Текст книги "Помнит ли мир спасенный?"

3. Герои в неволе: лагерное сопротивление в условиях нацистского ада

О чем думал узник нацистского лагеря, вчерашний солдат и офицер Красной Армии оставаясь один на один со своими мыслями? Он каждый раз задавал себе вопрос – почему на его долю выпала такая горькая судьба? Ведь не по своей вине он оказался в окружении, отстреливаясь до последнего патрона. Или, может быть, последнюю пулю надо было пустить себе в лоб? Но ведь часто и ее, этой единственной пули, у него уже не было.

А может недоумевал, как случилось так, что «непобедимая и легендарная» Красная Армия, которая, как его убеждали перед войной, разобьет любого врага «малой кровью, могучей рукою», терпит сокрушительные поражения, и его пленение – результат одного из них?

Или вспоминал довоенные годы, казавшиеся на фоне окружающего ада такими счастливыми и безоблачными? А может быть, думал о судьбе Отчизны?

Изолированные от внешнего мира колючей проволокой, узники концлагерей знали лишь то, что распространяла нацистская пропаганда. А та изо всех сил старалась внушить, будто Красная Армия почти разгромлена, вот-вот падет Москва, а вслед за столицей рухнет и все советское государство и на его просторах будет установлен «новый порядок», с которым пленные уже успели познакомиться.

И без того тяжелейшее морально-психологическое состояние узников усугубило сообщение о приказе Верховного Главнокомандующего Красной Армии № 270 от 16 августа 1941 г., в котором говорилось о том, что семьи сдавшихся в плен красноармейцев будут подвергнуты репрессиям. К собственным мукам добавился также страх за своих родных и близких.

Неизмеримо тяжелыми были и физические страдания. Каждый узник, проснувшись утром в немецком лагере, мог себе в деталях представить, что его ждет: «побои и издевательства эсэсовцев и их подручных из уголовников, многочасовые аппель-проверки под вой сирен, караульные собаки-людоеды, «спортивные марши»… гусиным» прусским шагом, унизительные порки на специальных козлах за малейшее нарушение порядка, массовые убийства в газовых камерах, опыты врачей-изуверов на живых людях, публичные пытки заключенных на плацу под звуки симфонической музыки, показательные тренировочные стрельбы эсэсовцев по бегущим живым мишеням и многие другие изуверские акции и буйные выдумки садистской фантазии» [37].

Только одного он не знал: удастся ли вернуться вечером в свой неотапливаемый и грязный барак, кишащий вшами и крысами…

Разумеется, есть пределы, которые способна выдержать человеческая психика, тем более в условиях беспредельного террора, постоянного физического и морального подавления личности. Казалось, эта жуткая обстановка тотального насилия должна была сломить волю любого человека, превратить его в бессловесное животное, покорного и не рассуждающего раба нацистской системы. На это, собственно, и были рассчитаны условия существования в лагере. «Жестокость на востоке есть благо», – любил повторять Гитлер.

Чудовищная система, продуманная до последнего винтика, тем не менее очень часто не срабатывала. Всех превратить в рабов не удалось.

Среди океана страданий высятся вершины человеческого духа, не сломленного под натиском жестокости. Быть героем на свободе трудно, быть героем в неволе – труднее тысячекратно. Но такие были. Они боролись с палачами в условиях ада, устроенного на самой Земле, в окружении живых трупов и сломленных душ. У них не было даже шанса, что люди из другого мира когда-нибудь узнают, как они погибли. И все-таки они боролись. В одиночку и группами, открыто и тайно, в лагерях, на этапах, на работах, словом, всегда и везде, где возможно и невозможно. А подвиг не умирает: о многих героях плена стало известно из скудных признаний самих палачей или воспоминаний чудом уцелевших товарищей.

В городе Саласпилсе, в котором был центральный концлагерь на территории Литвы, после войны появилась скульптура, изображающая изможденного человека, кажется, на одной только воле устремляющегося в стремительном броске. В народе его назвали «памятником непокоренному». Рассказ о «непокоренном» узники лагеря передавали из уст в уста, ибо это был как бы пароль надежды, означавший, что и здесь, в лагере смерти, можно бороться.

