Текст книги "Башня континуума"

– О-о… но ты нашел Дэнни живым хотя бы? И не под мостом?

– Не драматизируй. Твой братец пока живет у какого-то из своих гнусных тупых приятелей. Я отвез ему денег, кое-какие вещи. И пальто.

– Спасибо огромное… но почему ты просто не вернул его домой?

– Да… этот сопляк заявил мне, что домой собираться не возвращается. Заявил, что уже вырос и способен жить самостоятельно. Сказал, мол, хочет в ближайшее время поездить и повидать мир. Ах, да. Еще он сказал, мол, у него больше нет семьи. И велел передать тебе…

– Что?

– Что ты – полный придурок.

Разумеется. Непонятно – чего, собственно, Кит ожидал.

– Думаешь, этот гаденыш понимает, что творит?

– Не уверен… но его вящая ненависть ко всему материальному и полное отсутствие здравого смыла вызывает уважение. Я бы так не смог, – сказал Ричард.

Кит тоже так не мог. Родная кровь – не водица все-таки. Оставалось надеяться, что папаша уже поостыл. Однако Ричард живо развеял его робкие надежды на сей счет.

– Мне не кажется, будто твой старик остыл. Совсем нет.

– Что? Почему?

– Да потому что… сперва твой полоумный братец, потом ты три недели пролежал чуть ли не при смерти… а еще те странные парни в фетровых шляпах.

Кит ничего не понял. Какие странные парни? Какие шляпы? Неужто, опять начался горячечный бред? Но, похоже, это был не бред. Ричард заметно занервничал. Лицо его, обычно преисполненной великолепной скандинавской меланхолии, сделалось похоже на посмертную гипсовую маску.

– Я не понимаю, расскажи все толком.

– Ну… это случилось дней пять или шесть… Я припозднился на работе… засиделся с документами по Первому Прототипу…

Время близилось к полуночи, и Ричард уже собрался домой, когда эти чертовски странные парни объявились в коридоре Корпоративной штаб-квартиры. Их было четверо или пятеро, в фетровых шляпах, плащах и серых костюмах. Они походили на банковских клерков или коммивояжеров.

– И они пошли к отцу? – спросил Кит в недоумении.

– Вот-вот. Сразу направились в его кабинет, притом не спрашивая дороги. Я спросил их, какого черта… а они сказали мне, мол, у них назначено.

– И что хотели?

– Откуда мне знать. Я пошел за ними: посмотреть, все ли в порядке, но твой папаша вылетел из приемной, как ошпаренный, и велел мне отправляться домой, немедленно, как если бы случился пожар или землетрясение.

Кит совсем не думал, что стоит придавать значение столь незначительному инциденту. Мало ли у отца имелось странных знакомых в шляпах. Мало ли, какие темные делишки он мог обсуждать с ними в глухой полночный час в укромной тиши своего кабинета. Визитеры могли оказаться группкой наемных убийц или промышленных шпионов, которые явились за инструкциями… например. Кит дотронулся до руки Ричарда и мгновенно весь заморозился изнутри, до того у Ричарда была холодная рука.

– Ой, что ты себе напридумывал. Ты малость переутомился, вот и все.

– Да… наверное… только под их плащами, костюмами и шляпами ничего не было. Ни намека на человеческие тела. Я вообще не уверен, что они были людьми. Демоны. Вот кем они были. Демонами.

Кит моргнул.

– Ты ведь сказал, что разговаривал с ними… каким образом?

Голубые глаза Ричарда озарились потусторонним, неземным светом. Лишь долгие годы спустя Кит осознал, что увидел тогда первые признаки безумия, что позже сожрет мозг Ричарда, превратив в изъеденную электрическими термитами труху.

– Да элементарно. При помощи телепатии, – ответил Ричард вдруг очень ясно и радостно и засмеялся.

– Эээ… демонической телепатии?

– Вот именно. Демонической. Телепатии.

Еще несколько дней спустя Терри, свернувшись калачиком в кресле, внимательно наблюдала за спящим мужем. Лицо его было бледным, осунувшимся и давно небритым, под глазами залегли темные круги, но все равно непостижимым образом он умудрялся выглядеть сногсшибательно красивым и неотразимым.

– Эй, глупенькая курица.

