Текст книги "О Понимании"

Заключение

Здесь, естественно, оканчивается выполнение задачи, которую мы себе поставили. Но быть может, не будет излишним, если прежде, чем окончательно отойти от нее, мы сделаем общий обзор этого выполнения и последним взглядом окинем тот утомительный путь, по которому медленно двигались до сих пор.

Тайное чувство, которое руководило нами при постановке задачи этого труда, было чувство неудовлетворенности теми двумя формами, под которыми, последовательно видоизменившись в истории, ныне является деятельность человеческого разума, – наукою и философиею; и это чувство поддерживалось сознанием, что оно разделяется и всеми лучшими умами нашего времени, – теми умами, которые не могут остановиться в познании ни на достоверной поверхности, ни на недостоверной глубине. И в самом деле, с тех пор как наука бережно остерегается всякого умозрения и не руководится более принципами и целями полного объяснения, а философия до такой степени чуждается всего доказательного и простого, что если бы каким-нибудь образом прояснилась одна из ее собственных областей или если бы затемнилась и спуталась одна из областей точной науки, то можно быть уверенным, что она тотчас отвернулась бы от первой и приняла бы в себя вторую, – в это время, при этом странном раздвоении деятельности одного и того же деятеля, самый деятель, человеческий разум, уже не может более оставаться удовлетворенным; и вопрос: что́ такое – уже не наука, не философия, но то нормальное, что должно было бы заканчивать собою деятельность познающего в человеке начала и по сравнению с чем должны быть оценены и изменены наука и философия, этот вопрос становится основным и первым вопросом сознания.

Это нормальное, это третье по отношению к науке и к философии, что должно быть и целью и результатом деятельности человеческого разума, мы обозначили термином «Понимание»; каковы бы ни были изменчивые судьбы науки ли, философии ли или чего другого еще, это все нормально, естественно и необходимо до тех пор, пока оно есть понимание, и перестает быть таковым с того момента, как изменяет ему. Затем мы предприняли исследование того, что такое это понимание.

Понимание не есть только знание, потому что нередко, многое зная, мы ничего еще не понимаем; и оно не есть также наука, как система знаний об одном, или философия, как система мыслей о другом. Оно есть знания, такие и так соединенные, что ни до появления их разум не может почувствовать себя вполне и навсегда удовлетворенным, ни после их появления – оставаться еще неудовлетворенным; это есть то, что заканчивает собою деятельность разума, приобретая что, он от искания переходит к созерцанию, после чего он довлеет в себе, не ищет, не спрашивает более; и не может уже искать, не в силах более спрашивать.

Чтобы определить, какие знания и как соединенные дают это удовлетворение, мы обратились к исследованию самой природы разума; и это исследование раскрыло перед нами, что он есть потенция познания, в которой последнее также предустановлено в своем строении, как в семени предустановлены формы растения, из него развивающегося. Однако подобно тому, как только с присоединением вещества земли из семени вырастает дерево, так и в разуме не ранее возникает познание, как тогда только, когда он воспримет в себя материю его (объекты) через органы чувств, эти питомники свои, эти корни, которыми он, чуждый физическому миру и с ним не схожий, гнездится в этом мире, соприкасается и взаимнодействует с ним. То, лежащее в разуме, что определяет собою могущее возникнуть в нем познание, мы назвали его схемами; а то, лежащее вне разума, что составляет вторую потенцию познания, как бы материю его, мы назвали сторонами бытия; и знания, такие и так соединенные, чтобы они соответствовали всем схемам разума и обнимали все стороны бытия, мы признали как понимание. И в самом деле: не может ни разум оставаться еще неудовлетворенным, когда познано уже все, имеющее в нем соответствующую себе схему, ни в самом познании возникнуть еще что-либо, когда уже нет более условий для его возникновения. Неудовлетворенность есть именно стремление потенциального к действительному, и она прекращается, когда первое исчезает во втором; Понимание есть в самом деле конечное в деятельности разума, потому что оно именно есть то реальное, для возникновения которого предустановлен разум, как его первая потенция, и для перехода в которое он ищет соединиться с внешним миром, как себе соответствующею второю потенциею его.