Известно, что это был русский военнопленный, которого привели в «особую комнату пыток». Воспользовавшись секундным замешательством своих палачей, он бросился на них, сбил с ног, выхватил у одного из них пистолет и открыл огонь. Он знал, что ему не уйти: ведь «комната пыток» находится посреди лагеря, а вокруг него и внутри сотни вооруженных охранников. Тем не менее он выпрыгнул в окно, продолжая вести огонь, пока автоматные очереди опомнившихся эсэсовцев не изрешетили его. И случилось это на глазах всех узников, собранных на плацу на перекличку.

Какой пример для людей, потерявших малейшую надежду и уже смирившихся со своей злосчастной судьбой!

Нацисты не зря опасались советских военнопленных: дух сопротивления не угасал в них никогда, разве что со смертью последнего узника из каждой партии. Но прибывала новая партия, и все начиналось сызнова. Потому-то и спешили эсэсовцы расстрелять «русские партии» сразу по прибытии их в лагерь или чуть ли не с эшелонов отправить в газовые камеры.

Многие советские воины бежали, не желая мириться с нацистским адом. Об этом свидетельствуют документы вермахта и СС. Бежали, едва оказывались в плену. Например, капитан Шабловский Владимир Васильевич, один из руководителей обороны Брестской крепости в июне 1941 года, когда только что захваченную группу защитников цитадели немцы вели по мосту через реку Мухавец, он, оттолкнув охранника, с криком «За мной» бросился через перила в воду. Шабловского и последовавших за ним бойцов расстреляла подоспевшая к фашистам подмога, когда они плыли к берегу.

Бежали, когда формировались огромные колонны, которые потом немцы перебрасывали пешим маршем на сборные пункты или в пересыльные лагеря. Бежали при переездах и перегонах из пересыльных лагерей в стационарные. Едва живые от лютого холода зимой 1941–1942 г., они переваливались с платформ и из открытых вагонов на снежную насыпь, часто ломая руки и ноги, но из последних сил бежали, если могли, а если нет, то ползли, зарываясь в снег и зачастую застывая в нем навечно.

Даже по далеко не полным данным, с 1941 по 1944 гг. из почти 4 тыс. лагерей на территории самой Германии и оккупированных вермахтом стран бежали около 450 тыс. советских военнопленных [38]. Не всем повезло: многие были схвачены полицией, выданы местными жителями, убиты при преследовании, но тысячи добились своего.

Чаще всего побег удавался в том случае, когда лагерь находился на территории Франции или Италии. Куда сложнее было совершить этот шаг, находившимся в Германии. Но и это удавалось самым смелым. Поистине героическим был побег советского летчика М. Девятаева и девяти его товарищей, узников лагеря Заксенхаузен. 8 февраля 1945 г. на аэродроме в Свинемюнде они завладели немецким бомбардировщиком «Хейнкель-111» на котором и перелетели на нашу сторону.

В немецком военном архиве хранятся карточки на советских военнопленных, совершивших не один побег. В них администрация лагерей пунктуально заносила все имеющиеся сведения. Например, военный фельдшер Надежда Степановна Люсечко, 1919 г. рождения, попала в плен под Волховом 26 июня 1942 г., совершила удачный побег из 337-го лагеря для военнопленных в Барановичах.

С фамилией Егоров карточки две. Один Василий Яковлевич Егоров, 1918 г. рождения, лейтенант 663-го артиллерийского полка, попал в плен 28 июля 1943 г. Уже 6 августа он бежал, но 22-го числа его поймали. 10 сентября он бежал вторично, снова был пойман, получил 21 сутки карцера. Как «особо ненадежный», он был передан в СД, содержался в тюрьме, откуда все-таки совершил наконец-то удачный побег.

Второй Егоров – Дмитрий Алексеевич, 1919 г. рождения, младший лейтенант 640-го авиационного полка ночных бомбардировщиков, попал в плен 9 мая 1943 г. под Орлом, и был этапирован в Германию. 27 августа бежал из Оттобрунна, где находился в составе рабочей команды, 6 сентября его поймали в Амштеттене. Он бежал еще трижды, только последняя, четвертая попытка 8 марта 1945 г. оказалась удачной.

Подобный перечень примеров можно продолжать и продолжать. Немало записей на карточках заканчиваются такими словами: «Убит при попытке к бегству» [39].

