Текст книги "Апокриф"

Намфель изначально избавил Острихса от необходимости присутствовать на рабочих и оперативных совещаниях агитационной команды. Он резонно полагал, что фонтанирующий там откровенный политтехнологический цинизм у неискушенного человека ничего, кроме отвращения, не вызовет. Зато Намфель брал Острихса с собою на все встречи с депутатами муниципальных собраний. Там он представлял его просто другом и философом, отправившимся в вояж как бы заодно, а в основном, с тем, чтобы получить дополнительную пищу для своих размышлений о природе общественных процессов. В общем-то, это почти не было враньем. Острихс принципиально отказался от получения какого-либо вознаграждения, довольствуясь тем, что совершает бесплатные переезды, получает даровую еду и крышу. В ходе встреч Намфель всегда находил возможность передать слово своему спутнику, который, вполне искренно произносил несколько дежурных комплиментов отзывчивости и порядочности кандидата, а затем почти мимоходом изрекал что-нибудь вроде: «Поверьте, господа депутаты, Вииста Намфель лучший кандидат в члены Федеральной палаты парламента!» Тихое волшебство совершалось, и специалисты по борьбе за голоса, сопровождавшие мэра, поражались той легкости, с которой им удавалось получать нужные протоколы.

Тогда практически никто из них ничего не знал о феномене Острихса. Почти десятилетней давности история, связанная с его необычным даром, совершенно забылась, и тот факт, что патрон везде таскает за собой малахольного философа, воспринимался не более чем каприз шефа, выбравшего себе живой талисман. Но, когда Намфель, получив вожделенное кресло в Федеральной палате, против ожидания, легко провел вместо себя в Ялагильские мэры своего сына, некоторые профессионалы сделали предположение о возможном нестандартном действии тех самых примитивных теле– и радиоагиток, в которых единственным действующим лицом был Острихс Глэдди со своим тривиальным «Поверьте!»

Вот тут и поползли слухи.

Нашлось достаточно заинтересованных лиц, которые предприняли раскопки прошлого Острихса, и догадки превратились в уверенность, а сам Острихс – в публичное лицо, о даре которого распространялись самые фантастические сведения.

* * *

Бывший мэр Ялагила и нынешний Член Федеральной палаты парламента Вииста Намфель был по-своему весьма порядочный человек. Его цинизм все же имел определенные границы, а в подчинении своим интересам других людей он придерживался некоторых достаточно твердых принципов. От типов, вроде покойного папаши Дрио, его отличало отвращение к использованию физического насилия и прямого шантажа. Зато он считал, что манипулирование всей гаммой явных и скрытых человеческих побуждений и чувств, как индивидуальных, так и коллективных, – единственно достойный, а также, при должном умении и терпении, вполне достаточный инструмент для достижения собственных целей.

Получив от Острихса то, что ему было нужно, Намфель понял, что тем самым исчерпал имевшийся у него потенциал влияния на этого человека. Необычный дар перестал быть тайной, и тут же появилась масса соискателей, желавших поставить его себе в услужение. В таких условиях оставаться монополистом

Намфель мог только в том случае, если бы продолжал держать Острихса на привязи какого-нибудь подходящего обязательства. Но Острихс, хотя и был очень бесхитростен во взаимоотношениях с другими людьми, однако, не настолько, чтобы не понять масштаба услуги, оказанной им Намфелю. Из всего поведения его становилось ясно, что свой долг по отношению к «благодетелю» он считает окончательно погашенным. В то же время, соорудить новые путы для Острихса Намфелю не удалось. Философ-чудак никак не хотел попадаться в ловушки предложенных ему соблазнов, а к более жестким методам Намфель не был готов.

* * *

Может быть, все-таки передумаете? – еще раз спросил Намфель, впрочем, безо всякой надежды. – Нет? Ну, да, конечно… Мне в самом деле интересно: неужели никакого сожаления об упущенных возможностях? Деньги, положение, власть… Черт знает, что еще! Поверить трудно…

– А вы поверьте – ответил Острихс, кривовато улыбаясь.

Намфель хохотнул, и понимающе подмигнув своему гостю, шутливо погрозил ему пальцем:

– И не пробуйте! Со мною эти штучки не пройдут! Я из «неподдающихся».

Острихс, продолжая чему-то улыбаться, слегка пожал плечами, дескать: «Как угодно» – и, прищурив один глаз, уставился вторым на пламя камина сквозь находившийся в его руке полупустой стакан с солийским вином.

