Текст книги "Семь месяцев бесконечности"

Вечером неожиданно услышали в наушниках голос Фукса, зовущего базовый лагерь. Через несколько минут мы уже говорили с экспедицией «Поларкросс». Оказывается, ребята вот уже неделю не имели никакой связи с базовым лагерем. Они находились на 85-й параллели, в двух переходах от гор Тил. Месснер спросил нас, не знаем ли мы, где находится их склад с продовольствием на горах Тил, как его искать и как лучше и легче всего пройти эти горы. Рекомендовали им маршрут справа от пика Кинг. Относительно их склада с продовольствием мы ничего не знали. Продовольствие должно было быть доставлено на горы Тил Брайтоном, но, насколько нам известно, тот еще ни разу не летал в этот район. У нас тоже не было связи с базовым лагерем. Вообще надо сказать, что Майкл не слишком баловал нас в смысле связи и редко включал радиостанцию на полную мощность (для этого ему надо было запускать двигатель, а он, наверное, экономил бензин). Но мы могли воспользоваться спутниковым каналом связи и поэтому пообещали ребятам, что сообщим по спутнику в базовый лагерь об их просьбе выйти с ними на связь завтра. Месснер сообщил не новую для нас информацию о застругах и сильном встречном ветре. Расстались, пожелав друг другу удачи.

Собаки Уилла из передовиков, кажется, вновь перешли в отстающие. Каждый час я вынужден был останавливаться, чтобы подождать их, и эта остановка отнимала пять-семь минут ходового времени, в результате за день прошли только 25 миль, а всего, как мы подсчитали с Этьенном, мы прошли ровно половину всей дистанции, то есть около 2000 миль, или 3000 километров, затратив на первую половину маршрута чуть менее двух третей всего запланированного времени экспедиции.

5 декабря, вторник, сто тридцать второй день. Сегодня вечером в нашей палатке дискуссия, возникшая, как мне кажется, на ровном месте. Для начала Уилл, пришедший на радиосвязь, заявил, что планирует прибытие экспедиции на Полюс 12 декабря в первой половине дня по экспедиционному времени. С учетом уже известной нам разницы во времени между нами и Полюсом это означало, что мы придем туда ночью 13 декабря. По нашим же расчетам получалось, что мы, сохранив тот темп движения, который поддерживали последние дни, могли бы быть на Полюсе уже 11 декабря во второй половине дня, ближе к вечеру. Чтобы прийти так, как предлагал Уилл, необходимо было снизить темп движения или создать какую-нибудь искусственную задержку, например сместить время выхода на более позднее. Я заметил, что с моей точки зрения не стоит ни снижать темп движения, ни тем более делать специальных задержек, поскольку Антарктида, по моему глубокому утверждению, совершенно не нуждается в подобных подачках времени с нашей стороны. Она в любой момент может успешно отобрать его сама, а кроме того, на мой взгляд, мы должны были постараться прийти на Полюс так, чтобы это каким-то образом увязывалось бы с распорядком дня на станции. Если мы рассчитывали воспользоваться гостеприимством станции, было бы просто неприлично прийти туда глубокой ночью и лечь спать, когда все остальные бодрствуют. Уилл сказал, что подобные нюансы его абсолютно не интересуют – он прошел три тысячи километров и поэтому будет строить распорядок своего пребывания на станции Амундсен-Скотт так, как будет удобно ему. У Этьенна были те же соображения, что и у меня, и по выражению лица Уилла я увидел, что он разозлился. Договорились обсудить этот вопрос завтра все вместе во время обеда. Уже выползая из палатки, Уилл с каменным лицом спросил меня: «Виктор, может быть, для тебя этот Полюс, как рождественский подарок для ребенка, раз ты так торжественно к нему готовишься?» Я уклончиво ответил: «Может быть…»

