Текст книги "Башня континуума"

3

В качестве компенсации себе за эту невыносимую канифоль Гордон собрался лечь и полежать на любимом диване, мечтательно глядя в потолок и размышляя о всяческих приятных вещах, но ничего не вышло. Во-первых, его донимало несварение. Во-вторых, даже в отпуске и с расстроенным желудком Гордон все равно оставался важным должностным лицом. Ему пришлось ответить на уйму неотложных деловых звонков, потом к нему заехали из канцелярии и привезли увесистую стопку документов на подпись; потом он принял с отчетами министра внутренних дел, министра транспорта, директора местного департамента Отдела Благонадежности, главу Комитета по Цензуре, а также генерального прокурора Салема.

К тому времени, как Гордон со всеми переговорил, все подписал, уладил все неотложные вопросы, он вконец измучился и чувствовал себя по-настоящему паршиво. Наглотавшись каких-то оранжевых пилюль, он выпил еще чашку крепкого чая, лег на диван в обнимку с блевотным тазиком и завернулся в плед, трясясь от озноба и удушливой злобы.

– Значит, вот вы как, – бормотали его губы, – ничего, я вам еще покажу…

Постепенно явь перетекла в диковинный, дурманящий сон. Во сне был плац, и марширующие бесконечными шеренгами солдаты, уходящие по этому грандиозному, бесконечному плацу вдаль, за линию горизонта, к небу, расцвеченному заревом зарниц, мириадами оттенков красного, от неспешно царственного пурпура до бурлящей и кипящей, венозно-алой киновари.

Солдаты маршировали, а он стоял высоко-высоко на парадной трибуне, в парадном мундире, и смотрел в их юные, страстные, отмеченные печатью смерти лица. Он был полон высочайшей, божественной любви. Он был и прокурор, и палач, и высший судия в одном лице. Он был мраком, адской геенной, забвением, вечной погибелью. В грохоте кованых солдатских сапог, в барабанном бое, в звуках военных маршей из охрипших динамиков, в залпах салютов он слышал свое имя. Он слышал…

Но, разумеется, это был сон. Всего лишь сон.

– Гордон.

– Ммм.

– Проснись.

Гордон приоткрыл левый глаз, следом правый, поглядел на жену.

– Уже прилетела?

– Откуда прилетела? – не поняла Виктория.

– Неважно. Как там все прошло.

Виктория стыдливо порозовела перламутровыми ушками, присела на край дивана и продемонстрировала мужу стройные, длинные, аппетитные ножки в шелковых чулках и круглые колени, едва прикрытые юбкой.

– Ясно, наш сын вырастет великим скрипачом, зажиточная старость мне обеспечена.

– А я купила тебе пива, – проговорила Виктория с намеком на примирение.

Конечно. Единственный раз в жизни ему ни капельки не хотелось пива, так она его купила.

– И носки, – прибавила Виктория, еще больше порозовев ушками.

– Пиво и носки. Когда-нибудь эта романтика меня вконец доконает, ей-Богу, – пробурчал Гордон, – ох…

– Газету?

Дочитав от корки до корки очередную газету, Гордон, мокрый от пота, дотащился до спальни и рухнул на кровать. Виктория принесла ромашкового чаю с сухариками и грелку, сняла с него ботинки и укрыла одеялом. Отчего он в ботинках?… Собирался ехать куда-то? Гордон долго упирался и ни о чем не хотел рассказывать жене, но, в конце концов, Виктория вытянула у него признание, что вице-губернатор собрался нанести незапланированный визит в Лас-Абердин, но не сумел из-за трагикомических последствий вчерашнего злоупотребления жареными ребрышками.

– А что там стряслось, в Лас-Абердине?

– Беспорядки, – ответил Гордон сквозь зубы. Виктория припомнила, что видела что-то по поводу беспорядков в вечерних новостях, когда кормила Макса ужином. Акция протеста, устроенная противниками политики нынешней администрации. Плакаты, речи, пылкие ораторы, возмущенные ущемлением гражданских свобод и прав, а также тем, что герр Джерсей единолично узурпировал власть на Салеме. Под свист и улюлюканье кроткого пупсика обозвали разными скверными словами и сожгли его симпатичное чучело.