Камин был тот самый, у которого они уже сидели некоторое время назад, во время первого визита Острихса в особняк Намфеля. Но теперь новоиспеченный сенатор давал, можно сказать, прощальный прием в честь человека, которого и сам считал основной причиной своего успеха. Они были только вдвоем и не без удовольствия беседовали на самые разные темы уже более часа. В общих праздничных банкетах по поводу побед старшего и младшего Намфелей на выборах Острихс отказался участвовать категорически, но изображать обиду на него за это было бы совершенно бессмысленно и даже, как считал хозяин дома, вредно.

Намфель ни на секунду не сомневался, что Острихса в покое не оставят, и попытки пристроить его способности «к делу» будут предприниматься постоянно и со всех сторон. Чем черт не шутит? Может быть, кому-нибудь и удастся. Удалось же самому Намфелю! И вот здесь следовало принять определенные меры, чтобы сократить вероятность применения чудесной силы когда-нибудь вопреки его, Намфеля, интересам. А как?

Сенатор давно понял, что Острихс не умеет принимать решения только на основе собственной практической надобности. Он обязательно должен подвергнуть основания и последствия предполагаемого поступка достаточно долгому внутреннему нравственному анализу. Простая симпатия, например, чувство благодарности или обязанности, действительной или даже мнимой, способны заставить его совершить какие-то серьезные действия, либо отказаться от них. Поэтому Намфель считал очень важным сохранить и в будущем поддерживать с Острихсом такие отношения, которые для последнего выглядели бы дружескими или, как минимум, приятельскими. Подобный статус, небезосновательно полагал Намфель, будет достаточной гарантией, чтобы Острихс как-нибудь случайно не оказался в стане противника. Если, конечно, философа очередной раз не надуют…

– А вообще, Острихс… Это ничего, что я так? Неофициально?… Спасибо. Так вот, можете всегда рассчитывать на меня! Любая помощь! Хотя я, конечно, знаю этот ваш настрой – ничего и ни от кого не принимать… Скажите откровенно… Впрочем, я и сам знаю! Вы боитесь, что вас могут заставить расплачиваться? В том числе вашими необычными способностями? А почему, собственно, боитесь? Просто любопытно. Есть таланты разного рода… Вот если бы вы были, скажем, одаренным музыкантом? Неужели вы считали бы для себя чем-то ненормальным получать за свое умение, например, деньги? Почет, славу? Был бы только спрос! А тут-то! Талант явный. Спрос – у-у-у-у! В чем проблема-то? Не вижу!

Острихс, немного поморщился, не столько от досады, сколько от напряжения, потребовавшегося для формулирования ответа, тем более, что ему, как и всегда, хотелось избежать выспренних слов.

– Видите ли, – осторожно начал он, – если бы я продавал себя как музыкант… или что-то в этом роде, то каждый… ну, «покупатель» приобретал бы мой… «продукт», так сказать, для себя лично… точнее, для применения на себе. Заплатив деньги и придя на концерт, человек сам слушает выбранную им музыку и получает от этого то, что хотел, или обманывается в своих ожиданиях… Сам! Вы понимаете, что я хочу сказать? А то, что есть у меня, приобретают не для воздействия на себя. С чем бы сравнить? Ну, так, грубо, конечно, – с пистолетом. В самых редких случаях им обзаводятся специально, чтобы прострелить себе голову, но, в основном, для проделывания дырок в чужих черепах. Очень неприятно чувствовать себя пистолетом в чьих-то руках, даже если за это прекрасно платят… Во всяком случае, я не могу вот так – запросто…

Острихс замолчал, а Намфель некоторое время переваривал услышанное.

– Чего-то подобного я как раз и ожидал… Мда-а-а… Не знаю, что и присоветовать! Хотя, вряд ли вы мои советы примете… И все же! А вас не посещала такая мысль: раз уж я «пистолет», то буду сам определять, в какую сторону стрелять? Причем, наверняка и всегда найдутся люди, которым этот выстрел будет выгоден, и с которых за это можно получить как за услугу. Не вы им будете отрабатывать какой-то долг, а, напротив, они вам окажутся должны при правильной постановке вопроса! Как вам это? Все, что для этого нужно – хороший импресарио! Потому, что вы, простите, в этом отношении – ноль! Нет! Скорее – отрицательная величина! А вот достаточно благородную, по вашему мнению, цель для своих пуль вы будете выбирать сами. Как вам такой расклад?