Терри повернула голову и поглядела на Викторию, которая тихонечко, на цыпочках, проскользнула в комнату. В руках у нее был поднос с кофе и всякой вкусной снедью.

– Я нам кофе принесла и перекусить. Устала?

– Нет.

– Конечно, нет. Просто месяц не ела и не спала, выхаживала этого болвана.

– Кит вовсе не болван, а мой муж.

– М-у-ууж, – передразнила ее Виктория, аккуратно ставя поднос на накрытый маленькой кружевной скатертью кофейный столик. – Ты еще скажи, будто боишься его и читаешь. Нет, как же это было? Ах, вот. Почитаешь.

– Очень, очень, – прошептала Терри боязливо. И почтительно.

– Болван и глупая курица… прелестно! Что сказал доктор? Долго еще будут продолжаться наши мучения.

– Велел Киту лежать еще неделю, отдых и покой.

Виктория передернулась.

– Ничего себе, отдых и покой. Я от такого отдыха и покоя скоро на стену полезу. Едва-едва очухался, принялся злобно брюзжать. Когда спит, полюбуйся – до чего у него злобная, брюзгливая физиономия.

Терри полюбовалась и украдкой улыбнулась.

– Ну, что ты… просто он еще неважно себя чувствует.

Виктория фыркнула.

– И какой смысл теперь брюзжать. Сам во всем виноват. Сколько миллионов раз я ему говорила, что если он не прекратит зимой расхаживать нараспашку, то непременно заболеет. А он, знай, твердил мне, да еще с таким дурацким апломбом, что в жизни не болел и не собирается. Хорошо, хоть уши не отморозил… или другие причиндалы. Что ты так покраснела, Тереза?

– А? Ой! Ничего.

– Не отморозил?

– Нет, нет.

– Ты уверена? Хорошенько проверила?

– Да. Ой! Прекрати, пожалуйста.

– Все обошлось, какое облегчение, – ехидно протянула Виктория, закатывая глаза.

– Ведь вообще-то… – начала Терри, робея.

– Да. Вообще-то он никогда меня не слушает, а теперь разлегся здесь и требует чашечки чая и всякое такое.

– Но ты сама заходила через каждые пять минут и приносила Киту чашечки чая и всякое такое, – сказала Терри слегка ошеломленно.

– Вот еще! Нужен он мне, да еще такой зеленый и сопливый! – отвечала Виктория сурово. – Ничего подобного я в жизни не делала.

– Как – не делала? – поразилась Терри.

– А вот так, не делала! Вечно ты что-то выдумываешь, Тереза. Лучше булочки попробуй… очень вкусные получились булочки.

Терри принялась за булочки с изюмом и корицей, которые и впрямь получились чудо какими вкусными и душистыми, с пылу, с жару.

– Ты, конечно, и булочек тоже не пекла…

– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?

Терри благоразумно решила помолчать и занялась едой. Виктория устроилась поудобней в кресле, глотнула сладкого, крепкого, горячего кофе, взбодрилась и продолжила:

– И вот так всю жизнь, – проговорила она с горечью, – и завтраки, и обеды, и ужины, и чашечки кофе, и как твои дела, милый, бедный котеночек… а он, надо же, взял и накричал. Мужчины, какими же они бывают неблагодарными!

Терри дружила с Викторией с самого детства и очень любила ее, но, Боже правый, иногда она и впрямь бывала адской фурией. Хотя порой – и райской гурией. Но явно не тогда, когда старший брат запретил ей идти на очередную вечеринку, а вместо того поставил бедняжку навытяжку, будто в армии, и отчитывал два часа кряду.

– Бедненький смешной котеночек сказал, будто я выставляю себя напоказ, одеваюсь, как вертихвостка. И еще сказал, представляешь – оказывается, я не должна принимать очень дорогие подарки от мужчин, за которых не собираюсь выходить замуж или хотя бы заводить с ними длительные отношения. Кит сказал, так делать нельзя. Он сказал, это аморально.

– Вот ужас, – откликнулась Терри сочувственно.

– Именно! Ужас! Я-то и слова такого не знаю – аморально. Пришлось пойти и посмотреть в словаре. Так вот, ничего аморального я не делаю. Эти приставучие идиоты сами меня заваливают очень дорогими подарками, признаниями в любви до гроба, предложениями пожениться и прочей чепухой. Мерзкие, слюнявые прилипалы. Фи.