– Беспорядки… их устроили те шуты гороховые, что орали доколе и долой… и обозвали тебя приспешником крупного капитала?

– Вот объясни мне, птенчик, почему некоторые гнусные подстрекатели и провокаторы не могут отличить приспешника крупного капитала от скромного слуги народа. Чего я там узурпировал. Неужто Таггерт был лучше?

– Раньше этих выродков затоптали бы лошадьми, – посочувствовала мужу Виктория. – Почему так не делают сейчас, не понимаю.

– Говорят, будто времена наступили другие, гуманные, просвещенные, – сказал Гордон, нехорошо улыбаясь.

– Не нравятся мне эти времена. Совсем не нравятся.

Гордону тоже страсть как не нравились эти времена, как и мрази, невразумительно обзывающие первого вице-губернатора приспешником крупного капитала. Предположим, вопли о приспешниках он еще мог счесть конструктивной критикой в свой адрес, но мрази одними воплями не ограничились, а соорудили баррикады, начали забрасывать представителей правопорядка камнями и бутылками с зажигательной смесью, принялись громить магазины и лавки.

– Там что-то серьезное? – спросила Виктория, встревоженная тем, что муж погрузился в мрачное раздумье.

– Ну… власти держат ситуацию под контролем.

Про то, что власти держат ситуацию под контролем, Виктория тоже слышала в новостях, но, в принципе, это мало что значило, учитывая, что власти держали под контролем и прессу.

– А что там происходит на самом деле? – спросила она, вздрогнув.

– Да то и происходит. Беспорядки. Поджоги. Стрельба. Есть погибшие.

– Какой ужас, – прошептала Виктория.

– Хорошего мало, врать не стану. Хочется верить, все обойдется. Не хочу омрачать свой отпуск ужасным кровопролитием.

Виктории тоже не хотелось омрачать мужу отпуск ужасным кровопролитием, но им уже довольно давно следовало потолковать кое о чем.

– Помнишь, ты вчера говорил, будто брак – это не соревнование. Значит, друг ради друга порой мы должны идти на жертвы…

– Птенчик, – взмолился Гордон, – давай возьмем себя в руки и хоть на минутку побудем унылыми реалистами! У Максимилиана нет способностей к музыке, а также к пению и танцам. Зато у парнишки неплохие спортивные задатки, он сносно пишет и читает, со счетом похуже, но перед школой мы наймем хорошего репетитора…

– Нет, я имела в виду другое.

Виктория попыталась выказать такт и терпение, донося до мужа свои выстраданные соображения, но получилось не слишком удачно.

– Гордон… ты должен избавиться от Чамберса!

– Так. И какое отношение это имеет к нашему сыну?

– Никакого. Просто ты должен взять и избавиться от Чамберса!

Виктория поразилась, какое у мужа сделалось обиженное лицо. Будто она подкралась и вонзила ему в спину зазубренный кинжал.

– Дьявол! И ты туда же! Я думал, он тебе нравится!

– Не спорю, твой астролог довольно приятный и обходительный… для проходимца… и постоянно рассказывает людям, что все у них будет хорошо… но дело в другом. Твой замечательный Чамберс приходит к нам домой, обедает и ужинает, пугает Макса своими амулетами, курит здесь свои фимиамы. И… у него имеются на тебя виды, – прибавила Виктория, помолчав секунду.

– Какие еще виды, – спросил Гордон, оторопев.

– Какие… твоему ясновидящему лучше знать, наверное, но что это он все время тебя похлопывает по плечу и трогает за колено.

С тем же успехом Виктория могла стукнуть ненаглядного супруга булыжником по затылку. Гордон махом провалился в оцепенение, где ему отказали остатки здравого смысла.

– Виктория, что ты несешь! Ты бредишь!

