Текст книги "Апокриф"

– В самом деле? – спросил Острихс с оттенком некоторого даже самодовольства в голосе. – Ну, и как вы думаете, господин Фантес: тут-то уж точно нет никакого вреда? В этом-то смысле все совершенно чисто?

– По моему мнению, – да! – почти совершенно уверенно подтвердил священник.

– То есть, например, в таком направлении использовать мою способность можно и нужно? – уже даже как-то требовательно вопрошал юноша.

«А мальчик-то сам так и рвется в пророки, – подумал про себя Хаардик, – горит бескорыстным желанием осчастливить мир. Как там в этой книжке было? «Счастье для всех!.. Даром!..» Только уж больно жутко все закончилось… Не дай Бог! Впрочем, что это я? Там была работа пришельцев, насколько я помню, негуманоидов… Мы же дело не с пришельцами собираемся иметь?»

Закончив короткий внутренний монолог, священник в своей манере не стал выдвигать для Острихса никаких собственных предложений. Хаардик часто пользовался этим приемом: давал до конца высказаться собеседнику, который уже шел в нужном направлении, и в подходящий момент только одобрял подобранный им, казалось, с поверхности ответ. По наблюдениям настоятеля Фантеса, решения, которые люди считают своими, они реализуют гораздо с большим удовольствием и рвением, чем навязанные со стороны.

– Как тебе сказать? – счел он возможным ответить Острихсу, – Нужно или не нужно – это решать тебе… А вот насчет «можно»… Тебя ведь беспокоит оценка того, что ты сегодня сделал, с позиции добра и зла? Я полагаю, это, однозначно, во благо. Так что, если и дальше в таком же духе… думаю, можно!

– Тогда, может быть, попробуем реализовать мою идею? – тут же с воодушевлением отреагировал на авторитетное заключение Острихс.

– Уже идею? Ну, что ж… Излагай.

Глава 9. Ошибка

Все-таки Хаардик Фантес поспешил, назвав чудесное исцеление непутевого внука госпожи Ашбу от явного порока однозначным благом. Надо полагать, что, рассматривая под большим увеличением любое, казалось бы, совершенно бесспорное «доброе дело», почти всегда можно обнаружить хотя бы одного того, кому совершившееся благодеяние доставит разочарование и досаду. Тут, наверное, допустимо заподозрить и некоторую закономерность: чем шире круг облагодетельствованных, тем больше будет тех, кому это обстоятельство причинит какого-либо рода огорчение. Отсюда, разумеется, не следует делать скоропалительного вывода, будто творить добро (в собственном понимании) вовсе не стоит, дабы не причинить соответствующей меры зла (в чьих-нибудь глазах), однако, и не следует удивляться тому, что в азарте реализации человеколюбивых замыслов можно натолкнуться на неожиданное и резкое сопротивление.

Суть благородной идеи, внезапно возникшей в мозгу у Острихса, напрямую вытекала из только что совершенного им и недвусмысленно одобренного Хаардиком «чуда». Другие люди на их месте взяли бы, да и открыли какой-нибудь платный кабинет по излечению больных игровой зависимостью и спокойно стригли купоны, вполне безопасно сопрягая выгодное с благим. Однако чистое бессеребреничество обоих героев в сочетании с порывом молодой души одного из них и гордыней подвижничества – второго такого примитивного развития событий допустить не могли.

Острихс задумал оделить счастьем освобождения от рабства азарта всех, до кого только сможет дотянуться силой своего дара и, разумеется, безвозмездно. Он представлял себе это в виде некой просветительской акции ну… опять же, наподобие той, в которой участвовал зимой. Собственно, другого опыта массового воздействия на людей (кроме, конечно, участия в рекламе тупсаровского мороженного, о чем вспоминать было немного стыдно) он не имел. Дело оставалось за малым: как-то сподобиться заинтересовать своей идеей тех, кто смог бы организовать все это в техническом плане. И здесь Острихс рассчитывал на помощь настоятеля Фантеса, которого не вполне обоснованно считал влиятельным лицом, принимая во внимание только его сан и многочисленных знакомых.

Что касается священника, то высказанная его молодым другом идея вполне укладывалась в гордый замысел целой цепи нравственных влияний на «стадо человечье», который уже почти сложился в голове неугомонного служителя Великой Сущности. Имея в руках такой инструмент, как Острихс, оставалось только освоиться с особенностями его применения, так сказать, разработать наиболее продуктивную методику использования, а далее – лишь выбирать направления воздействий.