– И тебе совсем никто не нравится? – с искренним интересом спросила Терри.

– Нет.

– Почему? Ведь среди твоих поклонников весьма приятные попадаются. Привлекательные, галантные, воспитанные, при деньгах и хорошей родословной, нашего круга…

Виктория презрительно фыркнула.

– Знаю, Терри. Только это… не то. Все они какие-то… ненастоящие. Приторные. Фальшивые. Скучные, будто обрезки их наманикюренных ногтей. Слизняки. Нет. Мне нужен мужчина. Настоящий Мужчина.

Терри посмотрела на мужа, но Виктория беззлобно хихикнула.

– Нет, Терри. Принцы на Белых Лошадках – это не по мне. Возни не оберешься. Уж больно хлипкие принцы эти. Валятся с ног от любого дуновения ветерка.

– Ах, зачем ты так, – сказала Терри и опять немножечко улыбнулась.

– Как же еще? – хихикнула Виктория и начала щекотать ее.

Когда они перестали хихикать и щекотаться, то возобновили свою серьезную беседу.

– И какой, по-твоему, должен быть Настоящий Мужчина?

Виктория сладко прижмурилась и мурлыкнула, будто кошка, собирающаяся слопать зазевавшуюся певчую птаху.

– Высокий, и сильный… и… ну, очень сильный… и чтобы кого угодно мог размазать по стене кулаком, и снять со всех врагов скальпы, и убить всех мамонтов, и принести ко мне в пещеру, а я бы сидела там, такая красивая, а он бы все приносил и приносил, приносил и приносил, приносил и приносил, приносил и приносил…

Кит закашлялся и открыл сонные глаза.

– Эй, вы, финтифлюшки.

– Доброе утро, – отозвались финтифлюшки слаженным хором.

– Апчхи! Вот черт…

– Будь здоров, – пожелали финтифлюшки в один голос, обе такие молоденькие, прелестные в своих платьицах в цветочек, будто розовые бутончики.

– Спасибо, конечно… но… я понимаю, вы не виделись целую вечность, минут десять или около того. Вам надо многое обсудить. Но почему вам надо обсуждать вашу белиберду у меня над ухом. Я ведь сплю.

– Но теперь ты проснулся, милый, – прощебетала Виктория, ничуть не тушуясь, – и можешь пообсуждать разную белиберду вместе с нами. На чем мы остановились?

– Приносил и приносил, – сказал Кит страшным, хриплым голосом, – приносил и приносил, приносил и приносил…

– Вот-вот, разве не очаровательно, – проговорила Виктория, сияя, как маленькое солнышко.

Кит закрыл глаза и прожевал булочку, которую Терри предварительно разрезала пополам и намазала маслом. Он все еще не чувствовал ни вкуса, ни запаха, но, во всяком случае, его не стошнило. Значит, пошел на поправку.

– Зайка, а тебе не кажется, что твои стандарты немного… слишком… чрезмерно… высоки?

Судя по безмятежной мордочке Виктории, ей вовсе так не казалось, совсем нет.

– Нет, милый, совсем нет.

– Но… так ты никогда не выйдешь замуж! Никогда! Никогда!

Виктория пожала плечами.

– Бедненький больной котеночек, зачем же кричать. Ничего страшного. Тогда я останусь с вами и буду приглядывать за тобой, мой милый, и вашими с Терезой чудными, красивыми детишками. Что ты так опять покраснела, Терри.

– Что? Ой! Нет. Ничего.

Кит покосился на жену. Бедняжка настолько умаялась, пока с ним возилась, что клевала носом после крепкого кофе.

– Терри, маленькая, иди, поспи. Мне уже гораздо лучше, нет надобности сидеть со мной.

– Нет-нет, не хочу оставлять тебя. Вдруг тебе что-то понадобится, Кит. Давай, я принесу тебе супа с гренками.

– Я сама все принесу, – вызвалась Виктория, – а ты иди, поспи. Можешь вздремнуть у меня в комнате. И не волнуйся, все будет хорошо, мы все будем жить долго и счастливо, и никогда не умрем, обещаю.

