Текст книги "Апокриф"

Крюк не мог, разумеется, знать, что Тиоракис уже начал разыгрывать перед ним небольшой этюд, именуемый: «У меня болит живот», – который должен был лечь маленьким, но необходимым штрихом в создаваемое агентом ФБГБ батальное полотно под названием «Ликвидация руководителей ФОБ».

* * *

Троица главарей прибыла под сень родного подземелья, когда наверху уже начинало темнеть.

В комнату к Тиоракису вновь зашел Дадуд и предложил:

– Давай пойдем сейчас кое-чего обсудим, самое основное, а то Рамаху завтра нужно уехать в родовой поселок… Отец у него там, понимаешь… плох. Да и вообще, не так много времени у нас. Нужно с планированием заканчивать и переходить к практическим действиям. Как полагаешь? Нет? Чего кривишься?

Тиоракис, отметив про себя, что Дадуд перешел с ним на «ты», подхватил соответствующий тон:

– Такая ерунда, понимаешь! С самого утра какая-то чертовщина с кишками! Стараюсь от сортира далеко не отходить…

– Ну-ну! Бывает, – успокоил Дадуд, – это, наверное, от жирной козлятины. Хомус надо пить! Здоров, как каменный волк, будешь!

– Вот только про хомус не надо! – страдальчески поморщился Тиоракис.

Дадуд с удовольствием хохотнул.

Когда они вместе шли по подземному коридору, освещенному редкими, горевшими вполнакала, лампочками (электричество подавалось от дизельного движка), Тиоракис сделал извиняющийся жест и, сказав Дадуду, что догонит его, свернул в короткое ответвление, в тупике которого находилось отхожее место – чудо природной канализации.

Как во всяком порядочном сортире в полу пещеры имелась круглая дыра. В какие загадочные глубины улетали попадавшие в эту дыру экскременты науке пока не известно, но за несколько столетий интенсивной эксплуатации резервуар не переполнился. Мало того, естественная вентиляция (воздух тянуло прямо в дыру) и дезодорация (видимо поглощающее свойство окружающих пород), делали подземный туалет почти идеальным в санитарном отношении.

Тиоракис пробыл за войлочной занавеской необходимое, по его мнению, время и отправился догонять Дадуда.

У поворота в штабной отсек один из боевиков, стоявших на посту, кивнул ему и подтвердил, что его ждут.

* * *

– …и обязательно нужен хороший картографический материал, – дополнил список задач Тиоракис. – То, что мы имеем сейчас, не годится! Вот смотрите: на этой карте на территории станции какие-то дурацкие прямоугольнички со штриховкой… По этой ерунде пилот не сможет определить, куда нужно направить удар.

– А вот посмотрим, что у нас есть! – торжественно произнес Дадуд и достал из шкафа небольшой бумажный рулон.

Когда он раскатал бумагу на столе, все увидели довольно значительного размера обзорный снимок АЭС, сделанный явно с воздуха и отпечатанный типографским способом.

– Это откуда такое? – удивился Тиоракис.

– Вы будете смеяться, но это всего-навсего настенный календарь, – поведал Дадуд, – просто я срезал с него чисельник и логотип.

– Так… И где же здесь реакторный зал? – поинтересовался Тиоракис.

– Наверное, вот это, – Дадуд ткнул пальцем в какое-то строение и при этом упустил край фотографии, которая тут же скаталась в рулон.

Тогда снимок вновь распяли на столе, прижав все четыре его угла тяжелыми предметами: стаканом с водой, складным ножом Рамаха, пистолетом Васода и очень пришедшимися кстати здоровенными часами Тиоракиса, которые тот, во время обсуждения по своему обыкновению крутил в пальцах.

Все склонились над снимком.

– В общем, лучше, чем ничего, но тоже не слишком хорошо, – подал голос Тиоракис. – Вот это, например, что такое? Это перед главным корпусом или пристроено к нему?

