Текст книги "Апокриф"

– Неоправданно высокие издержки?

– Ну, да! Конечно! И как вы полагаете: каков выход?

– М-м-м… Если не это… Тогда остается только вербовка на месте… Да? Ну и технические средства разведки? Нет?

– Разумеется! Разумеется, господин Тиоракис. Соображаете. Поэтому нам нужны аналитики. Люди, умеющие слушать, сопоставлять, делать выводы, понять сильные и слабые стороны человека, влезть в его шкуру, а также и ему в душу… ну и так далее…

– Понимаю… м-м-м… А мне-то вы, что сейчас предлагаете?

– А вам я предлагаю попробовать с нами посотрудничать. На первое время. Давайте приглядимся друг к другу. Мы – к вам, вы – к нам. Ну, как?

– То есть в штат вы меня не берете?

– Слышу в вашем голосе горькое разочарование, господин Тиоракис! Но, видите ли, сразу в штат мы берем только технических сотрудников, или, скажем, бойцов групп захвата, или, например, следователей… поваров и посудомоек в столовую, тоже сразу в штат берем… После соответствующей проверки, разумеется. Но вас же интересует агентурная работа? А это не специальность, знаете ли… Это – талант, дар, если хотите. Нет такого университета, где бы вам написали в графе специальность – «шпион» или «контрразведчик». Самые известные специалисты такого рода кем только не были! Юристов, кстати, среди них, как мне кажется, меньше всего. А так – инженеры, научные сотрудники, писатели, журналисты, бизнесмены, актеры, военные… Тут же склад ума и характера важнее, чем знание стандартных приемов конспирации. Этому-то, в конце-концов, и медведя можно научить. А вот, например, умению и, главное, желанию жить двойной и даже тройной жизнью – научить нельзя. Это – от Бога, которого, говорят, и нет вовсе. Это я все к чему? А вот к чему: мы, знаете ли, в поисках соответствующих талантов поступаем, примерно, как поступают при подборе артистов в труппу – конкурс проводим. Только там конкурс – гласный, а у нас, по понятным причинам, – тайный… Вы, кажется, что-то спросить хотите?

– Это я так. Про себя.

– А все-таки?

– Да, вот думаю, о чем вы меня попросите: спеть, сплясать или басню прочитать?

– Х-ха! Шутить изволите, господин Тиоракис? Это отлично! В нашем деле без юмора и, простите, некоторой доли веселого цинизма – нельзя. Это вам плюс. Но, нет. От песен и басен пока воздержимся. Всему свое время. Пока же посмотрим на вас, как на аналитика.

– И что же я должен проанализировать?

– А вот вам домашнее, так сказать, задание…

Глава 3. Пробы

Тиоракис возвращался домой со смешанным чувством.

С одной стороны, ему было весьма лестно, что ведомство, о котором он так много читал, слышал и в честолюбивых мечтах иногда даже видел себя его высокопоставленным сотрудником, само проявило к нему интерес. Подумать только! К нему, оказывается, уже некоторое время присматривались, о нем собирали какие-то сведения, и его потенциальные возможности были неплохо оценены. Настолько неплохо, что вот теперь ему сделали соответствующее предложение. Перед ним приоткрывалась тайная дверь, в которую он сам давно хотел войти.

С другой стороны, эта самая дверь отворялась не совсем так, как он это себе представлял. Никто никаких гарантий или хотя бы обещаний того, что он непременно станет штатным сотрудником секретного ведомства, ему не дал. Сначала, дескать, зарекомендуйте себя, господин Тиоракис! Походите-ка, любезный, пока что у нас на сворке! А положение «внештатника» отдавало чем-то унизительным. Первое, что всплывало в памяти – «внештатный осведомитель».