Многие из удачных побегов советских военнопленных положили начало активному участию их в движении Сопротивления. В партизанских отрядах, подпольно-диверсионных группах в Польше, Чехословакии, Франции, Италии и других странах Европы сражались, по неполным данным, свыше 40 тыс. граждан СССР [40]. В одной только Франции действовало около 40 партизанских отрядов и почти столько же небольших групп, которые насчитывали почти 4 тыс. советских людей [41]. Некоторые из них стали национальными героями, награждены высшими воинскими наградами этих стран: во Франции – В. Порик, в Италии – Ф. Полетаев, в Югославии – А. Дьяченко и Мехти Гусейн-заде, в Болгарии – И. Вальчук.

Как свидетельствуют документы СС и вермахта, советские военнопленные совершали побеги чаще узников других государств. А ведь к ним, помимо всего прочего, было и особое отношение охраны, которая должна была исключить любую возможность побега.

В памятке по охране советских военнопленных, утвержденной верховным командованием, что опять же подтверждает причастность вермахта к военным преступлениям, говорилось: «Беспощадная кара при малейших признаках протеста и неповиновения. Для подавления сопротивления беспощадно применять оружие. В военнопленных, совершивших побег, стрелять без предупреждения с твердым намерением попасть в цель» [42].

Но наиболее стойкие и решительные, обладавшие несгибаемой волей и незаурядным характером, умудрялись вырваться из неволи в совершенно немыслимых, казалось бы, ситуациях.

Будущий национальный герой Франции Василий Порик сбежал из камеры-одиночки, расположенной в тюрьме строгого режима. А защитник Брестской крепости, один из немногих героев ее обороны, оставшийся в живых, старшина Самвел Мате-восян, пройдя ад лагерей, сбежал из самой Германии. Критическим моментом его побега явился просто на грани фантастики ночной прыжок длиной в несколько метров, отделявших гамбургский причал от пришвартовавшегося шведского судна. Впоследствии сам Матевосян удивлялся, как ему, истощенному болезнями и голодом, удалось ухватиться за спасительный борт, подтянуться и вскарабкаться на палубу, а потом, зарывшись глубоко в трюме, выдержать без пищи и воды несколько суток плавания, пока корабль не оказался в нейтральной Швеции.

Но, увы, на такое были способны не многие. В концлагере одни замыкались в себе, впадая в депрессию, другие, озлобившись, кляли все и всех. Но, к удаче, находилась третья категория людей, прирожденных лидеров, кто подставлял свое плечо ослабевшему, протягивал руку помощи разуверившемуся. В этом и проявлялась широта советской натуры, ее непредсказуемая сила, которая возрастает тем больше, чем упорнее ее стремятся сломать и унизить, моральное превосходство советских людей.

К этому надо добавить четкое осознание того, что только сообща можно противостоять злу даже в таких жестоких условиях. Все это накладывалось на чувство патриотизма, а также глубокой ненависти к фашизму, утвердившееся в сознании большинства советских людей в предвоенные годы и не ослабевшее даже в период потепления отношений между Германией и СССР в 1939–1941 гг.

О том, что в концлагерях зачинщиками сопротивления чаще всего выступали советские люди, говорят многочисленные немецкие документы военной поры, особенно документы гестапо.

Вот что, например, указывалось в «Сообщении о важных государственно-политических событиях» № 2 от 11 августа 1944 г.: «Руководство гестапо в Ганновере выявило в одном из советско-русских лагерей военнопленных офицеров подпольную группу «Центрального комитета советско-русских военнопленных». Центральное звено группы находилось в шталаге 14 Б. 14 советских офицеров, 2 солдата, 2 польских рабочих, 9 остарбайтеров (4 мужчин и 5 женщин) были арестованы. Велся учет по подпольным кличкам и номерам. Так, в офицерском лагере были номера – четные числа от 134 до 178.

В планах группы было оказание помощи десантным войскам, захват оружия, пропаганда, саботаж, подготовка к побегу и установление контактов с немецкими коммунистами. «Центральный комитет» предположительно образован в декабре 1943 г. в Германии. Руководство гестапо Гамбурга ведет следствие в шталаге 14 Б. Гестапо Гамбурга захватило руководящую группу новой, находящейся на стадии становления нелегальной коммунистической организации остарбайтеров в местности Штофтрода» [43].

К «Сообщению о важных государственно-политических событиях» № 4 от 22 ноября 1944 г. была приложена карта с указанием конкретных мест, где действуют подпольные группы [44].

К тому времени гестапо выявило такие организации в 41 лагере, причем численность тех, кто дерзнул бороться и за колючей проволокой, в разных лагерях колебалась от нескольких человек до нескольких сотен.