Тиоракис взял со стола лупу и посмотрел.

– Нет, так еще хуже! – с досадой сказал он, – кроме растра, ничего не видно.

И тут он слегка дернулся, а лицо его исказила болезненная судорога. Глаза Торакиса беспокойно забегали, и очередной сделанный им выдох получился с легким стоном.

Васод и Рамах вопросительно посмотрели на него, а Дадуд понимающе спросил:

– Что? Опять?

Тиоракис, слегка закусив нижнюю губу, напряженно кивнул.

– Ну, давай иди, мученик! – добродушно напутствовал Тиоракиса Дадуд.

Уже у самой войлочной завесы Тиоракис задержался и, разыгрывая полную увлеченность темой, предложил:

– А вообще, идея отличная! Имея самолет и подходящую легенду, мы сможет сами организовать съемку с помощью хорошей оптики… – и тут он снова дернулся.

– Иди, иди, – подогнал его Дадуд, – а то грех случится!

Когда Тиоракис запахивал последнюю войлочную завесу штабной комнаты, он все еще слышал насмешливое гыканье обреченных людей, оставшихся там, в подземной норе, наедине со своей смертью.

* * *

Тиоракис предельно рисковал сам. Пытаясь свести к минимуму всякие случайности, он выставил механизм машинки всего на пять минут. Какое-то время заняло обсуждение снимка, какое-то – разыгрывание приступа кишечной колики. Сколько теперь у него времени на отход? Три минуты? Одна? Десять секунд?

Раздумывать, во всяком случае, было некогда. Быстрым деловым шагом (не бегом!) он миновал штабной пост охраны и повернул в сторону выхода. Однако, дотуда еще целых семь минут быстрым шагом! При неблагоприятном течении событий его встретят по полной программе. Можно, конечно, попытаться прорваться (пистолет имеется), но это – почти без шансов… Что он такое против проверенных пещерных бойцов?

…У последнего поворота, за которым начинался прямой низких ход, выводивший к лазу на поверхность, Тиоракис замедлил шаги, успокоил дыхание, снял с предохранителя заткнутый за пояс штанов пистолет и, вынужденно пригнув голову под нависающим потолком, двинулся к посту.

Там было все спокойно. Знакомые часовые, привычно поприветствовав его, посторонились и пропустили к лестнице.

– Послушайте, уважаемый! – напутствовал Тиоракиса один из них. – Темно уже… Смотрите, аккуратнее! В темноте можно в дыру какую-нибудь провалиться, кости переломать…

– Спасибо, – приостановившись, поблагодарил Тиоракис и добавил, – я здесь недалеко с часочек посижу, подышу и вернусь.

Выйдя из грота, он выбрал себе азимут на две ладони правее хорошо знакомого ему северного созвездия и очень медленно, «гуляющим» шагом, двинулся в выбранном направлении. Это направление было им намечено в ходе прошлых рекогносцировок и лежало как раз посередине между двумя известными Тиоракису наблюдательными постами боевиков. При самом благоприятном раскладе он рассчитывал просто миновать их, не вступая ни в какие контакты; при менее благополучном исходе – полагался на то, что к его спонтанным прогулкам здесь уже привыкли и никаких причин задерживать его не будет; ну, а в самом пиковом случае – придется прорываться. Тут, на поверхности, как полагал Тиоракис, некоторые шансы у него имелись. Это уж, как повезет!

Ему повезло. Повезло по максимуму. Никто его не остановил. После трех часов очень медленного и предельно осторожного передвижения в почти полной темноте, слегка разреженной свечением звездного неба, Тиоракис решил, что отдалился, по крайней мере, километра на полтора от грота, Это означало, что, скорее всего, он уже миновал секреты боевиков и, следовательно, может позволить себе двигаться более шумно но, зато, и более быстро.