Что особенно ценно, эта схема служения Богу, как его понимал Хаардик, уже не требовала завоевания непременно высокого (а предпочтительно, высшего) места в церковной иерархии. Тут Провидение давало ему непосредственную силу, по сравнению с которой, в сущности своей – административная власть иерарха была просто ерундой. А власть, как таковая, без ее прикладного значения, Хаардику была не нужна. Не говоря уже о том, что он давно осознал свою совершенную неудачу на выбранном когда-то пути к вершине пирамиды, именовавшейся Церковью Бога Единственного и Светоносного.

* * *

Совершенно не заблуждаясь относительно степени своего влияния на различные административные и финансовые рычаги Ялагила, настоятель Фантес, тем не менее, понимал, что сам Острихс, несмотря на уже приобретенную некоторую известность, представляет из себя в этом смысле еще меньшую величину. Поэтому он решил взять организацию кафедры, с которой начнет вещать новый пророк, на себя и попросил одного из приятелей по «философскому кружку», бывшего муниципальным советником, посодействовать в организации встречи с главою городской администрации. Хлопоты увенчались успехом, и аудиенция была назначена.

Мэр города, предполагавший, что священник напросился к нему на прием для того, чтобы чего-нибудь выклянчить, принял Хаардика по-началу довольно сухо, но потом, когда вник в существо предложений настоятеля «краснокаменного» храма, неожиданно заинтересовался. Причем заинтересовался настолько, что некоторым образом поразил внезапно горячим участием своего посетителя.

Пружины, которые побуждали городского мэра к тем или иным действиям, для Хаардика, остававшегося, при всем его несколько однобоком практицизме, политическим наивом, были тайной за семью печатями. Зато для самого принимавшего его чиновника все складывалось в простейшую комбинацию – двухходовку.

Дело состояло в том, что через полгода в Ялагиле должны были пройти выборы нового мэра, и нынешний – естественным образом желал сохранить этот пост за собою. В качестве его главного соперника в борьбе за главный приз уже определилась госпожа Диадарио, бывшая дочерью господина Дрио, каковой был широко известен тем, что держал в своих не совсем чистых руках всю сеть игрового бизнеса в городе и окрестностях. Понятное дело, что избирательная компания, которую успешно вела амбициозная молодая женщина, стоила немалых денег и на девяносто процентов финансировалась из того самого источника, который для значительного числа ее невоздержанных в азарте сограждан, являлся черной дырой, исправно высасывавшей их трудовые и не очень трудовые сбережения. Папаша Дрио денег не жалел, справедливо полагая мэрский пост только первой ступенью на пути восхождения его любимой дочери к политическим вершинам…

Мэр кое-что слышал уже о том, что в его городе вроде бы завелся некий феномен в виде молокососа с уникальными способностями к убеждению. В частности, об этом тростил ему председатель муниципалитета, соратник, так сказать, по сражению за руководящие посты. Этот даже высказывал нечто вроде идейки о привлечении юного дарования к предвыборной борьбе на своей стороне, но мэр лишь отмахнулся, полагая всю историю, если и не выдумкой, то изрядным преувеличением. Казалось легкомысленным строить серьезный политический расчет на мальчишке, о котором болтают какие-то сомнительные вещи, и вкладывать средства выборного фонда, которых всегда остро не хватает, в мероприятие, могущее окончиться пшиком. Более того: в случае неудачи еще и на смех поднимут!

И вот перед мэром сидит этот самый поп, фигура, прямо сказать, тоже весьма противоречивая. Иметь с ним дело и соблазнительно, и опасно. Соблазнительно, потому что, по имеющимся сведениям, его немногочисленная, но постоянно растущая «краснокаменная» паства, конечно же, способна добавить некую толику электората в предвыборную копилку мэра. Опасно – потому, что у «белокаменной» епархии он – постоянное бельмо на глазу. Местный епископ и так норовит примкнуть к банде папаши Дрио, поскольку тот постоянно (и не хило!) жертвует в пользу церкви Бога Единого и Светлого. А у самого мэра с архиереем – не очень… Особенно, после того, как муниципальное собрание отказалось предоставить владыке лакомый кусок земли в Центральном парке на берегу озера под новую резиденцию. Как будто мэр в том виноват! Так что тесные контакты с «краснокаменными» в свете предстоящей схватки могут выйти боком…

Но, странный поп предлагает забавную вещь! Он, видите ли, обеспокоен пагубным увлечением значительной части сограждан азартными развлечениями в механических казино! Это, понимаете ли, разрушительно действует на личность, пускает деньги обывателей на ветер, отнимает их у детей, ведет к распаду семейных очагов, росту преступности и что-то там еще… Короче, настоятель единственного в Ялагиле «краснокаменного» храма хочет попробовать уговорить несчастных грешников отойти от пагубы. При этом поп не сам собирается уговаривать, а считает, что это способен сделать его молодой друг – Острихс Глэдди, тот самый, о котором дул в уши мэру председатель муниципалитета.