Этьенн был весьма раздосадован. «Смотри-ка, – сказал он мне, – Уилл делает вид, что для него Южный полюс – это просто очередной склад с продовольствием на нашем пути и ничего более. На самом деле это не так, уж я-то его знаю, но ему почему-то надо показать, что он выше всего этого, выше наших восторгов по поводу того, что мы подходим к Полюсу!» – «А ведь, подумай, – продолжал он, – наша экспедиция может стать и станет, я не сомневаюсь, второй, всего второй за всю историю человечества, экспедицией, которая достигнет Полюса на собачьих упряжках – через 78 лет после Амундсена. Ну так почему ж мы не можем радоваться тому, что приходим на Полюс, как ребенок рождественскому подарку, тем более, что приходим на Полюс в канун Рождества! Мы все иногда бываем похожи на детей, несмотря на мою лысину и твою бороду, и оттого, что иногда не умеем радоваться как дети, мы отнюдь не выглядим более взрослыми, мы просто выглядим старыми». Я ответил, что скорее всего, как это всегда и бывает, во время обеденного перерыва никто не будет возражать Уиллу, и попросил Этьенна оппонировать ему. Я был сам готов сделать это, но опасался, что не хватит английских слов, чтобы поточнее выразить свои мысли. Этьенн согласился.

С утра погода была практически безветренной – минус 25 градусов. Заструги были помягче, причем снежные, а не ледяные, поэтому, несмотря на многочисленные подъемы, идти сегодня было несложно, а перед полуднем заструги внезапно кончились. Я подумал даже, что мы все-таки близки к 88-й параллели и, может быть, это последние заструги на много миль вперед. Но сразу же после обеда все возобновилось с новой силой – высокие снежные гребни до самого горизонта. За день прошли 24 мили. Лагерь в координатах: 87,95° ю. ш., 91,91° з. д.

6 декабря, среда, сто тридцать третий день. Сегодня обхожу все заструги слева, то есть, отклоняясь к востоку. Вчерашние координаты показывают, что я продолжаю неуклонное сползание с меридиана в западном направлении. Сегодня с самого утра взял побольше к востоку и вот теперь, обходя каждый заструг с востока, надеюсь удержаться на курсе. Всю первую половину дня мысленно готовился к предстоящей беседе с Уиллом во время обеденного перерыва, выуживал из памяти подходящие английские слова, а поскольку их у меня совсем немного, все они выглядели подходящими. Памятуя о вчерашнем настроении Уилла, я немного опасался, как бы дискуссия не приняла резкий характер. Собрались у наших нарт, предварительно подкрепившись. Уилл произнес речь, в основном адресованную Джефу и Кейзо. Мы с Этьенном вчера ее уже слышали, профессор, как компаньон Уилла по палатке, наверняка уже слышал ее раньше. Уилл говорил очень убедительно. «Представьте себе, – начал он, расположившись на корточках перед нами, – представьте себе, что мы приходим во второй половине дня 11 декабря, а скорее всего, это будет уже вечером. Мы будем уставшими и голодными, а тут сразу же съемки и интервью, а это часа два, не меньше, и, как только все это закончится, наступит утро на станции, проснутся все полярники и все начнется по второму разу. Нравится вам это? Нет. Не нравится!» Мы молча слушали. Уилл продолжал: «А теперь представьте, что мы подойдем к Полюсу 11 декабря, разобьем лагерь милях в пяти-восьми, выспимся и в первой половине дня 12 декабря придем на Полюс. Мы будем веселыми и отдохнувшими – как раз для кинокамер и интервью. А затем мы спокойно ложимся отдыхать», – неожиданно закончил Уилл. «Джеф, а что ты думаешь по этому поводу?» – спросил он после некоторой паузы, во время которой все хранили молчание. Джеф отвечал достаточно уклончиво, что оба варианта его устраивают и все зависит от того, как мы будем двигаться в эти последние дни перед Полюсом и в какой форме будут собаки.

