Текст книги "Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы"

– Я взлётную полосу посмотрю, – кивнул Дерек кучерявому и поспешил вдоль неровной, с пробоинами, дорожки. Взлететь по такой – что личный рекорд в воздухоплавании поставить! Но опыт у него был, и он надеялся на него, удачу и везение. Тут ему в голову пришла рискованная, но интересная идея.

– Эй, ты! – окликнул он ненавистного ему парня. – Разговор есть!

Нехотя, вразвалочку, пружиня походку на манер чёрных гангстеров, тот приблизился на безопасное расстояние.

– Тебя за язык не тянули! Сам о моей дочери заговорил. Я, может, предпочёл бы о ней до конца жизни не слышать, но, коли уж ты такую песню завёл, говори. Где я её найти могу? Вдруг под старость заботиться обо мне некому будет!

– Эта ненормальная как сквозь землю провалилась. Уехала во Францию, курс какой-то изучать, и исчезла. Сейчас вот дело закончим, и начну её искать.

– Да мне неинтересно знать, где она сейчас! Адрес, ваш адрес в Америке! По которому она скоро объявится. Идти-то ей больше некуда, я думаю.

Дереку нравилось то, что он видел перед собой: полную растерянность, страх и замешательство на лице бандита. Через минуту, долгую и потную, тот выпалил:

– Ферма « Эль Барко». На северо-запад от Эскондидо. По семьдесят пятой или сто первой и потом свернуть на старую дорогу Миссионеров.

На это Дерек и рассчитывал. Он был уверен, что получил адрес, по которому доставят девушек, проданных фермерам. Там, появись он с претензией на встречу с дочерью, его будут ждать без цветов и объятий. А с оружием и крепкими кулаками. Шериф упоминал какое-то удалённое местечко, где заметили движение непонятных машин и подозрительных людей. Надо бы ему сообщить. Но сейчас нельзя.

«Цирк» взлетал нервно и неровно. Пробегая по взлётной дорожке, самолёт дрожал и возмущённо бормотал трескучие проклятия, адресованные толстым корням, упрямо пробивающимся сквозь утрамбованную землю, и настырным камушкам, норовившим попасться под колёса. Когда он оказался в воздухе, все пассажиры вздохнули с облегчением. И только лётчик посерьёзнел и постарался отключить все ненужные мысли, сосредоточившись на приборах. Впрочем, машина была прекрасная: лёгкая в управлении, не шумная и потребляющая минимум топлива. Одна из так любимых малой авиацией турбовинтовых вездеходов. Дерек улыбнулся белым, кольчатым облакам, проплывавшим за окном кабины. Погода была на их стороне. И, значит, всё получится. Дерек не заметил, как тёплые слезы скупо увлажнили его глаза: он представил тёмную головку своей девочки у себя на груди. И счастливо улыбнулся.

Полёт проходил гладко, без намёков на турбулентность, которая, в отместку, охватила пылающие мозги брата Ламентии. Он ни на секунду не доверял пилоту. И он обдумывал, как расставить ему ловушку так, чтобы отец Ламентии сам в неё попросился. Затем парень улыбнулся и отправился в кабину пилота.

– У меня новости, – сказал он, стараясь звучать безразлично.

– Хорошие или очень хорошие? – не оборачиваясь, сухо спросил Дерек.

– Это кому как! Ламентия только что позвонила. Блудная сестра возвращается домой. Она так быстро и испуганно говорила, что я не понял, что случилось. Но главное то, что к вечеру она будет на нашей ферме, по тому адресу, что я тебе дал. Можете повидаться. Ты как? Желаешь обнять кровное дитя?

– Конечно! От любви, может, и не сгораю, но от любопытства – точно! Да и мать её интересно бы встретить. Она по-прежнему такая же красивая?

– Очень красивая. Но по-другому. Тогда до встречи.

И он закрыл дверь.

Дерек расплылся в довольной улыбке. Этот недоумок, пытаясь поймать его в силки, устроил западню себе и подельникам. По личной инициативе, так сказать. Как там поговорка гласит?

