Текст книги "Башня континуума"

2

Что до Дэниэла, то его сейчас занимала проблема даже более странного свойства, чем борьба с ветряными мельницами. Он все еще не потратил гонорар, заработанный за сочинение текста к рекламному джинглу Корпорации. Сумма до сих пор казалась ему фантастической, хотя Кит не шутил. Это были стандартные расценки! Большую часть денег Дэниэл потратил на неотложные нужды «Вестника», купил себе механо, прошелся по магазинам и приобрел черных рубашек, черных костюмов и черных галстуков. Что поделаешь – он был малость свихнут на своем гардеробе.

И все же, значительная сумма по-прежнему оставалась у Дэниэла на руках, и отчаянно жгла ему эти руки. Мамона щедро платил за служение себе, требуя взамен незначительную малость – душу. Черт с ней, с душой, Дэниэл не был уверен в наличии в своем бренном теле этой эфемерной субстанции. Хуже было другое. Стоило ему включить радио или Три-Ви, чтобы посмотреть выпуск последних новостей, как на него обрушивалась веселая музыка рекламного джингла и приподнятое хоровое пение.

– Трам-парам! Мы за справедливость для всех! Трам-парам!

Он-то приписал эти слова из глупейшего ребячества. Откуда ему было знать, что маркетологи Корпорации сочтут эту фразу величайшим прорывом в истории рекламного бизнеса. Кофеварки серии «Гурман», оснащенные экспериментальным вариантом Второго Прототипа ЧСД (Дэниэл плохо представлял, что это значит, но звучало внушительно) разлетались, будто горячие пирожки. Не обошлось без смертельных случаев, когда нескольких экзальтированных покупателей раздавили в многотысячной толпе, образовавшейся у столичного фирменного магазина «ЗУБТ», куда первой поступила самая модная новинка сезона. Киту пришлось выступать перед репортерами, публично выразив сожаление касательно инцидента. Да, кофеварки чудо как хороши и производительностью, и дизайном, и умеренной для продукта своего класса ценой, тем не менее, не стоит ради них убивать себя и близких. В ближайшем будущем кофеварки в изобилии поступят в фирменные магазины «Замечательно Услужливых Бытовых Приборов». Завершил свое выступление их милость многозначительным обещанием, что настоящая сенсация еще ожидает их всех впереди.

– Ладно, – сказал Дэниэл сам себе, – отдам оставшиеся деньги Терезе на благотворительность. Она будет рада, а я буду рад тому, что рада она.

Теперь он начал думать о Терезе. Ну, вот. Боль. Какая невыносимая боль. Подавленный абсурдом своего существования, Дэниэл лег на письменный стол и принялся биться головой о столешницу – вместо того, чтобы сочинять очередную пылкую статью о неизбежной гибели диктатуры. Глухие звуки, которая издавала его коротко стриженая голова при соприкосновении с тяжелым столом, пробудили мирно дремлющего в своем кабинете главного редактора «Вестника», отставного полковника Кольта.

– Парень, чем ты занимаешься? Ты меня разбудил, черт возьми, – сказал он недовольно, вызвав Дэниэла к себе.

– Прошу прощения, сэр.

Кольт, облаченный в неизменный серый френч, собрался всыпать Дэниэлу по первое число, но что-то в его потерянном лице заставило сурового отставного полковника смягчиться.

– Ты что ли бился головой об стену, сосунок?

– Нет, о письменный стол.

– Так… и в чем дело?

– Ни в чем.

Кольт знал одно-единственное средство от всех горестей. Пускай старое, как сам мир, но на редкость действенное.

– Пожалей голову и стол, лучше сядь, сынок, выпьем.

– Я не против пропустить стаканчик или два, сэр, но уже вечер, мне скоро ехать домой, не хочу садиться за руль в подпитии, – откликнулся Дэниэл уныло.

– Это я одобряю, – сказал Кольт одобрительно, подозвал одну из своих ручных горилл, которые околачивались в редакции, чтобы выполнять разные поручения полковника, и велел часа через три доставить мистера Ланкастера домой в целости и сохранности. Уладив вопрос с доставкой, полковник с Дэниэлом уселись и стали выпивать.

– Хочешь потолковать о своих горестях, парень.

– Нет, сэр.

– Какое облегчение. Тогда посидим в блаженной тишине. Хмм. Изум-ммм-мительно, – сказал Кольт, опрокидывая в себя рюмку.

Полковник регулярной армии в отставке, Чейз Кольт сохранил военную выправку и приземленный взгляд на вещи. Кольт не верил ни в Бога, ни в черта, ни в монархию, ни в демократию, но больше всего отставной полковник не верил во всеобщую справедливость. Молодая, горячая молодежь, с которой ему доводилось общаться, его по-отечески забавляла, хотя гораздо чаще доводила до белого каления. В пятьдесят два у полковника не было ни семьи, ни детей, зато была бутылка и лучевая винтовка, из которой, напиваясь, он время от времени палил в потолок.