Никто из нас не успел более ничего сказать, потому что неожиданно громко и возбужденно начал Этьенн: «Уилл, почему ты стремишься и сейчас, когда мы так близки к Полюсу – истинной вершине нашей экспедиции, – все разложить по полочкам. Какая разница, кто и когда будет давать интервью, спать или отдыхать? Почему ты вообще не делаешь никакой разницы между Полюсом и просто местом очередного отдыха? Неужели ты не понимаешь, что для огромного числа людей и для всех нас Полюс – это Мечта, воплотить которую в реальность – удел только избранных. Вспомни, как мы с тобой, встретившись в Ледовитом океане, мечтали об этой экспедиции, о том какой Великой она будет, и не потому ли, что маршрут ее проходит через Полюс?! А ты все твердишь про какую-то усталость, съемки, сон… Может быть, мы вообще в первый день не сможем заснуть?! Надо идти и идти к Полюсу и хотя бы на эти дни оставить этот рационализм и полностью воспринять это нерядовое событие и отнестись к нему как к нерядовому». Этьенн говорил все это, не останавливаясь и практически не переводя дух, подбирая удивительно точные слова. Уилл слушал очень внимательно, не перебивая, с едва уловимой скептической усмешкой. Когда Этьенн закончил, Уилл с плохо скрываемым раздражением спросил: «Жан-Луи, а что изменилось, ведь еще сегодня утром ты говорил совсем по-другому?» Всю первую половину дня Уилл и Этьенн шли рядом, обсуждая, очевидно, этот вопрос. Как мне потом признался Этьенн, Уилл собирался все-таки настоять на своем решении, даже если бы все мы и были против. «Я готов принять непопулярное решение», – используя почти что президентскую терминологию, заявил он, и, вероятно, Этьенн пробурчал что-то не очень ясное в ответ, поэтому-то выступление Этьенна и оказалось для Уилла неожиданным. Джеф разрядил обстановку: «Предлагаю идти до 10 декабря в том же темпе без задержек, и если 11 декабря нам останется до Полюса не более 25 миль, то мы идем, если же больше, то разбиваем оставшуюся дистанцию на два дня и приходим на Полюс 12 декабря». На этом и сошлись. Перед самым выходом, когда все упряжки выстроились, а я занял свое место впереди, то, обернувшись, с удовлетворением отметил, что Этьенн и Уилл обнимают друг друга в знак примирения.

Вдохновленный принятым решением, я пришпорил свои «Фишера» и остановил их только в 6 часов, поджидая отставшие упряжки. Первыми подъехали Дахо и Джеф. «Еще две минуты», – попросил меня Джеф, посмотрев на счетчик пройденных миль. Остановились через 200 метров, пройдя за день 24 мили – ровно столько, сколько нам было необходимо, чтобы держаться в графике прихода на Полюс 11 декабря.

Вечером мы впервые разговаривали с Полюсом, причем в обстановке строгой секретности. Сначала мы с Этьенном ничего не поняли, поймав на частоте «Твин оттера» какой-то диалог, в котором оба корреспондента так быстро говорили по-английски, что даже Этьенн поначалу ничего не разобрал. Вскоре до нас дошло, что это Брайтон говорит с Полюсом из «Твин оттера», находящегося на полпути между Полюсом и базовым лагерем. Подождав, пока они закончат обмен, мы позвали Полюс, и он сразу откликнулся. Нам пришлось срочно вызывать Уилла, поскольку мы не смогли ничего разобрать. Уилл примчался в одних носках и исподнем. Крис – так звали радиста с Полюса – первым делом сообщил, что этот радиоконтакт с экспедицией абсолютно неофициальный и что ему грозят неприятности вплоть до расторжения контракта, если кто-нибудь из руководства узнает об этой радиосвязи, и, наверное, чтобы усилить произведенное на нас этим его заявлением впечатление, попросил нас не упоминать его имени ни в своих сообщениях, ни в беседах с руководством станции. Мы, весьма заинтригованные всем этим, естественно, пообещали. Далее Крис сообщил, что еще дней десять тому назад на станции Амундсен-Скотт действовала строгая инструкция, присланная из Вашингтона. В соответствии с этой инструкцией руководство станции должно было объявить нашу экспедицию в буквальном смысле вне закона, даже вне закона традиционного полярного гостеприимства. Нам должно было быть отказано во всех видах помощи и услуг, начиная с жилья на станции и кончая чашечкой кофе… Прощайте надежды на душ, бар и телефонные переговоры. Мы вообще-то были готовы к такому приему, зная позицию руководства Национального научного фонда США по отношению к нашей экспедиции, считавшего все экспедиции, кроме своих собственных, чисто научных, ненужными и отвлекающими силы и средства Фонда от выполнения им грандиозных научных проектов.