Затем предстояло раскрыть самые схемы разума. Так как они неизменно должны обнаруживать себя в каждом процессе познавания, обусловливая возможность его и в нем соединяясь со сторонами познаваемого, то мы предприняли [попытку] исследовать этот процесс, наблюдая при этом, чтобы, каков бы ни был в нем объект познаваемый, самое познание, им даваемое в результате, было законченным. Потому что: каковы элементы понимания, всякого, чего бы ни касалось оно, – это был основной вопрос, который предстояло разрешить. Произведенное исследование обнаружило, что объект познаваемый становится понятым, когда относительно его образовано разумом семь идей: идея существования, идея сущности, идея свойств, идея происхождения (или причины), идея следствия (или цели), идея сходства и различия и идея числам и что раз закончилось образование этих идей, то, чего касаются они, не возбуждает более к себе любопытства разума. Поэтому идеи эти мы признали слагающими из себя понимание, то в разуме, что стремится и что способно образовать их, – его схемами, а их объекты, т. е. самое существование, сущность, свойство, причину, следствие, сходство и различие и число, – сторонами бытия, элементами, из которых образуется все в нем и все оно как целое.

Через эти исследования определилась и сущность того третьего и нормального, что должно быть целью и результатом деятельности человеческого разума, и выяснились границы его, как наружные, так и конечные. По своей сущности оно должно неизменно состоять в повторяющихся процессах образования перечисленных идей, – о чем, это не определено еще; по своим границам оно извне отделяется от простого знания и от учености (эрудиции), а в конце замыкается невозможностью когда-либо переступить за пределы схем разума и сторон бытия.

Ограничив извне Понимание и уловив несомненно внутри его то, чем вечно должна оставаться деятельность разума, что ни с чем не может быть сравниваемо и ничем оцениваемо, но с чем бесспорно должно быть и сравниваемое все иное в умственной деятельности человека – наука ли, философия ли, и от большего или меньшего сходства с ним должно заимствовать свое достоинство, – мы предприняли провести в этом Понимании внутренние деления, или, что то же, расчленить его, и через это расчленение вывести архитектонику того целого, во внутренних формах которого неизменно предстоит размещаться знаниям, которые будет приобретать человек, равно как и тем, которые приобрел уже он.

Заметив, что Понимание слагается из того, что познает, из процессов познавания и из того, что познается, мы разделили его на три ветви: Учение о познающем, как о первой потенции познания, Учение о познавании, как о взаимнодействии между обеими его потенциями, и Учение о познаваемом, как его второй потенции. Ясно, что ни в Понимании не остается ничего, что не вошло бы в эти деления; ни в них не входит ничего такого, что не было бы уже заключено в Понимании. Затем, указав, что изучение познающего (разума) должно состоять в определении семи сторон его бытия, мы перешли к познаванию и познаваемому.

В познавании раньше, чем приобретать знания, необходимо предварительно исследовать то, что уже узнано, чтобы или, убедившись в истинности приобретенных знаний, удержать их, или, открыв в них ложность, – отвергнуть. Затем мы показали причины неуспешности предпринимавшихся до сих пор исследований, указали возможность его выполнить и определили принципы этого всеобщего исследования.

За предварительным исследованием узнанного уже должно последовать приобретение новых знаний; эту ветвь познавания мы назвали Учением об изыскании; его разделили мы на Учение о мышлении и на Учение о методах, как о приемах изучения, т. е. процессах, где мышление смешивается с получаемыми извне впечатлениями, отыскиваемыми, группируемыми и объясняемыми. Высказав несколько замечаний о том, на что должно быть обращено особенное внимание при изучении мышления, мы перешли к методам и разделили их на способы познавать объекты, лежащие вне сознания, и на способы разрешать затруднения, возникающие в самом сознании. Способы же познавания объектов вместо общеупотребительных делений мы разделили, по числу сторон бытия, на методы познавать существование, на методы познавать сущность, на методы определять причины и следствия (или цели), на методы познавать свойства, на методы, находить сходства и различия и, наконец, на методы изучать числа и вообще количественную сторону в существующем; потому что, думали мы, когда человек научится познавать каждую отдельную сторону в бытии, тогда он в силах будет познать и каждую вещь, в нем лежащую, до конца (понять ее) и до конца же может понять и все бытие.

