Текст книги "Тени. Книга 2. Что, если у каждого есть второй шанс?"

– Больно же! – закричал Трюмпер. – Отпусти меня! Чёрт, Хенси, отпусти! Хватит!

Перехватив бёдра парня удобнее, девушка слегка изменила угол и начала входить в него ещё чаще, ещё глубже. Мориц сорвался на крик, на высокий визг, совсем скоро перемешивающийся со всхлипами. Ему было больно, настолько больно, что темнело в глазах и из них текли слёзы. Он даже не замечал этого…

Толчок – боль, толчок – боль, толчок – боль, боль, боль… Она была повсюду, она была в каждой клеточке тела, в каждом атоме кислорода, в каждой капле крови. В его тело, казалось, вонзили тысячи острейших иголок, а в зад вогнали раскаленный кол. Так больно Морицу не было ещё никогда.

Он потерялся в этой боли, в этом шуме крови в ушах, в сбитом стуке сердца. Он даже не понимал, закрыты его глаза или открыты – он всяко ничего не видел, перед глазами была темнота и всё плыло. А пытка продолжалась…

– Нет, Хенси, – взмолился парень, глотая слёзы. – Прошу тебя, хватит! Мне больно!

– А мне хорошо, – ответила девушка и склонилась к уху парня, прижимаясь грудью и животом к его спине. – Тебя не посещает мощное ощущение дежа-вю? Вот только ролями мы поменялись…

– Хватит! – высоко вскрикнул парень, когда девушка двинулась как-то особенно неудачно. – Хватит, прошу тебя! Так нельзя!

– Нельзя? – переспросила Хенси, беря парня за подбородок и заставляя поднять голову. – А почему же вам можно было? М? Заметь, не я это придумала и не я это начала…

– Хватит! Господи, прости меня, Хенси! Сколько же ещё раз мне попросить у тебя прощения?!

– А твои слова хоть что-нибудь изменят, Трюмпер? – ледяным тоном спросила Хенси, останавливаясь.

Воспользовавшись тем, что девушка прекратила движения, Мориц дёрнулся вперёд. Ему всё-таки удалось соскочить с чёрного фаллоса на ремнях. Он упал и оцарапал щёку о шершавый каменный пол, но даже не заметил этого.

– Какая непослушная сучка, – сказала Хенси, кривясь.

Она резко схватила парня за волосы, запрокидывая его голову и едва не ломая шею, шипя в ухо:

– Трюмпер, не шути со мной. Неужели ты в прошлый раз не понял, что никто тебе не поможет и никто тебя не спасёт? Только смерть избавит тебя от меня, но, – она сделала выразительную паузу и облизала пересохшие губы. – Но, Трюмпер, на этот раз ты отправишься отсюда именно на кладбище, я в этом удостоверюсь. Так что, если ты готов умереть, можешь начинать умолять меня, – она хмыкнула, снова сжимая бёдра парня. – Со временем я обязательно прислушаюсь к твоим мольбам и прикончу тебя. Готов умолять?

– Нет, – хрипло от слёз и криков ответил парень.

– Жаль, – спокойно ответила Хенси и пожала плечами. – Ладно, у тебя ещё много времени, чтобы передумать.

– Да пошла ты, Л…

Мориц не договорил, потому что девушка, резко двинув бёдрами, вновь ворвалась в его тело, разрывая его и без того многострадальный задний проход ещё больше. Более Хенси не говорила ничего, молча имея парня, заставляя его скулить, кричать, всхлипывать и, безусловно, плакать, даже рыдать от боли и унижения, от безысходности.

«Только смерть избавит нас друг от друга, – думала Хенси, стискивая зубы, отчего кислорода начало резко не хватать и лёгкие начало жечь. – Только смерть избавит нас друг от друга. Только смерть…».

Шумно выдохнув, девушка резко вышла из тела парня, который уже давно не сопротивлялся, даже не кричал, лишь всхлипывал и тихо выл от боли. Скривив лицо в неподдельном презрении и отвращении, Хенси бросила взгляд на парня, который так и стоял в прежней позе, изредка вздрагивая, шумно дыша и шмыгая носом.