Не рой другому яму, – сам в неё попадёшь.

Глава 34. Гора чудес, растерзанный рай и сто долларов за…

Я медленно вела машину, наслаждаясь пустынностью старой горной дороги, кувыркающимися в ясном небе ветреными облаками, похожими на воздушные пирожные бизе, разбросанные шутником по нежно-голубому небосводу. Я ехала в самое любимое место в Америке – в библиотеку. Можно зайти в любую из них: муниципальную, большую или маленькую, государственную и частную (которых совсем мало, может, горстка по всей Америке) – и везде вас встретит бодрящий запах кофе, приветливые, высокопрофессиональные сотрудники и масса мероприятий.

В этот раз я направлялась на встречу с загадочным профессором В.Г, который считал нашего А. С. Макаренко величайшим педагогом, выдающимся детским писателем и лучшим специалистом по проблемам сиротства и детства.

Как большинство встреч с интересными и даже выдающимися людьми, эта была организована «отделом по работе с общественностью» местной городской библиотеки. Профессор готовил презентацию своего перевода книг Макаренко: «Педагогической поэмы» и «Книги для родителей». Кроме того, он обещал ответить на вопросы присутствующих.

Профессор оказался симпатичным, с приветливым открытым лицом человеком. Небольшие светло-голубые глаза смотрели на публику с живым интересом. Я бы сказала, с искренним любопытством!

Слушать его было одно удовольствие: красивая, простая, эмоционально окрашенная в тёплые тона речь захватывала внимание с первой минуты.

Но ещё больше с ним хотелось поделиться своими мыслями. Редкий дар для столь успешного, известного на всю Америку человека.

Вопросы посыпались, едва он замолк:

– И всё-таки, почему Вы считаете именно Макаренко лучшим из лучших педагогов?

– Видите ли, я – типичный американец. Слова меня мало трогают. Я сужу о людях и их словах по результату. А лучшего результата в борьбе с беспризорностью и по воспитанию из бродяжек и бандитов хороших граждан история не дала. Просто других примеров со столь положительным результатом нет.

– А у нас, в США?

– Наша, самая богатая страна мира, находится на одном из последних мест по борьбе с детской организованной преступностью и обнищанием десятков тысяч детей. Вы знаете, что ежедневно на улицы наших городов выходят 17—18 тысяч бездомных детей и подростков? Эту ситуацию можно назвать благополучной?

– Профессор! А это правда, что ежегодно границу США пересекают порядка 50 тысяч беспризорных детей из Южной и Центральной Америки? – решила я проверить информацию с последнего урока в колледже.

– Это так. Я Вам точную статистику могу дать: за восемь месяцев этого года границу перешли 47 тысяч детей, в возрасте от 6 до 16 лет. А сколько тех, кто до неё не добрался и просто исчез после того, как покинул дом? Вот этого никто, похоже, не знает.

Я сидела, подавленная услышанным.

Грузный, скептически выглядывающий из-под бифокальных очков мужчина рядом со мной, спросил громко и неприязненно:

– И что же такого в методах советского, подчёркиваю, советского педагога Вам так понравилось?

– А то, что нравится всем нам, нормальным, правильным американцам: воспитание трудом, практика самообслуживания детей и доверие к ним. Именно эти три вещи вы найдёте в любой хорошей американской семье. Доверие должно идти первым.

– Я Вас как-то слушала по радио. Я правильно поняла, что Вы скептически относитесь к завоёвывающей весь мир практике закрытия детских домов и передачи детей в патронажные семьи или на усыновление? – это опять была я.

– Вы меня правильно поняли. Эти страшилки про детские дома, которые во времена Чарльза Диккенса назывались «работными домами», кое-кому очень выгодны. На них делается миллиардный бизнес.

– Что конкретно Вы имеете ввиду?