После того, как они ушли, Кит потащился в ванную. Он все еще чувствовал себя неважно и мучился кашлем. Что за пакость к нему прицепилась, хуже всякой бубонной чумы, ей-богу. Правда, нечего сказать, все сделались очень милыми, приносили то и это. Все приятели, знакомые и родственники, как ближние, так и дальние, навестили его. Чудесно, конечно, только непонятно: отчего люди в принципе неспособны интересоваться вами, когда вы здоровы и приветливы, зато почем зря делают это тогда, когда вы больны и хотите одного – чтобы вас оставили в покое.

Он заперся, умылся и посмотрел на себя в зеркало. Оттуда пялился больной и заросший, страшный-престрашный мужик с ярко-красными, будто у кролика-альбиноса, глазами.

– Ты придурок, – неприязненно сказал Кит мужику, присел на край выпуклой чаши огромной мраморной ванны, достал из кармана халата замызганный носовой платок, с отвращением высморкался и закурил.

Вернулась Виктория с супом и поскреблась в дверь ванной.

– Никита, солнышко, пожалуйста, прости. Я так ужасно виновата. Если бы я знала, что все так скверно обернется, я бы не дышала на тебя и не смотрела бы в твою сторону…

– Не глупи, ты здесь не причем, это какой-то вирус.

Хоть Виктория была и не причем, она все равно чувствовала себя виноватой. Когда Кит лег обратно в кровать, сестра с самым покаянным видом стала кормить его супом с ложечки.

– Спасибо, зайка, но это слишком, я уже вполне могу есть сам.

– Знаю, милый, но мне хочется сделать для тебя хоть что-то, чтобы загладить свою ужасную вину. Тереза почти все это время меня к тебе не подпускала. Слышал бы ты, как она страшно на меня накричала.

– Тереза? Накричала? – поразился Кит.

– Да. Все кричала и кричала… и топала ногой.

– Ох, ужас…

– И правда, ужас. А еще Тереза сказала, представляешь, будто я не должна была рассказывать папе, чем ночами занимается наш поросеночек в своей комнате, запершись с банкой варенья, которую, как обычно, умыкнул из погреба.

– Ох… надеюсь, это не связано с половым созреванием.

Виктория засмеялась и протянула брату сложенный вчетверо лист бумаги. Взяв за уголок, Кит развернул. Ох. Это было гораздо хуже полового созревания. Это были стихи.

– Зайка, я не разбираюсь в поэзии. Стихосложение… явно не моя стихия.

– А все же, почитай.

Скептически кривя губы, Кит взялся за чтение.

– Ишь ты… до чего смело и нетривиально Дэнни рифмует кровь и любовь, – проговорил он, прочитав.

– Смешно, правда?

– И ты подумала, что папа посмеется тоже? Да?

Только отец не стал смеяться. По существу, он был грубым, неотесанным мужланом и считал искусство, культуру, литературу и поэзию уделом жеманных, женоподобных хмырей. Оттого участь Дэниэла была предрешена, и ему предстояло окончить свои дни в сточной канаве.

– Виктория, Боже правый, мне некогда заниматься этой ерундой. Мне надо работать!

– Да, милый. Думаю, в понедельник тебе станет совсем лучше, и ты сможешь пойти на работу.

Хорошо бы. Кит уже месяц не появлялся в офисе. И определенно стоило разобраться с бестелесными парнями в фетровых шляпах. Это могло оказаться стократ серьезней семейных неприятностей, которые, по существу, не стоили и выеденного яйца.

– А потом все немного уляжется, папа успокоится, ты найдешь поросеночка и вернешь его домой, – прибавила Виктория.

– Когда выдастся свободная минутка, – откликнулся Кит рассеянно.

– Вот и чудесно, милый. Ты ведь дашь мне немножко денег? Я собиралась пройтись по магазинам. Через два дня идти на благотворительный прием в столичную Мэрию, а мне совершенно нечего надеть.

3

Семь лет спустя у Кита все же выдалась свободная минутка, чтобы повидаться с братом. Тот обещал явиться к двум, а уже была половина третьего. Чтобы скоротать время в ожидании, Кит изучил отчет на сто сорок листов, касающийся причин гибели своих золотых рыбок. Право, не верилось, что эксперты потратили три месяца, чтобы не узнать ровным счетом ничего. С прудом, водой, освещением и прочим все было в полном порядке, корм свежий и доброкачественный, рыбки здоровы. Осталось непонятным, какая таинственная сила сподвигла их на массовое смертоубийство.