– Думал я об этом, – почти сразу отозвался Острихс, – не в части добычи денег, конечно, а в части самостоятельного определения цели… «Благородной», как вы изволили выразиться.

– Ну, кто бы мог сомневаться! – немедленно прокомментировал Намфель с краской веселой обреченности в голосе.

Острихс на это извинительно улыбнулся и продолжил:

– В общем-то, это относится к коренному вопросу предназначения, если выражаться высоким слогом. Зачем-то это дано, если оно есть? «Как» можно применять, – понятно, а вот «для чего», – нет. В любой, казалось бы, ерунде обнаруживается проблема конечного результата. Никак не получается, чтобы он был одинаково полезен или хотя бы безвреден для всех. Ужасно боюсь навредить! И еще: получается, что мне дана сила определить за других людей их выбор в той или иной ситуации. Какое я имею право считать, будто знаю о том, что им действительно необходимо? А если я и в собственном выборе не уверен? Подсказки спрашивать? Получается тот же самый «пистолет в чужих руках»… только бесплатный. Порочный круг.

На этот раз оба надолго замолкли. При этом было заметно, что у Намфеля готовится соскочить с языка какая-то мысль, но он ее сдерживает, скорее всего, потому, что не считает достаточно прояснившейся. Так бывает: будто спичка чиркает в темноте, но все никак не зажигается. Высверки показывают образы каких-то неясных теней вокруг, а четкой картины нет. Двигаться дальше нельзя и приходится оставаться на месте, ждать, пока загорится по-настоящему.

– Ну, а если с помощью вашего «пистолета», Острихс, попробовать разрядить чужой?

– Это как, простите?

– Вот вы, боитесь за кого-то что-то решать… То ли ответственности боитесь, то ли – чью-то волю украсть, то ли все вместе, я так до конца и не понял. А между тем, и без вашего участия подобный «пистолет», с помощью которого людям выносят мозги, в фигуральном, разумеется, смысле, приставлен к башкам подавляющего большинства ваших сограждан. Вы думаете, они что-то решают? Дудки-с! Решают за них так называемые элиты. А дело граждан, о свободе воли которых вы, дорогой Острихс так печетесь, про-го-ло-со-вать! И голосуют по лекалу той из «элит», у которой «пистолет» круче. Вы поняли, о чем я? О политтехнологиях, как о совокупности средств для канализации воли толпы в нужном направлении. Самый большой тяжелый и многозарядный «пистолет», разумеется, у государства, то есть у тех, кто там в данный момент рулит… Догадываетесь, куда я гну?

Острихс смотрел на Намфеля очень заинтересованно и, вместе с тем, озадаченно.

– Ну, насчет государства я с вами полностью согласен, господин Намфель… Я собственно, неоднократно высказывался в том смысле, что подлинная личная свобода и в том числе свобода воли в рамках государства нереализуемы… Я отнюдь не поклонник государства, но что вы предлагаете, пока не могу понять…

– Да бросьте вы, наконец, «господина», Острихс! Ей Богу, надоело! Чуть побольше душевности! А? Или опять боитесь чего-то? Не бойтесь! Все, что мне было нужно, я уже от вас получил! Можете считать меня временно совершенно бескорыстным! Ладно?

– Ладно, Намфель! – отвечал Острихс. Веселый цинизм хозяина дома ему был почему-то симпатичен.

– Так вот, дорогой мой Острихс! У вас в руках, по воле Бога, Природы или Случая, выбирайте сами, что вам больше нравится, оказался неизвестного действия инструмент, по силе, однако, сравнимый с тем монстром, которым располагает государство. А по экономичности равных ему вообще не имеется. То есть вы Острихс, при наличии совсем небольших материальных средств, можете свести на нет усилия огромной пропагандистской машины, в основе которой миллионы, если не миллиарды рикстингов. Разрядить «пистолет» можете! Понимаете? Или, точнее, заставить его выстрелить вхолостую! Как вам роль арбитра? Разрушителя монополии сантехников от государства на канализацию воли населения? А? Сильно?

Острихс никак не мог сделать окончательный для себя вывод: это Намфель так ерничает, или говорит серьезно. Но какая-то притягательная сила в высказанной им идее была, и Острихс спросил:

– А как вы себе это представляете в практическом плане?