К сожалению, группы подпольщиков часто проваливались из-за внедренных в них агентов гестапо или просто из-за предателей, но тут же появлялись, словно Феникс из пепла, новые. Без преувеличения можно сказать, что сотни тысяч узников лагерей в той или иной форме принимали участие в лагерном Сопротивлении. Для них война против нацизма не закончилась вместе с их пленением.

С конца 1942 г. состав концлагерей стал более стабильным, что позволило оказавшимся здесь мужественным людям более широко приступить к организации подполья. При этом особую моральную стойкость и организаторские способности проявили такие известные командиры Красной Армии, как, например, генерал-лейтенант инженерных войск Д.М. Карбышев, автор ста научных трудов, получивших признание во всем цивилизованном мире. Он погиб смертью мученика в концлагере Маутхаузен зимой 1945 г.

Мужество и стойкость проявил генерал-лейтенант М.Ф. Лукин, командующий 19-й армией, сыгравшей важную роль в сражении под Вязьмой в 1941 г. В плен он попал тяжело раненным и без сознания. В немецком госпитале ему ампутировали руку и ногу. Но, даже став инвалидом, генерал Лукин не пал духом, а принял самое активное участие в организации и работе лагерного подполья.

Одной из форм сопротивления узников лагерей было различное противодействие попыткам немцев укомплектовать так называемую «Русскую освободительную армию». Эмиссары А.А. Власова и сам командующий РОА со второй половины 1943 г. активно разъезжали по концлагерям советских военнопленных, вербуя добровольцев в ряды армии. Этим мерам патриоты сопротивлялись как по поодиночке, так и организованно.

Генерал-майор П.Г. Понеделин, бывший командующий 12-й армией, находился в лагере военнопленных в городе Вильхайде, куда он попал после своего пленения под Уманью в 1941 г. Генерал Власов очень рассчитывал на него при формировании своей армии, так как знал Павла Григорьевича по бывшей совместной службе и ценил его как хорошего профессионала. Однако П.Г. Понеделин категорически отказался от сотрудничества с врагом в какой бы то ни было форме.

Подпольную организацию в Хаммельбурге возглавлял генерал И.С. Никитин, бывший командир 6-го кавалерийского корпуса. Она проводила большую разъяснительную работу среди офицеров и генералов этого лагеря, чтобы помешать власовцам пополнить ряды РОА за счет их. Сам Никитин, воспользовавшись тем, что немцы явно рассчитывали на успех, а потому доверили ему выступить перед тысячами военнопленных, согнанных на митинг, заявил: «Я, советский генерал, коммунист, гражданин Советского Союза, своей Родине не изменю ни при каких обстоятельствах. Твердо уверен, что моему примеру последуют все» [45].

Генерал Никитин знал, на что идет. Он не сомневался и в том, что нацисты его немедленно расстреляют, но им двигала любовь к Родине, а также уверенность, что его поступок найдет самый живой отклик в душах его товарищей по несчастью. Вот уж поистине «безумству храбрых поем мы песню»! После гибели Никитина организацию возглавил генерал-майор Г.И. Тхор, ветеран советских ВВС, бывший заместитель командира 62-й авиационной дивизии, позже замученный нацистами в лагере Флоссенбург.

В конце концов власовцы вынуждены были признать, что во всех лагерях, где действовали подпольные антифашистские организации, попытки завербовать в РОА советских солдат и офицеров, по существу, провалились.

Не лучше обстояли дела и с вербовкой в другие национальные формирования. Немцы рассчитывали, что оголтелая нацистская пропаганда в сочетании с ужасающими условиями лагерной жизни приведет к массовому вступлению военнопленных в различные легионы. Следует заметить, что, активно пытаясь сколотить национальные части из военнопленных, командование вермахта никогда до конца им не доверяло и за редким исключением на восточном фронте не использовало. В основном они выполняли вспомогательные и охранные функции, как правило, на европейском западе.

Но были такие, кто шел и во власовскую армию, и в различные национальные формирования по идейным соображениям. Многие записывались в добровольцы, чтобы вырваться из лагерного ада, и впоследствии более или менее добросовестно служили немцам. Но все же значительная часть пленных шла на службу к немцам в надежде при первом удобном случае перебежать к своим.