Однако, пройдя такой длинный маршрут к Полюсу, мы где-то в глубине души надеялись, что заслужили некоторое исключение из правил, тем более, что мы никак при этом не отвлекли бы вышеупомянутые силы и средства, но… Крис продолжал далее, что всего несколько дней назад эта позиция руководства, кажется, изменилась, поскольку в состав экспедиции «Трансантарктика» входил представитель Советской антарктической экспедиции, с которой Фонд традиционно поддерживает дружеские отношения. И, благодаря присутствию этого, по словам Криса, русского дипломата, экспедиции будет устроена на станции подобающая встреча. И вновь надежда на то, что нам все-таки удастся испить целительного, в небольших дозах, эликсира цивилизации, забрезжила в наших сердцах. Такое изменение позиции официальных властей, так же как и решение о выделении нам топлива, явилось следствием блестящих дипломатических усилий руководства Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и в первую очередь, конечно, Артура Чилингарова, который со свойственной ему энергией в считанные дни решил эту неразрешимую проблему. Брайтон тоже порадовал нас сообщением о том, что он снабдил Месснера и Фукса всем необходимым и направляется на Полюс, пообещав разбудить нас пением моторов своего «Твин оттера». «Буди, если найдешь», – сообщили мы ему, в душе все-таки надеясь, что он пролетит мимо, так как в связи с постоянно действующим над головой солнцем, засыпать становилось все трудней и трудней, а у Уилла от недосыпания даже разболелась голова. Лагерь в координатах: 88,3° ю. ш., 91,9° з. д.

7 декабря, четверг, сто тридцать четвертый день. Скорость движения упала из-за того, что поверхность снега стала мягче и собакам стало труднее тащить нарты, мне же идти стало полегче, так как количество застругов значительно уменьшилось. Все было в точности так, как предсказывала Ширли. Я очень доволен и горд вчерашними координатами, из которых следовало, что я уклонился к западу всего на 8 минут, что составляет здесь 150–200 метров. Отличная работа. Так держать, если хочешь найти Полюс! В воздухе какой-то промозглый туман, поэтому, несмотря на всего минус 27 градусов, довольно холодно. По сообщениям радио, ДС-6 благополучно добрался до базового лагеря и привез туда Лорана с киногруппой и Крике, нашего славного Крике, который более четырех месяцев возглавлял всю работу в базовом лагере в Пунта-Аренас и голос которого мы слышали в наушниках на протяжении всего этого времени. С достижением экспедицией Полюса базовый лагерь в Пунта-Аренас прекращал свое существование и должен был бы переместиться на борт экспедиционной яхты, готовящейся выйти в плавание вокруг Антарктиды из Пунта-Аренас в Мирный. За весь день прошли 24 мили.

Вечером, когда я, стоя рядом с палаткой, как обычно, заготавливал снег, ко мне подошел Уилл и, показав на мою лопату, сказал: «Это невозможно! Разве может видный советский дипломат заниматься такой работой! После такой продолжительной и, главное, увлекательной лыжной прогулки каждый уважающий себя дипломат ложится отдыхать». Довольный собой Уилл проследовал далее, а я крикнул ему вслед, что обязательно воспользуюсь его советом, но только после Полюса.

Как все в жизни меняется! Помню, в Гренландии, когда наша экспедиция вышла на секретную американскую радиолокационную станцию дальнего обнаружения ракет, то весь ее персонал, особенно руководство, пребывало в ужасной панике, увидев мой нагрудный красный флаг и узнав, что я из СССР. Они не хотели меня пускать внутрь и не пустили-таки. А здесь я с тем же флагом уже, по слухам, вроде и самый желанный гость. Чудеса! Лагерь в координатах: 88,6° ю. ш., 92,4° з. д.