Кит отшвырнул бесполезный доклад и закурил, припоминая, как пережил четыре очень неприятных дня, пока служба безопасности буквально по кирпичику разбирала его кабинет в поисках радиоактивных, отравляющих или токсических веществ иной природы. Их милости осторожно намекнули, что в их практике встречались подобные странноватые инциденты. Кит не решился уточнять – какие. Да и все равно ничего не нашли. Абсолютно ничего.

– Чертовщина…

Почтительно кланяясь, зашел секретарь и доложил о прибытии мистера Ланкастера.

– Прикажете принять?

– Пожалуйста.

По дороге к брату Дэниэлу пришлось миновать блокпосты охраны, легионы секретарей и армады клерков, и он несколько лишился обычной своей самоуверенности. К тому же, на входе в штаб-квартиру его тщательно обыскали, изъяв не только ножи и кастеты, но и пилочку для ногтей, и случайно завалявшуюся в кармане коробку скрепок. А еще он получил подробные инструкции по поводу того, как следует держать себя в присутствии сиятельной особы. Не размахивать руками, не делать резких движений, не повышать голоса. И не хвататься за дверные ручки.

Само собой, первым делом Дэниэл схватился за ручку и несказанно пожалел о том. Ручка была липкой и мокрой – Кит, конечно, щедро полил ее антисептиком.

– Предупреждали ведь – не хвататься, – процедил Кит.

– О? Прости, – ответил Дэниэл не без оторопи. Если в домашних интерьерах Кит еще мог с натяжкой сойти за бедного котеночка, в офисе с него спадала ненужная шелуха. Он был безукоризненно одет, вежлив, бесстрастен и страшен.

– Ты опоздал на сорок минут.

– Эээ… надо было заехать в пару мест по дороге. Да ты сделал в кабинете ремонт, как мило, – прибавил Дэниэл, решив сменить тему.

– Ремонт был печальной необходимостью. Папины кровь и мозги не слишком сочетались с обоями, мебелью и этими прелестными старинными витражами, – сказал Кит, сделав красивый волнообразный жест левой рукой.

– А-а… выглядит вполне неплохо… и ты занимался этим сам или нанял дизайнера?

– Ха-ха. А я-то боялся, ты расплачешься, щенок паршивый.

Дэниэл и сам в глубине души боялся расплакаться, но все обошлось. Кит пошел распорядиться насчет ленча, а пока брат ходил туда-сюда, Дэниэл успел осмотреться и заметить, что их сиятельная милость сохранил отцовский арсенал и винный погреб в целости и сохранности. Неизвестно: из практических или сентиментальных побуждений? Он хотел поинтересоваться о том у брата, но воздержался при виде его траурного лица.

– Что ты на меня вылупился?

– Просто любуюсь достопримечательностями. Твоей придурковатой физиономией, в том числе.

Им подали ленч в личной столовой президента Корпорации: ледяной чай, салат, жульен, фрукты и сыр. Кит окинул презрительным взором утонченный, но явно отдающий чем-то девчачьим ленчик. Тотчас, словно по мановению волшебной палочки, перед ним появился запотевший графинчик и две рюмки. Он вопросительно глянул на брата, но Дэниэл покачал головой.

– Как хочешь. Ты уже пришел в себя?

– Да.

– Как провели время с Ричардом?

– Неплохо, – промычал Дэниэл, жадно вгрызаясь в сыр.

Кит кивнул, проглотил подряд две рюмки, морщась, словно пил бром, зажег сигарету и посмотрел на часы. Бесшумно появился секретарь, вручил боссу кожаную черную папку и краем глаза посмотрел на Дэниэла.

– Вы так выросли, так возмужали, мистер Ланкастер, вас и не узнать.

– Угу, славный получился паренек, – рассеянно отозвался Кит, раскрыв папку и протягивая ее брату, а заодно втискивая в его ладонь ручку с позолоченным пером, – вот. Подпиши. Здесь и здесь.

Настолько мастерски это было проделано, что Дэниэл едва не подписал, ни о чем не спрашивая, и спохватился лишь в последнюю секунду.

– А что это? Что я должен подписать?

– Я тебе говорил, – сказал Кит тоном, определенно подразумевающим, что говорил, но бестолковый, безмозглый, рассеянный младший брат забыл.

– Ты мне ничего не говорил!