Затем мы перешли к познаваемому; его мы разделили на лежащее вне сознания и не из него исходящее во внешний мир и на то, что или лежит в сознании, или из него исходит; первое есть мир, который открывается человеку, когда он вступает в него и, вступив, познает этот мир как нечто внешнее и чуждое для себя, – это Космос; второе есть дух человеческий, как творческий источник нового порядка вещей: государств, наук, искусств и пр., – и его мы назвали Миром человеческим; и, разделив так познаваемое, убедились, что вне пределов этих двух учений – о Космосе и о Мире человеческом – не может быть приобретено о нем никакой истины.

Учение же о Космосе как объективном бытии по числу сторон последнего мы разделили на семь форм: на Учение о существовании и изменении, на Учение о сущности, на Учение о свойствах, на Учение о причинности и о целесообразности, на Учение о сходстве и различии и на Учение о числе, или о количестве. В этих сторонах существует Космос или по крайней мере в этом только он познаваем, и если в нем лежит еще другое что, то это другое не может возбуждать к себе любопытства человеческой мысли, потому что не имеет в ней соответствующей себе схемы. Каждое из перечисленных учений о сторонах Космоса мы разделили далее на три ветви: на Общую теорию, предмет которой составляет самая сторона бытия без отношения к тому, в чем она пребывает, и на два частные учения: на Учение о проявлениях познанной стороны в вещах и в явлениях Космоса и на Учение о познанной стороне в Космосе как в целому напр., учение о причинности, о причинах совершающегося и существующего в Космосе и о причине самого Космоса; то же и относительно других сторон. Таким образом, по отношению к каждой из семи сторон бытия, установленные учения рассматривают Космос со стороны общего, что лежит в нем, и частного; и далее – со стороны целого и дробного[37]37
  Дробное совпадает с частным.


[Закрыть]. Семь учений о вещах и явлениях в Космосе образуют собою тот круг познания, в котором до сих пор всегда вращалось точное познание (мир специальных наук о природе), общие же учения и учения о Космосе как целом составляют ту область, в которой до сих пор неизменно вращалась философия[38]38
  С выключением логики, которая входит в Учение о познавании, и психологии, которая входит в Учение о познающем и в некоторые из учений о мире человеческом.


[Закрыть]. Однако же между этим кругом и этою областью, с одной стороны, и между точными науками и философиею, с другой есть та разница, что, тогда как за пределы перечисленных учений никогда не в силах будут выйти никакая философия и ни одна наука, из пределов существующей науки и философии может выйти человеческий ум; т. е. что перечисленные нами сферы познания есть те, в которых бессознательно до сих пор жила наука и философия и в которых она открыла и познала только ничтожную пока частицу. Так, одно Учение об изменениях существующего и совершающегося в Космосе настолько же превосходит своею обширностью и сложностью мир существующих наук о природе, насколько этот последний превосходит своею сложностью и содержательностью какую-либо одну специальную науку. А мы взяли только одно из семи учений, и даже в нем – только вторую из трех ветвей.

Внутри каждого из семи учений о сторонах Космоса кроме указанных трех делений (познание общего, дробного и целого) мы провели еще и многие другие, внимательно следя каждый раз, чтобы они соответствовали тому, как делимое само и естественно распадается на свои элементы; т. е. чтобы вне их (делений) не осталось что-либо из того, что в термине «Понимание» было обнято как целое и как не допускающее за пределы свои любопытства разума. Проводя эти второстепенные деления, мы всякий раз останавливались мыслью на внутреннем содержании их и таким образом в пределах сил своих дали объяснения того, что такое существование, изменение, сущность, свойство, причинность, целесообразность, сходство и различие и число. И в самом деле, с понятиями этими постоянно обращается наше мышление, и не слишком ли нестерпимо для последнего, что то, что оно ежеминутно прилагает к единичному, когда исследует его или думает о нем, то само по себе остается совершенно неисследованным и неопределенным? Эти объяснения, думали мы, если и ничему не помогут в будущем при составлении настоящих и окончательных теорий, то и ничему не помешают в них; с этою целью мы повсюду, где могли заметить сомнительность высказываемых решений, со вниманием указывали на то, что делает их сомнительными. Далее, рассматривая учения о вещах и явлениях в Космосе, мы приводим руководящие примеры того, как эти учения могут быть образованы.