8 декабря, пятница, сто тридцать пятый день. Проснувшись ночью, поймал себя на полпути из спального мешка: это я так спасался от… жары. Да, да, именно от жары. Среди ночи, которая отличалась от дня только тем, что мы были не на лыжах, а в палатках и солнце было чуточку пониже, чем днем, стих ветер и, несмотря на то что мороз был около 30 градусов, в мешке стало жарко. После такого пробуждения долго не мог заснуть и в результате не выспался. Утром совершенно идеальная летняя погода: штиль, минус 27 градусов, солнце. Однако мы шли медленно – начинала чувствоваться высота, особенно если делаешь резкие движения. Мы поднялись на Антарктическое плато, на высоту примерно 2800 метров, и, разумеется, если бы подъем наш не был бы таким затяжным и плавным, мы все испытывали бы сейчас гораздо большие трудности, а так чувствовали лишь незначительную одышку. Некоторую вялость собак сегодня следовало отнести, по-моему, за счет более рыхлого снега. Вскоре после выхода мы достигли зоны облачности, видневшейся еще утром с южной стороны горизонта. Это была необычная облачность: легкие, белые, пушистые комки ее быстро катились над самыми нашими головами, напоминая тополиный пух на весенних улицах. Кое-где не отбрасывающая даже слабой тени невесомая облачная пена сбивалась в более плотные и темные комья, причудливые тени которых быстро ползли по снежной поверхности нам навстречу. Облака летели так низко, что, казалось, можно было дотянуться до них лыжной палкой. Бесшумно сталкиваясь над головой, они крошились, и тонкие острые ледяные иглы осколков невесомо кружились над поверхностью, переливаясь в лучах солнца нежным перламутровым цветом… Не удивительно, что именно среди этой благодати и состоялось явление Брайтона народу. Сначала я услышал отдаленный звук, напоминавший жужжание мухи, затем увидел, что на высоте метров триста курсом прямо на нас приближается «Твин оттер». Совпадение наших курсов было добрым знаком, так как из вчерашнего разговора мы знали, что «Твин оттер» находится на Полюсе, а значит, мы шли верной дорогой. Брайтон летел очень близко к нам, и ни у кого из нас не оставалось и тени сомнений, что он нас видит. Поэтому мы, остановившись, принялись махать палками и даже, кажется, что-то орать, как дети, впервые увидевшие самолет. Собаки тоже задрали морды и, судя по всему, приготовились завыть. Однако совершенно неожиданно Брайтон не проявил к нам никакого интереса и, не меняя ни курса, ни высоты, проследовал на север в направлении холмов Патриот. Признаюсь, мы были несколько озадачены. Что бы это могло означать? Невнимательность или нежелание расходовать дорогостоящий бензин на ненужные маневры? Вечерняя радиосвязь с базовым лагерем внесла ясность. Оказалось, что Брайтон, наш краснокрылый сокол Брайтон, попросту нас не увидел – то ли из-за того, что солнце светило ему в глаза, то ли из-за того, что он просто не смотрел вниз, то ли его не было в этот момент в кабине, а Эрик, который в этом случае должен был бы там находиться, тоже нас не заметил. Но тогда днем на леднике, освещенном ярким солнцем, мы никак не могли себе этого представить, поэтому начинали склоняться к мысли, что Брайтон просто берег горючее.