– Неужели? Ну, хорошо. Видишь ли, раз уж ты сюда добрался, я подумал, мы с тобой должны потолковать о компенсации. Я хочу предложить тебе кое-какую… денежную сумму.

– Ты предлагаешь мне деньги? С какой стати?

Кит откинулся на спинку стула. Серые его глаза подернулись льдом и пеплом.

– Сколько тебе было, когда ты ушел из дома? Шестнадцать. А сейчас тебе… двадцать три. Когда умер папа… где ты находился в то время? На Каенне, верно? В Сент-Джеймсе. Жил в каком-то чудовищном клоповнике с какой-то шлюхой, беспробудно пьянствовал, правда, в поте лица трудился на местный муниципалитет ловцом бродячих животных!

У Дэниэла сладко задергало в животе, когда он вспомнил, как визжали запаршивевшие дворняги, когда он набрасывал им удавки на шеи, осуществляя древнее, как мир, незамысловатое правосудие. Впрочем, он делал полезное и нужное дело, очищая город от мусора.

– Мне непонятна брезгливая мина на твоем лице. Работа ничем не хуже любой другой. И уж, конечно, не хуже твоей. И мне совсем не понравилось, когда твои громилы вломились в мою квартиру, перевернули все вверх дном и начали избивать меня… постой-ка. Ты, никак, решил, что я спохватился и заявился оспорить завещание?

Кит ничего не сказал, но в глазах его застыл немой вопрос.

– Если бы я хотел оспорить завещание, мне бы стоило заняться этим безотлагательно, ты не считаешь? И потом, у меня нет ровным счетом никаких оснований для этого… даже теоретически, – я прав? Тем более, когда твои гориллы перестали ломать мне ребра, выбивать зубы и выкручивать руки, я подписал все необходимые документы, или тебя неправильно информировали?

Кит смутился. Не без оснований.

– Мне жаль. Поверь, я отчитал своих парней за излишнее рвение. Что касается денег, пойми. Это не подачка и не взятка. Просто я действительно считаю, что отец обошелся с тобой несправедливо, и ты заслуживаешь определенной компенсации. И я сам…

Кит замолчал, бросив взгляд на серебряное распятие на стене. Возможно, оно защищало его от вурдалаков, оборотней и прочих потусторонних тварей.

– Я должен был вернуть тебя домой. А я не вернул. Считай, я искупаю свою вину.

– Предлагая мне деньги? – спросил Дэниэл, пораженный тем, что брат говорит вполне серьезно, даже искренне.

– Боюсь, мне нечего предложить тебе, кроме денег. Ты уже взрослый, мои заботы и мои нотации тебе ни к чему. Я считаю твой образ жизни пагубным, но, боюсь, что, если я буду говорить тебе об этом, ты развернешься и уйдешь, и опять исчезнешь на долгие годы. Так я буду знать, что ты обеспечен, а не умираешь с голоду в сточной канаве.

Дэниэл заглянул в бумаги и несказанно раскаялся в том, ощутив, как зашевелились волосы на голове. Сумма, предложенная братом, была столь велика, что он до конца дней своих мог кататься, как сыр в масле, жить припеваючи и не нуждаться абсолютно ни в чем. Неплохо. Куда как неплохо, особенно, учитывая, что Кит был совершенно не обязан проявлять к младшему брату подобную щедрость. Ручка с золотым пером по-прежнему была зажата у Дэниэла в пальцах. Пронзительно вскрикнув, он отшвырнул ее прочь, как ядовитую змею.

– Нет!

Кит утомленно вздохнул.

– Тебе необязательно брать деньги прямо сейчас. Я открою счет в банке. За те двадцать или тридцать лет, которые пройдут, пока ты повзрослеешь, наконец, накапают отличные проценты. Тебе не придется ничего делать, просто подпиши.

– Ты что, глухой? Я уже сказал, что не стану ничего подписывать!

– Ладно, не подписывай… просто поставь крестики здесь и здесь.

Дэниэл почувствовал, что еще чуть-чуть, и он даст слабину. Он должен был держаться! Держаться! Во что бы ни стало!