– Может быть, но, когда твой астролог гостил у нас в прошлое воскресенье, ты встал и пошел принести нам напитки, а он сидел и пялился на твой зад.

* * *

В совершенной – и опрометчивой – уверенности, что теперь с Чамберсом покончено, Виктория крепко и сладко уснула, едва уронив голову на подушку. Как прежде и мужу, ей приснился сон, странный, но увлекательный до невозможности. Будто она летела куда-то, оседлав и пришпорив, как сноровистую лошадь, метлу – дикая, свободная, бесстыдно обнаженная. Над землей распростерла вороньи крыла беззвездная ночь, и в самой сердцевине ночи, будто приколоченный к небосводу гвоздями, висел огромный диск луны Салема, Танкмара, зеленый и окруженный сверкающим желтым ореолом, подобно зловещему кошачьему глазу.

Виктория неслась во весь опор, понукая метлу, пританцовывая и кувыркаясь высоко-высоко в чистом холодном воздухе. С высоты в три сотни миль деревья, и лоскутные одеяла полей и пастбищ, и серебряные ленты рек, и серпантины скоростных магистралей казались ненастоящими, игрушечными. «Ах, как славно», – думала она во сне, испытывая блаженство от полета, своей наготы и лунного света; но она не просто летела, а мчалась к чему-то блистающему и грандиозному и, кажется, оно было совсем близко, и звало, и манило, это невиданное счастье, но вдруг зеленая луна вспыхнула, слепя ее, и, захлебываясь беззвучным криком, Виктория полетела вниз…

Все тело ее подсознательно напряглось в ожидании страшного удара, когда, жадно хватая ртом воздух, она распахнула глаза. И очутилась в собственной мягкой постели с шелковыми простынями. Одна.

– Что… где…

Включив ночник, Виктория обнаружила на прикроватной тумбочке записку от мужа. Он все же поехал в Лас-Абердин. Похоже, дела в городе и впрямь обстояли далеко не лучшим образом, раз он сорвался среди ночи, невзирая на отпуск и несварение.

– Надеюсь, все не так плохо…

Теперь ей захотелось выпить стакан горячего молока. Виктория села на постели, подобрав ноги, позвонила в серебряный колокольчик и подождала, пока из передней появится ночная горничная. Никто не пришел. Наморщив нос, Виктория позвонила еще раз. И опять ничего не произошло.

– Ох, сейчас встану и всыплю кому-то по первое число…

Выбравшись из постели, Виктория набросила пеньюар, заколола волосы серебряным гребнем и вдела ноги в домашние туфли на семидюймовых каблуках, с меховыми помпонами на острых мысках. А потом… случилось что-то страшное. Без всякого перехода Виктория словно ухнула в бездонный колодец, а, придя в себя, обнаружила, что стоит посреди слабо освещенной гостиной, и со стен взирают с остекленелой тревогой головы оленей, кабанов и медведей. И еще там был…

– Доброй ночи, Виктория.

Небрежно, по-хозяйски развалясь в кожаном кресле у камина, Чамберс ворошил кочергой угли. Перед ним на кофейном столике стоял хрустальный магический шар, накрытый куском черного бархата.

– Мистер Чамберс.

– Как поживаете, – проговорил он спокойно.

Виктория потерла глаза. Как злой колдун оказался здесь, да еще среди ночи? Прислуга, охрана, сигнализация, неприступный семифутовый каменный забор, злющие сторожевые псы, способные разорвать в клочья любого незваного гостя. Разве собаки не должны были залаять, когда он зашел в дом?

– Ваши собачки спят, Виктория, – ласково сказал колдун.

– А охранники?

– И охранники ваши спят, и прислуга, и ваш сын.

Виктория повернула голову и увидела в холле неподвижные, как статуи, фигуры охранников, замершие в тех позах, где их застиг глубокий, неодолимый сон.

– Как вы это провернули?