– Ага! Зацепило? Ну, так вот, можете считать, что первый подобный опыт по наведению относительной справедливости вы уже имели. Вы на такие вещи внимания не обращаете, но я, изволите ли видеть, принадлежу к «Либеральному центру». А это, да будет вам известно, одна из тех немногих партий, которым «Объединенное Отечество» позволяет забирать себе кое-какие места и в парламенте и в кантонах. С их стороны это не то, чтобы действительное намерение делиться властью, но необходимое средство соблюдения приличий. Мы ведь позиционируем себя в качестве демократического государства! Вот и Ялагил они как бы выделили нам в удел и не предпринимают по-настоящему серьезных усилий, чтобы посадить сюда своего человека. А то бы худо нам пришлось. А вот, что касается места в Федеральной палате от Лиазира, – это было для них святое. Все эти бараны из муниципальных собраний обрабатывались по полной программе, чтобы обеспечить место кандидату от правящей партии. Многие из них до сих пор понять не могут, как это вышло, что они проголосовали за меня… Иными словами, вы заставили «большой пистолет» промазать. Правда, на этот раз подтолкнул вас в нужном направлении, скажем честно, я, но в будущем вы сможете выбирать сами. Желающих получить от вас помощь будет более чем достаточно. И никаких обязательств ни перед кем! Вы же договоры с ними заключать на оказание услуг не станете? Опять же не вы, а они станут вас домогаться, приглашать, ну и, конечно, уговаривать будут! Но ведь вы никому ничего не обещали, а значит, и не обязаны! Захотите – поддержите, не захотите – откажете. Чем не Предназначение? «Противовес государственному закабалению воли избирателей». Мелковато, может быть, и похоже на эрзац, но лучшего я придумать не могу. А уж поездить придется! Надоест! Хотите, кое-кому кое-что намекну, и завтра вас начнут одолевать жаждущие?

– Я подумаю… А вам-то, Намфель, какая от этого выгода?

– А в приступ идеализма вы поверить не в состоянии? И правильно! Когда-нибудь расскажу! Ну, так как?

– Я подумаю…

Глава 18. Некоторые

Спонтанный, кочевой образ жизни определял особенность компании постоянных спутников «Чужого».

Человек благополучный, крепко вросший корнями в почву быта, связанный многими нитями обязательств с собственной семьей, нашедший для себя то или иное относительно удобное место в социуме и довольный им, вряд ли способен в один прекрасный момент сорваться с насиженного места и, очертя голову, броситься вслед за странствующим чудаком, хотя бы и болтали о нем удивительные, а порой, – совершенно фантастические вещи. Прочитать сенсационный репортаж в газете, полакомиться сладковатой жутью какой-нибудь мистики-фигистики из телевизионной передачи, посудачить с приятелями за стаканом пива «про бессилие науки перед тайнами Бермуд», – это всегда пожалуйста и с великим удовольствием! А вот, чтобы самому? Оставить дом с домочадцами, работу, достигнутое положение, относительную безопасность?.. Увольте! Отважиться на такое может только от природы неисправимый романтик и авантюрист, либо тот, кто в собственной судьбе налетел на такую колдобину, что выскочил из нормальной обывательской колеи, а вернуться обратно оказался не в состоянии (сам не хочет, место занято, не пускают…). Способен на это и азартный игрок, мечтающий получить огромный куш со ставки на «темную лошадку». А еще можно выполнять специальное задание…

Каждый из людей, составлявших «свиту» Острихса, в той или иной мере обладал отдельными из перечисленных качеств, а иногда и целым букетом из их смелой смеси.

Тиоракис пытался понять и уяснить для себя, что движет каждым из небольшого числа постоянных спутников «Чужого». Что для них Острихс? Каковы были их мотивации, заставившие избрать для себя столь странный, непрочный и беспокойный образ жизни? Чего они ждали от своего предводителя, какое влияние сами имели на него и что рассчитывали получить для себя? Такое знание могло помочь Тиоракису занять в компании «Чужого» правильную, а желательно, ключевую позицию. Ему казалось, что оттуда легче будет решить двуединую задачу: выполнить порученную миссию и, одновременно, увести симпатичного ему человека от очень опасного столкновения с машиной власти.