Тиоракис хорошо понимал, что каждая очередная, преодоленная им сотня метров, все более осложняет задачу боевиков, если они спохватятся и попытаются организовать преследование. В такой темноте обнаружить его почти невозможно и придется ждать до утра. А со светом он может спрятаться в любой из тысяч имеющихся здесь дыр, ведущих под землю, и пересидеть там до следующей ночи. Вряд ли подземный гарнизон решится организовывать массированное и детальное прочесывание открытой местности при огромном риске попасть под удар боевых вертолетов и быть атакованным жандармами или военными. «Так что теперь, – рассуждал Тиоракис, – главная моя задача, действительно, не сломать себе ноги».

Под утро стало заметно холоднее. Тиоракиса спасло то, что под землей в этом смысле тоже был не курорт, – без свитера и теплой безрукавки не проживешь. В этой униформе он и кинулся в свой побег.

Наступившие утренние сумерки, при отсутствии признаков погони, Тиоракис решил использовать для ускорения своего передвижения и с удовольствием побежал, выдерживая примерный азимут уже не по звездам, а по наземным ориентирам. На восходе он пересек грунтовую дорогу, проложенную вдоль одного из многочисленных каньонов, рассекавших Баскенское плоскогорье. Возможно, именно эту огромную каменную трещину две недели назад ему довелось форсировать по тайной тропе, проложенной боевиками.

Тиоракис выбрал группу из нескольких приземистых и близко расположенных друг к другу скальных останцев и спрятался между ними, наблюдая горизонт, из-за которого он пришел сюда, а также дорогу, обещавшую вывести его к своим.

Предельное нервное возбуждение начало спадать. Тиоракис впервые за прошедшие многие часы почувствовал и усталость, и голод, и жажду, и боль в ногах, которые он несколько раз сильно ушиб, налетая в темноте на камни… Он обтер грязной ладонью потное лицо. Руки, ободранные при падениях, тоже саднили. И все равно Тиоракис был доволен. Во-первых, – жив. Во-вторых, – имеет неплохие шансы дойти до своих: дорога – вот она. Нужно только найти убежище на день понадежнее. А без еды и питья пару суток продержаться можно.

Тиоракис стал высматривать в округе что-нибудь, похожее на лаз под землю, и почти сразу услышал звук приближающейся машины. Тяжелой машины.

Сначала над петлей дороги, скрывавшейся в неглубоком распадке, показался пыльный шлейф, а затем, впереди него на открытое место выскочил бронированный вездеход с пулеметной установкой над люком в крыше. За пулеметом качалась голова в каске. Еще немного, и на капоте автомашины стала различима эмблема корпуса жандармов.

Тиоракис глубоко вздохнул и, вынув из кармана пистолет, сунул его подальше в расселину между камнями (а то еще пристрелят сгоряча!). После этого, высоко подняв руки, он медленно вышел на дорогу.

* * *

На самом деле, у Тиоракиса оказалась огромная фора. Если бы он был в состоянии каким-то фантастическим образом наблюдать, что творилось в покинутом им подземном лабиринте, ему бы не пришлось так сильно спешить…

* * *

– Вот эта штуковина, – около трех недель назад объяснял Стаарз Тиоракису, – только с виду произведение фирмы «Крадиг». Хотя корпус – их. По-настоящему здесь работают только часы. Глубиномер, альтиметр и прочее – фикция. Вместо них там капсула с газом. Что за газ не знаю, но пробовать не советую. Часовым механизмом можно установить время срабатывания пиропатрона. Он маломощный, по звуку чуть громче, чем щелчок при открывании банки с пивом. Пиропатрон разрушает оболочку капсулы, и газ, находящийся в ней под избыточным давлением, вот через эти отверстия… видите?., в течение двух-трех секунд распыляется в радиусе трех-четырех метров. Газ очень летуч и прекрасно перемешивается с воздухом. Разумеется, чем меньше объем помещения и чем оно более замкнуто, тем выше эффективность. Вы меня понимаете?