– Социальные службы. Там вертится почти столько же денег, сколько от торговли оружием. Я двадцать пять лет собираю статистику о судьбах детей, имевших несчастье, как я сам, сменить несколько усыновителей и выйти в мир совершенно неподготовленными к жизни. Особенно трудно у них складываются отношения с другими людьми. Их так много и часто не любили, но терпели и даже прощали то, что прощать нельзя, что они никому не верят, часто манипулируют другими и обозлены на весь мир. Из такой закваски хороший гражданин не получится.

– Но почему, как вы говорите, им, в частности, слишком многое прощают?

– Для того, чтобы они остались с опекунами, а опекуны, соответственно, продолжали получать на них деньги. Опекунство – это же целый бизнес. Достаточно много людей, которые этим живут: так называемые профессиональные опекуны. И социальные службы их ценят и берегут, даже если надо закрыть глаза на многие вещи. Заметьте, я даже не упоминаю сейчас о насилии, издевательствах и убийствах детей в таких семьях. Это слишком тяжёлый и страшный разговор.

– А лично Вы, кому благодарны за то, что стали успешным, известным, высокообразованным человеком?

– Директору и персоналу детского приюта в Лос Анжелесе. Сейчас одна из наших выпускниц, моя большая приятельница, руководит прекрасным детским домом здесь, в Калифорнии. У неё на кабинете висит лозунг «Объятия – бесплатно. Всем гарантирована одинаковая любовь». Надо видеть, как на неё смотрят дети, когда она идёт по территории школы. Многие мамы могут позавидовать!

– Я слышала об этом детском доме.

– Вы, случайно, не та миссис Ти, которая перед картой летала и «Гитлер капут!» изображала?

Я густо покраснела, но кивнула головой.

– Да. Дети Вам обо мне успели что-то нашептать?

– Они самые. Миссис Ти, а Вы бы не были заинтересованы посетить как-нибудь Индию и Непал? В рамках нашей организации « Общий Дом»?

– Была бы! Я с радостью присоединюсь.

Сразу сообщу, что так всё и получилось: ошеломляюще интересные поездки в Непал и Индию в составе международной группы учителей. И не только туда! Но об этом будет сказано в третьей части моих приключений. Слишком «взрослые» истории.

– Профессор! У вас есть убедительная статистика об академических успехах и неуспехах детей из системы патронажного воспитания?

– Есть, по Сан Франциско.

Я вздрогнула и напряглась: ведь сегодня там, в Сан Франциско, разворачивались самые важные и опасные события. Но, ни звонить, ни спрашивать кого-то в окружении шерифа о том, что происходит, было нельзя. Это было строго-настрого запрещено. И я запрет принимала и понимала. Оставалось ждать.

Я вернулась мыслями к конференции.

– Только треть детей из таких семей сумели пройти тест по математике. И не потому, что они глупые или неспособные. Социальные службы меняли их семьи так часто, что дети просто не успевали вникнуть в программы и требования всё новых и новых школ.

Или такая цифра. 73% тех, кого в 18 лет, грубо говоря, «выкидывают из патронажных семей» по возрасту, либо вливаются в уличную преступность, либо живут на пособия: строить карьеру, зарабатывать на жизнь тяжким трудом они не приучены.

– Ну а чем детские дома лучше? – спросила очень большая женщина, которая расселась на двух сдвинутых креслах, опустив между ними ручку. – Я – как раз одна из тех профессиональных «назначенных мам», о которых вы говорите.

– Извините, если задел Вас лично. Я не знаю, как обстоят дела в Вашем доме, но, в целом, показатели жизненного успеха у детей, вышедших из хороших и лучших детских домов Америки, несомненно, лучше.

Вот, к примеру, детский дом, который расположен тут, неподалёку. Дети его зовут «Гора Чудес», хотя официальное название другое. В прошлом году его выпускники показали результаты тестирования, которые выше средних по Калифорнии от 10 до 60%. – в зависимости от предмета. За последние пять лет только 3 его выпускника из 2500 имели проблемы с законом.

Больше половины наших выпускников (сведения за последние 10 лет) зарабатывают на 10% больше, чем дети из обычных, благополучных семей.