Проще всего было с Альгемой. Она-то как раз выполняла специальное задание своей редакции и в этом отношении была совершенно понятна Тиоракису, являясь ему как бы сродни. В то же время, Альгема считала Тиоракиса (а точнее, Восту Кирика) некой репликой самого Острихса, – не по возрасту романтичным и непрактичным чудаком, обреченным до конца дней своих пребывать в поиске Предназначения. Такое заблуждение, случившееся с умной и отнюдь не наивной женщиной, Тиоракис мог с полным основанием отнести к своему профессиональному успеху.

Гораздо большую сложность представлял собою Репт. Из имевшегося на него досье, с которым Тиоракис, конечно же, ознакомился, вытекало, что сей индивид пошел за Острихсом исключительно по собственному почину. Вместе с тем, именно его можно было заподозрить в какой-то собственной игре с дальним прицелом. Сдержанность и даже скрытность в общении с товарищами по скитаниям, отсутствие каких-либо проявлений эмоциональной восторженности по отношению к Острихсу при почти явном равнодушии к его философским сентенциям – все это вызывало сомнения в том, что Репта подняла с места и погнала в путь бескорыстная мечта. Зато в чисто практическом отношении он стал самым полезным человеком во всей компании, добровольно взяв на себя роль своего рода администратора. При этом, Острихс, как большинство людей, живущих, в основном, духовными запросами и витающих в эфемерных облаках абстракций, мало соотносящихся с жизненным реалиями, с удовольствием и благодарностью принял от своего нового товарища такую «жертву».

Как бы само собою сложилось так, что все, кто хотел встретиться с Острихсом, в первую очередь натыкались на Репта, он же взял на себя все хлопоты по поддержанию результативных контактов и неблагодарную, на первый взгляд, роль печального вестника, приносящего отказ. Именно он заботился о жилье и пище для самого Острихса и всех его спутников, вел переговоры о предоставлении транспорта, отражал атаки газетчиков… Необходимую Острихсу информацию о политических партиях и политических деятелях, искавших союза с «делателем депутатов», поставлял также Репт. При всем этом он вел себя как сварливая старая нянька, любящая время от времени разыграть «обиду» на недостаточную оценку ее забот. Тиоракис без особого труда заметил, что такого рода маленькие спектакли давались Рептом именно в тех случаях, когда он хотел чего-нибудь добиться от Острихса. При этом, почти всегда Репт хотел одного и того же, – взять на себя очередную организационную функцию, например определение формы агитации за того или иного кандидата, согласование текста выступления или слогана, изобразительного решения плаката или содержания видеоролика…

– Ну, зачем тебе делать это самому? – вопрошал он в таких случаях Острихса. – Тебе что, очень нравится этим заниматься? Я же знаю, что совсем не нравится! Ты лучше занимайся своим делом. Ты же мыслитель! Вот и мысли!.. Может быть, ты опасаешься, что я посмею что-то решить за тебя? На чью сторону встать? А может быть, ты думаешь, что я могу наше дело деньгами замарать? Или я дал повод себя в этом заподозрить? Обидно, ей Богу! Нет? Тогда, в чем дело? Я только хочу избавить тебя от рутины! Или я когда-нибудь не справлялся? Не так делал? Ну? Скажи!..

Нельзя было ни в чем упрекнуть Репта! Он все делал как надо и очень ревностно отстаивал основной принцип участия Острихса в избирательных кампаниях – полное бескорыстие. По своим каналам Тиоракис совершенно точно выяснил, что Репт ни разу не воспользовался возможностью (а такие возможности были!) положить в собственный карман немалые деньги только за саму попытку повлиять на Острихса в нужном заинтересованным лицам направлении.

Анализируя поведение Репта, Тиоракис оттолкнулся от недавнего прошлого этого человека.

* * *

Несколько поколений предков Репта ловили рыбу в море, омывающем Землагский полуостров. Такая же судьбы была уготована и ему самому. Отец иного поприща для своих двух сыновей не представлял и любил порассуждать о том, как он передаст продолжателям рода свое хозяйство: какой из моторных баркасов кому достанется, какие сараи для сушки и засолки рыбы к кому отойдут, какой запас сетей, бочек, гарпунов, парусины и прочего снаряжения им на двоих придется…