– Скажем, не самый легкий трюк, но и далеко не самый сложный для меня, – ответил Чамберс, омерзительно чувственными движениями поглаживая свою кудрявую козлиную бородку.

– Но… как вы отключили сигнализацию?

– Тут все просто донельзя. Ваш муж мне долго и подробно объяснял и рассказывал, как она отключается, сообщил все коды доступа, а также выдал мне запасной комплект ключей от вашего дома. От вашей городской квартиры. От своего рабочего кабинета. И банковского сейфа. Заодно любезно сообщил мне номера ваших банковских счетов.

Поразительные известия заставили Викторию покачнуться, но, в целом, она осталась спокойна и несгибаема. План действий моментально созрел в ее голове. Завтра поутру она доберется до салемского филиала Корпорации. Или напрямую свяжется с братом и объяснит суть проблемы. Никита, солнышко, будет рад помочь. Меткий снайпер превратит мозги Чамберса в нашпигованное огнем и свинцом осиное гнездо.

– Ясно. Вы все же не шарлатан. Вы великолепный, умелый гипнотизер. Вы гипнотизируете моего мужа? Но на самом деле ничего такого нет.

– А вот и есть, – не согласился Чамберс и повел по комнате пухлой, унизанной тяжелыми перстнями, рукой, и в углах комнаты зашевелились, задышали, заметались слуги колдуна, чудовищные, древние тени. Бесформенные, неживые, но овеществленные, рабски покорные и податливые, тени шпионили, подслушивали, подсматривали, а потом возвращались к хозяину и доносили, выбалтывали тайны и секреты, пересказывали сплетни и грязные слухи.

От вида теней у Виктории в голове сделалось пусто, дыхание сбилось, и принялись подгибаться ноги, особенно когда она разглядела, что у слуг злого колдуна есть призрачные лица, сотканные из потоков курящейся эктоплазмы, и лица эти – наполовину человеческие, а наполовину – раскосые кошачьи морды.

– Что это за твари? – прошептала она мигом севшим голосом.

– О, Виктория, они очень древние. Призванные, Пожранные, Падшие, Перерожденные.

– Они… могут причинить мне вред?

Чамберс усмехнулся.

– Достаточно их прикосновения, чтобы высосать из вас жизнь, целиком, без остатка. Если я прикажу, разумеется. Но я, конечно, ничего подобного приказывать им не буду. Не бойтесь. Подойдите, – и Чамберс поманил ее пальцем.

Виктория, сама себе не веря, подошла, медленно, мягко ступая.

– Присядьте, – сказал Чамберс, приветливо кивнув на кресло напротив.

Признаться, Виктория не понимала, отчего до сих пор не напрудила в свои кружевные штанишки. Невзирая на увещевания астролога, она была напугана до смерти, хотя и отчаянно силилась не показывать вида.

– Но… кто вы такой? Неужели и впрямь колдун? Колдовство… тени… как это возможно?

Маслянистое лицо Чамберса, разукрашенное, как мазками алой и желтой краски, отблесками пламени, отобразило досаду. Он явно не испытывал желания распространяться об источнике своих сверхъестественных сил, но, все же, сообщил Виктории кое-что.

– Секреты тьмы с детства манили и привлекали меня. Я посвятил долгие годы… да что там, десятилетия, штудируя ветхие фолианты, изучая древние магические ритуалы и обряды, проводя алхимические опыты, рыская по кладбищам в поисках запчастей для моего гомункула. Для целой армии гомункулов! К сожалению, тех компонентов, что я сумел разыскать на погостах и кладбищах, оказалось недостаточно, и мне пришлось устроиться на работу в морг, где я сумел получить доступ к гораздо большему разнообразию биологических материалов…

Виктория не сумела сдержаться от негодующего возгласа.

– Ты больной, извращенный выродок!