После обеда начался подъем, собакам стало еще тяжелее, и Джеф впервые за долгое время отлучил профессора от спасительной для него стойки нарт. Сам Джеф давно уже двигался на лыжах рядом с нартами, не держась за стойку, чтобы не создавать дополнительных трудностей для собак. Обернувшись, я обнаружил, что оба они уже идут рядом с нартами, вспахивая лыжами снежную целину. Дело пошло побыстрее, и к четырем часам мы оторвались от остальных упряжек на добрых два километра. С помощью лыжной палки оставил на снежной обочине записку Джефу: «Останавливаемся в 16.30». Через некоторое время обернулся и увидел, что он читает эту запись и поднимает вверх палку в знак согласия. Остановились и минут двадцать ждали остальных. Облачность стала плотнее, появилась дымка. Ребята нас догнали, и мы продолжили движение. Не успев пройти и 200 метров, я услышал позади визг и лай собак, крики и глухие шлепки. Это Джеф энергично наводил порядок в собачьих частях. Остальные упряжки подошли вплотную, выжидая, чем же все это закончится. А закончилось это, естественно, наказанием виновных и командой «О‘кэй!». Провинившиеся, желая искупить свою вину, стартовали довольно резво, и первое время мы двигались быстрее, но вскоре собаки, считая, наверное, что полностью себя реабилитировали, перешли на обычную рысцу, и мы без особых приключений добрались до стоянки, пройдя за день 24 мили.

Джеф рассказал мне, что виновницей скандала стала Тьюли, а точнее, та вечная притягательная женская тайна, которая сбивала и сбивает с пути истинного вот уже не одно поколение мужчин. Установившаяся в последние дни солнечная мягкая погода начала пробуждать к жизни природные собачьи инстинкты, уже совершенно было подавленные ужасной, полной лишений жизнью на Антарктическом полуострове. Особенно неистовствовал Панда, уже неоднократно пытавшийся оседлать жеманного и женственного Баффи, да и остальные собаки стали проявлять угасший было интерес к Тьюли, так что Джеф вынужден был привязывать ее на ночь рядом со своей палаткой. Вот и сейчас Тьюли присела на снег, и моментально все остальные девять кобелей Джефовской упряжки стали внимательно исследовать это место, уткнувшись мордами в снег, оттирая друг друга и путая постромки. Возбуждение собак было так велико, что Флоппи, совершенно деревенский и добродушный с виду пес, даже попытался схватить Джефа за руку, когда тот распутывал постромки. Естественно Флоппи попало, да и не только ему.

Вечером Этьенн готовил овощное рагу, сваливая в большую кастрюлю все имевшиеся у нас мороженые овощи. Попавшие в столь тепличные условия горошек и морковь стали катастрофически быстро разбухать, и вскоре мы с Этьенном вынуждены были заполнить всю имевшуюся в нашем распоряжении посуду, включая – причем не в последнюю очередь – наши собственные желудки. Крике сообщил из базового лагеря, что завтра они с Лораном собираются лететь на Полюс и что Брайтон, профессиональная гордость которого оказалась задета, поклялся доставить их на Полюс при любой видимости. Эта клятва была очень кстати, так как погода резко портилась: с севера наполз туман, видимость ухудшилась и, как назло, стих ветер, так что оставалось надеяться только на клятву Брайтона. Кстати, Брайтон – пока единственный среди нас побывавший на Южном полюсе, представил полученную позавчера от Криса информацию об ожидаемом приеме экспедиции на Полюсе в еще более мрачных тонах. По словам Брайтона, мне, как «советскому дипломату», уже приготовлены даже апартаменты на станции. Все же остальные участники экспедиции приравнивались к частным лицам и поэтому могли свободно располагать местами в собственных палатках. Этьенн пошутил по этому поводу: «Нам главное пристроить тебя на хорошее место, а дальше уже с твоей помощью мы получим и провиант, и ночлег, и еще что-нибудь. Ведь ты же не откажешь своим друзьям?» Тут Этьенн испытующе на меня посмотрел. «Посмотрим», – отвечал я уклончиво. Лагерь в координатах: 89,0° ю. ш., 92,96° з. д.

9 декабря, суббота, сто тридцать шестой день. День рождения Этьенна. Все в нашей палатке. Профессор принес свою зажигательную смесь с детским названием «китайский лимонад». Кубок был пущен по кругу, и я прочел свою поэму, посвященную имениннику. По общему признанию, поэма удалась. Ее лейтмотивом были размышления на любимую тему именинника «Что такое счастье?».

Я привожу здесь текст поэмы практически полностью, причем на английском языке:

 
Only one man in the world,
Who prefers to live on the sky
Whom we usual call: «A God»,
Knows all about the Life.
 
