Текст книги "Семь месяцев бесконечности"

В час связи не было. Следующий срок у нас должен был быть в 9 часов, поэтому я вернулся в палатку. После баночки скумбрии, усиленной двухчасовым сном, мы с юбиляром почувствовали себя значительно бодрее. Джеф, оправившийся наконец от шока, вызванного утренним душем, вылез на улицу покормить собак. По доносящимся сквозь вой ветра отчаянным всплескам лая я понял, что и остальные каюры заняты тем же самым. Джеф подсчитал запасы на наших нартах еще в первый день пурги. Оказалось, что у нас маловато бензина, зато хватает собачьего корма, а у Кейзо как раз наоборот. Возникла неплохая предпосылка для натурального обмена, который и был тут же совершен. Именинник получал сегодня со всех сторон поздравления. По его словам, в Англии дни рождения торжественно отмечаются только до 18 лет, а сам он обычно вспоминал о том, что у него день рождения, только тогда, когда получал открыточку от родителей. Но то Англия, а здесь Антарктида, и не просто Антарктида, а лучшая ее восточная часть, населенная по преимуществу людьми, понимающими толк в днях рождения и никак не желающими смазывать подобные мероприятия. Поэтому основной праздник отложили до момента встречи с тягачами, а это должно было произойти дня через два, если погода позволит нам завтра двигаться. Координаты лагеря: 69,43° ю. ш., 95,11° в. д. Записка, переданная Этьенном в конце вчерашнего дня по спутниковой связи, была, как всегда, лаконична: «Это сумасшедшая экспедиция, и мы все сумасшедшие, что ввязались в нее».

20 февраля, вторник, двести десятый день. Утром совершенно та же картина, а точнее, полное отсутствие какой-либо картины вообще – пурга, видимость менее 50 метров. Юбиляр – Джеф продолжал считаться таковым, несмотря на прошедший юбилей, и будет считаться таковым до тех пор, пока мы официально не отметим его день рождения – так вот юбиляр позволил себе понежиться сегодня в постели несколько дольше обычного, хотя его будильник возвестил всей экспедиции о начале следующего дня в 5.30. На этот раз моя щетка разбудила его. Ветер дул точно так же, как и вчера, но обстоятельства изменились. Как я узнал вчера поздно вечером после радиосвязи, самолет Виктора Голованова, летевший на Восток, попал в аварию в районе Комсомольской. В результате отказа одного из двигателей самолет сделал вынужденную посадку на брюхо, причем Голованов выполнил это так мастерски, что никто из находящихся на борту не пострадал, однако, по его сообщению, восстановлению машина уже не подлежала. Это событие перекроило все первоначальные планы. Теперь все было направлено на спасение людей. Второй самолет, вылетевший с Востока, не обнаружил места аварии. Поиск осложнялся еще и плохой погодой. Было решено отправить на поиски вертолет, а тягачи «Траксантарктики» и лагерь бурового отряда использовать в качестве подбаз, предварительно забросив туда топливо. Поэтому мы должны были сегодня обязательно двигаться, так как корма для собак и горючего у нас оставалось на один день, а тягачи, стоявшие в 60 километрах впереди, не могли выйти нам навстречу для пополнения запасов, так как были заняты в спасательной операции.

Когда мы с Джефом выбрались из палатки, нашей решимости несколько поубавилось – погода была отвратительной, однако Уилл и Этьенн уже начали откапывать нарты. Я пошел посмотреть, виден ли след. Оказалось, что его можно различить, если снять очки и капюшон, а идти представлялось возможным только без лыж – вариант, нам уже знакомый. Сборы лагеря в такой ветер и после такой продолжительной стоянки в условиях сильной метели – занятие достаточно трудоемкое. Наши нарты оказались зарытыми в снег почти полностью. Хорошо еще, что пол наш улетел позавчера, а не то сегодня вновь пришлось бы с ним возиться. Мы уже почти собрались, а вокруг палатки Кейзо и Дахо никакого движения видно не было. Складывалось впечатление, что они и не торопятся выходить. Оказалось, ребята не поняли меня вчера, когда я, возвращаясь со связи, предупредил их, что выходим сегодня в обычное время, поэтому безмятежно спали и только сейчас спохватились и стали спешно собираться. Мы помогли им запрячь собак и вскоре вышли на белую тропу, разглядеть которую было чрезвычайно трудно. Порой она пропадала вовсе, и приходилось совершать челночные поиски. Поскольку я шел медленно, собаки легко догоняли меня, и все три упряжки держались вместе. Поначалу складывалось впечатление, что мы находимся на каком-то старом следе, потому что вех, совсем недавно установленных буровым отрядом через каждые два километра, не было видно.