Однако из генов, доставшихся Репту от родителя, видимо, случайно, выпало какое-то звено, ответственное за привязанность к морю вообще, и к наследственному промыслу в частности. Не радовала его перспектива всю жизнь провести в крепком, но продуваемом всеми ветрами доме, стоявшем над кручей берега в ряду других таких же домов; не вдохновляли атрибуты романтики рыбацких будней: ни вечная качка на неверной зыби, ни соленая пена, забиваемая в рот встречным ветром, ни борьба с сильной рыбой, норовящей стащить тебя за борт, ни ободранные грубой снастью ладони… Где-то была другая жизнь – менее патриархальная, более комфортная, манящая ярким букетом иных возможностей… и не до такой степени пропахшая отходами морепродуктов, как этот опостылевший берег. А вот отец Репта просто дождаться не мог, пока каждый из его сыновей закончит школу, чтобы получить очередного полноценного работника в семейной артели. Мыслей о том, чтобы послать отпрысков для дальнейшего обучения, например, в колледж, в его незатейливую голову не приходило.

Когда Репту исполнилось девятнадцать, случилось ему как-то вместе с отцом и братом поприсутствовать на собрании профсоюза рыбаков Западного Берега. Вопросы повестки дня, вполне актуальные для тружеников моря, на него впечатления не произвели, а вот лощеный вид профсоюзных боссов и дорогой автомобиль, на котором они прикатили в приморский городок, можно сказать, поразили воображение юноши. Еще больший сдвиг в мозгу молодого человека произошел, когда он узнал, что самый главный из этой компании профсоюзных вожаков вышел из рыбацкой семьи, проживавшей некогда в соседней деревне. Оказалось, что факт рождения в непосредственной близости от лодок, сетей и товарной рыбы совершенно не обязательно делает человека крепостным морской стихии. Вполне возможно очень неплохо кормиться от моря, не выходя на промысел вовсе.

Даже не посоветовавшись с отцом, Репт стал активничать на собраниях кооператива и довольно быстро добился того, то его стали постоянно избирать секретарем для ведения протокола. После этого он легко напросился в добровольные помощники председателя правления и стал нередко по его заданию наведываться в ближайший муниципальный центр, где находилось местное отделение профсоюза рыбаков, через которое кооператив решал массу вопросов, связанных с пенсионным обеспечением, медицинским страхованием, охраной труда, квотами на вылов рыбы и тому подобное… Через некоторое время он и там примелькался до такой степени, что его, наконец, заметили, и, когда встал вопрос о замене профсоюзного организатора в родном кооперативе, местное отделение профсоюза рекомендовало именно Репта. Потом была школа профсоюзных активистов, потом весьма кстати открылась вакансия на самую маленькую должность в аппарате отраслевого профсоюза…

Отец, когда узнал, что один из его сыновей собирается бросить семейный промысел, прямо-таки взбесился, но и Репт показал, что уже давно не находится полностью в родительской воле. Дело едва не дошло до драки между родственниками. От проклятия сына перед Святыми Предметами отца удержала мать, но в спину отступнику, покидавшему родовой кров, была брошена совершенно серьезная угроза лишить его наследства.

Ну, что ж! Желание вырваться из круга судьбы, очерченного, казалось, самим фактом рождения в потомственной рыбацкой семье, требовало жертв. И жертвы оказались довольно тяжелы. В ожидании дальнейшего карьерного роста пришлось много работать, безропотно брать на себя две и три нагрузки, отказываться от выходных, когда следовало организационно подготовить разного рода мероприятия для своих профсоюзных боссов, и при этом довольствоваться более чем скромным жилищем в виде съемной комнатки с «удобствами» в общем коридоре, сухомяткой в завтрак обед и ужин и кинематографом в качестве пика программы развлечений.

Только через три года ему удалось перешагнуть новую карьерную ступеньку. Репта назначили инструктором отдела профсоюза рабочих рыбоконсервных предприятий Западного Берега, в связи с чем он переехал в малюсенькую отдельную квартирку, купил подержанный автомобильчик и смог изредка позволять себе посидеть в недорогом ресторане с приятелями или с не слишком претенциозной знакомой. Но дальше все как-то совершенно застопорилось. По идее, следующей стадией восхождения к вершинам карьеры для Репта должно было стать выдвижение его в председатели какого-нибудь небольшого отраслевого или территориального профсоюзного объединения. Ну, или по крайней мере в заместители такового. Оказалось, однако, что беспримерной старательности, точной исполнительности и преданности руководству для этого мало. Репта хвалили, хлопали по плечу, благодарили за труд и даже регулярно премировали, но, при этом, не слишком часто освобождавшиеся перспективные и доходные руководящие посты всегда доставались другим. Счастливые конкуренты возникали, как правило, после каких-нибудь телефонных звонков из вышестоящих профсоюзных сфер, из авторитетных государственных органов или правлений солидных частных компаний. Кроме того, у боссов «Объединенного профсоюза рыбаков и рабочих рыбной промышленности Западного Берега» оказалось много родственников и свойственников, нуждавшихся в хорошем трудоустройстве.