– Ты, наверное, привык продавать и покупать людей, но со мной это не пройдет. Если тебе некуда девать деньги, лучше пожертвуй на благотворительность. Сколько людей нуждаются… от этого кровь стынет в жилах…

Кит действительно не знал – что это. Возвышенные, благородные принципы? Ненависть, столь застарелая и глубокая, что способна толкать на самые безрассудные и нелепые поступки? Простое, неприглядное безумие? Чем бы оно ни было, оно невольно вызывало уважение. Киту очень редко доводилось сталкиваться с волей, равной его собственной. А то и – в чем-то превосходящей.

– Хорошо, раз ты настаиваешь, я отдам эти деньги на благотворительность. Это сделает тебя хоть немного счастливей, Дэнни?

– Да. Наверное.

Кит усмехнулся.

– Будь это не я, а кто-нибудь другой, он бы сейчас, пожалуй, брякнул, что гордится тобой, но, поскольку это всего лишь я, я скажу тебе: убирайся вон.

Ладно. Дэниэл все равно не намеревался оставаться здесь и ублажать раненое эго лорда Ланкастера. Когда он схватился за дверную ручку (отполированную до блеска и щедро политую антисептиком), брат окликнул его.

– Дэнни.

– Ну, что еще?

– Честное слово, ума не приложу, что у тебя стряслось, но, надеюсь, когда-нибудь ты мне расскажешь. И, знаешь, ты можешь жить дома, сколько тебе захочется. Мой дом – это твой дом.

Но, поскольку, это все же был его дом, Кит тотчас спохватился и велел Дэниэлу запомнить несколько простых правил.

– Будешь являться к ужину минимум дважды в неделю. Если хоть раз пропустишь, уши надеру. Если узнаю, что балуешься наркотиками, уши надеру. Если по старой привычке будешь притаскивать домой своих приятелей, уши надеру. В комнате не устраивай бардак. И научись, наконец, держать язык за зубами. Поражаюсь, как ты с такими скверными манерами жив еще. Да, и вот что. Зайди к Ричарду, он ждет.

– Это еще зачем? – простонал Дэниэл.

– Затем, что для тебя – сущий пустяк, а Ричарду будет очень приятно.

Без тени энтузиазма Дэниэл тащился по сверкающим хромом и неоном коридорам Корпоративной штаб-квартиры. Просто не верилось, как сильно здесь все переменилось за минувшие годы.

При отце, как помнилось Дэниэлу, офисы были темными и мрачными, будто владения Аида, в них царила атмосфера угодничества, доносительства и террора, бледные, насмерть запуганные служащие ходили на цыпочках, лампы дневного света больше напоминали лампы для допросов, и бодрый корпоративный музак звучал похоронным маршем.

Кит предпочитал кнуту пряник, о чем свидетельствовали уютные, светлые и просторные кабинеты, изобилие растений и цветов, аквариумы и клетки с радостно щебечущими канарейками. По штаб-квартире распространялись сногсшибательные ароматы свежесваренного кофе и свежей выпечки. Динамики негромко мурлыкали под нос классические симфонии и оперные арии. Клерки продолжали лебезить перед начальством, подсиживать друг друга и исправно доносить кому надо, но делали это с благожелательными улыбками на устах.

Пропорхнувшая мимо стайка милых девушек из Секретариата указала Дэниэлу дорогу, и еще через пять минут он вошел в кабинет первого исполнительного вице-президента Корпорации. Ричард встретил блудного отпрыска знатного семейства очень сердечно. Пригласил располагаться и познакомил со своей нынешней, уже шестой по счету, законной женой.

– Как тебе женушка? Недурна, верно?

Портрет Серафины, написанный маслом, в дорогущей золотой раме, висел прямо над столом Ричарда. На душеньке персике было белое атласное платье, на коленях – собачка породы пекинес, рядом – арфа. Нежная, пухлая, розовая, как ломоть ветчины со слезой, персик и впрямь была очень хороша собой, но все дело портил ее стеклянный взгляд. Глаза у нее были слегка выпуклые и прозрачные, будто стенки аквариума, внутри которого плескалась ее маленькая, гаденькая, жадная душонка. В принципе, Торнтона всегда отличал на редкость странный вкус на женщин. Как помнилось Дэниэлу, он едва-едва не женился на Виктории.

– Да… фактура неплоха. Кто она? Милфорды? Придворные ювелиры и антиквары?