Однако примерно к часу дня мне удалось выйти на веху, и далее они пошли более регулярно. Это радовало, так как означало, что мы на верном пути. Чтобы хоть немного отдохнуть от ветра и пообедать в человеческих условиях, мы сообща разбили палатку и, несмотря на то что она тряслась и подпрыгивала, как мячик, с комфортом подкрепились. После обеда след пропадал порой надолго. Иногда я шел без него в том же направлении несколько десятков метров, периодически поглядывая на держащихся рядом ребят: им было сзади виднее, куда я отклоняюсь, и они корректировали меня, показывая правильное направление. Часа в три немного прояснилось, след стал виден более отчетливо, и я встал на лыжи. Темп сразу возрос, и если до перерыва мы прошли всего 11 миль, то после – все 15, что дало в итоге 26 миль, или 42 километра – отличный результат, если учесть такую погоду.

К вечеру непогода немного утихомирилась, появились синие разрывы и даже солнце на западе. До тягачей оставалось немногим более 17 километров, и мы надеялись завтра к полудню подойти к ним и далее продолжить движение в том же режиме, как и прежде.

Последствия целого дня, проведенного без очков в напряженном высматривании следа, дали себя знать довольно скоро – не успел я забраться в палатку. Появилась сильная резь в глазах, так что я был вынужден прикрыть их повязкой и даже промыть чаем. Надеюсь, что завтра погода позволит мне идти в очках или по крайней мере в капюшоне, меховая опушка которого, немного рассеивая свет, хоть как-то защищает глаза. Лагерь «Закрытый глаз» в координатах: 69,06° ю. ш., 94,83° в. д.

21 февраля, среда, двести одиннадцатый день. Сегодня погода получше. Всего минус 27 градусов, правда, ветер 15–17 метров и сильная поземка, но солнце и голубое небо, если смотреть вверх, и сплошное белое молоко через 100 метров, переходящее прямо-таки в сметану, если смотреть вперед. Однако след был виден нормально, поэтому шли быстро. К полудню мы прошли 24 километра, а тягачей все еще не было видно, хотя они должны были быть где-то рядом. Я услышал гул моторов, и вскоре над нами низко прошел Ан-28. Непостижимо, каким образом Толя нас увидел при такой поземке, но он совершил над нами круг и ушел в сторону Востока, чтобы, как мы потом узнали, попробовать подсесть к Голованову и эвакуировать всех людей, вот уже четвертые сутки сидящих на пятидесятиградусном морозе в ожидании помощи. Мы прошли еще километр и увидели оранжевые кабины тягачей. За два дня упорной работы метель намела вокруг машин огромные снежные сугробы, зато с подветренной стороны мы легко отыскали ровную площадку, хорошо защищенную от ветра, где и встали лагерем. На вершине одного из сугробов на двух деревянных брусьях был распят небольшой, в четверть формата, лист фанеры с надписью, сделанной каллиграфическим почерком Гены Алешкевича:

Частная дорога Приобретена Джефом Сомерсом (Соединенное Королевство)

19.02.90

Движение всех видов транспорта прекращается после 21.30 минут местного времени.