Подойдя к Морицу, девушка взглянула на его анус. Сфинктер был сильно растянут и на нём выступили капли крови. Хенси не ставила себе целью порвать парня, но и не особо старалась этого не делать. А судя по дрожи парня и по тому, что он никак не мог прийти в себя, ей это удалось дважды: с игрушкой и только что со страпоном.

Сняв с себя искусственный член, Хенси сунула в рот сигарету и подкурила. Сделав одну затяжку, она обратилась к Морицу:

– Ну, как тебе ощущения? Нравится, когда тебя рвут, потом трахают и снова рвут?

– Ты больная… – едва слышно прошептал Трюмпер.

Хенси не услышала его слов. Одарив его ещё одним презрительным взглядом, девушка забрала бутылку и молча вышла, запирая парня. Быстрым шагом проходя по подвалу, девушка нервно прикладывалась к сигарете, делая неровные затяжки. Выйдя в дом, она ворвалась в помещение для охраны и приказала:

– Часа через пол пойдёте к пленнику и развяжите ему руки. И посмотрите, что там с отоплением в его комнате, – Хенси нахмурилась и обвела мужчин тяжёлым взглядом. – Не хочу, чтобы мой «дорогой гость» сдох раньше времени от переохлаждения или отказа почек. Всё понятно?

– Да, Хенси, – ответил Ганц.

Флоренц открыл было рот, чтобы что-то сказать или спросить, но Хенси подняла руку, призывая мужчину к молчанию. Он всё понял.

– Не беспокойте меня, – сказала девушка, оборачиваясь в дверях и, увидев согласный кивок охранников, покинула комнату.

Стремительно пересекая дом, девушка двигалась в сторону своей спальни. Сигарета уже прогорела до фильтра и обжигала пальцы правой руки, конечно, если бы Хенси могла их чувствовать. Сделав затяжку и поморщившись от горечи, девушка затушила окурок в одной из пепельниц, что были расставлены по всему дому, и дёрнула дверь в свою комнату так сильно, что едва не вырвала ручку.

Оказавшись в своей спальне, она один раз повернула ключ в замке и прижалась спиной к двери. Сердце ухало в груди и стучало по венам и артериям, дыхание было таким сбитым и частым, что кружилась голова и болели лёгкие, все мышцы были напряжены, они сжимали и выкручивали суставы, давили на нервы, а внизу живота был настолько невыносимо-горячий комок, что было трудно устоять на ногах.

Запрокинув голову, ударившись об дверь затылком и даже не почувствовав этого, Хенси шумно вздохнула и расстегнула пуговицу и молнию на узких брюках, проскальзывая в них ладонью и чуть разводя ноги. Проникнув рукой под ткань трусиков, девушка ощутила тёплую и невыносимо шёлковую влагу, которой было так много…

«Господи, – подумала Хенси, запрокидывая голову сильнее и со всей силы жмурясь, до искр в глазах. – Как же он меня возбуждает…».

Её пальцы коснулись возбужденного, едва не подрагивающего клитора, обводя его и давя. Она выгнулась дугой, упираясь затылком в дверь, и начала истово ласкать себя, кусая губы, чтобы не застонать в голос, задыхаясь недостатком кислорода.

Прошло максимум полминуты, когда девушка со всей силы сжала челюсти, не пуская на воля стон, крик, и чувствуя, как вздрагивает под её пальцами возбужденная плоть, как колит кончики пальцев молниеносным оргазмом и резко тяжелеют веки.

Шумно выдохнув, девушка сползла вниз по двери, садясь прямо на пол и не застёгивая штанов. Достав сигарету, Хенси подкурила и медленно выпустила из постепенно успокаивающихся лёгких дым, из-под полуопущенных ресниц смотря в окно, за которым апельсиновым светом горел фонарь, красиво контрастируя с тёмно-индиговым цветом ночного неба.

Глава 32

Мориц проснулся часа пол назад, судя по ощущениям. Поморщившись, он хотел было сесть, но первое же движение напомнило парню о том, насколько безрассудна его затея.

«Больная извращенка», – подумал Трюмпер, громко шмыгая носом и утирая его тыльной стороной ладони.