Тиоракис тогда спросил: «А хорошо ли руководство операции понимает, что трудно рассчитывать на одновременную ликвидацию Васода и Рамаха?»

Стаарз ответил, что большой удачей будет ликвидация даже одного из них. А дальше – есть ходы, чтобы столкнуть лбами группировки внутри клана, бросить тень подозрения на того, кто останется в живых, и вообще, в любом случае этот будет очень сильный психологический удар по баскенскому подполью, по их убежденности в неуязвимости подземных баз.

Именно Стаарз посоветовал Тиоракису постоянно вертеть в руках свои потрясающие часы и периодически выкладывать их перед собою на стол, чтобы приучить к такой своей манере окружающих. Это должно было позволить в нужный момент и не вызывая никаких подозрений пустить «машинку» в дело.

То, что в итоге удалось сделать Тиоракису, превзошло все самые смелые ожидания разработчиков операции.

«Машинка» сработала через сорок пять секунд после того, как он покинул штабную комнату и устремился к выходу. Васод, Рамах и Дадуд, в этот самый момент, рассевшись вокруг стола со смертельным сюрпризом на нем, как раз плоско юморили по поводу «несчастья», поразившего Тиоракиса, и представляли из себя идеальную мишень для газовой атаки. Поэтому, когда «часы», прижимавшие один из углов аэрофотоснимка, издали резкий щелчок и яростное шипение, никто из них не успел толком понять что, собственно, произошло. Потеря сознания наступила, практически, мгновенно. Некоторое время повалившиеся тела заговорщиков сотрясали остаточные конвульсии, но подать сигнал о случившейся беде или даже просто крикнуть, возможности у них не было. До поста охраны из-за поворота коридора и тройной войлочной завесы не дошло ни звука.

Через час с небольшим, когда Тиоракис уже подбирался к линии секретов, пришло время смены караула у штабного отсека.

– Ну, что они там? – спросил один из двух заступавших на пост боевиков.

– Совещаются… – неопределенно пожав плечами, ответил тот, который сдавал смену. – Приказали не беспокоить и никого не впускать. В самом крайнем случае – после предварительного доклада по телефону.

– Чего-то долго сегодня, – вроде бы посетовал его сменщик.

– А тебе какая разница? – вяло возразил отправлявшийся на отдых боевик, – с поста все равно не уйдешь…

Миновал еще час, пока на пост заглянул повар, удивленный тем, что в такое позднее время им еще не получено никаких распоряжений по поводу ужина. Узнав, что в штабе уже более трех часов идет какое-то сверхважное заседание, он мимикой изобразил понимание, но просил часового связаться по проводу с кем-либо из заседавших и спросить: не подать ли им по крайней мере чаю или козьего молока с соленым печеньем?

Часовой, немного помявшись, снял трубку и нажал на кнопку вызова. Ответа не последовало.

– Не берут! Заняты, наверное, – сообщил он повару и пообещал, – если через полчаса не закончат, я еще раз вызову и, если что, за тобой пошлю…

Прошло тридцать минут, и караульный действительно повторил вызов, но вновь не дождался ответа. Через десять минут он еще раз снял телефонную трубку и опять с тем же результатом.

– Может, связь оборвалась? – спросил его напарник.

Подергали провода у клемм подсоединения к аппарату. Все оказалось в норме.

– Может, обрыв там, у них? – вновь предположил младший наряда.

– Да, – ответил старший караульный, – похоже, что-то не в порядке. Сунусь-ка я туда. Авось, не съедят!

Поправив на плече автомат, он вразвалку пошел к войлочной завесе.

Тиоракис в это время уже давно миновал линию баскенских секретов и со всей возможной в темноте скоростью увеличивал разрыв между собою и станом врага.

* * *

Подойдя к штабному отсеку, караульный остановился и громко известил тех, кто мог находиться за перегородкой, о своем прибытии и о необходимости проверить связь. Не получив никакого ответа, он вновь воззвал к тишине за войлочной завесой и опять безрезультатно. Наконец, он решился и, раздвигая одну пелену за другой, вошел внутрь.