В остальное время суток плата за проезд: 2 (две) банки абрикосового конфитюра

Джеф ознакомился с надписью, сделанной, как у нас принято, на русском и английском языках, и потребовал у обоих механиков-водителей по две банки конфитюра. Вообще традиция отмечать дни рождения выделением именинникам обширных земельных наделов вдоль всей трассы Мирный – Восток, существует, наверное, со дня открытия этой трассы. Столбы эти регулярно подновляются, появляются новые имена, новые формы, можно встретить и некогда высокий, а ныне едва торчащий из-под снега столбик с прикрепленной к нему табличкой, на которой едва виднелась выгоревшая надпись двадцатилетней давности, свидетельствующая о том, что именно здесь, в ничем не примечательном месте, находится административный центр типа деревни Тарасовка с точным указанием границ подчиненного ему владения. Это означало, что здесь двадцать лет назад отмечал свой день рождения один из участников похода по фамилии Тарасов. Таким образом, и Джеф получил свой участок дороги, несмотря на то что в этой связи возникли кое– какие трудности, связанные с его иностранным происхождением.

В 15 часов состоялось официальное чествование юбиляра, то есть Джефа. Его буквально завалили подарками: тут были и хохломская кружка с ложкой, и армянский коньяк, и ленинградские часы, и моя поэма, которую я назвал «Традиции» и для написания которой я использовал все лучшие английские слова, которые знал:

 
О, old and kind the northern England!
You keep traditions very well
And this traditions steady smell
Feal everybody of your children
 
 
And it doesn’t matter where they are
In countryside or in big cities,
From east end’s cockney to prince Charlie
All are crew members of «Great Britain»
 
 
Traditional food, traditional clothing
Traditional buildings heavy style
All not traditional it means nothing
For real British most of time
 
 
Why I speak lot about traditions
It should be dangerous for me!
Don’t worry I have got permission
From expeditions vis a vis…
 
 
My home is my fortress – that’s tradition,
You fan it quickly understand,
Just after looking on Geoff’s tent,
Especially in hard conditions
 
 
It looks like fortress! One door closed
Another open, anyway
You can be sure – you will frozen,
If you try enter on this way
 
 
Like tunnel under English canal
Long tube with snow on the walls
I have always here spare shower
When I go out for «Protocol»…
 
 
And what’s inside?! – United Kingdom!
With eyes blue like sky in spring
They open early like the windows
For looking after everything
 
 
That everything would be in order,
That everything would be on place,
They make me smaller, thinner, shorter,
When they look strict on the my face…
 
 
To whom belong these magic eyes?!
Believe me, they belong to Geoff,
Inside of them is melting ice,
When they see russian bread and jam!
 
 
What’s more inside?! One more tradition!
Is everything here dry and clean
As sun are shining bowls and dishes
And stove looks like a limousine
 
 
Geoff doesn’t like if it’s too much attention
But he is ready to explain
All things connect with navigation,
And why the «Argos» is wrong again
 
 
That’s Geoff! His team is well in pulling
Doesn’t matter that it’s smallest one,
Because in front is nicest Thule,
Because in back is strong Rodan!
 
 
I know – usual the British,
They don’t have birthdays holiday
Today I break this bad tradition,
And say to Geoff: «Happy birthday!»
 
 
I hope that trip will be not last one
I hope he saves strength in his legs
I hope that he’ll find his passport
On «UAP» in «KEELTY» bag!
 
 
I want continue my wishes
But time’s coming to go to bed
That is one more not good Tradition
It’s all the same! «Good night, my friend!»
 