 
It’s incredible thing – the Life!
Do you know: «What Happiness is?»
Maybe it is your woman eyes?
Or Account in Bank of Swiss?!
 
 
Maybe Happiness is something else?!
You should always imagine and feel:
If you are same times rich and healthy
You are more happy then one poor and ill.
 
 
It is difficult to explain.
You can’t buy it same as suit,
It is magic secret of Brain,
And sometimes it depends from you.
 
 
C’est la vie, Papy, C’est la vie!
Now, when you are forty three,
Here so far from Paris and Silvye
«Are you happy?!» – You answer: «Oui!»
 
 
Let me guess, why you answer so,
Oui, because you have own way,
Because your always restless soul
Co-existence with clear brain.
 
 
Oui! Because you enjoy your Life —
More than yesterday, less than tomorrow,
Oui, because you are able to find
Pearl in ash of the day, which burned
 
 
Oui! Because you have lot of friends
And you follow always your dream,
Oui, because you were never afraid
For your future, it’s true, Papy?!
 
 
There are lot things, to answer: «Oui!»
If your way will be not so quite.
C’est la vie, Papy! C’est la vie!
And you don’t want another life.
 
 
Now, yet what word «Happiness» means?!
Let will always be full your cup
Of the life, of the hope and dreams
And: «Why not?! Or porquoi pas!»
 
 
And who knows, perhaps monsieur
Rocard Will call you in one beautiful day
And you change Freedom Rue Vauvenargues
To the glory of Champs Elysees?
 
 
I would like to wish you my friend
Let be kept yours dream and life
By our friendship and magic man,
Who prefer to live on the sky!
 

После поэмы кубок благополучно и быстро совершил второй круг. Поэтический настрой праздника захватил всех, и Этьенн зачитал проект переработанного им текста обращения нашей экспедиции к народам мира с Южного полюса: «На самом протяженном пути через Антарктику наша экспедиция достигла Южного полюса. Отсюда, с точки, соединяющей весь мир в одно целое, мы обращаемся ко всем вне зависимости от национальности и культуры, как люди, которые знают, как жить во взаимопонимании и согласии даже на одной из самых трудных дорог на Земле. Пусть дух экспедиции «Трансантарктика» послужит примером для всего человечества!» Уилл и Джеф, наши виднейшие специалисты в английской филологии, немного подправили текст и распространили его для запоминания между всеми участниками экспедиции. Жан-Луи посоветовал каждому из нас перевести его на свой родной язык, с тем чтобы и прочесть каждому на своем языке. Я спросил автора, насколько близко к тексту надо переводить. Этьенн ответил, что основное – придерживаться общего направления и не говорить ничего такого, что было бы непонятно другим.

Начали обсуждать план нашего движения между Полюсом и Востоком. Уилл предложил организовывать подбазы каждые три градуса широты, то есть на 87-й, 84-й и 81-й параллелях. Станция Восток находится на 78-й параллели. Мы надеялись, что будем проходить расстояния между подбазами за десять дней, что выглядело вполне реальным, если судить по нашему темпу за последний месяц. Уилл предложил такую схему: «Твин оттер», базирующийся на Полюсе, привозит нам продовольствие на первую подбазу и возвращается обратно; когда мы достигнем широты второй подбазы, «Твин оттер» вылетает с Полюса, привозит нам продовольствие и летит на Восток, откуда и обеспечивает нашу третью подбазу на 81-м градусе, возвращаясь затем на Полюс. Нас всех немного пугало наличие за Полюсом рыхлого снега, поэтому мы очень серьезно обсудили вопрос загрузки нарт. Решили грузить на нарты только четыре ящика с собачьим кормом, беря один в качестве резервного, а всю теплую одежду оставить на Полюсе, с тем чтобы самолет подвез ее на вторую подбазу. Решили также сохранить пока наше время и не переводить часы. Восток находится на 106-м восточном меридиане, поэтому сохранив наше время, мы будем вновь иметь солнце за спиной, а это, как я уже говорил, удобнее для ориентирования по солнцу. Уилл предложил перевести часы на время Востока не ранее, чем мы достигнем 81-й параллели. Этьенн вдруг вспомнил о своих профессиональных обязанностях. «На Южном полюсе я собираюсь взять вашу кровь, – сказал он мрачно и решительно. – Неплохо было бы также узнать и вес». Сразу же посыпались вопросы и предложения о том, когда лучше взвешиваться – до или же после душа, когда лучше брать кровь – до или же после бара. На все вопросы доктор отвечал хладнокровно и со знанием дела. Как ни крути, а получалось, что взвешиваться лучше после душа, а брать кровь лучше до бара. Насчет мочи я успокоил всех, сказав, что возьму свое сразу же после выхода с Полюса. Все разговоры крутились вокруг душа и бара и того, какой прием нас ждет на Полюсе. Уилл вызвался нести мои вещи, чтобы попасть в состав официальной делегации.