Картина, которую караульный увидел в штабной комнате, естественное желание помочь и полное неведение о причинах случившегося решили его судьбу роковым образом.

Помещение имело некоторую естественную вентиляцию, однако, не настолько сильную, чтобы за прошедшее, уже довольно значительное время радикальным образом снизить содержание отравляющего вещества в воздухе. Часовой бросился к лежащему на полу, рядом со столом, Дадуду, потом – к Васоду. Убедиться, что Рамах тоже мертв, он не успел. Какая-то невидимая сила стала перекрывать дыхание боевика. В глазах начало темнеть, и у него возникло паническое ощущение, что в легких больше не осталось воздуха. Инстинктивно широко раскрытым ртом он вдохнул, что было силы, и тем окончательно убил себя…

Некоторое время напарник погибшего часового не проявлял особого беспокойства, но, когда со времени ухода товарища прошло около часа, а телефонная трубка на том конце провода по-прежнему продолжала молчать, он начал понимать, что за поворотом подземного коридора происходит что-то незаурядное. Первым побуждением оставшегося в одиночестве человека было пойти и посмотреть, в чем же там, наконец, дело, но неожиданно и очень кстати накативший на него мистический ужас спас ему жизнь.

Часовой просто сообщил по другой телефонной линии начальнику отряда охраны о непонятном молчании штабной комнаты и невозвращении оттуда старшего караульного…

Боевики потеряли еще два часа и пять человек, пока поняли, что входить в комнату без противогаза нельзя. Часа три ушло на преодоление суеты и неразберихи в результате одновременной потери всего высшего руководства подземного гарнизона. Когда управление, наконец, было кое-как восстановлено, когда удалось, с горем пополам, определить, что участвовавший в совещании командир боевой группы Еретик покинул штаб вполне живым и отсутствует в какой-либо из частей лабиринта, машина жандармского патруля уже подвозила Тиоракиса к зональному отделу ФБГБ, располагавшемуся километрах в пятидесяти от места смерти главарей ФОБ.

Глава 18. Пряники

Зонуп сиял, как новая монета в пятнадцать рикстингов. Уже целую неделю он был почти совершенно счастлив.

Счастье свалилось на него в образе того самого типа – пыльного, ободранного и выряженного, как типичная «пещерная крыса», – которого семь дней назад приволок к нему в отдел механизированный жандармский патруль.

Жандармы с удовольствием отвезли бы добычу к себе, чтобы потрошить ее самостоятельно, однако дичь пожелала иметь немедленный контакт с представителем ФБГБ и умело грозила всевозможными служебными и карьерными неприятностями старшему патруля в случае проволочки в исполнении такого ее требования. Жандармский субкорнет благоразумно решил не связываться – и правильно сделал!

По одежде – «пещерная крыса», а по физиономии – типичный северянин, этот тип, даже не попросив снять наручники, назвался спецагентом Пятого департамента и потребовал немедленно поставить свое руководство в известность о прибытии в расположение зонального отдела. При этом он назвал телефон столичного коммутатора, хорошо известный зонупу, а также некий добавочный номер и свой оперативный псевдоним, что в совокупности не позволяло отнестись к такому требованию с пренебрежением.

С интересом глядя на все еще скованного наручниками пришельца, зонуп по закрытой телефонной линии связался с названным абонентом.