– Ювелиры, – подтвердил Торнтон, подходя к бару, – антиквары. У персика сверхъестественный нюх на этот хлам, должно быть, гены. Едва нас с персиком подстрелил Купидон, папаша моей душеньки вцепился в меня, будто клещ…

Дэниэл с трудом скрыл усмешку. Первый вице-подхалим, видимо, отнюдь не меньше босса опасался привидений и упырей. Тут у него тоже повсюду были распятия и старинные иконы.

– Требовал фунт твоего мяса?

– Твоими бы устами, – небрежно отмахнулся Ричард, мастерски смешивая и виртуозно взбалтывая коктейли, – старик много чего требовал, но главное – аристократический титул.

– Я всегда думал: купить титул – плевое дело.

– Поверь мне, я и сам так думал, пока не пришлось заняться вопросом вплотную. Оказывается, наша власть крайне отрицательно относится к торговле титулами. Их якобы вручают за исключительные заслуги перед отечеством. И вот я…

Ричард добавил в напитки льда и, скаля превосходные зубы, поведал Дэниэлу очень длинную и очень смешную историю о том, как придворный ювелир его стараниями заделался-таки благороднейшим лордом Милфордом. По каковому счастливому поводу папенька Серафины закатил грандиознейший фуршет, но перестарался и буквально через пару дней скоропостижно скончался от последствий неумеренного обжорства в виде обширного апоплексического удара. Ричард был вне себя от горя. Отзывчивый и добросердечный ювелир успел ему полюбиться вящей готовностью за умеренную плату в тридцать серебряников продать не только единственную дочь, но, если понадобится, и родную мать, да и остальных родственников скопом. Вдобавок, Ричард оплатил фуршет, а теперь ему пришлось оплачивать еще и пышные похороны. Оплакав дорогого покойника, Ричард взял себя в руки, в очередной раз развелся и повел к алтарю осиротевшего, но сладкого персика.

Все закончилось хорошо, единственным, кто остался недоволен, был Кит; впрочем, Кит был недоволен всегда и всем. Кит шипел сквозь зубы и плевался, даже не хотел идти к Ричарду на свадьбу.

– Твой брат заявил мне, представляешь, нельзя пичкать старикашек, пускай и очень мерзких, жирной утиной печенкой… и трюфелями… до зарезу… а потом подпаивать его юристов… и прибирать к рукам его ювелирные лавчонки.

Кит сказал: так поступать нехорошо. Кит сказал: это – аморально, – проговорил Ричард, широко улыбаясь.

– Какой ужас, – пробормотал Дэниэл.

– Именно – ужас. Главный ужас в том, что Кит говорил это совершенно серьезно, прямо искры сыпались у него глаз. Чего Киту всегда недоставало – капельки здоровой снисходительности. К другим – зачастую. К себе – никогда. Надеюсь, ты меня понял, и понял правильно, Дэнни.

Очевидно, это должно было означать, что, коли Дэниэл вздумает перебежать старшему брату дорожку, его искрошат на мелкие кусочки.

– Да. Твою мысль я уловил.

Улыбка Ричарда сделалась еще шире и лучезарней, но голубые глаза остались ледяными, как необъятные пустоши Нифльхейма.

– Надеюсь, что уловил. Мне бы и правда хотелось, чтобы вы с братом поладили. Это в ваших обоюдных интересах. Хотя настаивать не стану. Давить на тебя не буду. Как и встревать между вами. И закончим. Сделать тебе сэндвич? Еще что-нибудь? Ты голоден?

– Нет, я пойду.

– Давай так договоримся. Если тебе понадобятся деньги. Или работа. Возникнут проблемы. Захочется излить душу. Брата не дергай, а приходи со всем ко мне, не стесняйся. Я помогу. Понял?

– Спасибо.

– Не за что. Счастливо оставаться.

* * *

Следующий час или около того Дэниэла занимала одна мысль – как бы побыстрей выбраться из Копилки. На грех, по пути ему попадались знакомые, полузнакомые и вовсе незнакомые люди, которые, между тем, прекрасно его помнили, многие и маленьким мальчиком, младшеньким папенькиным сынком.

Дэниэлу пожимали руки, похлопывали по плечу, спрашивали как жизнь, не собирается ли он здесь работать, предлагали сигареты, конфеты, выпить по рюмашке и как-нибудь вместе пообедать, приносили запоздалые соболезнования по поводу кончины сиятельного отца.