Чуть меньше половины из них получили образование в самых престижных колледжах страны. И похожие показатели ещё по 15 лучшим детским домам.

Да что мы всё говорим! Давайте посмотрим фильм!

Профессор присел на стул, на доску упал экран, и мы все примолкли.

Фильм назывался «Забытый мир американского сиротства». Я не буду его пересказывать: это можно сделать, только настроив сердце «на разрыв». Были моменты, когда плакали почти все. Я уверена, что и операторы, которые это снимали, иногда видели своих героев сквозь слёзы сочувствия и сострадания. Каким-то образом это чувствовалось. Были эпизоды, когда мы хватались за ручки кресел, за животы и прятали лица в ладошках, заливаясь смехом. И почти весь фильм большинство из нас смотрели с хорошим, даже сладким оттенком неверия в реальность того, что происходило на экране.

Самым страшным эпизодом для меня был мальчик, американец, привязанный к перилам крыльца, с мёртвой курицей на шее. Он был так наказан родителями (приёмными) за то, что не убрал свою комнату. Его мамой была начальница социальной службы в их городке. А папа – военным. В полицию позвонила учительница, так как он не пришёл в школу. Про это тут же узнали корреспонденты, и выехали на место с записывающей аппаратурой. Так кадр попал в фильм.

Были такие эпизоды, что я не в силах была смотреть на экран. Например, когда избитую, доведённую до скелетной худобы, маленькую девочку с Украины обнаружили прикованной к трубе, в мрачном подвале насильника, коим был её приёмный отец.

И всё-таки, не эти факты составляли суть фильма.

Истина была в счастливых, смеющихся лицах того самого мальчика, той самой девочки и многих десятков других, таких же несчастных когда-то детей, которые смотрели на нас с экрана в конце этого документального шедевра. Съёмочная группа работала 7 лет, снимая детей с момента поступления в детский дом и до горькой минуты расставания с Горой Чудес.

Я уходила из библиотеки, рыдая. Многие покидали зал, дыша неестественно сдавленно, и хлюпая носами. Как же много потрясающе хороших людей в любой стране! И какая же я везучая, что поняла это.

Остаток пути до школы «Золотой Чащи» я проехала, погруженная в клубок сложных эмоций, вызванных встречей и фильмом.

Паркуя машину, как всегда в самом дальнем, пустом углу школьной парковки, я вдруг заметила знакомую фигуру, нервно мерящую шагами квадрат асфальта перед школьным крыльцом.

– Как же я могла забыть! Ведь сегодня Фанки напросился со мной на урок истории. А я приехала в последний момент.

Фанки облегчённо вздохнул, видя, что я спешу к нему.

– Ну, Вы даёте, миссис Ти! До урока пять минут осталось, а Вы ещё и в школу не зашли.

– У меня уважительная причина.

Я коротко, на ходу сказала парню, где я была.

Кабинет истории встретил нас полной, я бы сказала, давящей на уши, тишиной. Может быть, все были потрясены, увидев штурмовиков и Скайуокера без костюмов. Или их поразил Фанки, вошедший в класс, как в свою ванную комнату: не смущаясь, раскланиваясь направо и налево, и одаряя всех своей неповторимой улыбкой. Когда Фанки улыбался, его глаза излучали такое дружелюбие, а простоватое, не очень симпатичное лицо так светилось доброжелательностью, что стоило на него посмотреть – и улыбаться начинали все.

Так случилось и в этот раз.

– Ребята! Для тех, кто меня не знает, я – Фанки. А миссис Ти – это наша классная дама. В школе «Розового Заката».

– Я пришёл поблагодарить ребят за участие в особой, секретной операции. Без них у нас бы ничего не вышло.

Все, вслед за Сишей, стали оборачиваться и искать глазами героев. Штурмовики, а затем и Скай с принцессами, встали и шутливо раскланялись.