Часам к семи вечера погода улучшилась настолько, что мы сочли возможным связаться с Мирным и вызвать самолет Ан-28 с Лораном и киногруппой, но Мирный отказался это сделать до решения вопроса об эвакуации экипажа попавшего в аварию самолета. Позже из Мирного поступило предложение обоим тягачам выйти в ночь в направлении Мирного, подыскать и приготовить место для посадки Ан-28. Но после некоторого размышления мы пришли к выводу, что нет необходимости выходить в ночь – можно все те же операции и с большим успехом выполнить и завтра, если выйти в нормальное время. Мы решили отправить с этим самолетом в Мирный двух собак из упряжки Уилла. Это были все тот же Баффи и внезапно захандривший Егер. Вчера он провел ночь в палатке Уилла. Снег, набившийся в его шерсть, подтаял, но не совсем, и утром, когда мы вышли, влажная шерсть Егера покрылась льдом, что усугубило его плохое самочувствие. Мы решили пока до прилета самолета подсушить Егера и поднять настроение Баффи, для чего поместили их обоих в тягач. Впервые за почти что семь месяцев собаки попали в человеческие условия! Надо было видеть, как менялось выражение их глаз, когда через их заледеневшие меховые одежды стало проникать тепло. Егера разморило, и он, совсем как попавший в тепло намерзшийся и уставший человек, стал клевать носом, роняя на лапы свою большую остроухую голову. Даже Баффи начал проявлять интерес к окружающему его незнакомому миру, стал принюхиваться и подыскивать на полу место получше. Координаты лагеря «Частная дорога Джефа»: 68,85° ю. ш., 94,62° в. д.

22 февраля, четверг, двести двенадцатый день. Всю ночь ветер, прорывавшийся сквозь заслоны из наметенных вокруг тягачей сугробов, сотрясал нашу палатку, и утром он был достаточно свежим, порядка 18–20 метров в секунду. Сильная поземка при температуре минус 30 градусов не только ограничивала видимость, но и подавляла все желания двигаться в эту погоду.

Тягачи, вставая чуть ли не на дыбы, все же без заметных усилий перевалили через окружавшие их сугробы и скрылись в поземке. Немного погодя мы двинулись следом. Несмотря на плохую видимость, двигались мы очень быстро, чему способствовали и усилившийся, практически попутный ветер, плотная поверхность и постоянный спуск. Я продолжал держаться впереди несмотря на неизбежные при такой скорости падения. Собаки легко доставали меня и останавливались, выжидая, когда я отойду на приличное, по их мнению, расстояние, чтобы вновь продолжить свое преследование.

Эта гонка ознаменовалась выдающимся спортивным достижением: до перерыва мы прошли 19 (!) миль! Именно в этот момент – момент нашего триумфа – ветер достиг страшной силы, и нам пришлось ставить палатку, чтобы кое-как подкрепиться.

Сидя в сотрясаемой ветром палатке, посыпаемые мелкой снежной пылью, проникающей повсюду, каждый из нас и все мы вместе думали только об одном: когда кончится ветер? Вот уже десятые сутки с небольшими перерывами он постоянно дует, вызывая порой просто самую настоящую, но, увы, бессильную ярость. Особенно тяжело собакам, едва только немного пришедшим в себя после спокойных безветренных дней путешествия по антарктическому плато. Шерсть их плотно забита снегом, глаз не видно, на усах и бороде – тяжелые ледяные сосульки, лапы кровоточат, и весь вид их – как постоянный вопрос к нам: «Когда все это закончится?» Мы не знаем ответа, но надеемся, что, двигаясь ближе к побережью, мы сможем в ближайшие дни вырваться из цепкого кольца непогоды.

Нам надо двигаться! И нам, и нашим собакам! Поэтому такой великолепный результат, показанный сегодня до перерыва, вселил в нас надежду, что за день нам удастся пройти более 50 километров, но… Через полтора часа после того, как мы продолжили движение, я увидел впереди два знакомых силуэта тягачей. Это было неожиданно. Утром мы договаривались, что тягачи пройдут 45 километров, и поэтому, преодолев до перерыва такое большое расстояние и продолжая двигаться в высоком темпе, мы уже предвкушали момент, когда часа в 4 подойдем к тягачам, постучим легонько палкой в дверь и предложим ребятам проскочить до конца дня еще 10–15 километров. Однако тягачи остановились здесь. Рядом с машинами я увидел десяток бочек. Нас встречал Саня, увидевший нас на краю радара еще километра за два. Он сказал, что Мирный попросил их остановиться здесь, чтобы принять вертолет с горючим. Вертолет пришлось выводить по радару, потому что он никак не мог отыскать тягачи в такой видимости. Наконец он приземлился рядом с машинами, выгрузил 10 бочек с керосином для себя и ушел в Мирный.