– Ну что вы, господин Тиоракис! – возразил ему «гэбэровец». – Примитивных доносчиков у нас более, чем достаточно. И вербуем мы их, я вас уверяю, совсем по-другому. Обратите внимание, я же не пытаюсь вынудить вас к выполнению вашего первого задания. Не пробую вас, упаси Боже, шантажировать. Верно? Да и нечем вас шантажировать… Деньгами тоже не соблазняю. Правильно? Та работа, которую я предлагаю вам выполнить, никоим образом на донос не похожа. Это анализ. Но анализ, выполняемый человеком, являющимся естественной частью некой общественной среды. А это очень ценно, если о состоянии, реакциях и движениях такой среды необходимо получить объективную информацию… Нет, подождите, не возражайте пока! Дослушайте меня, господин Тиоракис! Вам же приходилось слышать в обывательских разговорах, что вот, дескать, президент, правительство… верхи, так сказать, не знают истинного положения дел в стране? Не ведают «потребностей общества», не прислушиваются к «голосу народа» и из высоких кабинетов вообще ничего не видят? Слышали? Ну, вот! А как, собственно, они вообще могут составить себе обо всем этом представление? Я, надеюсь, вы не придерживаетесь наивных народных мнений, что, скажем, государь… простите, президент, прицепив накладную бороду, должен сам ездить в общественном транспорте, или ходить за покупками на базар, или наниматься инкогнито в артель грузчиков? И все это для того, чтобы быть в курсе общественных настроений в стране. А?…Верно! Не должен он этим заниматься! Никакого президента на это не хватит… А вот с аналитическими материалами он знакомиться должен. Чем точнее и объективнее материал, – тем вернее решение. Ну, если, конечно на плечах у президента голова, а не пень. Вы, как? Не считаете для себя зазорным внести свою лепту в это вполне благородное дело?…Ну и отлично!..И не нужно нам в данном случае конкретных имен! Достаточно, если вы в своем анализе будете пользоваться абстрактными буквенными определениями… «X» – сказал, «Y» – ответил, «Z» – прокомментировал, а общее мнение по поводу данного мероприятия правительства такое-то… Ошибиться не бойтесь. Во-первых, ваш отчет, так сказать, пробный. Во-вторых, – вы у нас не один такой…

Доводы вкрадчивого «гэбэровца» показались Тиоракису, в общем-то, достаточно убедительными, и он решил, что попробовать можно. Тем более, что никаких «обязательств сотрудничества» подписывать от него никто не требовал. «Все зависит только от вашей доброй воли и инициативы, – увещевал вербовщик. – Если в течение месяца от вас не будет никаких известий, будем считать, что наше сотрудничество не состоялось. Только и всего».

Тиоракису даже не пришлось заполнять анкету, какую обычно оставляют у предполагаемого работодателя. «Все, что нам необходимо на данном этапе, мы и так о вас знаем», – пояснил «гэбэровец».

Тиоракис думал, что придется давать какую-нибудь подписку о неразглашении содержания беседы и самого факта визита, но даже этого делать не пришлось. «Ну, что вы, что вы! – замахал рукой вербовщик на недоуменный вопрос Тиоракиса. – Трепаться, простите, о нашей встрече вы ведь сами не заинтересованы? Государственных тайн от меня вы тоже пока не узнали. Так что, если решите похвастаться, мы просто будем считать, что сильно ошиблись в господине Тиоракисе. А это может оказаться очень неудобным для вас. Верно, ведь?»

В общем, никаких дьявольских клейм.

Единственное, что формально отличало Тиоракиса, вошедшего в двери без вывески, от Тиоракиса, вышедшего из них, – это выбранный им самим для себя оперативный псевдоним: «Ансельм». И еще – он получил первый простейший инструктаж по очередной связи.

* * *

Тем не менее, придя на следующий день в университет, Тиоракис в полной мере ощутил то самое сладостное для него чувство посвященности в сокрытое. Теперь для этого рода гордыни у него появились новые основания. Он уже мог считать себя до некоторой степени принадлежащим к могучему и влиятельному тайному ордену, по поручению которого ему надлежит выполнить первую секретную миссию.