После того, как охранники развязали ему руки, стало чуть-чуть проще, по крайней мере, теперь он имел пусть немного, но свободы. Вздохнув, парень прикрыл глаза и повернулся на бок, отворачиваясь от двери. Он только что проснулся, но сон не придал ему сил, не принёс отдыха, парень даже не был уверен в том, что спал, а не просто потерял сознание от боли. Впрочем, сейчас боль слегка утихла, стала не такой разъедающей, быть может, сделало своё дело то, что Мориц практически не двигался, а, может быть, он просто привык. Люди, вообще, ко всему привыкают, в этом Трюмпер убедился ещё в прошлый свой «отпуск» в этом подвале. Ну, почти ко всему…

К некоторым вещам привыкнуть было невозможно, как бы часто они не случались с тобой не повторялись. Ему, Морицу, казалось, что никогда он не сможет привыкнуть ко взгляду Хенси, к ненависти и стали в её голосе и словах, к тому яду, которым она вся сочилась, медленно, но верно отравляя его. А ещё парень не мог привыкнуть к бесправности, к тому, что он ничего не решает, не имеет даже права голоса, он не мог привыкнуть к этой слабости и тому бесконечному унижению, которые приносили ему больные выходки бывшей одноклассницы.

Он мог пережить и забыть боль телесную – она, всё равно, утихает со временем, раны затягиваются и, пусть остаются шрамы, но они бледнеют с годами. С душой же было сложнее… То, что делала с его душою девушка было, пожалуй, самым жестоким в арсенале её искусных пыток. Да, в этом мастерстве ей нельзя было отказать…

Потому, последнее, что оставалось парню, за что он отчаянно хватался – это внутренняя сила и уверенность в том, что он, непременно, выстоит. Он просто обязан это сделать. Он, Мориц Трюмпер, не может, просто не имеет права сдаться и погибнуть в этих сырых стенах, умоляя мучительницу о спасительном выстреле в голову.

Морица передёрнуло от этих мыслей. Нет, он слишком хорошо знал, что чувствуешь, когда в мир твоей черепной коробки врывается раскаленная порция свинцы, он слишком ярко помнил эти ощущения, хотя, казалось, амнезия должна была стереть эти страшные моменты из его памяти навеки. Но он помнил, он помнил каждую секунду и мгновение, каждую свою слезу и каплю крови, пролитые здесь, каждое колкое слово и опасную мерзкую выходку бывшей одноклассницы. Он помнил…

Сейчас Трюмпер спрашивал себя, почему же он сказал родителям, сказал отцу, который точно бы не позволил этому повториться, что ничего не помнит? Он не выдал её… зачем? Почему он не рассказал об этом проклятом доме, который имеет все права носить название: «Дом Боли», не сказал о самой Хенси и обо всём том, что она сделала с ним? Что двигало парнем? Стыд? Наверное…

Мориц убеждал себя, что ему стыдно говорить о произошедшем, что он не хочет делать родителям больно рассказами о том, как больно было ему, что… Этих оправдательных «что» были десятки, сотни, но все они сейчас казались такими глупыми и недееспособными.

Он не сказал потому, что был идиотом, наивным идиотом, который полагал, что всё это в прошлом и никогда более не найдёт его, не ударит обухом по затылку и не вонзится раскаленным шилом под рёбра. Он ошибался, жестоко ошибался…

И сейчас он отвечал за это, расплачивался за свои ошибки. Порой, Морицу казалось, что расплата слишком жестока, да и затянулась она, но… Но что он мог сделать? Попытаться бежать? Едва ли у него была возможность далеко убежать с цепью на шее и тяжёлым замком на двери, что стояла между ним и свободой. И, парень был уверен, такая дверь здесь не одна…

Что ещё? Сдаться и просить смерти? Дать Хенси то, чего она жаждет? Сломаться? Нет, Мориц не мог так поступить, он… не мог сдаться. Он слишком хотел жить, отчаянно и бойко хотел. И он знал, он верил, что у него получится выжить в этом аду, выжить во второй раз. Но на этот раз он обещал себе быть умнее, потому что даже, если жизнь даёт второй шанс, третьего ты вряд ли сможешь заслужить…

Конечно, был ещё один вариант, который Мориц, несмотря весь его ужас, всё же припрятал на задворках своего сознания, на грани бессознательного. Он берёг этот вариант на тот случай, если станет совсем невыносимо, если Хенси сумеет сделать с ним нечто такое, после чего он уже никогда не сможет нормально жить. Этот вариант – самоубийство. Да, в теории, парень мог убить себя хоть сейчас, попытаться повеситься на том самом ошейнике, той самой цени, что сковывала его движения и делала подобным псу, сидящему на привязи.