Дальнейшее зависело от результатов работы Ан-28 в районе аварии. Если самолету Ан-28 удастся отыскать потерпевший аварию Ил-14 и он сможет там приземлиться и забрать экипаж Голованова, то надобность в вертолете отпадет, если же нет, то вертолет придет снова и, заправившись, выйдет в район поисков. Оставалось стоять здесь и ждать известий из Мирного. Мы решили остаться вместе с тягачами, потому что, с одной стороны, чтобы продолжать движение, надо было искать след или использовать компас, в этом случае возникала определенная неуверенность в том, что нам удастся снова встретиться с тягачами для приема киногруппы, а с другой стороны, было уже около 4 часов. Поэтому мы стали разбивать лагерь.

В 5 часов ветер практически стих, горизонт открылся, и вскоре мы увидели вертолет. Он приземлился метрах в 50 от нас и стал заправляться. Вскоре над лагерем на большой высоте прошел Ил-14, тоже направлявшийся в район поисков. Вертолет, пробыв у нас около часа, ушел вслед за самолетом. Горизонт в южном направлении был чист, и мы надеялись, что на этот раз поиск увенчается успехом.

На вечерней радиосвязи мы узнали, что Ил-14 обнаружил место аварийной посадки и сейчас выводит на него вертолет. Вертолет просил нас через Мирный помочь ему подсесть на обратном пути для дозаправки. Было уже совсем темно. Саня приготовил ракеты и фальшфейер. Я пошел в палатку и лег, не раздеваясь, в надежде, что шум винтов разбудит меня, и я смогу выйти встретить Голованова. Но ночь прошла тихо, вертолет не стал подсаживаться, наверное, ему хватило горючего до Мирного.

В свой первый прилет в наш лагерь вертолет забрал в Мирный трех собак: Егера, Баффи и Чинука, для них экспедиция закончилась, и сейчас они греются в Мирном. Их место в тягачах вчера вечером заняли собаки Джефа – братья Чубаки и Роден и Тьюли, у которой ухудшается состояние лап. Мы с Джефом пришли к выводу, что в этом в какой-то мере повинны мы. Пытаясь создать Тьюли более комфортные, по нашим понятиям, условия, мы в последние недели укладывали ее спать в картонный ящик на одеяло. Снег, наметаемый в ящик, таял от тепла ее тела, шерсть у нее намокала и затем неизбежно покрывалась льдом, выкусывая который она и нанесла себе такие травмы. На Антарктическом полуострове Тьюли постоянно спала на открытом месте, на снегу, и несмотря на гораздо более жесткие условия ни разу даже не пыталась выгрызать лед. Сейчас она хромает, поэтому мы решили дать ей возможность отдохнуть и прокатиться в тягаче. Братья же прекрасно высохли и отогрелись за ночь, поэтому утром были вежливо приглашены на работу.

Лагерь в координатах: 68,51° ю. ш., 94,33° в. д.

23 февраля, пятница, двести тринадцатый день. Вчерашнее вечернее прояснение было сплошным блефом. Погода и не думала начинать с нами честную игру. Сегодня с утра минус 32, ветер, пасмурно, сильная поземка, видимость не более 300 метров. Мирный с утра попросил подготовить полосу для приема Ан-28. Посовещавшись с Саней, мы решили, что тягачи пройдут быстро 50 километров и там постараются подготовить полосу, а мы, в свою очередь, постараемся догнать их в конце дня.

