в Англии, представившись её братом.

Расс не хотел, чтобы Ламентия уезжала. Расс заранее ревновал, мучился сомнениями и страхами, расставаясь на два месяца. Расс убеждал себя, что так надо, что по-другому не получится, но сердце всё равно ныло всей своей тёплой сущностью, стоило ему представить Ламентию в окружении вычурных, кичащихся своим происхождением и акцентом англичан. А вдруг она «купится» на холодный, годами тренируемый аристократизм, прячущийся за излишне приторной вежливостью и наигранной невозмутимостью?

Ведь её часто привлекали парни необычные, с талантом расположить, обаять и зачаровать. Зажечь в ней всё лучшее, согреться этим огнём и потом аккуратно, следуя инструкции и здравому смыслу, залить его ледяной водой безразличия и такой «естественной» усталости от эмоциональных отношений. Чтобы быть полностью уверенным, что не осталось ни малейшей искорки любовного тепла, требовалось, для надёжности, потоптаться по тёплым ещё уголькам, пока они не превратятся в пепел.

Вот этого Расс боялся больше всего. И он мучительно раздумывал, на какую хитрость пойти, какой предлог изобрести, – лишь бы поехать в этот, ставший ему ненавистным, Ливерпуль. Но пока, ни одна светлая мысль его не посетила.

– Надо посоветоваться с Джессом, Фанки и Тришкой, – решил он и немного успокоился. Завтрашний день требовал холодного ума и чёткости действий. Распускать нюни, пусть и самые благородные, было нельзя.

Подсказка пришла оттуда, откуда большинству граждан приходит повестка.

Телефон фыркнул и затарахтел так требовательно, что Расс ответил торопливо и угодливо, как попавшийся на шпаргалке двоечник:

– Да, Расс вас слушает…

– Эй, сынок, не суетись. Это, всего – навсего шериф, а не экзаменатор по Латыни, – весело и уверенно забаритонила трубка. – У меня к тебе разговор – предложение, от которого ты, как мне кажется, не захочешь отказаться. Жду тебя у себя через 15 минут.

Глава 22. Ужасное, нелепое и смешное

Самолёт только подумывал о приземлении, когда салон взорвался телефонными звонками и заполнился колючим клубком чувств и эмоций: тревогой, страхом, отупляющим непониманием и заражающим возмущением. Моя трубка рявкнула в ухо голосом соседки Тары Бой:

– У вас там бойня. В школе.

– В «Розовом Закате»?! – почему-то шёпотом спросила я.

– Да нет! В той, куда вы направляетесь. В медицинской.

Самолёт резко пошёл вниз, уши заложило так, что хотелось изобразить рыбу, выброшенную не берег: открыть рот и безудержно дышать.

– Там какой-то ненормальный стрельбу устроил. Стреляет во всех, кто на пороге появляется. Полиция пока не знает, что делать, – пожарным набатом ухала трубка в страдающее ухо.

Самолёт подпрыгнул, уши в облегчении вздохнули и выдохнули, – и мы покатились по полосе. Этот мягкий, несущий безопасность, ровный бег вопиюще не совпадал с той тревогой и чувством опасности, которые наполняли уши и ума пассажиров.

Лина слушала звонившего с тихим ужасом в чистых, не верящих в то, о чём сообщал собеседник, голубых глазах. Она непроизвольно обнимала Саният всё крепче и удушливей, пока та не пискнула, как зажатый большой кошкой котёнок.

Лина отпустила дочку и уставилась на меня.

– Тебе тоже сообщили?

– Да, соседка.

– Да о чём вы? – с беззаботным любопытством спросила девушка.

Нас пригласили к трапу, на выход. Люди поднимались с сидений и продвигались вперёд, не прекращая охать, вздыхать, ойкать и ахать.

– Саният, – мягко обернулась к дочке Лина. – Мы, наверное, не поедем сейчас в школу. Там произошло несчастье. Во всяком случае, так по телевизору эти новости…

Лина не договорила.

– Если там несчастье, я тем более должна ехать. Я же будущий медик! Как ты можешь такое говорить!

– Милая моя! В школе сейчас стреляют. Кто, почему, – мы не знаем. Но есть уже жертвы.