Потом мы перешли к Учению о мире человеческом. Это учение мы разделили сообразно элементам, из которых слагается объект его, на Учение о творчестве, и последнее – на учения о творящем, о творении и о творимом, далее: на Учение о законах, или соотношениях в творчестве, на Учение о добре и зле, как особом значении, которые получает творчество независимо от воли творящего, на Учение о целях, или о должном, в творчестве, на Учение о средствах, или о путях к должному и на Учение о достигнутом, или историю, – где повсюду под «творчеством» разумелось все совершаемое духом (сознательно) и совершающееся в нем (бессознательно), а под творимым, под третьим элементом в творчестве – то, что исходит из субъективного духа или что возникает из взаимнодействия индивидуумов: наука, искусство, нравственность, право, религия, государство. Затем в каждом из перечисленных учений мы провели новые деления и продолжали это до тех пор, пока разделенное не представляло собою простого синтеза сторон всякого бытия: существования, сущности, свойства и пр., – и тогда его мы разлагали на семь учений, познающих его в этих сторонах бытия. Как и в Учении о Космосе, мы повсюду и здесь останавливались на том, что, лежа между проводимыми делениями, составляет самое содержимое Понимания; таковы многие вопросы, над которыми издавна привык останавливаться человеческий разум: о том, что такое человеческий дух и бессмертен ли он? что такое религия, государство, искусство, – и еще над многим другим.

Обозрев все формы Понимания, мы остановились мыслью на вопросе: как относится оно к человеческой природе и жизни, что оно такое по отношению к первой и каковы должны быть его отношения ко второй? и, глубже вдумываясь в этот вопрос, нашли, что оно есть то, в чем раскрывается природа человеческого разума и что служит первым назначением человека, как целесообразно устроенного существа; и что отношение ее к жизни и разнообразным формам, под которыми является последняя: к религии, государству, искусству и пр., – есть отношение свободное. Ни Понимание не управляется ими, ни они – пониманием, и обоюдное влияние их хотя и возможно, однако не носит в себе никакой внутренней необходимости, не вытекает ни из их природы, ни из природы его. И наконец, как на последнем вопросе, мы остановились мыслью на том, как должен сам человек относиться к Пониманию, которое исходит из него как процесс, и как результат – устанавливается в нем? И, найдя, что оно восходит, как к причине своей, к первозданной природе человека, и далее, что человек в своем желании может опереться только или на свою или на волю Творца своей природы, нашли, что оно не подлежит по самой сущности своей ничьему осуждению и никакому изменяющему влиянию; что оно свободно извне, потому что необходимо внутри себя.

Таково Понимание, как третье и нормальное по отношению к науке и к философии; нетрудно видеть их взаимное отношение.

Прежде всего Пониманию чуждо то раздвоение, тот антагонизм, который существует между наукою и между философиею; и это по двум причинам. Первая причина есть то, что в нем второстепенен вопрос о методе: этот последний – только орудие познания, и он не затемняет в нем, как затемняет в науке и в философии, того, ради чего он существует как орудие. Понимание ищет быть правильным, но оно не ищет быть ни исключительно умозрительным, ни исключительно опытным; оно не надеется обладать истинами более достоверными, чем какие содержатся в точных науках, и не отказывается от средств познания, которые создали математику. Вторая причина есть то, что Понимание объектом своим имеет действительное и что это действительное оно стремится не узнать только, но объяснить, уразуметь; поэтому повсюду учениям о вещах и явлениях оно предпосылает общие теории – неизменно с умозрительным характером, и на этих общих теориях возводит частные учения – неизменно с опытным характером. Значение руководящее принадлежит в нем умозрению: оно указывает, что и как должно быть познано; но эти указания – только схема, только путь, и указанное умозрением находится опытом, там и таким образом, как определено умозрением.