Едва на том конце провода услышали имя «Ансельм», как приказали немедленно передать трубку задержанному. Зонуп механически выполнил приказание и только тут сообразил, что еще не расковал своего гостя. Ансельм уже говорил по телефону, неудобно оперируя руками, плененными короткой цепью, а зонуп, виновато и суетливо пытался попасть ключом в прыгающий замок металлических браслетов…

Из разговора мало что можно было понять: только то, что какое-то задание выполнено, но для оценки его действительной эффективности нужны дополнительные подтверждения. После этого уже освобожденный от браслетов Ансельм возвратил трубку зонупу. Именем аж самого флаг-коммодора Ксанта Авади зональному уполномоченному приказали обеспечить для спецагента все возможные бытовые условия, полную безопасность, максимальную секретность пребывания в расположении части и ближайшим военным бортом отправить его в столицу. После этого зонуп проникся к своему гостю, оказавшемуся совсем еще молодым человеком, совершенно настоящим и вполне искренним почтением.

Не прошло и суток после того как самолет унес таинственного Ансельма в уже весеннее баскенское небо, как из секретного сектора на стол зонупа повалили листки оперативных сообщений, красноречиво говоривших о настоящем наступлении на ФОБ. В числе многого прочего, там было предписание о задержании за пособничество террористам того самого фермера, который пичкал гэбэровца своим омерзительным хомусом.

Зонуп с наслаждением провел эту операцию, имея подо всеми своими действиями то твердое основание, что хуторянин совершенно изобличен в контактах с «пещерными крысами» показаниями спецагента ФБГБ, которого «фермер» лично провел по значительной части тайной тропы, связывавшей подземелье с прочим миром.

Без стеснения пуская в ход все методы: от аккуратного, не оставляющего следов мордобоя, до вполне бесчеловечного шантажа, основанного на страхе баскенца лишиться всего своего многочисленного выводка, – зонуп выколотил из него сведения аж о трех тайных тропах, о проводниках, о паролях и системе сигнализации. Используя эти данные, гэбэровец немедленно организовал засады в самых уязвимых местах на переходах через каньоны и получил богатейший улов. После этого, пройдя по короткой цепочке ставших ему известными «маяков», он смог плотно обложить четыре наиболее удобных входа в главную подземную крепость, занятую Фронтом Освобождения Баскена. Взять ее штурмом он, разумеется, не рассчитывал, но вот сношения подземных сепаратистов с наземными – существенно затруднил. Теперь следовало ожидать вполне заслуженных поощрений: благодарностей руководства, денежных и прочих наград, возможно, повышений в чине или открытия новых возможностей для карьерного роста, – в общем, разных приятных вещей, которыми совсем не богата жизнь честного служаки…

На четвертый день после отбытия Ансельма в столицу из центра пришло осторожное оперативное уведомление о том, что по поступающим из разных источников данным, удалось уничтожить сразу трех руководителей ФОБ. «Контора», конечно же, не раскрывала своих информаторов, но самый узкий круг людей знал, что первым феноменальный успех подтвердил агент Заморозок, любитель маленьких мальчиков и один из очень немногих этнических баскенцев, работавших на ФБГБ.

Надо сказать, что к этому времени зонуп уже сам стал получать подобные сведения от захваченных им на тайных тропах пленных, но боялся в это поверить. И вот теперь радостные для гэбэровца вести стали находить перекрестное подтверждение. Со своей стороны он также направил в центр выдержки из допросов захваченных боевиков, в которых они давали показания о смерти Васода, Рамаха и Дадуда, и при этом сообщали, что ликвидировал этих лиц, скорее всего, некий «хоим» по кличке Еретик…

«Это же надо понимать!» – восторгался зонуп. Ему-то было хорошо известно, что подобного рода удар по тайной организации, по крайней мере, способен на длительное время дезорганизовать ее действия и на порядок снизить активность всех подпольных ячеек. А есть в истории спецопераций и такие примеры, когда последовательная ликвидация одного за другим нескольких руководителей какого-нибудь подполья вообще приводила к его полному развалу… «Дай-то Бог Единый и Светлый!» – подумал зонуп и с чувством поцеловал белый камень в перстне на мизинце своей левой руки…

* * *

Контора по делу о Фронте Освобождения Баскена практически одномоментно реализовала все имевшиеся у нее наработки.