– Да, с точки зрения примитивной обывательской морали я и впрямь переступил черту, но мною руководили высшие цели! Увы, мне не удалось их достичь. То есть, удалось… хотя и не в полной мере. Но, в целом, можно сказать, мои усилия окупились с лихвой. Меня заметили. Демоны… могущественные существа, которые поделились со мной своей силой и своими знаниями. Мне доводилось слышать, что люди, которые прежде сталкивались с этими демонами, сходили с ума или умирали… но не я. Когда они пришли ко мне, я ждал и был готов. Я был…

Чамберс замолчал, будто силясь справиться с нахлынувшими сильными чувствами.

– Да, был… впрочем, довольно обо мне. Давайте поговорим о вас, Виктория. Расскажите мне, отчего вы так расстроены.

– Я вовсе не расстроена… о чем вы, не пойму.

Чамберс перегнулся через столик и взял ее за руку.

– Виктория, – сказал он, проникновенно и преданно заглядывая своей затравленной жертве в глаза, – не надо меня бояться. Я вам ничего плохого не сделаю. Я здесь, чтобы помочь.

– Помочь? Зачем вы постоянно забиваете Гордону голову вашей… чушью?

– О? Нет. Эта чушь, как выразились, всегда была у него в голове. Как тина в пруду, – проговорил Чамберс, заставив ее подумать о стоячей, подернутой плесенью глубокой воде и об утопленниках, – у вашего мужа в голове вообще чрезвычайно много увлекательного. Работать с ним на редкость тяжело, но оттого вдвойне интересно. Вам ведь тоже с ним тяжело приходится, девочка? – поинтересовался Чамберс необычайно сочувственно, напрочь сбив с толку Викторию своим замечанием.

– Да, но…

– Упрямый, как осел.

– Да.

– Ни за что на свете не признается, что неправ. Никогда. Да?

– Да, – согласилась Виктория, уже скверно понимая, о чем идет речь.

– Да, – кивнул Чамберс, весь источая ласку и сочувствие, – мужчины. Безответственные свиньи. Жалкие, никчемные, бесполезные существа. Если за ними не приглядывать каждую секунду, они такое натворят, правда?

– Да, мужчины, они… постойте! Вы смеетесь надо мной, да? Ничего. Гордон пообещал мне от вас избавиться!

– Знаю, – сказал Чамберс без тени тревоги, – уже далеко не впервые, заметьте, ваш муж хочет от меня избавиться. Мои завистники и недоброжелатели постоянно рассказывают обо мне герру Джерсею всякие гадости, а он слушает… слушает и верит. Ваш муж такой доверчивый… такой наивный. Такой, понимаете ли, грустный… грустный и печальный человек, ваш муж…

– Отпустите, – беспомощно прошептала Виктория.

Вместо того Чамберс еще крепче сжал ее запястье. Больно ей не было, но хватка злого чародея определенно отдавала чем-то липким, непристойным, как если бы он был нежной, сочувствующей пиявкой. Виктория попыталась вырвать руку, но не сумела, а чародей продолжал смотреть на нее пристальным взглядом, который обволакивал и пробирался под кожу. Правый глаз Чамберса был глаз как глаз, разве неправдоподобно хитрый и лживый, а вот левый – черный, абсолютно мертвый, и в невыразимой глубине этой липкой, мертвой черноты размеренно щелкали и стрекотали жвала Великой Самки Богомола.

– Ах, Виктория. Поймите, я забочусь о вашем муже. Он мне нравится, клянусь. Отличный он парень, хотя, между нами говоря, чуточку туповат. Но я делаю для него все возможное и невозможное. Все ради его блага. Все ради для его пользы… а вы? Вы делаете?

– Да…

– А он этого совершенно не ценит, верно я говорю?

Виктория всю жизнь мнила себя женщиной рациональной и на редкость практичной, не склонной к дешевым сантиментам, но вдруг ей тоже стало очень грустно, грустно и печально, да так, что она навзрыд разрыдалась, изнемогая от сладкой, щемящей жалости к себе.

– Как вы правы… не ценит… постоянно шатается где-то… охота и пиво… ругается… обозвал меня несгибаемой… мне было так обидно, вы не представляете. Как он мог сказать мне такую ужасную вещь. Он, наверное, совсем меня не любит, – прибавила Виктория, размазывая кулачком слезы по лицу.