В голове у мэра начинает работать своего рода калькулятор.

«Чем я рискую? Похоже, ничем. Строго говоря, такого рода выступление к избирательной компании напрямую никак не относится. На первый взгляд, обычная бесполезная трепотня на темы нравственности. Дескать, надо вести себя хорошо… На такое деньги можно выделить из городского бюджета, а не из моего фонда. У нас там заложена какая-то расходная статья… мелочь, конечно… на пропаганду здорового образа жизни и тому подобное. Можно, кстати, с невинным видом предложить и «белокаменным» попам в этом поучаствовать! А что? Грехи у паствы одни и те же, вне зависимости от того, в какие она храмы валит. И все это, разумеется – не моими руками… На всякий случай! Это пусть будет инициатива комиссии муниципалитета… Есть там у нас какая-то такая, по части охраны семьи и детства, вся из целомудренных старушек и училок. А что я с этого всего могу поиметь? Так… Представим, к примеру (только к примеру!), что парень этот, и впрямь, волшебник… Он значит, это… выступает… и, как мне тут обещают, механические казино папаши Дрио теряют процентов восемьдесят-девяносто своей клиентуры… А значит, соответствующим образом должны сократиться и доходы старого козла. Совсем он, конечно, не разорится (у него еще кое-что есть, кроме «игралок»), но с деньгами в разгар избирательной кампании его дочурки будет полный напряг… А это здорово! Сказка, конечно, красивая… Но, ведь я в любом случае ничего не теряю! Чем черт не шутит!»

* * *

Когда к папаше Дрио стали поступать сведения о том, что большинство его механических казино пустуют сутками и вместо ежедневной прибыли приносят одни убытки, пожирая средства на накладные расходы, он сначала не поверил. Потом поверить пришлось, но возникло вполне понятное желание разобраться, что за такой крутой наезд и с чьей, позвольте, стороны поставил его небольшую, но замечательно отлаженную империю на грань финансового краха.

Причина всего этого безобразия, которую изложил папаше Дрио руководитель его личной службы безопасности, поначалу показалась смехотворной. Присутствовавшая при сем соискательница поста ялагильского мэра – Диадарио широко раскрыла глаза, услышав мнение профессионала, что в основе столь неожиданного отвращения широких кругов населения от посещения «игралок», будто бы, лежат какие-то дурацкие выступления по городскому телевидению и радио неких борцов за нравственность из муниципального собрания, поддержанных парой-тройкой местных попов. Собственно, из этой, не более чем забавной, на первый взгляд, компании, проведенное в течение десяти дней частное расследование выделило двух человек: настоятеля «краснокаменного» храма Хаардика Фантеса в качестве вдохновителя акции и студента Ялагильского университета Острихса Глэдди, каковой выступал главным инструментом разрушения финансового благополучия в хозяйстве папаши Дрио.

Семейство Дрио всегда нанимало себе отличных специалистов, и безопасностью у них ведал бывший сотрудник ФБГБ – господин Анс Гваар, переманенный с государственной службы очень высоким окладом. В короткое время он смог профессиональным нюхом не только выделить двух главных фигурантов, но и со всей возможной в столь ограниченный срок тщательностью выяснить основные детали их жизненных линий, а также установить главную суть взаимоотношений этих людей. К несомненным достоинствам состоявшегося розыска относилось то, что, собрав и проанализировав материал об известных «подвигах» Острихса Глэдди, гэбэровский отставник не только пришел к совершенно правильному выводу о наличии у «подследственного» уникального дара, но и смог сделать некоторые прикидки о характере воздействия этого феномена на людей.