Вместо выбывшей из игры Тьюли упряжку Джефа возглавили добросовестные, но немного бестолковые Флоппи и Хак. Поэтому мне приходилось держаться немного поближе к ним, чтобы они меня постоянно видели. Несмотря на это мне удавалось сохранять высокий темп, до перерыва прошли 30 километров. Палатку ставить не стали, потому что ветер был немного слабее, чем вчера. После перерыва поверхность ухудшилась, встретилось даже несколько подъемов, идти стало жарко. Спешить не хотелось. Около 4 часов я заметил на горизонте тягачи, они казались близкими, хотя по счетчику до них было никак не меньше 10 километров. Вскоре мы увидели самолет, который, сделав несколько кругов над тягачами, наверное, в поисках нас, скрылся за гребнем лежащего перед нами ледникового купола. Примерно через час мы достигли вершины купола и увидели тягачи, стоящий возле них Ан-28 и большую группу людей рядом. Приблизившись, я разглядел Лорана с его камерой, который привычными и понятными жестами показывал мне, как именно я должен был пройти перед ним.

Вскоре мы попали в объятия друзей и знакомых. Из Мирного прилетели Жаки Банашински, корреспондент «Асахи» Юкио Кон-до, которого я не сразу и узнал – настолько его изменили эти 7 дней, проведенных в Мирном. Он был одет в добротное станционное рванье, отслужившее свой срок, наверное, лет пять тому назад, на голове его красовалась полученная, скорее всего, в обмен на фотоаппарат шапка-ушанка с кожаным верхом – излюбленный и, пожалуй, самый популярный субъект бартерного обмена советских полярников с иностранцами, посещающими наши станции. Кроме того, он был небрит (по японским поверьям, если не хочешь, чтобы у друга твоего были неприятности, не брейся перед встречей). Все это делало Юкио похожим на какого-то обшарпанного бомжа, и не только я, но и даже сам Кейзо не сразу опознал его… Как всегда элегантна Жаки со своим вечным блокнотом нараспашку. Здесь же были Галина Добротина и Аркадий Сошников – представители Арктического института, прилетевшие из Мирного. Галина подарила мне маленький цветочек – еще одно напоминание о приближении встречи с миром настоящих, а не ледяных цветов. Ко мне подошел плотный человек со шкиперской бородкой и я услышал совершенно неожиданное: «Виктор, тебе привет от Наташи, она уже в Мапуту!» Поймав, наверное, мой вопросительно-недоверчивый взгляд, он поспешно представился: «Корреспондент „Правды” Владимир Чертков». Я с интересом посмотрел на него, потому что знал его заочно по многим корреспонденциям в «Правде», в основном на близкие мне полярные темы. Знал я и о том, что он периодически дает в «Правду» информацию об экспедиции, которая, по отзывам Натальи, часто изобилует неточностями, некоторые из них настолько серьезны, что пугают беременных женщин… «Привет, – сказал я, – откуда такая информация?» Накануне я по радио запросил Мирный о том, есть ли на борту сидящего в Мапуту Ил-76 Наталья. Мирный отвечал, что у него пока нет списков пассажиров, и обещал сообщить мне об этом сегодня. А вот Чертков уже все знал. Это известие меня обрадовало намного больше, чем огорчила неизбежность предстоящего интервью. Чертков сообщил, что командировка у него уже заканчивается, поэтому он, к сожалению, не сможет дождаться нас в Мирном. «Но ты не беспокойся, – сказал он мне, – репортаж о вашем прибытии в Мирный уже написан и отослан в газету…!» Я с восхищением посмотрел на него: вот это настоящий журналист! Сколько средств он смог бы сберечь редакции, если бы не ездил в совершенно необязательные для его творчества командировки, а писал бы все, не вылезая из-за стола! «Познакомь меня, пожалуйста, со своими друзьями», – попросил он. Я подвел его к Этьенну. Прежде чем я представил ему своего друга, на груди которого, кстати, красовались крупные буквы его имени «Этьенн» (так же как и у каждого из нас, что очень помогало нам в общении друг с другом), Чертков, опережая меня, весело произнес: «Привет, Стигер, как дела?» – и быстро, не дожидаясь ответа, стал записывать что-то в блокнот. «Это Этьенн», – негромко произнес я, и интервью продолжилось. Уже потом Этьенн спросил меня: «Виктор, а почему он назвал меня Стигером, когда мое имя красовалось буквально перед его носом?» Я отвечал, что для того чтобы стать корреспондентом «Правды», знание латинских букв не требуется. Этьенн задумался…

По словам Аркадия, никто из экипажа Голованова не пострадал и даже не обморозился, хотя им пришлось провести в самолете, лежащем на снегу, в непогоду 5 дней! Голованов рассказывал, что двигатель отказал внезапно, и самолет стал валиться на крыло, точно так же, как в феврале 1986 года, когда вблизи Мирного в похожей ситуации разбился Ил-14. Но Голованову удалось выровнять машину и благополучно посадить ее на брюхо в условиях совершенно отвратительной видимости.