Сегодня, не знаю уж – за какие грехи, но погода никак не жаловала именинника: облачно, метель, ветер до 15 метров, правда, уже не встречный, а боковой, но тем не менее временами видимость пропадала до 100 метров, и я шел исключительно по компасу, не имея возможности подправить курс по Солнцу, что было просто необходимо, особенно сейчас, перед Полюсом. После полудня облачность скатилась к горизонту, небо обрело свой ставший уже привычным голубой цвет, хотя ветер продолжал настойчиво холодить левую щеку. Как доброе предзнаменование, за спиной встала широкая сочная радуга. За день прошли 25 миль, до Полюса оставалось 45! Лагерь в координатах: 89,4° ю. ш., 91,7° з. д.

10 декабря, воскресенье, сто тридцать седьмой день. Нас разбудил сегодня «не петух, прокукарекав», и не холодный электронный писк надоевшего будильника, а жалобный визг наказываемого Уиллом Пэнды. Это был драматический финал ночной оперы, умело разыгранной лохматыми солистами. Очевидно, почуяв близость Полюса, собаки спали неспокойно, переговариваясь между собой. Хорошо зная, как нетерпимо Уилл относится к подобным беседам, я мог вообразить, каких трудов ему стоило продержаться практически всю ночь и не выскочить из палатки. Но рано утром после особенно выразительной ариозы Пэнды Уилл, отдыхавший в одном из первых рядов партера, не выдержал… Мы услышали многообещающий звук раздираемой молнии, громкий воспитательный монолог Уилла, равномерные удары палкой и жалобный ответный визг поверженного наземь солиста. Вскоре все стихло. Уилл вернулся к себе, но едва за ним закрылась дверь, как Егер тоже решил проверить свои вокальные данные. Ох, не вовремя! Как истинный любитель пения, Уилл не поленился вновь выбраться из мешка, чтобы спеть дуэтом и с этим новоявленным солистом под аккомпанемент все тех же ударных инструментов. Естественно, что после всего этого о продолжении сна не могло быть и речи, поэтому пришлось выйти на маршрут. Облачно, минус 27 градусов, несильный, но настойчивый ветер в левую щеку. После полудня горизонт впереди очистился, и я стал высматривать Полюс, но, наверное, все-таки рановато. Пройдя 24 мили, остановились лагерем. До Полюса оставалась всего 21 миля. На радиосвязи узнали, что Лоран и Крике прилетели на Полюс сегодня утром. С ними профессиональный фотограф из «Нэшнл джиогрэфик» Гордон Уилтси.

По сообщению Криса, все вновь прибывшие разместились в палатках метрах в четырехстах от основного комплекса станции, то есть им было отказано в крове. Мне трудно было представить подобную ситуацию на наших станциях в Антарктиде. Чтобы вот так взять и не разместить, не накормить людей, приехавших на несколько дней для съемки, готовых даже заплатить за гостеприимство! Да что там далеко ходить за примерами. Вот Крис всякий раз выходит в эфир на связь с нами с определенным риском для себя, в то же время не было еще дня, чтобы Беллинсгаузен не вышел в эфир для работы с нами, а в последнее время активно работает и станция Русская.