Скорее всего, первый из тех профессионалов, которым когда-либо пришлось по роду своей работы заниматься феноменом Острихса, он не ограничился констатацией самого факта «чуда», но и попробовал нащупать пределы, в которых оно существует. Это вполне объяснимо: ему по должности полагалось искать слабые места любого противника папаши Дрио, даже если в качестве такового выступал некий комплекс паранормальных способностей. Коротко говоря, следовало определиться и со степенью опасности данного явления для конкретного бизнеса, наймитом которого был начальник службы безопасности, и вести поиск противоядия для спасения кормушки от совершенного опустошения.

* * *

– Конечно, без специального исследования такое утверждать с точностью нельзя, – докладывал своему хозяину Гваар, – но я почти убежден, что совершенно бесповоротно этот парень зашибает мозги незначительному числу людей. Какой-то, тоже невеликий процент – вовсе не его клиенты. А основная масса, мне думается, подпадает под его влияние временно. Я уже нашел таких и среди любителей мороженого, и среди посетителей наших «игралок». Кое-кто из них уже возвратился к старым пристрастиям…

– Кое-кто! – сардонически возопил папаша Дрио. – Успокоил! Кое-кто меня не устраивает! То есть, в части мороженого – пусть жрут, что угодно, конечно, но, что касается моих механических казино, то «кое-кто» означает, знаешь что? Разорение! Это понятно, я надеюсь? Это не разговор! С таким прогнозом работать нельзя!

– Господин Дрио! – с достоинством человека, знающего себе цену, возразил бывший гэбэровец. – Кому угодно ясно, что за столь малый срок расследования, при наличии очень скудного материала, описывающего феномен, и малого времени, с которого он вообще известен, более глубоких и обстоятельных заключений сделать нельзя. Я уже вам говорил, что нужно специальное исследование…

– На что ты намекаешь, сынок, этим своим: «кому угодно понятно»? – довольно ехидным тоном прервал своего служащего раздраженный босс.

– На то, что ты – дурак, папка, коли не понимаешь! – мрачно подала со своего места реплику Диадарио.

– Спасибо, дочка, на ласковом слове, – строго посмотрев на любимицу, отвечал отец, – но тебя сюда позвали не шутки шутить, а чего дельное сказать, если сумеешь. Так?

Затем, отвернувшись от поджавшей губы Диадарио, он вновь обратился к Гваару:

– Ты же сам понимаешь, сынок, что яйцеголовых с микроскопами приглашать для всяких там изысканий, да докторов с клистирами, или чего у них там, для анализов – некогда. Делать-то сейчас… именно сейчас, что?

– А почему некогда? – снова вставилась ничуть не повеселевшая дочь босса. – Просто нужно приглашать сразу на вскрытие.

– Как вариант, дочка… Как крайний вариант годится, – вполне бесстрастным тоном отреагировал на это радикальное предложение папаша Дрио, – вот уж это-то всегда успеем, – и, вновь повернувшись к руководителю службы безопасности, повторил вопрос, – если без этого, то как?

* * *

Уже только потому, что Гваар прослужил около пятнадцати лет в государственной секретной службе, он по определению не мог остаться девственником. Это в том смысле, что слова царя «игралок» и его наследницы не показались ему ни кошмарной шуткой, ни абсолютно недопустимым планом. Реализация известного принципа: «нет человека – нет проблем», – не являлась в работе ФБГБ (как, впрочем, и в деятельности спецслужб иных сильных государств) чем-то совершенно исключительным или абсолютно экстраординарным. Рутиной, правда, это тоже назвать было нельзя, но тайные войны (как и явные) никогда и нигде не могли обойтись без жестокостей и совершенно реальных жертв. Вопрос, собственно, всегда диктовался одной только мерой необходимости. Ну, а то, что эту самую меру, в конце-концов, определял какой-нибудь конкретный, облеченный властью человек, – так это уж простите! Сие заложено в конструкцию мира, сотворенного по Великой Воле Великой Сущности! Гваар в своих нравственных поисках ни разу не пошел далее этого простого и одновременно крайнего тезиса, когда ему приходилось участвовать по долгу службы и приказу начальства в операциях, успешный финал которых определялся устранением какой-либо проблемы через применение вышеупомянутого принципа. Помолится, бывало, в военном храме, услышит от капеллана формулу: «Воину прощено!» – и, как умылся!