В руки гэбэровцев попали самые крупные арсеналы, накопленные боевиками при деятельном участии Тиоракиса. Были арестованы многие, ставшие известными в ходе глубокой оперативной разработки, функционеры ФОБ и их пособники, действовавшие в нескольких национальных и административных кантонах и в том числе в столичном регионе. Среди многих прочих, в силки угодили и Гамед, и баскенский доктор, и Увендра…

Как всегда бывает в таких случаях, кто-то из попавших в плен смог удержать язык за зубами, а кто-то заговорил, и пошедшие кругами волны провалов потопили почти всю периферийную сеть подполья.

В течение каких-то двух недель от Фронта остался только изолированный корень, сидевший глубоко под землей в темных пещерах Баскена. В таком состоянии ему было предельно сложно разбрасывать свои опасные плоды, и он, как это нередко случается в подобных обстоятельствах, начал загнивать, отравляя сам себя.

Сначала сработал страх перед привлеченными к работе «хоимами». Все поголовно иноплеменники, завербованные для террористической работы, попали под подозрение. Ситуацию подогрело обнаружение еще одного, кроме Еретика, агента ФБГБ, работавшего в структурах ФОБ. Эта была женщина из маами. Ликвидировать ее боевики не смогли. Она вовремя скрылась, но не успела уничтожить явные доказательства своей связи с гэбэровцами. Баскенцы не знали, что раскрытие этого агента также входило в планы «конторы». Хорошо понимая, что «хоимам» в баскенском подполье теперь веры не будет, сотрудницу секретной службы умышленно вывели из игры и демонстративно «провалили», чтобы еще более усилить разброд и панику в стане врага.

Первой жертвой этой паники стал Крюк. Наутро после гибели Васода, Рамаха и Дадуда он, прибывший в подземелье вместе с Еретиком и убедивший всех в безусловной надежности этого человека, был просто застрелен в припадке ярости начальником отряда охраны штаба ФОБ.

Потом на фоне борьбы за упавшую военную власть начались долгие разборки относительно того, кто первым выдвинул идею и благословил привлечение всех этих «хоимов» к участию в баскенских делах. На сходе клана перессорились между собою две ветви большой аристократической семьи. Отпрыском одной из этих ветвей был Рамах, другой – Васод. Родственники переругались: каждый сваливал все грехи на «чужого» покойника, и дело дошло до поножовщины, которую едва удалось остановить. Однако после этого гордые баскенцы никак уже не могли договориться, кто возглавит военную организацию клана. Каждая из сторон проваливала кандидата соперника. Вот тут-то и возникла компромиссная фигура стоявшего в стороне от свары представителя другого, но тоже аристократического по баскенским понятиям семейства. Таксен – так звали молодого человека, не пользовался среди своих соплеменников славой воина и был фигурой откровенно слабой. Именно это обстоятельство неожиданно устроило тяжущихся. Каждая сторона надеялась держать временщика под своим влиянием и в первый же подходящий момент вовсе отодвинуть его в сторону. За захватывающей внутренней борьбой все как-то упустили из виду, что в боевых условиях слабое военное руководство – прямой и быстрый путь к поражению. Опять же не одни баскенцы собирались управлять Таксеном. В секретных анналах ФБГБ этот молодой человек числился как агент «Заморозок».

* * *

Очень довольны были и Президент, и вся президентская рать. Выборы были на носу, и крупный успех власти в борьбе с сепаратизмом и терроризмом пришелся как нельзя кстати.