То и дело в «добровольных» формированиях происходили побеги, групповые либо одиночные, или даже восстания, особенно когда разнеслась весть о наступлении советских войск на сталинградском направлении. Хотя германское командование и продолжало создавать из легионеров новые соединения, оно было вынуждено с применением самых жестоких мер разоружать прежние из-за их неблагонадежности. Так, несколько украинских формирований разоружили в Могилеве: 40 человек расстреляли, 105 командиров бросили в особые тюрьмы, 1350 человек снова оказались в лагере для военнопленных.

Легионеры 1-го армянского батальона еще в период подготовки, проходившей в Пулавах (Польша), решили перейти линию фронта или соединиться с партизанами. Но все задуманное рухнуло из-за предательства двух солдат.

Готовилось вооруженное восстание и в 1-м грузинском батальоне. Ушла от немцев часть туркестанского легиона. К тем, кто оставался в немецком плену, бывшие легионеры-туркмены обращались с такими словами: «Дорогие товарищи! Шлем вам привет со своей Родины! Извещаем вас, что мы, исчезнувшие из вашей среды, благополучно добрались до своей родной Красной Армии… Мы видели всю «сладость» немцев в лагерях для военнопленных, где нашей мечтой было вторично взять русскую винтовку в руки и мстить немцам за все пережитое и за сотни тысяч товарищей, погибших от холода и палок. Пришло время исполнить наше желание! Винтовки в наших руках! Искупите же вашу вину своей кровью, не оставляйте черное пятно на страницах книг, для наших восточных книг в будущем…» [46].

Согласно показаниям перебежчиков из туркестанского легиона, против немцев были враждебно настроены 90 %, около 7 % еще не определились и лишь 3 % оказались откровенными предателями [47]. Аналогичная картина складывалась и в большинстве других национальных формирований. Связанные с ними планы германского командования трещали по всем швам.

Одну из своих главных задач подпольщики видели в том, чтобы укрепить в узниках веру в неизбежность победы Красной Армии, вселить в них уверенность в собственные возможности оказывать сопротивление врагу. Без правдивой информации о положении на фронте здесь было не обойтись.

Фронтовые сводки руководство советского подполья вначале получало через интернациональные комитеты, прежде всего от немецких коммунистов. А когда рабочие команды из лагерей стали направляться на промышленные предприятия, возможностей прибавилось. Более того, в некоторых концлагерях обзавелись даже собственными радиоприемниками. Вести об успешных операциях Красной Армии тут же распространялись среди узников. Кажется фантастичным, но подпольщикам удавалось на оберточной бумаге писать не только листовки, но и газеты: в Бухенвальде – «Правду пленных», в Освенциме – «Эхо Освенцима», в Эйсе – «Патриот в кандалах» [48].

Вместе с тем самым важным в тех условиях было элементарное выживание. Казалось, нацисты предусмотрели любую мелочь, чтобы выполнить свою программу уничтожения максимального количества узников. И все же подпольщики нашли уязвимое место в лагерном режиме – это лагерное самоуправление. Главной фигурой в его системе был старшина лагеря, далее по нисходящей шли старшие блоков и бараков, ответственные перед эсэсовским блокфюрером. Остальные – медперсонал лазаретов, пожарные команды, внутрилагерная «полиция порядка», переводчики и писари – были заключенными.

Вначале все руководящие посты в лагерном самоуправлении занимали деклассированные элементы, но постепенно подпольщики заменили их на своих людей. А так как узников по рабочим командам распределяли старшие по блокам и баракам, по решению подполья физически слабые зачислялись на самые легкие участки.

Подполью порой удавалось даже невозможное – спасти тех, кого нацисты приговорили к смерти. Для этого было отработано несколько способов: за счет перекладывания писарем карточки заключенного из одной стопки в другую или замены номеров, иначе говоря, живой получал фамилию и номер умершего узника, или смертника помещали в изолятор, куда немцы-врачи предпочитали не заходить. Так, подпольная организация Бухенвальда лишь с помощью замены лагерных номеров спасла жизнь 1500 человек, причем это были граждане всех европейских стран [49].

По мере все большего привлечения пленных к работам в промышленности подполье активно переходило к организации диверсионно-подрывной деятельности на предприятиях. Прежде всего использовался саботаж как наиболее доступный способ сопротивления в условиях жесткого надзора со стороны немцев. Так, в результате пассивного саботажа производительность труда на заводах «Густлоф-Верке», которые выпускали стрелковое оружие и где работали узники Бухенвальда, в основном советские военнопленные, в последние годы войны сильно снизилась. Руководил ими по поручению подполья майор Л. Орлов.