Опытного хирурга не способны ужаснуть разверстые внутренности человека; старый могильщик не видит ничего страшного или мистического в смердящем трупе; адвокат со стажем внутренне равнодушен к переживаниям сторон процесса; забойщика скота вряд ли смутит какое-то там «выражение глаз» предназначенного на фарш животного… Если бы дело обстояло по иному, большинство операций заканчивалось бы смертью больного, при этом погребать зарезанных было бы некому и никто не смог бы спокойно и беспристрастно разобраться даже в простой юридической коллизии, не говоря уже о том, что сочный бифштекс или ароматный шашлык стали бы уделом лишь отдельных «безнравственных» личностей, способных недрогнувшей рукой перерезать горло соответствующей жертве…

Профессионализм в некоторых областях человеческой деятельности, кажется, подразумевает необходимость определенного «нравственного отупения», способность к которому, скорее всего, является обязательным условием того, что тот или иной индивид вообще сможет хорошо выполнять ту или другую работу. Проблема только в том, как далеко может зайти в своем развитии неизбежная профессиональная деформация.

У Анса Гваара она зашла за такие пределы, что он не слишком смутился, когда несколько лет назад, уже служа папаше Дрио, услышал от последнего, хотя и не прямым текстом высказанное, но, тем не менее, совершенно определенное поручение, решить некую проблему известным бывшему гэбэровцу способом. То обстоятельство, что человек, от которого следовало избавиться, вовсе не был «белым и пушистым», но, напротив, по всем человеческим понятиям, являлся грязной скотиной, как-то удачно сгладило в собственных глазах Гваара тот неприятный факт, что в данном случае его действия никак не могли быть оправданы, ни принесенной присягой, ни высокой государственной необходимостью. Кроме того, ему уже не требовалось быть непосредственным исполнителем. Выяснилось, что дистанцирование от жертвы помогает ничуть не хуже, чем успокоительные слова капеллана. Ну, а потом… Потом было еще несколько подобных задач, с которыми руководитель службы безопасности папаши Дрио справился умело, чисто и в поставленные сроки. Освоился, в общем, с работой на новом месте.

* * *

– Самое главное, как мне кажется, – отвечал Гваар своему боссу, – это не допустить повторных выступлений мальчишки со своей… э-э-э… назовем это проповедью. Как я выяснил, подобные планы не только имеются, но и находятся в стадии подготовки. Что касается нас, то, как я уже говорил, мы почти не знаем механизма… ну, в общем, как все это работает. Например, усиливается ли феномен вследствие повторных воздействий или ослабляется… Раз нет времени на исследования, то уж, во всяком случае, не нужно ставить экспериментов на собственном бизнесе, господин Дрио! Итак, будем исходить из того худшего предположения, что повторная… э-э-э… процедура закрепляет эффект… э-э-э… воздержания от участия в игре у тех, кто находится под воздействием «проповеди», и возобновляет его у тех, кто в силу каких-то причин вышел из-под влияния… А это нас никак не устраивает. Если дело действительно обстоит так, то пускать его на самотек недопустимо. Никаких компромиссов быть не может: надо все это прекращать.

Папаша Дрио и Диадарио слушали внимательно, не перебивая, и Гваар продолжил развивать свою мысль:

– Тем не менее, я полагаю, что для… э-э-э… крайних шагов оснований пока нет. Достаточно надавить на некоторые рычаги и заблокировать повторные выступления всей этой компании, то есть в первую очередь, конечно, мальчишки и «краснокаменного» попа…

– Кстати, о попах… – сказал папаша Дрио, скупым жестом приостановив речь своего служащего. – С «краснокаменным» – все ясно. Он, что называется, «притча во языцех». А наши-то, «белокаменные», как сюда затесались? Откуда эти палки мне в колеса? Может, епископ на всякий случай в обе стороны глядит?

– Не думаю, босс, – отрицательно покачав головой, ответил Гваар, – по моим сведениям, они влезли в это дело просто по глупости… Ну, вроде, предложили из муниципалитета: вопросы нравственности и все такое… Второго дна они конечно не увидели. Оно, и правда: раньше все такого рода выступления были как мертвому припарка. Ну, к тому же не хотелось очередные очки конкуренту из другой церкви отдавать. Он, этот Фантес, и так у них постоянно паству отбивает. Они даже у кого-то в епископской канцелярии спросили: можно ли с «краснокаменным» в одной передаче выступить, чтобы свою марку поддержать. Ну, им и разрешили… Просчитать последствия не смогли. Они там, хотя и ведают о нашем… кгхм… альянсе с епископом, но то, что этот Острихс Глэдди такая бомба, понятное дело, не предполагали… А вы сами, босс, с епископом не говорили по этому поводу? Ведь у вас с ним напрямую…