Один только раз Репт попытался восстать, заявив о неких своих правах на выдвижение, но тут ему достаточно холодно намекнули, что и на его должность есть достаточное число достойных кандидатов, в то время как ему самому, буде такое желание возникнет, никто не станет мешать вернуться к исконному роду деятельности.

После стольких лет трудов, лишений и надежд возвращаться в родительский дом подобно побитой собаке не было никакой возможности. Пришлось смириться, уповая только на слова Завета истины «Блаженны кроткие…» и мечтая, разве что, о чуде.

И чудо воспоследовало.

* * *

«Партия Труда и Справедливости» обратилась к «Объединенному профсоюзу», в котором тщетно подвизался Репт, за пролетарской солидарностью и материальной поддержкой, с целью отвоевать побольше мест в кантональном законодательном собрании. Боссы, получив немалую мзду из партийной кассы, в свою очередь широко распахнули профсоюзные закрома и пообещали всю возможную поддержку со стороны рыбацких масс. Однако уверенности в успехе не было. «Объединенное Отечество» вело свою компанию на редкость агрессивно, административный ресурс использовался по полной программе, а список их кандидатов с электоральной точки зрения представлялся великолепным – сплошные праведники или звезды!

И вот тогда кто-то навел руководство «трудовиков» на мысль привлечь на свою сторону в то время еще только начавшего приобретать известность Острихса. Лошадка казалась весьма темной, а рассказы о ее резвости в предвыборных гонках отдавали дурной фантазией, но целых три обстоятельства подтолкнули к тому, чтобы сделать на нее хотя бы часть из намеченных ставок. Во-первых, – имелись сведения от весьма информированных лиц будто «Либеральный Центр» добился своего феноменального успеха в Лиазире только благодаря Острихсу. После этого, вроде бы только при содействии Острихса, националисты обошли «Объединенное Отечество» на муниципальных выборах в одном из крупных городов Рукра. Можно было, конечно, отмахнуться, дескать: «Брехня!» А вдруг, – правда?

И здесь вступал в действие второй фактор: Острихс ничего не требовал за свою помощь! Достаточно было обеспечить его крышей и едой. С одной стороны, это казалось подозрительным – не бесплатный ли «сыр»? С другой, – ведь, и правда, – бесплатно!

Ну, а в качестве третьего аргумента выступила необходимость использовать в неравной борьбе с партией власти любые средства, даже попахивавшие чертовщиной…

* * *

Это потом, год или полтора спустя, самые главные бонзы любой партии стали считать за честь лично обхаживать Острихса, а тогда, в самом начале славы, встречать его на вокзале отправили безотказного (а куда ему деваться?) и исполнительного Репта. Репту же поручили и в дальнейшем опекать гостя: поселить его в гостинице, обеспечить питанием, а также быть при нем одновременно шофером и звеном, связующим с предвыборным штабом.

Репт не без основания воспринял такое поручение, как лишнее свидетельство отсутствия у него каких бы то ни было серьезных перспектив на дальнейший подъем по лестнице профсоюзной карьеры, и погрузился в уныние. В итоге восьмилетних трудов оказаться приставленным к сверстнику в качестве практически человека для услуг – такое способно испортить настроение любому, в ком самолюбие не умерло окончательно.

Выхода, однако, не было, и Репт добросовестно исполнял поручение, стараясь даже изобразить сердечность и радушие.

К счастью и даже к удивлению Репта, гость ни в малой мере не демонстрировал какой-нибудь надменности или заносчивости. Судя по всему, Острихсу вообще претил дух любой навязанной со стороны субординации в отношениях между людьми, и он почти сразу показал желание общаться с Рейтом на равных, как если бы тот был ему просто приятелем, пригласившим к себе в гости. Все это выглядело очень искренно, и оснований ломаться, изображая из себя слугу, знающего свое место, несмотря на великодушие хозяина, у Репта не было никаких. В итоге стороны с удовольствием перешли к более удовлетворяющему их стилю взаимоотношений.