При этом Тиоракис очень точно определил для себя: самое глупое, что можно сделать в его новом положении, это дать кому бы то ни было почувствовать произошедшую в нем перемену. Поэтому он сразу пресек всплывшее откуда-то из недр его собственного честолюбия острое желание напустить на себя выражение таинственной значимости и снисходительного всезнания. Ему вполне хватило ума и самоиронии, чтобы сразу задавить в себе этот примитивный порыв. Для всех он должен оставаться тем же Тиоракисом, каким был ранее. Ни больше ни меньше. А маленькие радости от причастности к тайной власти – это только для откровений с самим собой.

* * *

По предложенной ему для освещения теме, связанной с введением правительством некоторых ограничительных мер для средств массовой информации (с первого взгляда вполне законных и социально-оправданных), Тиоракис имел собственное, достаточно определенное мнение, а также предполагал, что более или менее знает отношение к вопросу в университетских кругах, как среди студентов, так и среди преподавателей. Он хотел было сразу усесться за то, что для себя решил именовать «отчетом», и окончить дело в два-три дня, но потом передумал. «Если уж играть в шпионов по-серьезному – то и отнестись к этому делу нужно посолиднее», – настраивался Тиоракис.

Он даже принудил себя сделать то, что никогда делать не любил, а именно, – составил план «исследования», которое можно будет положить в основу «отчета». План был изложен им на бумаге, хотя и таким образом, что, кроме самого Тиоракиса, никто бы не смог понять о чем, собственно, идет речь.

А дальше он методично, но не без азарта, стал реализовывать задуманное. Центральной позицией его плана было активное общение. В течение следующих двух с половиной недель Тиоракис охотно соглашался на предложения принять участие в любых студенческих компаниях и мероприятиях, если только там можно было найти и вызвать на откровенность хотя бы одного-двух собеседников. Он придумал себе и провел через редакцию университетской многотиражки журналистское задание и стал охотиться за преподавателями и администраторами университета якобы для того, чтобы взять у них интервью. И всегда, под тем или иным предлогом, он выходил на ту самую тему, которая интересовала его куратора из ФБГБ. Причем старался максимально «завести» собеседника, действуя по обстоятельствам, с различных позиций: то, подставляясь под удар оппонента, как явная жертва промывания мозгов со стороны правительственной пропаганды, то высказывая весьма радикальные, можно сказать, бунтарские суждения, характерные для определенной части его знакомых, то напуская на себя вид циничного созерцателя, который в равной степени презирает и почти неизбежную тупость власти, и наивную глупость оппозиционерствующих маргиналов.

Он настолько увлекся этой новой для него игрой, ее тайной составляющей, что в какой-то из дней неожиданно обнаружил, что даже прекрасный образ Летты, уже почти два года заполнявший его мысли в любую свободную минуту, вдруг отступил куда-то на второй план. Он даже нашел в себе силы дважды отказаться от встречи с любимой женщиной ради совершаемого им дела и достаточно легко перенес это. Мало того, – Тиоракису понравилось это его новое состояние. Последнее время он начинал ощущать себя слишком уж зависимым от своего чувства к Летте. И вот теперь нашлось неожиданное противоядие. Если раньше сама мысль о возможном разрыве с ней причиняла ему страдание (тем более, что неуравновешенный характер Летты давал для этого массу поводов), то теперь ему пришло в голову: случись им разбежаться, он, пожалуй, найдет, чем заместить пустоту в душе, даже не прибегая к известному всем рецепту «лекарства от любви».

Еще неделю Тиоракис составлял «отчет». При этом он убедился в правильности своего решения углубиться в тему. Часть из тех суждений, которые он в свое время имел по этому вопросу сам, при более тщательном рассмотрении оказались поверхностными и неаргументированными. Действия правительства по части урезания языков щелкоперам, как оказалось, значительно сильнее задевали чувства и интересы обывателя, чем Тиоракис себе это ранее представлял. И реакция на ходы власти в этом направлении со стороны более или мене образованного слоя общества, к каковому смело можно было отнести университетскую публику, во всяком случае на словах выглядела против ожидания острой.

Тиоракис, не смягчая выражений при цитировании чужих высказываний («X» – сказал, «Y» – ответил, «Z» – прокомментировал), довольно убедительно показал, что физиономия правительства в данном вопросе по результатам предпринятого им исследования выглядит весьма отвратительно.