Экипаж Ан-28 стал поторапливать всех гостей – надо было возвращаться в Мирный. Самолет стоял уже долго, и двигатели могли остыть. Мы распрощались до встречи в Мирном. С нами остались Лоран со своими новыми помощниками – худощавым черноволосым и очень подвижным Омаром и немного меланхоличным Жаном – звукооператором. С ними вместе прилетел наш старый знакомый еще по Гренландской экспедиции – фотограф Пэр Брейнхаген. Таким образом, нас было уже 16 человек, из них 10 – на тягачах и 6 – на собаках. Этим самолетом мы отправили в Мирный и Джуниора, хромота которого стала прогрессировать.

Вечером совместный ужин. За столом стало теснее, но веселее. Английская партия стала сильнее на один голос Пэра, а французская – сразу на три. Русская партия потеряла один голос – улетел Гена. Китайская и японская остались в том же составе. Верный своим обычаям Лоран привез с собою напитки на все вкусы: тут были и «Смирновская», и виски, и джин. Андрей, выглядевший очень живописно в тельняшке и повязанном поверх нее белом кокетливом переднике, с огромной скоростью метал на стол кастрюли с провиантом, которые быстро опустошались интернациональной бригадой едоков. Часов в 11 я заполз в палатку. Джеф уже спал. До Мирного оставалось всего 188 километров.

24 февраля, суббота, двести четырнадцатый день. Тень от близко расположенного тягача, отбрасываемая им на палатку, уже второе утро подряд создает ложное впечатление о ненастной погоде. Однако солнце присутствует, но по-прежнему дует, поземка, температура минус 26 градусов. Режиссер Феллини с утра взялся за работу и со своими помощниками снимал крупным планом, как мы собираем лагерь. Пэр, забравшись на крышу тягача, работал длиннофокусной оптикой. Характерно, что Уилл, который в своем нахлобученном на голову капюшоне имеет весьма ограниченный угол обзора даже перед собой, не говоря уже о других направлениях, не заметив Пэра, осведомился у Омара: «Пэр спит еще что ли?» Я, услышав этот вопрос, защищая Пэра, вскричал: «Как же спит! Он уже час стоит на крыше тягача, и отсюда даже видно, как он продрог, а ты говоришь – спит..!» Уилл задрал голову, для чего ему пришлось чуть ли не опрокинуться на спину, и, удостоверившись, что Пэр при деле, удовлетворенно хмыкнул. Вообще-то за Пэром было замечено, что он любитель поспать и часто вылезает вместе со своей камерой после того, как все события уже закончились. В этом случае Пэр обязательно находил кого-нибудь, чтобы обвинить его в том, что тот не разбудил его, Пэра, и потому архив экспедиции лишился хороших кадров. Помню, на Кинг-Джордже, когда мы готовились к старту, Уилл, перехватив очередную обвинительную речь проспавшего Пэра, в сердцах заметил: «Ты отвечаешь за фотографию, пожалуйста, позаботься о своем подъеме сам!» Сегодня Пэр позаботился, и это вызвало одобрение Уилла.