Далее, Понимание не допускает извращение своей природы, и с ним не может произойти того, что происходило в истории с наукою и с философиею. И в самом деле, термины «наука» и «философия» нисколько не определяют того, что в них содержится, что ими обозначается: остается совершенно неизвестным, что такое наука, и совершенно неопределенным, что такое философия. Поэтому имена эти прилагает к себе то, что нередко бывает совершенно чуждо всяких научных и всяких философских элементов, что по своей природе не есть даже познание: таково чисто субъективное развитие мыслей в философии, не имеющее ничего объяснить, ничего уразуметь, такова же чистая эрудиция, не имеющая даже объектов познаваемых. Напротив, в термине «понимание» есть определенное значение, и мы живо чувствуем, когда умственная деятельность становится им и когда она перестает быть им; поэтому и в истории Понимание или есть – и тогда оно не извращено, или извращено – и тогда его совершенно нет.

Но есть и другое, более глубокое различие между Пониманием и между наукою и философиею.

Наука и философия причинны в своем основании: они управляются тем, что лежит позади их, что вызывает их к существованию и что их изменяет в истории; по мере того как открываются новые явления и факты, появляются новые науки; по мере того как изменяются исторические настроения, изменяет философия свой характер; ни в какой момент их развития нельзя сказать относительно их будущего ни того, к чему пойдут они, ни того, какими путями они пойдут. Понимание же целесообразно: в нем сознаны границы, до которых пойдет оно, и определены пути, по которым оно достигнет их; оно не блуждание более, для него нет возврата, ему чуждо искание и сомнение; все это в содержимом его, там, где движутся науки и философия, но не в нем самом.

Поэтому что касается до точных наук, то они случайны в своем содержании и развитии: в прошедшем каждая единичная наука возникала тогда, когда открывался какой-либо новый своеобразный порядок явлений и предметов, и в будущем предстоит наукам возникать до тех пор, пока не исчерпается это своеобразие природы; причем остается совершенно неизвестным, какие это будут науки, чего коснутся они. Наука находит свои объекты или если и ищет их, то без всякой определенной мысли о том, что именно такое будет найденное и где его найти; поэтому и существующие классификации точного знания всегда суть не классификации науки, но только наук, тех, какие есть, но не тех, какие возможны и необходимы: они не предвидят будущего, их значение и правильность ограничивается переживаемым моментом науки, они преходящи. Из Понимания удалена эта случайность: ранее, чем познало свои объекты, оно знает и каковы они, и где, и притом до последнего предела своего; все познаваемое распределено уже в нем, лежит содержимым в его формах, но только закрытое еще, непознанное; раскрывать это лежащее внутри его, познавать единичное и строго определенное – это все, что здесь остается разуму.

Наука и философия частичны, множественны и промежуточны: ими не завершается деятельность человеческого разума, они представляют собою блуждание туда и сюда, но не к концу, их много и во всем своем множестве они не изучают ни всего бытия в его целости, ни того частного, что лежит в нем, во всей его полноте: только некоторое и в некотором познают они, но не все во всем, что и в чем доступно познанию; именно исчерпывающего характера недостает им. Напротив, Пониманию присущ этот исчерпывающий характер: вне его нет познаваемых объектов, и в каждом единичном объекте нет познаваемых сторон; и притом оно одно: не только в настоящем, но и в будущем, как возможного, оно не допускает множественности в себе; не может явиться никакого второго Понимания, и, даже если бы изменился самый разум человека в строении своем, если бы в нем возникли иные схемы познавания, чем какие существуют теперь, – Понимание не изменилось бы, не перестроилось, но только к семи учениям о сторонах Космоса в нем прибавилось бы еще восьмое или девятое. Таким образом, оно есть последнее в деятельности разума, то, в чем он может найти успокоение, что способно уничтожить в нем боль непонимания, что для уничтожения этого именно зла – части другого и обширнейшего, которое заложено в человеческой природе, – и появляется как имеющее возместить его благом созерцания истины, неизменной в своем содержании, о непреходящем во времени, законченной.