С тем он и вышел на встречу с куратором.

* * *

Они сидели в кафе, и Тиоракис, осторожно прихлебывая из небольшой чашки так любимый столичными жителями горячий и пряный «травяной коктейль», искоса наблюдал своего визави – человека лет шестидесяти, немного полноватого, с редкими седыми волосами на голове, с водруженными на ноздреватом некрасивом носу старомодными очками, одетого в отнюдь не щегольской серый костюм, и вообще, своим заурядным видом более всего напоминавшего неудачника, засидевшегося в младших клерках городского магистрата. Тот, возложив локти на пластиковые подлокотники утилитарного общепитовского полукресла, сцепив в замок пальцы рук на небольшом животе и слегка подавшись вперед, читал выложенный перед ним на круглой столешнице труд Тиоракиса – пять машинописных листков, сколотых степлером. Когда нужно было перевернуть страницу, невзрачный человек расцеплял пальцы, производил необходимое действие и, вновь приведя себя в первоначальное положение, нависал над текстом. У него было подвижное лицо, на котором отражались реакции от прочитанного, каковые он, видимо, не считал нужным скрывать: то щека с углом рта уползала куда-то наверх придавая физиономии саркастический вид, то весь рот, сжавшись в «куриную гузку», начинал бегать из стороны в сторону, как у жующего зайца, то брови из-под допотопной оправы очков совершали какие-то загадочные пассы…

В целом вся сцена выглядела вполне обыденно и невинно, например: молодой аспирант принес на встречу со своим руководителем проект статьи… или что-то в этом роде…

– А, вы знаете, – начал куратор Тиоракиса, закончив чтение, – неплохо. Нет, ей Богу, не плохо! Главное, без халтуры и верхоглядства, насколько я мог заметить… Чувствуется желание работать серьезно.

Тиоракису было приятно это слышать.

– Мне, собственно, самому было интересно осветить эту тему, – пояснил он, – разобраться: что по этому поводу думают разные люди… И почему они думают именно так… Поэтому я… – тут Тиоракис начал было излагать методику, которую он разработал для подготовки своего отчета, чтобы у куратора не оставалось сомнений в добросовестности его подхода к выполнению задания, но тот, видимо, поняв это, прервал своего молодого собеседника.

– Это лишнее… Простите! У меня нет никаких сомнений, что вы подошли к работе очень ответственно и заинтересованно, иногда даже артистично. А в некоторых случаях, может быть, и слишком артистично…

– М-м-м… Не совсем понял… Что вы имеете ввиду? – насторожился Тиоракис.

– Нет, нет! Не беспокойтесь, ничего серьезного. Просто, пытаясь вызвать на откровенность некоторых ваших собеседников, вы так вживались в бунтарский образ, что один наш бдительный информатор уже написал на вас небольшой доносик. Дескать, некто Тиоракис имеет мысли весьма опасного направления и активно их пропагандирует. Х-ха!

– И кто же это? – задал совершенно неуместный вопрос оторопелый Тиоракис, но получил в ответ такой красноречивый взгляд из-под старомодных очков, что тут же спохватился. – Ах, да! Конечно! Что это я, в самом деле…

– Вот именно, вот именно! – примирительно заговорил куратор. – Но, ничего страшного. Привыкайте! Информация только тогда имеет истинную ценность, когда может быть подвергнута перекрестной проверке… Давайте-ка подытожим! Опус ваш я передам по назначению, а свой отзыв о вашей работе, разумеется, доложу своему руководству. И я надеюсь, до скорой встречи? У вас еще не пропало желание работать?.. Ну вот и отлично!