– Ваши ребята организовали фэйковую вечеринку века – «Межгалактическую». Они не только отдали свои костюмы, без которых нам бы не удалось организовать побег некоторых лиц, но и принесли все свои коллекции, связанные со «Звёздными Войнами», для подарков. Некоторые – такие дорогие, что мне на них и за полжизни не заработать!

Фанки очень искренне, очень низко и душевно поклонился.

Аплодисментам не видно было конца. Меньше всех хлопала темноокая, худенькая девочка, которая постоянно выглядывала в окно, как будто ожидая кого-то. Она всё так же безучастно смотрела на школьный двор.

В следующую минуту Фанки опять меня удивил.

– Миссис Ти! Если ребята не против, можно я на уроке поприсутствую?

При всеобщем одобрении, он направился к молчаливой девушке, взял соседний стул, поставил его совсем близко к её парте, сел и протянул руку.

– Я – Фанки шутник. А ты – царевна Несмеяна? А что мне будет, если я тебя развеселю?

Девочка никак не реагировала. Она упрямо смотрела в окно.

– Так… Сегодня или никогда, – решила я про себя. – Надо её разговорить. У нас как раз по программе Ближний и Средний Восток.

– Мы были бы очень благодарны, если бы наша студентка с Ближнего Востока рассказала свою историю.

Я посмотрела на девочку и увидела в её глазах почти что ужас.

– Может, тебе легче будет говорить, если мы вопросы будем задавать? – добрый, чуткий Фанки сориентировался быстрее меня.

Девушка коротко кивнула.

– Из какой ты страны? – тихо, почти ласково спроси Скайуокер.

– Из Сирии.

– Ты давно в Соединённых Штатах? – поддержали брата принцессы.

– Два года.

– А как ты к нам попала? – подал голос штурмовик, сидящий за соседней с ней партой.

– Это долгая история. Спросите просто про мою страну.

– Там, где жила твоя семья, до войны, было хорошо?

Я решила оживить разговор. Дело в том, что две мои знакомые были замужем за сирийцами, и я, конечно, с их слов, представляла Сирию одной из самых благополучных стран в мире.

– Я слышала от подруг, которые жили с мужьями сирийцами то в России, то в Сирии, что ваша страна была почти что «раем на земле»: все религии существовали бок о бок, и никто друг друга не унижал. Ещё они говорили, как много у вас было европейцев: из Лондона, Нью Йорка, Парижа, Рима… да со всего старого света. Кто отдыхать приезжал, кто учиться, многие бизнес свой открывали.

Всё это правда?

– Я сама из Пальмиры. Да, кого у нас только не было! Мы все друг друга уважали.

– А твоя семья? Вы были очень религиозными?

– Мой папа был хирургом, а мама – юристом и чемпионкой Сирии по троеборью. Легкоатлетическому. Я с детства велосипедным спортом занималась.

– Вот это да! А у нас здесь в Америке только ужасы про вашу жизнь говорят: что у вас ни демократии, ни свободы не было.

– Просто не хотят, чтобы вы правду знали. Сирия была до войны самой спокойной, богатой и свободной страной на Ближнем Востоке. И образование, и медицина у нас были практически бесплатными.

– А в какой одежде ты ходила? В хеджабе?

– Нет, красивым лёгким платком иногда голову покрывала. А когда мне 13—14 лет было, так даже мини юбку на спор в школу носила. А моя лучшая подруга, наоборот, любила в кокон закутываться. Мы с ней так потешно выглядели. Идём бывало по улице: она в белой бурке, считай, в мешке, с сеткой на лице, и я – в коротенькой юбочке и гольфах. Думаете, на нас кто-то удивлялся? Пялился? Нет! Ходи, в чём хочешь.

Одобрительные смешки заставили девушку слегка поднять уголки губ. Но и это было достижением.

– А чем ещё вы гордились? До войны? – подбадривал соседку Фанки.

– Дорогами. Безопасностью – гуляй хоть всю ночь, никто не нападёт и не ограбит. Мусульманскими университетами. Разными: и шиитскими, и суннитскими. Вот там было много студентов из России.