– Я тем более поеду. А если вы, – Саният с возмущением оглядела нас обеих, – струсили, – то оставайтесь.

– Саният, – как можно суше и спокойнее возразила я, – туда в данный момент всё равно никого не пускают. Район оцеплен полицией. Идёт операция по обезвреживанию преступника. – Но лично я всё равно направлюсь прямо туда, – нелогично закончила я свой путаный и не очень убедительный монолог.

– И мы с Вами, – голос Саният звучал твёрдо и резко, как завинчиваемый в железное ложе шуруп.

Так и получилось. Мы отправились туда, куда изначально планировали, все втроём. На арендованной заранее машине, которая ждала нас на парковке возле аэропорта. Мы молча прислушивались к нервно звучащим, похожим на военные, сводкам с места происшествия, которыми нас щедро «развлекало» местное радио, и мчались по идеально гладкой, самой пустынной дороге в Америке. Пейзаж был невероятно умиротворяющим: воздух, горы, неяркая растительность вокруг нас дышали покоем. Машин почти не было. Изредка проносился какой-нибудь велосипедист, наслаждаясь последними участками горной трассы, хранящими тепло сдавшейся зиме осени. Через полчаса быстрой езды сладкий воздух задышал морозцем. Прямо и впереди нас линия горизонта всё чаще охлаждала чувства заснеженными вершинами и то и дело вспыхивающими на солнце лезвиями ледяных склонов.

Я поймала себя на мысли, что всё вокруг слишком пустынно, слишком спокойно и… как-то безжизненно. Слово «депрессия» без приглашения ворвалось в мой обычно живой, оптимистичный водоворот слов. Впрочем, похоже я себя ощущала и в достаточно больших, вроде бы кипящих жизнью, городах Калифорнии, Аризоны и Иллинойса. Во многих американских городах можно часами водить машину и не встретить (или увидеть) ни одного человека на улицах. Ни души. Или ни туловища, как это звучит в английском языке. Их просто нет. Они либо за рулями своих авто, либо в безопасности своих достаточно «хлипких» жилищ. Как в фильмах ужасов типа «Мёртвая Зона. Жизнь Отменяется». Или что-то наподобие.

Мы приближались к месту событий. Радио уже проинформировало нас о том, что преступник покончил жизнь самоубийством. После того, как покончил с жизнями восьми прелестных маленьких девочек.

Стрелявший оказался местным жителем. 10 лет он работал водителем молоковоза, доставлявшим молоко в школу и больницы. Он был женат. В семье росли двое детей. Родители преступника приехали к зданию школы сразу же после звонка полицейских. Но было поздно.

Их, родителей, мы увидели сразу, как только смогли разглядеть миниатюрное здание школы и более солидное – примыкающей к ней больницы.

Согнувшись в рыданиях, не поднимая лиц, над застрелившимся убийцей стояли две фигуры: женщина в старом тренировочном костюме и домашних тапочках и седой мужчина в большой вязаной кофте.

Сигнальные огни полицейских и машин скорой помощи делали сцену до слёз узнаваемой. Опять стрельба. Опять невинные жертвы. Опять яростные споры о количестве оружия у населения. И в который раз ничего не изменится. СЛИШКОМ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ В ЭТОМ БИЗНЕСЕ. СИТУАЦИЯ БЕЗНАДЁЖНА.

Директор школы, скромный маленький человек с большим сердцем, был убит первым. Он, расставив беспомощно руки, заслонял собой выходивших из школы детей.

Полиция вдруг быстро закрыла собой родителей убитого стрелка, потому что к ним устремилась молодая женщина с твёрдо поднятой рукой. В руке был пистолет. Женщину увели в машину вслед за родителями убийцы. В воздухе стоял, приглушённый глухой стеной гор, плач и стон. Те, кто не плакал, в изумлении молчали и смотрели друг на друга. Никто ничего не спрашивал. Никто не кричал. Никто не говорил.

Мы поехали в больницу, где Саният тут же нашла себе работу: несколько детей были ранены, требовалась срочная перевязка и инъекции. Трём родителям было так плохо с сердцем, что их поместили в реанимацию.

Мы уныло сидели в приёмной, когда до нас донеслись обрывки разговора родственников стрелявшего. Это были его жена и её сестра.