Такой вариант, такой поступок виделся парню ужасным и отвратительным, но, всё же, он был предпочтительнее того варианта, где Мориц сам, стоя на коленях, просит Хенси о смерти.

«Лучше уйти добровольно, – порой, думал Мориц, смотря на тяжёлую дверь. – Я не стану просить её о смерти, слишком много чести для неё… Она никогда не получит того, чего желает».

Парень поморщился, услышав, как за его спиной открывается дверь. Он подтянул колени к груди и слегка отодвинулся ещё дальше от двери. При одной мысли о том, что это, вероятнее всего, пришла его больная бывшая одноклассница, Трюмпера передёргивало, а по его коже разбегались ледяные мурашки. Его успокаивала лишь одна мысль – что, если девушка вновь решит поизмываться над ним, засунуть ему что-нибудь в зад или просто избить, он просто потеряет сознание. Парень был уверен, что его психика, да и тело, не выдержит ещё большего прессинга, ещё большей боли. Он и так чувствовал себя слишком слабым: его тело было измученно-расслабленным, внутри всё, по-прежнему, болело.

– Привет…

Тихий голос, который, определёно, не принадлежал Хенси, заставил парня выйти из своих раздумий. Он вопросительно поднял бровь, желая обернуться, вновь забывая о том, как же больно бывает от малейшего движения…

– Твою мать… – прошипел парень, стискивая зубы. От боли в заднем проходе у него потемнело в глазах. Он даже не думал, что такое можно сделать с телом при помощи всего лишь двух вещиц из секс-шопа.

«Раньше было проще, – подумал парень, морщась и, с горем пополам, меняя лежачее положение на полусидячее. – Или она меня просто жалела тогда, пять лет назад? Кто знает…».

Ещё раз скривившись, парень обернулся и, наконец, увидел своего незваного гостя. В нескольких шагах от двери, не решаясь пройти дальше, стоял Филипп. Он переминался с ноги на ногу и смотрел в пол, смутившись от вида парня-пленника.

А смутиться там было от чего: Трюмпер всегда, с ранних лет, отличался какой-то особенной красотой и магнетической привлекательностью, что влекла девушек и женщин к этому избалованному парню, как бабочек огонь. Сейчас, когда на нём были одни лишь трусы и те – болтались на уровне коленей, Филипп мог рассмотреть тело парня во всех подробностях, что заставило его опустить глаза и впиться взглядом в пол. А ещё этот ошейник… Нет, парнишка был не их тех, кому нравились подобные вещи, более того, он никогда о подобном даже не думал, но на Морице эта колоритная вещь смотрелась как-то особенно… вызывающе. Она приковывала взгляд и заставляла голос разума кричать: «Нет, ему это не подходит, но… чёрт, как же ему это идёт!».

– Насколько я помню, ты домработник Хенси? – спросил Мориц, поняв, что вошедший парень так и будет стоять и молчать.

Филипп кивнул и ответил:

– Да.

– И зачем ты пришёл? – спросил Трюмпер.

Несмотря на то, что он был не в том положении, чтобы качать права и, тем более, показывать характер и выказывать свои «фи», он говорил с парнишкой таким тоном, словно он его хозяин, а не одна из вещей в доме Хенси, за которой парню поручено приглядывать.

– Я хотел спросить, не голоден ли ты?

– Мне сейчас не до еды, – ответил Трюмпер, поджимая губы.

Проследив очередной робкий взгляд парнишки, он привстал и надел трусы, сопровождая это презрительным выражением лица. Да, Трюмпер всегда недолюбливал представителей сексуальных меньшинств, а в том, что этот мальчишка гей он не сомневался, слишком красноречиво об этом говорил его яркий и чрезмерно вульгарный образ.