Администрации заводов не удалось изменить положение даже обещаниями выдавать дополнительное питание и табак за выполненную норму. Конечно, многие мечтали получить лишнюю пайку хлеба. Но осознание того, что без поддержки товарищей не выдержать ни физически, ни морально, сдерживало колеблющихся.

Не отставали от мужчин и узницы женского лагеря Равенсбрюк, которые работали в мастерских концерна «Сименс», производившего боеприпасы. Они выдвинули лозунг «Работать медленно и производить брак». Далеко не безопасно было увиливать от работы под постоянным присмотром надзирателей. Тем не менее самые искусные саботажницы умудрялись часами изображать видимость работы. В ход шел и такой способ, как мнимая болезнь или изготовление по просьбе охранников каких-либо вещей для их личных нужд – колец, браслетов, портсигаров. На это уходило не только много времени, но и дефицитное сырье, в котором остро нуждался третий рейх.

По заданию подполья инженеры разрабатывали специальную технологию выпуска брака. Так, на фирме «Сименс-Шуккерт-Гальске», которая производила индукционные катушки для снарядов ФАУ-1 и ФАУ-2, обрывы нитей проволоки делались в самих обмотках. А уже на сборочном предприятии, в концентрационном подземном лагере «Дора», специалисты из русских летчиков доводили конструкцию ракет «до ума». Благодаря общим усилиям из 9300 ракет, выпущенных немцами на Лондон, своей цели достигли лишь 2400.

На заводах оптических приборов в Магдебурге узники с помощью медицинского шприца впрыскивали внутрь механизмов серную кислоту. Когда оптический прибор с такой начинкой попадал в войска, кислота успевала привести его в полную негодность. Советские «левши» придумывали такие хитроумные способы, что без подсказки их было не разгадать.

Не менее действенным был и такой способ диверсионного саботажа, как уничтожение материалов, станков, оборудования и даже готовой продукции. Так, группа Е.П. Клепцова из лагеря Берген-Бельзен вывела из строя дорогостоящий автогенный аппарат, 38 электросварочных аппаратов и другое оборудование. А в шахтах Средней Франции диверсионные группы подпольщиков лагерей привели в негодность 1186 отбойных молотков, подорвали 4 шахты, завалили 15 туннелей и 472 штрека. Несколько сотен эшелонов угля недополучили оккупанты.

Начавшиеся бомбардировки немецких военных заводов авиацией США и Великобритании тут же были использованы подпольщиками для совершения диверсий. В апреле 1943 г. во время налета на Мюнхен они взорвали на заводе «Краусс Меффей», который выпускал танки, склад готовой продукции. При бомбардировке завода в Магдебурге, где изготавливались точные приборы для ФАУ-2, узники уничтожили много ценнейшего оборудования, надежно закопали 400 кг бронзы. Результаты саботажа оказывались более эффективными там, где лагерному подполью удавалось установить связь с вольнонаемными рабочими-антифашистами.

Ответными усилившимися репрессиями нацисты пытались сломить сопротивление. Циркулярное письмо начальника отдела главного административно-хозяйственного управления СС от 1 апреля 1944 г. комендантам концлагерей прямо предписывало: «за совершенные акты саботажа виновных вешать перед строем заключенных» [50].

Той же осенью в Равенсбрюке были расстреляны 65 советских женщин, заподозренных в саботаже. 23 января 1945 г. на предприятии «Дора» нацисты казнили немецкого антифашиста А. Кунца, расстреляли 200 советских военнопленных. Но место погибших тут же занимали их товарищи.

Таким образом, все попытки нацистов использовать многотысячную армию узников как дармовую рабочую силу для сохранения прежнего военного потенциала германской экономики натолкнулись на мощную стену антифашистского движения Сопротивления в лагерях.

Самой активной и решительной формой лагерного сопротивления была подготовка вооруженного восстания. Свои планы подпольщики соотносили с надеждой на подход регулярных частей Красной Армии или западных союзников. К 1944 г. по решению интернациональных комитетов во всех крупных концлагерях уже существовали военные штабы по подготовке вооруженных восстаний.