Не то, чтобы Президент и правящая партия боялись потерять существенное количество голосов. Боже упаси! Технологии в этой области за многие годы были отработаны до совершенства и всегда давали кандидату от Объединенного Отечества необходимое преимущество перед любыми другими претендентами при соблюдении всех минимальных приличий, разумеется. Когда-то созданная Стиллером полумаргинальная партия давно превратилась в корпоративный орган, выражавший волю самых широких слоев бюрократии, и несла на своих знаменах могучие лозунги защиты стабильности и крепкого «народного» государства. И как-то само собой получалось, что кандидаты на президентский пост вылуплялись почти непременно из числа военных и штатских служилых людей достаточно высокого ранга. Собственно, первым и единственным исключением из этого правила был сам Стиллер, в свое время совершенно неожиданно воспаривший на политический олимп из адвокатской конторы под парусами своей фантастической демагогии, в которые дули попутные ветры экономического и политического кризиса. А потом… Потом начала работать самовозобновляющаяся система, состоящая из связки двух элементов, неизбежно работающих друг на друга: с одной стороны, – партия бюрократов, с другой (или с той же?), – прямое порождение этой же среды – Президент. Основное требование к кандидату выдвигалось одно – преемственность, которая мыслилась как не имеющая альтернативы гарантия экономической и политической стабильности и, следовательно, всеобщего благополучия. В таком виде все это и преподносилось электорату. Впрочем… может, оно так и есть?

Подобная система неизбежно грешила авторитаризмом со всеми его издержками. Довольно резкие, порой, колебания курса внутренней и внешней политики в большой степени зависели от умственных способностей и личностных качеств человека, бравшего руль, и от того, как он сам понимал ту самую преемственность. Иногда везло (и даже очень), иногда – нет…

В общем, выборы, не готовившие властям каких-то особых сюрпризов, тем не менее, расценивались как весьма ответственное мероприятие. Потому как даже очень смирной лошадью нужно управлять. А ну, как ее (лошадь) кто испугает, и она понесет, сбросив кучера и круша все на своем пути? Бывало, знаете…

Опять же, избирательная компания становилась для аналитиков во властных структурах своего рода моментом истины, когда можно было почувствовать настоящий пульс общественного мнения, понять, кто реально может испугать лошадь, определить с какой стороны вожжи нужно натянуть, а с какой ослабить, и, в конце-концов, чем сегодня следует кормить животное – овсом или соломой?

С пропагандистской точки зрения мощный удар по террористам был даже не овсом, а морковью с сахаром!

Президент с удовольствием подписывал указы о поощрениях и наградах отличившимся.

* * *

Был награжден и Тиоракис. Правда, Слава Отечества, о которой он когда-то мечтал в детстве, ему не досталась, но «Звезду Отважных» – один из самых высоких и почетных военных орденов – он получил. Такого не было даже у его отца, прошедшего почти всю Шестилетнюю войну. Впрочем, не только отец, но также никто из друзей отца – ветеранов войны, не мог похвастаться подобной наградой!

А Тиоракис поймал себя на мысли, что ему полученным орденом хвастаться не хочется. И на этот раз вовсе не потому, что тайное обладание – слаще. Причина коренилась в другом. Когда он спрашивал сам себя: «А за что, собственно, награда?» – на него накатывало чувство некой чрезвычайно неприятной неловкости…

Несколько лет назад в одной из книг Тиоракис прочитал, как главный герой повести на вопрос одного из персонажей: за что он схватил военный орден, – отвечает: «Было там что-то такое, убил, наверное, кого-нибудь…» В то время Тиоракису подобный ответ показался некоторой натяжкой со стороны авторов. Неестественным представлялось совсем еще неискушенному тогда молодому человеку такое отношение бывшего солдата к оценке своих боевых заслуг. А ныне он сам, подводя итог собственным деяниям, видел на первом месте не выполненный долг перед Родиной, не разгром вражеского стана, не благо, скорее всего, принесенное им энному числу сохранивших свои жизни соотечественников, а оставленные там, за спиной, трупы – трупы своих, трупы врагов…

«Да, действительно, – меланхолично констатировал Тиоракис, глядя на красивый и очень спокойный пейзаж за окном, – «убил, наверное, кого-нибудь»… А то, что труп врага пахнет сладко, кажется, врут…»