– А пить?

– Что «пить»? – буркнул Мориц.

– Пить хочешь?

Парень несколько секунд подумал, затем махнул рукой, говоря:

– Давай.

Кивнув, Филипп скрылся за дверью, возвращаясь через несколько минут с литровой бутылкой воды. Отдав её Морицу, домработник чуть отошёл, смотря на парня. Игнорируя его взгляд, Трюмпер открыл ёмкость и присосался к горлышку. Только сейчас он понял, как, на самом деле, сильно хотел пить.

– Спасибо, – сказал Трюмпер, завинчивая крышку и утирая губы.

Через несколько минут молчания, не выдержав непонятного взгляда парнишки-домработника, Мориц раздражённо спросил:

– Что?!

– У тебя кровь, – ответил Филипп. Немного помедлив, он указал на свои губы. – Здесь.

«Да у меня везде кровь», – подумал парень и спросил:

– И что с того?

– Я принесу аптечку?

Брови Трюмпера вопросительно изогнулись, и он недоверчиво покосился на парня.

– У тебя разбита губа и… синяки, – добавил парнишка.

– Обойдусь, – ответил Мориц, всё же садясь, стараясь сделать это как можно осторожнее.

– Я сейчас, – кивнул Филипп, не послушав пленника и вновь скрываясь за дверью.

«Пидор», – мысленно фыркнул Мориц. Несмотря на то, что этот мальчишка ничего ему не сделал и даже хотел помочь, Трюмпер испытывал к нему какую-то непонятную неприязнь и даже агрессию. Вероятно, это было своего рода замещением. Он никак не мог ответить Хенси на боль, которую она причиняла ему, но он мог сорваться на ком-то более слабом. Это низко и гадко, но когда ты близок к нервному срыву, особо не задумываешься о морали и справедливости.

– Я вернулся, – сказал Филипп, вновь влетая в комнату и прикрывая за собой дверь.

Он подошёл к Морицу и встал перед ним на колени, внимательно и как-то слишком серьёзно вглядываясь в его лицо.

– В медсестру поиграть решил? – спросил Трюмпер, когда парнишка открыл чемоданчик-аптечку, извлекая оттуда вату и какой-то антисептик.

– Почему в медсестру? – добродушно отозвался Филипп. Он совершенно не понял сарказма парня. – Скорее в медбрата… – он смочил ватку раствором и поднёс к лицу Морица, говоря: – Будет немного больно. Ты только не дёргайся.

«Не дёргайся», – повторил про себя Трюмпер и невольно вздрогнул, вспоминая, сколько раз ему это говорила Хенси, утверждая, что, если он будет покорным и спокойным, будет не так больно.

Расценив молчание парня, как согласие, Филипп осторожно прикоснулся к его разбитой, чуть припухшей губе, аккуратно протирая ранки, стирая кровь.

– Не больно? – спросил парнишка, участливо заглядывая в глаза Морицу.

– Совсем чуть-чуть жжет, – ответил Трюмпер, хмурясь. – Не думаю, что эта та боль, что может меня испугать.

– Это хорошо, – улыбнулся Филипп, чуть смелее прикасаясь к раненой коже парня. – А я чуть не плачу, когда приходится обрабатывать раны… – он нахмурился. – Ненавижу все эти растворы-антисептики.

Мориц фыркнул и ответил:

– Ничего, поживёшь с этой больной извращенкой подольше под одной крышей и поймёшь, что такое настоящая боль.

– Ты о чём? – спросил Филипп и вдруг изменился в лице.

Слишком ярко и несколько театрально реагируя, парень закрыл рот ладонями, смотря на парня напротив широко-распахнутыми коньячными глазами.

– Ты хочешь сказать, – тихо спросил Филипп, – что это Хенси тебя избила?

– Не твоё дело, – фыркнул Мориц, отворачиваясь.

Пусть Хенси не была слабой и хрупкой девушкой, а Филипп ему был вообще никем, но парню было неприятно признаваться, что его избила девчонка, пусть даже такая…

– Как скажешь, – согласился Филипп, пожимая плечами и возвращаясь к обработке ран Морица.