* * *

«Вот те раз! – несколько позднее обдумывал ситуацию Тиоракис. – И что стоят мои иксы, игреки и зеты, если зашифрованные под этими буковками люди вполне легко, видимо, вычисляются при той самой перекрестной проверке… Ну, собственно, и что? В конце концов, именно я дал обобщенную информацию и именно я высказал острую оценку всей этой достаточно очевидной для большинства неуклюжести правительства. Значит, и ответственность на мне. Пусть знают, что о них люди думают! Может быть, в этом и есть мое назначение? Может быть, именно таким образом подготовленная объективная информация действительно лучше усваивается властью? Когда исходит, так сказать, от своего, а не от раздраженного и озлобленного противника…»

Такой взгляд показался Тиоракису вполне приемлемым и дающим ему моральное право продолжить свое сотрудничество с ФБГБ, тем более, его деятельность не имела, пока, во всяком случае, никаких последствий для тех людей, высказывания которых он цитировал в своем отчете.

В течение следующих полутора месяцев по просьбе своего куратора и снова под прикрытием «журналистской» работы он провел еще одно «исследование», на этот раз по вопросу распространенности сепаратистских настроений среди студентов из национальных кантонов. Такой интерес со стороны ФБГБ был вполне понятен. Сепаратизм в свое время, еще в годы стиллеровского правления и шестилетней войны, загнанный в глухое подполье весьма жесткими репрессивными мерами, в последние годы снова стал поднимать голову. В нескольких национальных кантонах возродились и даже были официально зарегистрированы политические партии явно националистического толка. Мало того! Они уже стремились создать единое, в рамках всей страны, движение, при этом, разумеется, резко оппозиционное федеральному правительству. А вот в традиционно самом беспокойном национальном кантоне Баскен – впервые за последние несколько десятков лет был совершен целый ряд террористических актов против представителей органов власти, полиции и армии. Это уже вовсе никуда не годилось!

* * *

Тиоракис за этот свой второй опыт получил некое вознаграждение, «гонорар», как выразился куратор, передавая ему конверт с купюрами. Деньги были не бог весть какие, но и не символические. Тиоракис попытался было поотнекиваться, но куратор очень вежливо объяснил, что традиции их ведомства не позволяют использовать секретных сотрудников без вознаграждения. Работа без вознаграждения вызывает подозрение. Это ненормально. Бывают, конечно, случаи, когда агенту вовсе не платят денег. Но это значит, что с ним расплачиваются другим. Молчанием, например. Или, напротив, агент сам сильно задолжал каким-либо образом и вынужден отрабатывать. «Пусть лучше чаша сия вас, мой молодой друг, минует», – заключил Стаарз (так звали куратора, или, во всяком случае, он таким именем счел возможным назваться).

* * *

Из отчета Тиоракиса вытекало, что сочувствие националистическим и даже сепаратистским движениям в кантонах довольно широко распространено среди версенцев, соллийцев, маами и, разумеется, баскенцев, обучавшихся в университете. Последнее время они начали активно объединяться в землячества, чего в прошлые годы как-то не наблюдалось. В частных разговорах и спонтанных дискуссиях многие представители «некоренных национальностей» высказывали недовольство «засильем федерального центра» и были склонны оправдывать даже террористические эксцессы, допускаемые национал-радикалами. Среди членов землячеств ходили непонятно кем изданные статейки да брошюрки, в которых совсем не канонически излагались некоторые моменты отечественной истории, прежде всего «Войны за объединение», ставились под большое сомнение благие итоги федерализации, а также делались весьма обидные для титульной нации выпады по части чуть ли не насильственной ассимиляции «малых народов», гонений на национальные культуры и экономическое обирание национальных кантонов. Тиоракису удалось выяснить, что некоторые собрания землячеств проходят в совершенно закрытом режиме, но, что там делается, – осталось для него тайной. Он пробовал порасспросить некоторых своих знакомых и приятелей, бывавших на таких собраниях, о чем это они там секретничают, но ничего конкретного узнать не смог. При всей мутности и уклончивости ответов, основным их посылом было: «А твое какое дело?» Правда, один из его приятелей – баскенец, учившийся в параллельной группе, выразился чуть более определенно. «Понимаешь, брат, – сказал он с оттенком некоторой снисходительности, – там мы решаем наши баскенские дела. Вот последний раз к нам интересный дядька с родины приезжал. Очень верные и нужные вещи говорил… Какие? Извини, брат, я же тебе сказал, – это наши баскенские дела. Когда-нибудь узнаешь… Все узнают!»