Совершенно неожиданно для меня и, может быть, для всех остальных сегодня утром во время сборов разгорелся небольшой, но достаточно острый конфликт между Уиллом и Джефом, а чуть попозже в конфликт вступил и Этьенн. Все это было следствием довольно неприятного инцидента, который произошел вчера вечером во время встречи с киногруппой. Оказалось, что Флоппи и Хак не пошли за мной так, как показывал Лоран, а, очевидно, испугавшись большого скопления народа, свернули в сторону. Лоран с камерой наперевес побежал им навстречу и попытался повернуть их в нужном направлении, в результате такого неудачного маневрирования нарты ткнулись в металлические сани, стоявшие за тягачом. Джеф был вне себя, но не от этого, а, скорее, от того, что на глазах у всех не смог справиться с упряжкой. Только этим раздражением и можно объяснить то, что произошло далее. Джеф резко оттолкнул Лорана от упряжки, так что у того чуть было не выпала из рук камера… Затем, когда мы уже ставили палатку, Джеф, наверное переживая случившееся, сразу же забрался в нее и не выходил более, и даже не попрощался с улетавшими журналистами. На товарищеском ужине он тоже не присутствовал, хотя я дважды ходил и приглашал его. И вот сегодня утром что-то произошло у них с Уиллом. Я только внезапно услышал, как громко и резко Джеф говорит что-то Уиллу, а затем даже отталкивает его от нарт. Видно, что Уилл растерян и не знает, что и говорить. В этот момент Этьенн в столь же резкой форме, как перед этим Джеф, начинает высказывать Джефу свою оценку его вчерашнего поведения. Джеф иногда отпускает реплики и видно, что он не очень чувствует себя виноватым. Все это, к сожалению, снимается стоящим на крыше прямо над головами спорящих Лораном. Минут через 15 силы и желание продолжать острый разговор у обеих сторон иссякли, и все успокоились. Как выяснилось позже, у Лорана в это время не работал звук, поэтому конфликт получился немым. Насколько я понял пламенную речь Этьенна, он призывал Джефа иногда вспоминать, что здесь не Британская антерктическая служба, а международная экспедиция, где все, в том числе и Лоран и все журналисты, объединены одной общей целью: одни – успешно завершить начатое дело, другие – правдиво поведать об этом всему остальному человечеству.

В результате такой утренней разминки Джеф отказался идти на первой – своей обычной – позиции, а переместился на место Уилла, назад. Уилл со своей упряжкой теперь шел за мной к великой радости Пэнды. Съемки продолжались еще часа два. Лоран снимал нас со стороны солнца, по солнцу, при боковом освещении. Все его перемещения с камерами отнимали порядочно времени, и мы во время этих творческих пауз подмерзали. Поэтому знак Лорана, возвещавший об окончании съемок, был воспринят всеми как знак Божий! Подгоняемые попутным ветерком, разгоняясь на спусках и аккуратно карабкаясь на подъемы по жесткой, выдутой ветрами поверхности, мы довольно уверенно шли вперед. Пэнда своим энтузиазмом и рвением держал меня все время в форме и не давал расслабляться, а однажды (это было незадолго до перерыва) я вдруг услышал металлическое позвякивание за спиной. Я обернулся и увидел, что Пэнда бежит за мною следом, а упряжка – метрах в 100 позади нас. Я остановился, обхватил Пэнду за его крупную голову, и так мы с ним и дождались упряжки, и я вернул беглеца законному владельцу.

Двигаясь в таком высоком темпе, мы уже к 4 часам, пройдя 46 километров, подошли к тягачам. Последний километр дистанции, когда тягачи стали уже отчетливо видны, Пэнда припустил аллюром, и мне ничего не оставалось делать, как по старой забытой привычке встать рядом с нартами и, держась за их стойку, финишировать вместе с Уиллом. Остальные упряжки подошли минут через 20. Лоран снимал наш подход, а Пэр попросил стать лагерем подальше от тягачей, чтобы они не попадали на снимки.

Вечером совместный ужин, состоящий из макарон с котлетами. Ветер заметно поутих, убаюкивающе тихо посвистывая в антеннах и змеясь тоненькими слабыми ручейками поземки вдоль поверхности. На связи никаких особенных новостей за исключением того, что самолет Ил-76 по-прежнему сидит в Мапуту из-за непогоды в Молодежной. Лагерь в координатах: 67,69° ю. ш., 93,64° в. д.