– Нравится? – спросил он, перехватив взгляд Дэниэла, направленный на свое оружие.

– А то, сэр.

– Когда-нибудь вышибу себе мозги из этой штуковины, – сказал Кольт добродушно, – или себе, или еще кому-нибудь. Выйду на улицу, засяду на крыше, открою стрельбу по случайным прохожим и буду стрелять, пока не кончатся патроны, а мою голову не разнесет вдребезги милицейский снайпер. Уверен, на какое-то время я стану гвоздем новостных выпусков. Все будут ломать голову, почему я это сделал. Почему! Будто бы для того, чтобы устроить стрельбу и уложить пару сотен гражданских, нужны причины!

– Верно, сэр, для того, чтобы открыть стрельбу, совершенно не нужны никакие причины.

Кольт засмеялся смехом, способным обратить в паническое бегство самого мрачного жнеца с косой, затем посерьезнел и погрозил Дэниэлу указательным пальцем стальной руки.

– Если серьезно, не стоит так делать. Могут пострадать невинные люди, маленькие дети.

– Да, вы правы, лучше не буду, сэр.

– Что? Женщина?

– Я не хочу говорить об этом…

– Ну… ведь она – женщина? Настоящая женщина, я имею в виду? В наши дни, парень, не обессудь, бывает порой трудновато отличить одно от другого…

– Что? Нет!

– Все обошлось, какое облегчение, – сказал Кольт насмешливо, – хорошо. Ты не хочешь говорить о ней, о чем тогда ты хочешь говорить?

– Расскажите, как вы служили в Гетто, – попросил Дэниэл.

Его и впрямь интересовала, какая сила свела вместе Кольта, Хацуми и Грегори Даймса. Что связывало этих людей – отставного полковника Регулярной Армии, луизитанского наркоторговца и бывшего сотрудника Отдела, ныне мэра луддитской Коммуны? Пусть они все и познакомились именно во время службы в Гетто, ни Даймс, ни Хацуми не распространялись о тех славных деньках. Кольт не стал исключением. Он определенно не испытывал сильного желания ударяться в воспоминания о Гетто.

– Да о чем рассказывать, малыш. Тебе будет скучно. Уж не говоря о том, что я давал подписку о неразглашении, и едва ли смогу сообщить что-то толковое, кроме самых общих фраз, – проговорил он неохотно.

– Все равно, я послушаю с удовольствием… честно.

Прежде, чем приступить к рассказу, Кольт хорошенько приложился к бутылке.

– Оригинальным не буду. Эпллтон – жуткое место. Чужеродное. Гетто выглядит единственным островком человечности в океане кислотных джунглей, кишащих жуткими тварями, по сравнению с которыми саблезубые тигры и медведи-гризли – домашние котята. За колючей проволокой – бараки, где копошатся не-существа. Наверху – роскошные административные здания Дирекции. Посередине, в казармах – мы. Под землей, в бункерах – сотрудники Отдела, препарирующие очередное диво дивное, дитя местной природы. На улицу не выйдешь без респиратора и специального защитного костюма. Небо там чудное, никогда такого не видел – всех цветов радуги. Даймс мне говорил, это тоже от паров услада-плюс. По-настоящему плохо было ночами. Никогда не видел такой непроглядной темени. Тьму эту с трудом разгоняет свет мощнейших прожекторов. Порой мерещилось, будто тьма живая, овеществленная, одухотворенная и способна просачиваться сквозь окна и вентиляционные шахты. Ночами я лежал в своей комнате и глазел в темноту, и мне казалось, я слышу шепот – будто эти твари затаились в бараках и шепчутся – планируют очередной бунт против нас.

Кольт помолчал.

– А бунтовали твари беспрестанно. Откуда только силы у них брались после этой муки в шахтах? Все их проклятая богиня.

– Богиня не-существ?

– Да. Слыхал когда-нибудь о ней?

– Что-то где-то краем уха… но ведь это сказки.

– Тем не менее, не-существа убеждены, будто в недрах планеты обитает древнее создание, которому эти монстры поклоняются, как величайшему божеству, и приносят в жертву собственных тяжело больных или мертворожденных детенышей. Я сам не раз и не два видел, как не-существа падали на колени прямо в шахтах и молились этой гадине. Смешно, но со временем мне тоже стало казаться, что внизу, в недрах этой проклятой земли что-то есть. И ей нравится, что там происходит… когда мы убиваем этих тварей, и когда они убивают нас… словами не объяснишь. Зло. Повсюду. Вполне, возможно, я там слегка свихнулся. Ни Даймс, ни Хацуми никогда не чувствовали ничего подобного. Для них служба в Гетто была обычной работой. Грязной, адски опасной, но высокооплачиваемой работой. И парни справлялись с этой работой отлично, уж поверь мне.