– Так он сколько лет в депрессии находился, сестричка? – спрашивала приятная полная женщина, поразительно похожая миловидным лицом с курносым носос и мягкими, с ямочками щеками, на тихонько всхлипывающую собеседницу.

– Да он из неё и не выходил. Как впал, будто в ступор, после смерти нашей первой дочки, так и не вышел из него.

– Но он, вроде бы, лечился?

– Вроде бы… У всех этих таблеток такой побочный эффект, что больше месяца – двух он их не принимал. Пропьёт курс, и не прикасается к ним целый год. И мрачнеет, мрачнеет. И как будто дичает…

– Но у вас же сейчас двое детей! Замечательных! Здоровых!

– Всё так. Но он часто твердил, что не простит богу нашу первую дочку. Грозился отомстить за отнятую жизнь нашей девочки, – всхлипы второй женщины стали печальнее и глуше. Она как будто стеснялась произносить то, что её вынуждали произносить.

– Да кому мстить то? Богу, что ли?

– Он и об этом иногда на весь дом кричал. О том, что придумает, как всевышнему отомстить. Дети в такие дни к тебе в гости убегали. Боялись его.

– Слушай, одного я не пойму: как он оружие купил? Ведь нужна справка от врача. По новым законам.

– Когда речь заходит об оружии, нет такого закона, который в Америке нельзя было бы обойти. Спустить в унитаз, – как покойный говорил. – Он поехал на ежегодное оружейное шоу. Куда-то рядом с Лас Вегасом. А там никто никаких справок не требует. Одни мужики продают оружие другим мужикам. И всё. Чаще за наличку. И смеются в голос над президентом, сенатом и их законами.

– Так ты знала, что он оружие купил?

– Догадывалась. Стала искать. Обнаружила в гараже. А он обнаружил меня в том самом гараже с его оружием в руках. Скандал был… страшный, он чуть ли не грозился и меня, и детей перестрелять.

– Да ты должна была в полицию заявить! Почему ты молчала?

– Элементарно боялась. Его боялась. За детей боялась. За себя боялась, – женщина говорила и всхлипывала всё быстрее. Её сестра позвала фельдшера. Жену стрелявшего увели.

Пока мы ожидали Саният, я решила поискать статистику, связанную со стрельбой в учебных заведениях. На многое я не надеялась (американская статистика ещё чуднее нашей, но об этом как – нибудь в следующий раз), но кое – что нашла.

Только за последние два года в учебных заведениях было 174 эпизода со стрельбой: по одному каждую неделю. Но эти 174 эпизода не включают те перестрелки, которые произошли с участием студентов и школьников не на самой территории учебного заведения, а поблизости. Когда полиция Вашингтона, Округ Колумбия, опубликовала данные, включающие стрельбу в окрестностях школ, получилось больше 350 случаев за год. И только в одном округе.

Ещё заинтересовало такое сравнение. В середине шестидесятых количество жертв от аварий на дорогах и стрельбы было почти одинаковым. К двухтысячным число первых сократилось вдвое, зато число жертв от огнестрельных ранений увеличилось вдвое.

Ноутбук продолжал скрипеть и искать информацию. Я узнала, что профессия учителя занимает верхнюю строку в списке самых опасных профессий в США. Даже полицейские стыдливо занимали строчку пониже.

А то, что предстало перед моими глазами дальше, меня возмутило, разозлило и разъярило.

Автор, Дженнифер К., рассуждала о причинах полного бездействия американских властей, политических элит и общественных организаций в вопросах, связанных с оружием. Почему в американских домах, гаражах и спальнях столько оружия? Почему ещё больше оружия кочует почти беспрепятственно через мексиканскую границу? Почему об этом молчат и этим не возмущаются те организации, которые день за днём следят за «порядком в чужих квартирах» – других странах?

Организация, которую Д.К. возглавляет, Pen International, выяснила, что существует теснейшая, рука руку моющая связь, между мексиканскими картелями, торгующими людьми, оружием, наркотиками и американским оружейным лобби. Речь идёт о тех влиятельных политических и бизнес группах, которые агрессивно и весьма профессионально «затыкают, обезвреживают и нейтрализуют» любые выступления общественности за ограничение продажи оружия. Всё дело в том, пишет Д.К., что около половины всех сделок с оружием и все те грязные деньги, которые они приносят, так или иначе связаны с незаконной, преступной деятельностью мексиканской мафии.