Что касается Тиоракиса, то он, хотя и с некоторыми оговорками, являл собой вполне оформленный продукт официальной идеологии и поэтому впитал идеи федерализма всеми порами своей патриотической души. Ему всегда казалось, что жить в большом и сильном своим единством государстве – очевидное и неоспоримое благо для любого человека любой национальности. И ему представлялось, что так же думает абсолютное большинство граждан НДФ. Но вот теперь, когда он по заданию своих новых руководителей нырнул в тему чуть поглубже уютного и теплого пропагандистского слоя, его поразило, насколько наивными были такие его представления. Разговоры и дискуссии по этому вопросу, которые он сам старательно провоцировал, проходили неожиданно остро и неприятно, нередко заканчиваясь на грани конфликта. Здесь было все: и обвинения представителей титульной национальности по адресу «нацменов» в неблагодарности, иждивенчестве, государственном недомыслии; и яростные нападки другой стороны на «вековых угнетателей», «эксплуататоров национальных окраин», великодержавников с тупым имперским мышлением…. Получалось, что вот теперь, после того как со времени «Войны за Объединение» прошло уже более пятидесяти лет, после того как, казалось, в стране сложилась некая новая общность (пропаганда твердила о братстве!) людей, – откуда-то и непонятно по какой причине снова стали всплывать старые и вроде бы давно забытые взаимные обиды и, как следствие, – призывы поделить горшки и игрушки… А горшки, как известно, где делятся – там и бьются.

Тиоракис был неприятно поражен. Одно дело бытовые анекдоты и кухонные сетования на жмотство версенцев, или на ледяной практицизм маами, или на нахальство баскенцев, а другое дело, когда твой товарищ, умный и эрудированный парень, приехавший на учебу в столицу из национального кантона, распаляясь в споре, с пеной у рта и безумными глазами талдычит тебе, что твоя страна, твоя Родина, которую ты с детства привык любить как мать родную, для него (подишь ты!) вовсе и не мать, а дурная мачеха и вообще – «тюрьма народов».

* * *

– Вы знаете, – решил поделиться своей обеспокоенностью с куратором Тиоракис, – мне все это действительно очень не нравится. Я как-то раньше с этим до такой степени не сталкивался… не копался в этом… Оказывается, такая пропаганда сепаратизма идет! Что-то делать нужно! Я вот думаю по этому поводу и на основе имеющегося у меня материала большую статью в нашей университетской многотиражке написать. Может быть, мне под это целый разворот дадут. Я поговорю с главным редактором, он должен понять важность проблемы. Нужно по этой теме говорить… с аргументами… А то получается, что с одной стороны – сепаратистская пропаганда, а с нашей стороны – ничего. А я читал эти брошюрки! Там столько откровенной ерунды и вранья! Опровергать это все нужно, а не отмалчиваться! Вы как думаете?

Стаарз сидел на стуле, сложив по своему обыкновению сцепленные пальцами руки на животе, и немного исподлобья внимательно и серьезно смотрел на Тиоракиса. Губы его были поджаты, и он часто и как бы механически кивал головой, что можно было расценить как выражение полного и безоговорочного подтверждения произносимых Тиоракисом слов. Но данное куратором резюме оказалось не вполне ожиданным.

– Вот что я вам скажу, мой молодой друг! – как всегда несколько церемонно начал он. – Ваши мысли по этому поводу я, будьте уверены, разделяю, но от публикации и даже от отчетливого декларирования своей позиции по данному вопросу пока воздержитесь. Даже среди друзей и близких! Хорошо?

– Но, почему? – удивился Тиоракис.

– Есть кое-какие мысли… – раздумчиво ответил куратор. – Вы ведь, кажется, наполовину всерсенец?

– Скорее, на четверть. У меня только бабушка – версенка. А что?

– Это я так, пока только для себя… Мысли… Возможно, нам с вами предстоит серьезная работа. Так, что? Договорились? Пока что в этом вопросе никакой инициативы! Замрите!