– Как тебя зовут? – спросил домработник после нескольких минут молчания.

– Какая разница?

– Мне бы хотелось обращаться к тебе по имени. Ты же моё имя знаешь.

«А ты думаешь, что я его помню?» – подумал Трюмпер, переводя взгляд на лицо парня.

– Мориц, – всё-таки представился он.

– Красивое имя, – кивнул Филипп. – А фамилия?

Мориц вздохнул, назойливость парнишки несколько бесила, но он решил смотреть на это философски и не «гавкать» на него без весомых причин.

– Трюмпер, – ответил он.

– О, – воодушевился домработник. – Так мы однофамильцы? – он искренне улыбнулся, даже, пожалуй, слишком широко.

– Ты только своей больной хозяйке об этом не говори, – посоветовал парнишке Мориц. – А то ты очень быстро окажешься рядом со мной. Что-то мне подсказывает, что на всё, хоть как-то связанное со мной, у неё жуткая аллергия.

– А что ты такого сделал, что она тебя так не любит?

«Не любит? – внутренне воскликнул парень. – Не любить можно капусту брокколи, а меня она ненавидит! Как и я её».

Мориц невольно поморщился, как и всегда, когда думал о Хенси. Филипп несколько озадачился такой реакцией собеседника, но предпочёл переждать и не спрашивать. Совсем недолго, к слову… тактичность точно не была сильной стороной этого паренька.

– Ты как-то обидел её близких? – спросил Филипп, заглядывая парню в глаза и добавил: – Просто, если бы кто-то сделал плохо моим родным, я бы, наверное, мог поступить так же.

Мориц вздрогнул, как-то слишком сильно дёргаясь и ударяясь от этого плечом об стальной столб за своей спиной. Он скривился и нахмурился, слова домработника о семье, о родных стали для парня чем-то, вроде удара под дых. Он вдруг вспомнил то, что забыл, что, вероятно, очень хотел забыть. Он вспомнил, что, пусть косвенно, пусть очень косвенно, но это он убил родных Хенси. Эта мысль была болезненной и очень горькой, но, главное, она не позволяла продолжать жалеть себя и думать, что это она – больная психопатка и маньячка, а он – лишь невинная жертва.

У них, вообще, слишком давно и сильно перепутались роли, чтобы можно было понять и признать – кто прав, кто виноват…

– Давай, не будем об этом? – спросил Мориц, хмурясь.

– Как хочешь, – пожал плечами Филипп. – Может быть, потом расскажешь…

– Вряд ли, – нахмурился Трюмпер. – Ты, судя по всему, считаешь её нормальной. Не буду ломать твои сладкие детские иллюзии.

– Так и есть, – кивнул Филипп и сел на пол, подсаживаясь ближе к парню и обнимая худые коленки руками. – Знаешь, – он сделался серьёзным, – она очень помогает моей семье… Она спасает жизнь моей маме и сестре.

Парень сделал паузу, глядя на собеседника, затем продолжил:

– Для их лечения нужны очень большие деньги, у нас их нет. Я был готов на всё, даже… – он усмехнулся и почесал висок, а затем опустил голову, занавешивая лицо волосами. – Я даже пытался устроиться в «досуг», стать проституткой…

Мориц поморщился и поднял глаза на парня перед собой. Он не мог определить для себя, что в нём сейчас сильнее – отвращение к Филиппу за то, что он готов был идти продавать себя, или жалость и некое подобие уважение за то, что он был готов на всё ради того, чтобы помочь семье.

– А при чём здесь Хенси? – спросил Мориц. Он удивился, но ему на самом деле стало интересно.

– Она предложила мне эту работу, – ответил парнишка и поднял глаза. Он пожал плечами. – Конечно, она немного странная, несколько грубая…

– Несколько? – переспросил Трюмпер.

– Мне она не сделала ничего плохого, – спокойно ответил парнишка. – Она очень помогла и продолжает помогать. Если бы не она, я даже не знаю, что со мной и с моей семьёй было бы…

– И как ты относишься к тому, чего насмотрелся здесь?

– Ты о чём?