– Ты можешь мне, как ржавому тупому чайнику объяснить разницу между шиитами и суннитами. Одним предложением. Ведь для всех вас пророк Мухаммед – фигура главная и неоспоримая. Все молитесь Аллаху. Так о чём спор? – Скай поражал меня красноречием и открытостью. Он счастливо улыбался, задавая вопросы, и мы с Фанки догадывались, чей образ растягивал его рот до ушей.

– Спор, как всегда и везде, о власти. Шииты считают, что власть передаётся по наследству, по родственному признаку, а сунниты – тому, кто больше заслуживает.

– Вот спасибо! Ты так понятно говоришь, наверное, в школе отличницей была.

– Да, была. У нас очень строгие учителя были. Но справедливые. А потом всё кончилось. В 2011 году. Началась война.

– А ты помнишь, как об этом узнала? – совсем тихо, с опаской спросила принцесса.

– Ещё за пару месяцев до всего этого папа говорил, что что-то назревает. Что-то готовится. В нашем большом доме в то время жили две семьи беженцев: из Ливана и Ирака.

– Извини, что перебиваю. Разве Сирия беженцев принимала?

Голос девочки зазвенел, как бывает у маленьких детей перед тем, как они разразятся слезами. Но она не заплакала. Просто стала ещё серьёзней.

– Эх вы, американцы! Ничего про нас не знаете, а взялись нас демократии учить! Да к нам около двух миллионов ливанцев и чуть меньше иракских беженцев переселялись. Ещё и палестинцы были. И всем им моя страна помогала. И помощи ни у кого не просила. Так вот, в тот вечер, когда папа это сказал, у беженцев слёзы на глаза навернулись. Помню, как женщина с тремя детьми из Ливана заплакала и сказала: – Вот демократия и до вас добралась. Неужели опять придётся по подвалам голодными сидеть и носа на улицу не высовывать?

Я тогда только рассмеялась. Такого в моей стране просто быть не могло! Но скоро всё так и случилось. Только хуже.

– Почему хуже?

– Потому что террористы к этому времени окрепли и озверели. Папу забрали сразу. Он же хирург. Сказали, что им врачи нужны. Его увели, но он, видимо, отказался им помогать. И на следующий день его голову выставили на центральной площади города.

Все потрясённо молчали. Девушка не плакала. Только посерела лицом и губами.

– А мама твоя жива? – это нарушила невыносимо тягостную тишину я.

– Не знаю. После того, что случилось, мой старший брат организовал наш побег. У нас были деньги и украшения. Он заплатил террористам, которые из города никого не выпускали, и нам разрешили выйти. Мы были не одни. С нами беженцы из Ирака ушли. И они предложили просить убежища в Ираке. Да и родственники у них там были. Так вот жизнь устроена: сегодня я тебе помогаю, а завтра ты меня выручаешь.

– И что, приняли вас в Ираке?

– Да. На первый случай дали и кров и хлеб. Но и там было очень небезопасно. Террористы наступали на деревушку, где мы остановились. А тут ещё мама…

– Что-то с ней случилось?

– В том-то и дело, что ничего. Она просто решила вернуться в Пальмиру. Сказала, что лучше умрёт там, где её супруг пристанище нашёл, чем предаст его память. И ещё добавила, что возвращается для того, чтобы отомстить за него. Она, дескать, в лицо помнит тех людей, которые его увели. И она ушла. А следом за ней брат. И я осталась одна.

– Какие у вас женщины преданные!!! – присвистнул Скай. – Я за такую женщину сам бы жизнь отдал.

– Как же ты в Америке оказалась?

– Случайно. Одна религиозная семья, которая всем говорила, что их миссия – спасать бездомных детей, искала девочку через агентство. И нашли меня. Всё быстро оформили, дали визу и отправили самолётом в Лос Анжелес. В аэропорту они меня встречали. Огромной толпой. У них своих пять детей, и трое приёмных.

– Ну и как, хорошими людьми они оказались?

– Никогда, ни с кем мне не было так плохо, как с ними. Они – религиозные фанатики. Чуть что не так сделаю – наказание. Строгое.