– Говорил. Три дня назад говорил, – без промедления отозвался папаша Дрио. – Клянется, что ни сном, ни духом. От одного имени этого Фантеса его трясет. А своим балбесам обещает по ушам надавать, чтоб впредь неповадно было. Оно, конечно, поделом, но поздно. Однако и я его, старого брехуна и двурушника, знаю. Он соврет – недорого возьмет. Вот я и хотел твое впечатление, сынок, узнать, не метнулся ли наш праведник к мэру… Ну, с этим ясно. Будем исходить из того, что епископ по-прежнему наш… А мэр? Конечно, в курсе, скотина? Его рук дело?

Гваар несколько помедлил, прежде чем ответить:

– Совершенно очевидно, что в курсе, но все обставил так, будто он к этому делу отношения не имеет. Тут, я полагаю, фокус в том, чтобы затруднить рассмотрение всей этой истории в контексте его и нашей избирательной компании. Тут нашему мэру, что называется, подфартило: инициатива действительно исходила от Хаардика Фантеса. Это я установил совершенно точно. Однако здесь же и слабое место. Дистанцировавшись от попа и мальчишки, он лишил их, а также других, так сказать, «энтузиастов» из комиссии муниципалитета, прикрытия. Так что – кому-то денег заслать, где-то – надавить, и сколь-либо широкая аудитория для всей этой компании будет закрыта. А без этого им останется только одиночек увещевать, что заметного ущерба нам… в смысле, вам, не причинит.

– А что делать с тем, что мы уже потеряли?! – неожиданно вскипела Диадарио. – За это кто заплатит? Может быть, вы возместите, Гваар? Это же вы у нас за безопасность отвечаете! У меня избирательная компания в разгаре, а в кассе – пусто! Тут целая туча звезд кино и эстрады должна была прикатить, электорат ублажать. Чем им платить прикажете?! Из вашего жалования? Не хватит даже его, уверяю вас! Да и в долг взять неоткуда. Вы знаете, насколько упали наши акции?! А шайка мэра с удовольствием раздувает слухи о падении нашего кредитного рейтинга до нуля! Знаете?!

Диадарио выкрикивала все эти инвективы, несмотря на предостерегающий жест отца. А Гваар, будучи знаком со взрывным характером наследницы папаши Дрио, спокойно ждал, пока она выплеснется, если и не до конца, то в основном. Дождавшись окончания эмоциональной эскапады, он вновь совершенно спокойно заговорил:

– В любом бизнесе случаются убытки, подлежащие безусловному списанию. С явных виновников ущерба возмещение получить совершенно точно не удастся. Ни по закону, перед которым они чисты, ни, так сказать, по понятиям… Священник просто нищ, а у мальчишки ничего собственного пока нет… Можно, конечно забрать небольшой бизнес у его отца, но затраты на это, я полагаю, будут сравнимы с кушем. Ну, если только в качестве сатисфакции…

– Вот именно! – с неостывшей яростью выкрикнула Диадарио. – Нужно хотя бы отомстить!

– Отомстить? – очень спокойно, будто бы пробуя это слово на вкус, спросил папаша Дрио. – Ты же, дочка, в политику, кажется, идешь? Там месть – дело десятое, если не последнее. Главное – целесообразность. Да и вообще подумай: мы (!)… и вдруг мстим нищему попу и глупому студенту… Это как, по-твоему? Не мелко?

– А что же?! Так оставим? – довольно злобно осведомилась дочурка.

– Нет, спускать тоже нельзя, – снисходительно пояснил папаша Дрио, – иначе все поймут это так, что гадить у нас перед дверью позволено кому угодно. Тогда такое начнется, – только держись! Нет, оставлять нельзя, – снова подтвердил он, – но называется не отомстить, а наказать. Чувствуешь разницу?

– Не особенно, – буркнула Диадарио.

– Объясняю: в мести – только неразумная злоба, а в наказании – справедливость и назидание. Понимаешь?

– Называй, как хочешь, отец, но то, что головы им поотрывать нужно, – это совершенно ясно.