– О себе, – вздохнул Трюмпер и откинулся назад, прикрывая глаза и смотря на парня из-под опущенных ресниц. – Как тебе то, что твоя «сестра милосердия» держит человека в подвале против его воли?

– Я… не знаю, – ответил Филипп и снова опустил голову.

– Конечно, – фыркнул Мориц. – Для всех вокруг она хорошая и только для меня – дьявол! – парень скривился и продолжил: – Порой, мне кажется, она, вообще, почти ангел, помогает всем… – он вновь скривил губы. – И только мне везёт на иное её отношение.

Морицу было неприятно и абсурдно даже говорить такое, но, тем не менее, он, на самом деле, ловил себя на подобных мыслях. Он помнил Себастьяна, которому Хенси стала почти что матерью. Помнил Бруно, который мог совершенно нормально взаимодействовать с девушкой, который любил её… А, значит, получалось, что не такая уж она и плохая, раз есть люди, которым она помогает и которые её любят?

Трюмпер же не знал о том, что беднягу Себастьяна Хенси лишила жизни за такую глупость – не вовремя и не к месту сказанную фразу. Он не знал, что она даже не дрогнула ни единым мускулом лица, убивая его голыми руками. И он не знал о том, что она начинила грудь Бруно свинцом, не оставляя шансов на жизнь, за то, что он выстрелил в него, Морица. Он не знал о том, с какой лёгкостью она лишала жизни тех, кто любил её и кого почти любила она. «Почти» – вероятно, именно это блеклое и совершенно неприметное слово было причиной её хладнокровия по отношению к уже почившим парням.

Они не трогали её сердца, не тревожили души. Но даже того, кто заставлял её сердце полыхать огнём – Морица, она не собиралась жалеть. В конце концов, её никто не пожалел: ни симпатизирующий ей Эдвард, ни Кайл, который, вообще, был по другую сторону – никто.

Мориц никак не мог понять, как Хенси может так ловко сочетать в себе два таких разных лица: ангела и демона. Хотя, вероятнее всего, ангелом она никогда не пыталась казаться, не стремилась к этому. Это за неё делали те, кто был с нею рядом, кто боготворил её, возводя этого жестокого и хладнокровного зверя, демона в ранг святых. За что? Неизвестно, за что… Отчего-то так получалось, что светлых и хороших людей влекло к этой тёмной девушке, влекло невыносимо и как-то безнадёжно-болезненно.

И парень никак не мог понять – почему она никак не оставит его в покое? С одной стороны, Мориц понимал, что сделал нечто, что не прощают и не прощается, но с другой… С другой стороны парень не желал об этом думать, не желал признавать, потому что принятие своей вины перед бывшей одноклассницей лишало его возможности чувствовать себя выше, это уравнивало их, потому что так получалось, что никакой он ни милый и пушистый… и никакая он не жертва. И, пусть зваться жертвой Морицу было неприятно и противно, но признать то, что он не незаслуженно страдает здесь, а платит за поступки свои и грехи, казалось совершенно невозможным и неприемлемым.

Трюмпер всеми силами гнал от себя эти мысли, вытеснял их и загонял в бессознательное, как если бы эти домысли и воспоминания были страшными призраками, которых он так боится. В принципе, в некотором смысле, так и было. Мориц боялся признать свою вину, потому что, сделай он это, это автоматически будет означать, что он сдался и понимает, что заслужил наказания и должен его понести. А наказание обещало быть суровым… Возможно, намного хуже всего того, что с ним делала Хенси до этого. И, пусть Мориц и не мог представить, что она сможет с ним сделать такого, чтобы переплюнуть и затмить всю предыдущую боль, но он знал, что она сумеет. К тому же, в конечном итоге, признай он свою вину, пойми он её и прими, парень стал бы сам себе палачом и мучителем, ибо от Хенси он, теоретически, может убежать, а от своей совести никогда.

Потому парень всеми силами противился мыслям о том, что сам заслужил всё то, что с ним происходит. Ему больше нравилось списывать всё на больную психику Хенси, которую не долечили в психушке. Так было проще.

– Знаешь, – обратился Мориц к Филиппу, который продолжал сидеть рядом с ним. – Я что-то проголодался… Ты можешь принести обед? Или ужин? – парень нахмурился. – Сколько, вообще, сейчас время?