Я вспоминала Винсию, которая тоже побывала в недобрых руках христианских фундаменталистов.

– Что ты понимаешь под «строгим»? В Макдональдс не пускают? Телевизор не дают смотреть? – принцессы проявили такой живой интерес, как будто сами с подобным сталкивались.

– В сарае два-три дня без еды держали. На улице заставляли по сто приседаний под дождём делать. Били. По лицу. По телу. Мокрым полотенцем. Не разрешали душем в ванной комнате пользоваться. Даже зимой я принимала душ во дворе, летний.

Ну, так и продолжалось, пока я не упала от приседаний и голода прямо во дворе. Лицом в грязь. Да так и лежала. Какие-то соседи в полицию позвонили. Очнулась в больнице. Весила 39 килограмм. И пролежала я там две недели с сильной пневмонией. Потом меня в другую семью поместили.

– И как эти? Без миссий в голове?

– Эти ничего. Но никому я там по большому счёту не нужна. Я маму жду. Я чувствую, что она жива. Не знаю только, к кому обратиться за помощью.

И тут Фанки удивил меня в очередной раз.

– Я среди соседей поспрашивал и узнал, что через два дома от нас живёт сирийская семья. Мама говорит, что очень приятные, тихие и дружелюбные люди. Я вас познакомлю. Вдруг, помогут. Да и у нас с миссис Ти есть «свои люди» в полиции. Там отец нашего старосты всем заправляет. Отличный мужик! Только уж больно серьёзный.

Вероятно, Фанки вспомнил, как стоял в трусах в горошек в отделении полиции и готовился к тюремному сроку. Мне даже улыбнуться захотелось.

– А откуда ты узнал, что я из Сирии?

– Ты мне в глаза бросилась, когда я ребят на парковке поджидал. Уж больно грустная и несчастная была. Я у матери Ская и разузнал кое-что. Помочь тебе хотелось.

Фанки развернулся всем своим добродушным круглым лицом к сирийке. Она от смущения опустила глаза. Все опять молчали. Трудный выдался урок.

Даже шустрый непалец с шоколадными глазами звука сегодня не издал.

Я посмотрела на Королевских Гвардейцев – самых непоколебимых и верных своему образу поклонников «Звёздных войн». Неужели даже сейчас игра, шоу, маскарад оставались для них важнее реальной жизни и реального горя?

– Кстати, ребята, – как бы невзначай обернулся к ним Фанки. – У вас костюмы – лучше, чем те, настоящие в Голливуде. Вам их тоже на заказ изготовляли? Особенно монокулярные визоры? Меня холодный пот от восхищения прошибает, когда на них смотрю. Я же тоже шут! По жизни! Люблю приколы и карнавалы.

– А мы – не шуты. Мы – гвардейцы.

– Ну так и я это имел ввиду. У вас же тоже миссия своя есть. Может, поучаствуете в операции? Я видел объявление, что сегодня после уроков у вас какой-то крутой аукцион состоится. Я о таком в жизни не слышал. Написано: « Аукцион для девочек – я твой, крошка». Кто-нибудь объяснит, для начала? А я потом свой план изложу.

– Я объясню, – кокетливо взглянув на непальца, сказала одна из принцесс. – К нам приедут девочки и дамы со всей округи. Они будут торговаться, как на аукционе, то есть, кто больше заплатит, за то, чтобы провести время с парнем, которого выберут. А деньги мы собираем на поездку на Гавайи. Во время весенних каникул. Но сейчас, я думаю, мы могли бы эти деньги нашей подруге из Сирии отдать. Ей же придётся платить за все эти запросы, справки, требования и копии документов.

– И я хотел это же предложить. Хотя бы часть средств на благое дело потратить. А в конце аукциона можно было бы ваши, ребята, костюмы выставить. Такие деньжищи можно насобирать! Вы же герои! Должны всех победить! Всем нос утереть! Ну как?

– Так нам переодеваться придётся. Не можем же мы в трусах остаться.