В этом кроется основная «секретная» причина безуспешной, неэффективной борьбы с торговцами женщинами, детьми и трудовыми рабами. Американские «оружейники» закроют глаза на что угодно, но никогда добровольно не пойдут на уменьшение прибыли разом на 50%.

И пусть мне кто-нибудь скажет, что Карл Маркс был неправ!

Как подводит печальный итог писательница: « Это и есть капитализм в его чистейшем виде. Важны только деньги. Всё – ради денег».

Упоминание Мексики встряхнуло мои мысли в новом направлении. Как там Ламентия? Удастся ли завершить наш сложный план благополучно?

Но тут в холл вошла Саният. В её глазах не было ни испуга, ни паники. Она выглядела и держалась как настоящий профессионал. Может быть, это был тот самый день, когда она сердцем поняла великую миссию выбранной профессии.

– Я тобой так горжусь, – твёрдо, с любовью в голосе сказала Лина и обняла дочку.

– Мама, там требуется помощь кардиолога. Ты можешь нам помочь?

– Конечно. Куда надо идти?

Я поняла, что Саният и Лине работы здесь хватит на целый день. Раненых было больше десяти человек. Скорая, между тем, продолжала привозить всё новых пациентов. В основном, это были безутешные родители и родственники, потерявшие детей. Сидеть в приёмной и просто ждать, пока мои спутницы освободятся, мне не хотелось. Мы договорились встретиться вечером в гостинице, и я вышла из больницы. Я позвонила в районный отдел образования, объяснила ситуацию и спросила, могу ли я посетить какие – нибудь другие учебные заведения.

Скоро за мной приехала машина, и мы направились в школу, которая была известна тремя вещами: расположением высоко в горах, детским садом при школе и учительницей математики, которая обучала детей, не объясняя материал. Я тут же вспомнила почётную гостью школы «Розового Заката», которая давала у нас открытый урок по математике, используя «сократовский» метод. Может быть, судьбе угодно, чтобы мы опять встретились?

Воздух свежел, подмораживало всё сильнее, и вскоре мы ехали посреди до боли любимого пейзажа: стройные ели хвастливо укрывались в элегантные белые манто; грустные кустарники безропотно опустили тонкие безлистные ручки, укутав их в тяжёлые белые рукавицы; припорошенные снегом дорожные столбики выглядели как зашедшие на посиделки потешные гномики.

Через час машина остановилась, и я оказалась перед старинным, построенным, вероятно, лет двести назад, зданием школы. Оно выглядело как резиденция колониальной администрации, сохранившаяся с тех времён, когда такой страны, как Соединённые Штаты Америки, ещё и на карте-то не было.

Я вошла внутрь и замерла. Необычно высокие потолки создавали чувство простора, свободы. Ведь в Калифорнии, где я временно жила, все дома исключительно низкие. Я, например, так и не научилась мыть в доме полы, чтобы не «шарахнуть» шваброй по люстре или примостившемуся в районе потолка кондиционеру. А сколько картин и картиночек я посбивала со стен!

А здесь я неожиданно и «вживую» вспомнила нашу квартиру во Владивостоке: большую, светлую и высокую. Ту, в которой я родилась и где провела самые яркие и счастливые годы. Сердце сжалось вовнутрь, следом за ним глаза – чтобы не заплакать. Только ностальгии мне в такой день и не хватало! Но чувство дома, потерянного невозвратно, не покидало. Умиротворённая грусть, – вот что наполняло мою душу.

Директор школы, строгая немолодая дама поразила меня своей одеждой. Она выглядела знатной леди, сошедшей с полотна XVIII или XIX века. Длинная, нисходящая благородными фалдами чёрная юбка на широком поясе подчёркивала иссиня белые кружева застёгнутой наглухо, белоснежной шёлковой блузы. Даже пенсне, кокетливо покоящееся на абсолютно выдающейся своим размером груди, выглядело уместно и уютно. Дама обдала меня строгим инспекторским взглядом, присахаренным годами заученной, ничего не значащей улыбки.