– И опять, дочка, ты не права! Скажем, попу голову оторвать или там, просто, по ней хорошенько стукнуть, можно. Чтобы впредь не лез, куда не надо. А вот мальчишку этого гораздо полезнее к нашему делу приспособить. Ты об этом не думала? Нет? Плохо! Опять же напоминаю, что ты политикой собираешься заниматься. А политика – это сплошные комбинации и альянсы. «Нравится», «не нравится» – это там никому не нужно. Только полезно или вредно…

– Слушай, отец! Ты мне, что, до утра будешь нотации читать? К чему ты это все говоришь? – с неутихающим раздражением огрызнулась Диадарио.

– А к тому я это говорю, дура ты моя дорогая, – все так же спокойно и назидательно продолжал папаша Дрио, – что один этот пацан, если его припрячь к нашей телеге, запросто заткнет за пояс всю звездную кодлу, которую ты наняла, чтобы она зазывала тебе избирателей. Да что там одну! Десяток таких заткнет! Вот и будет тебе компенсация. Неужели не понятно? Вон, Гваар уже давно все понял. По роже видно!

* * *

Гваар действительно все понял. Он давно научился определять настоящую волю своего босса по тем, часто двусмысленным вешкам, которыми папаша Дрио обозначал для своих подчиненных желательный для него ход развития событий. И чем дальше за гранью закона стояли эти знаки, тем меньше конкретных указаний было в словах старой сволочи. Очень внимательно следил папаша Дрио за тем, чтобы его речи никаким образом нельзя было подшить к какому-нибудь уголовному делу. Не царское это дело – нести судебную ответственность. На это есть исполнители. Им за это, собственно, немалые деньги платят. И за понятливость, и за молчание, и за риск.

Каких бы словес ни плел отец для своей дочки насчет «справедливости и назидания», Гваар слишком хорошо знал и даже чувствовал своего босса, чтобы впасть по этому поводу в заблуждение. Нет, что касается священника, то здесь, действительно, пахло примитивной местью. Папаша Дрио относился к той категории богатых и успешных людей, которые искренно полагают, что Высшей Сущностью человечество разделено на две основные группы: меньшую, представителям которой (видимо, по рождению) можно все, и большую – составленную из тех, кому (также, наверное, природой) назначено существовать в рамках разных писанных и неписанных правил. И вот, когда некоторые непонятливые представители этой изначально подчиненной части людского стада по глупости, по гордыне, по зависти или какой иной неведомой причине нарушают границы своей резервации и перебегают дорогу папашам Дрио, они, папаши, приходят в справедливое бешенство и начинают яростно топтать обнаглевшую мелочь.

По результатам состоявшегося совещания Гваар посчитал, что босс, хотя и с непременным камуфляжем, поставил перед ним две задачи. Первую – отловить мальца и заставить его работать на Диадарио; вторую – дать по башке Хаардику Фантесу, чтобы навсегда отбить у него охоту переделывать и без того уютный мир, одновременно удовлетворив чувство праведного гнева папаши Дрио и его дочери, обиженных ретивым священником. Оба задания не представлялись в организационном смысле сколь-либо сложными, а реализация их должна была полностью снять проблему новых посягательств на благополучие хозяйского бизнеса.

В отношении священника существовал великий соблазн дать ему совершенно определенно понять – за какие грехи и перед кем – на него обрушивается возмездие. И не только ему, а также всем прочим лишний раз напомнить, что владения папаши Дрио священны и неприкосновенны. Однако при такой транспарентности действа, совершенно непременно пришлось бы иметь дело с легавыми. Гваару было хорошо известно, что акции физического воздействия в отношении мало-мальски публичных людей вызывают повышенное общественное внимание, что заставляет полицейскую машину работать быстрее. А ежели, паче чаяния, под удар попадает депутат, журналист или вот священник с такой репутацией, то могут понадобиться очень большие средства для торможения набравшего обороты расследования. Иногда средств может не хватить…

Гваар обдумал и вариант полного увода будущего уголовного дела в совсем иную сторону. Например, религиозный фанатизм – хорошая тема. Отделали, скажем, попа, иноверцы… Но тут тоже есть риск нарваться на серьезные неприятности. Межконфессиональные отношения «краснокаменных» и «белокаменных» – давняя и болезненная история. Это даже было поводом к последней большой войне… И епископа своего можно под удар подставить… Вот, если бы Фантес был «белокаменным» попом, – тогда другое дело! Хотя, нет! Все равно – нет! Бывшие коллеги из ФБГБ точно начнут землю рыть, если почуют признаки религиозной разборки. Слишком остро. А если начнут по-настоящему рыть, то точно выйдут на истинную причину заказа. Не годится!