Тут уж я не удержалась и рассмеялась, опять вспомнив Фанки и его шорты в полосочку. Пришлось нам с ним рассказать и про угон машины, и про грозного шерифа и даже вспомнить адрес, по которому полиция накануне в лес выезжала:

– Чёрный лес, выгребная яма.

Мы захлёбывались в облегчительном смехе, когда прозвенел звонок. Ужас войны хоть на время отступил под натиском молодой, бесшабашной энергии.

Фанки был отправлен домой к гвардейцам, которые жили в пяти милях от школы, с запиской маме. В записке говорилось, что сыновьям требуется комплект одежды для школьного мероприятия. Джинсы и любой свитер. Фанки так спешил, что умудрился вернуться к началу праздника.

И вот парни старших классов выстроились перед толпой весёлых, немного крикливых и игриво настроенных девочек, девушек и даже дам.

Фанки не успел сообразить, как Скай затащил его в ряды «выставленных на продажу».

Аукцион продолжался около часа. Девочка подходила к парню, а ведущий назначал «цену». В среднем, за каждого давали от 10 до 50 долларов. Принцесса поразила всех, предложив за непальца сразу 100 долларов, и увезла его к себе в гости.

К Фанки почти сразу подошла самая красивая дама из присутствующих. Мать одного из учеников двенадцатого класса. Она долго не торговалась. Отдала в копилку 70 долларов, посадила парня в свою машину и… они уехали.

Разумеется, всё происходило под громкое улюлюканье и комментарии оставшихся. Сиша «купила» обоих гвардейцев. Как оказалось, она увезла парней на своё шоу, заставила выступать и показывать сценки из «Звёздных Войн», сопровождая их своими уморительными, ироничными комментариями.

Костюмы гвардейцев были проданы за 300 долларов каждый. Продавал их Скай и торговался до последнего цента. Но женатая пара, приобретшая их для своих маленьких детей, обещала расплатиться кредитной картой. Так что ребятам пришлось подождать платежа до завтрашнего дня.

В самом конце аукциона на стоянку въехало и резко остановилось такси. Софья быстро выскочила из машины и уверенно направилась к кассиру. Она отдала 50 долларов, они со Скаем обнялись и, на ходу попрощавшись с ребятами, поспешили к ожидавшему такси.

– Мы ко мне в гости! На обед! Мама с папой нас ждут, – крикнула, оглянувшись, девушка.

Всех интересовал Фанки. Я сама с нетерпением ожидала с ним встречи. Или звонка. Уезжая, он обещал связаться со мной, как только доберётся до дома после свидания с пикантной дамой.

Когда мой мобильный залился трелью, как весенний соловей, я подумала, что это он и есть. И не ошиблась. Бедный парень звучал измученно.

– Вы не представляете, что она меня заставила делать. В жизни не догадаетесь, – усталость наполняла каждое произносимое слово.

– Ну не тяни! Я дрожу от любопытства.

– Я пропылесосил весь дом, вымыл посуду, а потом, до темна, косил лужайки на переднем и заднем дворе. У них посудомоечная машина и газонокосилка разом сломались, вот она на аукцион и примчалась.

Фанки почти что всхлипнул и добавил:

– Косил вручную!!! Такой здоровой косой, с какой обычно смерть за несчастными приходит. Теперь точно знаю, почему именно с косой её рисуют. Я чуть не окочурился на последних метрах. Всё тело болит. Даже джинсы спадают.

– Так это же здорово! Сколько раз ты говорил про похудение. А всего-то навсего косу надо было купить, а газонокосилку выбросить.

Меня, конечно, разрывал смех, но я предпочла бы подавиться мобильником, чем обидеть Фанки, насмехаясь над его «горем».

Больше в тот вечер не звонил никто. Саният могла быть в Сан Франциско, как бы на практике по акушерству. Лина, я была уверена, дочь одну не отпустила бы. Так что она, скорей всего, тоже там. И почему-то я была уверена, что работы и забот им обеим хватит.