– Вот как, – отозвался мистер Чамберс с нечеловеческим состраданием, – успокойтесь. Не надо плакать. Глубоко вздохните, хорошо… мы с вами поработаем над этим. А хотите, я вам покажу что-то очень интересное? Вы сразу перестанете плакать и огорчаться.

Крючковатыми пальцами Чамберс сдернул с магического шара бархотку. Тусклая и непроницаемая поверхность хрустальной магической сферы постепенно начала светиться, будто разогреваясь изнутри, и вот, в зыбкой глубине Виктория увидела…

Фонтаны.

Да, фонтаны, пурпур, и хаос, и пылающие, разоренные города, тлен и смерть, и виселицы, кипящие океаны ненависти, бурлящие моря крови, и виселицы, виселицы, виселицы…

А на виселицах болтались они.

Насильники. Растлители малолетних. Убийцы. Казнокрады. Наркодельцы. Наркоманы. Пьяницы. Шлюхи. Сутенеры. Писаки из бульварных газетенок. Врачи подпольных абортариев. Владельцы игорных домов. Сепаратисты. Террористы. Коррупционеры. Аристократы. Бюрократы. Банкиры. Писатели. Поэты. Художники. Актеры. Абсентеисты. Анархисты. Монархисты. Слишком богатые. Слишком бедные – тоже. Слева – левые. Справа – правые. Посередине – центристы. А также гуманисты всех расцветок и мастей, что вечно путаются под ногами у порядочных людей и мешают наводить порядок, а потом ноют по поводу растущей безработицы, перенаселения и экономического спада. Бродяги – у порядочных людей должно быть собственное жилье. Ленивые бездельники – порядочный человек должен работать в поте лица, я считаю, и…

Вся эта грязь.

Выжечь заразу огнем и мечом, пригвоздить к кресту, распять… а, когда он поизведет эту нечисть, он умоет руки от крови, и…

О, да. Вот тогда он ляжет на диван и будет отдыхать от своей невыносимо тяжкой, утомительной работы.

– Что это? – прошептала Виктория. – Что это вы мне показываете?

– Нравится?

– Ну… вы хотите сказать, что Гордон не всегда будет вице-губернатором? Что он добьется чего-то большего? Может быть, станет министром юстиции имперского кабинета?

– Да нет же, – Чамберс покачал головой, – берите выше.

– Верховным Канцлером? – прошептала Виктория, задыхаясь и млея от крови и пурпура. И упустила момент, когда из ее сознания стерлись остатки подозрительности к нему, и Чамберс перестал казаться ей зловещим, а его глаза – глазками дьявольски умной, злобной свиньи. Нет, глаза у него были самые обыкновенные, глаза как глаза… добрые глаза, преисполненные искренней заботы. «Да он славный, – подумала Виктория, – разве что… оклеветанный своими завистниками и недоброжелателями. И какие говорит занятные вещи… удивительные вещи».

– Если нам всем повезет… вы сами все узнаете, Виктория.

– Значит…

– Да, Виктория. Помогите мне, а я помогу вам.

Злой колдун умиротворенно улыбнулся и позволил себе легонько похлопать фрау Джерсей по округлому колену в шелковом чулке.

– Представьте, девочка. Ваш муж будет командовать всем-всем, а им будете командовать вы.

– Да, но как…

– Вот, – сказал Чамберс, порывшись в карманах пиджака, нашарил флакон темного стекла в виде пирамидки и протянул ей, – возьмите. Отличное снадобье. Дайте ему первую порцию утром, когда он вернется из Лас-Абердина, и пусть попьет еще какое-то время. Чувствовать он себя будет просто изумительно и надолго забудет о проблемах с желудком. Кстати, у этого снадобья имеется один замечательный побочный эффект, – прибавил Чамберс и подмигнул ей, – вам понравится. Теперь, думаю, вы знаете, что вам следует делать.