В Бухенвальде конкретной разработкой планов занимались полковники Красной Армии Карцев и Фортунов, в Маутхаузене – полковники Иванов и Шамшеев, в Нейенгамме – советский офицер В. Букреев, во Флоссенбурге – тоже советские генералы и офицеры Г. Кикоть, П. Павлов, Н. Панасенко, Г. Тисенко, Р. Эрустс, в Заксенхаузене – группа офицеров во главе с генералом А. Зотовым [51].

В соответствии с планами в лагерях создавались штурмовые группы, батальоны и бригады. Чаще всего их тоже возглавляли советские офицеры, хотя они и были интернациональными по своему составу.

С самого начала возник острейший вопрос: как добыть оружие? Решить его стало возможным лишь тогда, когда заключенных погнали работать на военные предприятия Германии. Постоянно рискуя жизнью, выделенные для этой цели подпольщики проносили в лагерь отдельные части стрелкового оружия и взрывчатку. А в Бухенвальде смельчаки под руководством В. Ландышева в бочках для лагерной баланды доставили части четырех ручных пулеметов, собирал же их талантливый оружейник А. Лысенко. Да и в самом лагере удалось наладить производство примитивных гранат, кинжалов, ножей, пик. К началу восстания в Бухенвальде в надежных тайниках хранилось 87 карабинов, 110 пистолетов, 150 ручных гранат, значительное количество холодного оружия [52].

В лагере Маутхаузен припрятали несколько единиц стрелкового оружия при разгрузке автомашин. Чехи достали целый ящик выпущенных на заводе гранат, а испанцы добыли несколько десятков пистолетов. В этом лагере изготавливали также гранаты, шашки, бутылки с горючей смесью. Их планировалось использовать для того, чтобы в начале восстания боевая группа разоружила охрану и, захватив немецкие склады с оружием, вооружила остальных узников.

Важно было точно определить момент начала восстания, чтобы хватило сил оборонять лагерь до подхода войск Красной Армии или союзников. Поэтому специально созданные разведывательные группы собирали сведения о численности охраны, о расположении немецких гарнизонов вблизи, продвижении своих войск.

Первыми сумели освободиться узники Бухенвальда. Зная, что передовые части 3-й американской армии генерала Дж. Паттона приблизились к Эрфурту, подпольный комитет принял решение о восстании. 11 апреля по сигналу – взрыву гранаты боевые группы прорвали заграждение и заняли городок, где жили эсэсовцы. Захваченные склады позволили всем основательно вооружиться. Много эсэсовцев было уничтожено, 200 взяты в плен. После этого штаб организовал оборону лагеря. 13 апреля появились американцы.

В концлагере Маутхаузен восстание началось 5 мая. По сигналу штаба штурмовые отряды, прорвав ограждение, уничтожили большую часть охраны, захватили казармы эсэсовцев и склады. Затем отряд майора Белозерова очистил от нацистов город Маутхаузен, в то время как другие подразделения прочесывали ближайшие окрестности. Захваченная в городе военная техника позволила сформировать артиллерийские и минометные подразделения. Штаб восстания, преобразованный в штаб обороны, куда входили полковники Иванов и Шамшеев, майоры Кондаков, Панфилов, Пирогов, капитан Журин и другие, взял на себя общее руководство боевыми действиями. Удалось четко организовать работу связи, материальное снабжение, санитарную службу. Через два дня в лагерь вошли американские танкисты [53].

Куда трагичнее положение складывалось в лагерях, расположенных на территории Польши. Еще с осени 1944 г. нацисты начали вывозить узников из Освенцима, Майданека и других, причем в первую очередь они спешили угнать в центральные районы Германии советских военнопленных, иначе говоря, наиболее активных бойцов подготавливаемых лагерным подпольем восстаний. Например, в Освенциме, который занимал огромную площадь – 40 кв. км, 27 января 1945 г., когда его освободили советские войска, остались всего 2819 человек, в основном больные, женщины и дети, которых нацисты не успели уничтожить.

А хорошо подготовленному плану восстания в Заксенхаузене не суждено было осуществиться из-за того, что 10 апреля англо-американская авиация, совершив налет, разрушила не только секретную военную базу, но и склады с оружием, захват которых предполагал начало восстания узников. Без оружия выступать против оснащенных до зубов нацистов было бы самоубийством. Тем временем эсэсовцы по приказу Гиммлера, о котором упоминалось выше, погнали узников лагеря к побережью Балтики. Уже в пути те, кто остался в живых, были освобождены наступавшими английскими войсками.