– Сейчас обед, – ответил Филипп.

– Значит, обед, – вздохнул Мориц. – Так, приготовишь?

– У меня уже всё готово. Сейчас принесу, – кивнул Филипп, вставая и бесшумно скрываясь за дверью.

Парень ещё несколько минут смотрел на дверь, за которой скрылся домработник, что-то обдумывая. Он невольно прикусил губу, сосредотачиваясь на своих размышлениях. В голову Трюмпера пришёл план. И пусть он пока казался очень спутанным и малореальным, но у парня были все шансы логично выстроить его и претворить в жизнь.

«Попытка – не пытка, – подумал он, удобнее устраиваясь на полу. – Конечно, если дело не касается Хенси… – он прищурился. – Но её сюда лучше не втягивать».

Филипп вернулся минут через десять и принёс горячий обед, к которому Мориц с удовольствием приступил. После того, как в его голове зародился план, всё начало казаться каким-то более светлым и не таким безнадёжным.

– Спасибо, – сказал Трюмпер, отодвигая от себя поднос и беря чашку с чаем.

– Пожалуйста.

Мориц помолчал несколько минут, грея ладони об чашку, и спросил:

– Ты можешь оставить мне часы? – он взглянул на парнишку-домработника. – Просто, здесь совершенно невыносимо сидеть, а так я, хотя бы, смогу знать – который час. И сколько прошло с момента очередного прихода Хенси.

– Эм… – Филипп замялся. – У меня нет часов, точнее, были, но я их недавно случайно разбил.

– Жаль, – вздохнул Мориц.

– А почему ты не можешь попросить часов у Хенси?

Трюмпер усмехнулся и покачал головой.

– Ты думаешь, что человек, сидящий на привязи в подвале, имеет право что-нибудь просить?

– Но ты можешь попробовать, – пожал плечами Филипп.

– Сколько тебе лет? – вдруг спросил Мориц.

– Семнадцать, – неуверенно ответил домработник, смотря на парня.

– Для семнадцати лет ты очень наивен, – он хмыкнул. – Как бы Хенси не поломала тебе твою девственную психику. Она это умеет.

– Почему это девственную? – возмутился парнишка. – Нормальная у меня психика! И восприятие нормальное.

– Не кипятись, – сказал Мориц, слегка улыбаясь.

– Я не кипячусь, – возразил Филипп, скрещивая руки на груди. – Просто, я уже не ребёнок и мне не нравится, когда обо мне так думают, – он смешно фыркнул и надул свои и без того пухлые губки.

– Хорошо, – согласился Трюмпер. – Слушай, а можешь кофе сделать? – он покосился на чашку с чаем. – Просто, я совсем не люблю чай…

Филипп взглянул на парня, затем на дверь, что-то прикидывая у себя в голове, и ответил:

– Да, хорошо, – он забрал чашку и поднос. – С сахаром, с молоком?

– Без ничего.

Когда парнишка вернулся с большой кружкой ароматного, свежесваренного кофе жизнь показалась Морицу чуточку лучше. Обняв ладонями горячую, почти обжигающую чашку, он вдохнул этот чарующий, чуть терпкий запах.

– Спасибо, – поблагодарил Филиппа Мориц и сделал маленький глоток.

– Обращайся, – улыбнулся парнишка. – Конечно, я не всегда смогу исполнять твои пожелания, обычно Хенси сама приказывает, что готовить, но сейчас она уехала…

– Уехала? – Мориц не смог сдержать этот возглас.

– Да, уехала, – кивнул Филипп. – Куда-то по работе.

– И сколько её не будет?

– Дня три… – парень потёр висок. – Может больше. Она не уточняла. У неё там какие-то проблемы по работе…

«Всё-таки, есть бог на свете, – подумал Мориц, едва удерживаясь от того, чтобы не расплыться в широкой ликующей улыбке. – Три дня покоя – это огромный срок, чтобы придумать, как выбраться отсюда».

Трюмпер взял себя в руки, натягивая на лицо заинтересованное выражение и пытаясь вникнуть в суть того, что рассказывал ему болтливый парнишка.