Гетто оставалось одним из самых закрытых и окруженных ореолом тайны мест Империи. Случайные люди туда не попадали. Кандидатов тщательно тестировали, первым делом – на устойчивость к услад-плюс, которая могла оказаться довольно низкой у самого здорового и физически тренированного мужчины. А ведь неизлечимая услад-плюсовая зависимость означала смертный приговор. Прибавить к этому постоянные поломки оборудования из-за паров услада, враждебность не-существ, прожорливых монстров, повальное пьянство, отсутствие женщин… все это означало многочисленные человеческие потери.

Невзирая на смерти и прочие издержки, добыча услада-плюс была отлично налаженной индустрией, работающей исправно, как часы. Промышленный монстр, вроде «Ланкастер Индастриз», тоже не отказался бы заполучить свой ломоть пирога. Корпорация давно жаждала выкупить и получить во владение драгоценные рудники услада. Последним, кто загорелся этой идеей, был Кеннет Ланкастер. Дэниэл подозревал, что скоро папаша проклял день и час, когда в голову ему взбрела эта затея. Эпллтон превратился и для Корпорации, и лично для него в гордиев узел, и разрубить этот узел оказалось ему не под силу. Кеннета зажали, будто в тиски, невероятно опасные и кровожадные луизитанские наркобароны, и невероятно опасные сотрудники Отдела Благонадежности.

Ситуация, в которой оказался отец, была с одной стороны – сложна и запутанна, с другой стороны – примитивна, как инфузория-туфелька. Холлис, который тогда еще занимал должность директора Гетто, потребовал от него помощи в устранении Моримото и ликвидации Синдиката – задача благородная, возвышенная, но при могуществе Крайм-О – необычайно тяжелая и опасная. Наследный принц Моримото был согласен поделиться доходами, но, в свою очередь, требовал от отца голову Холлиса на серебряном блюде, а также помощи и поддержки в своих темных начинаниях. Приобнимая отца за плечи, Моримото нашептывал, что они могли вдвоем править не только рудниками, а и целой Империей, избавившись от кое-каких излишне назойливых государственных институтов.

Отцу страсть как не понравились эти нашептывания. Он был не политик, а делец, он хотел заработать, а не встревать в кровавый и полномасштабный антиправительственный мятеж с крайне сомнительным исходом. Что до Холлиса, то его цели были еще более неясными. Уже тогда, находясь в должности директора Гетто, он заводил разговоры об эмансипации не-существ, то есть предоставлении им равных прав и свобод с остальными гражданами Империи.

Отец возражал против предоставления прав и свобод даже людям, что уж говорить о не-существах! Как он мог петь в унисон с полоумным наркоманом вроде Холлиса? Хорошо, отец был бы счастлив избавиться от Моримото и Холлиса разом, но подобного рода масштабное предприятие оказалось ему не по зубам. В итоге длительной и подковерной борьбы были арестованы, осуждены и казнены несколько видных деятелей Синдиката, лишились постов кое-какие высокие чиновники Отдела, случилось с десяток громких и до сих пор нераскрытых заказных убийств; уж не упоминая сотни погибших и пострадавших в перестрелках рядовых служащих ОБ, наемников Моримото и сотрудников службы безопасности Корпорации. Дело закончилось пшиком. Синдикат устоял, Холлис пошел на повышение, возглавив Отдел; а отец окончательно утратил веру в человечество и начал неделями пропадать в винном погребе, беседуя с бутылками.

«Думаю, это к лучшему, – бормотал он, напиваясь до положения риз, – чертовски странное место это чертово Гетто, чертовски странные твари там живут, и чертовски странные дела творятся, и ни за что не хотел бы я оказаться там, когда все станет по-настоящему чертовски-пречертовски странным…»

– Правду говорят, будто не-существа похожи на людей? – спросил Дэниэл у Кольта, припоминая те давние отцовские слова.

– Среднестатистическое здоровое не-существо и впрямь довольно похоже на человека… пещерного человека восьми-девяти футов росту, поросшего густой зеленой шерстью. Пропорции их тел, их морды все еще хранят отпечаток утраченной человечности. Однако в изобилии появляются на свет уроды и калеки, выражаясь по науке – нежизнеспособные формы. Большинство таких рождаются мертворожденными или умирают в первые дни жизни. Но есть другие. Стойкие мутации, тем не менее, не требующие специфического лечения, совместимые с жизнью… верней, с работами в шахтах. Порой процесс изменений проходит резко, скачкообразно… и заходит… весьма далеко. Самых экзотических особей прибирают к рукам сотрудники Отдела Благонадежности, держат взаперти в специальных бункерах, где исследуют и ставят над ними опыты. Тех я не видел. Но и того, что видел, с лихвой хватило бы на театр кошмаров. Твари со жвалами, рептильими хвостами или жабрами, щупальцами, перепончатыми, как у насекомых, крыльями, россыпью фасеточных глаз на почти человеческих лицах…

Серо-голубые глаза Кольта стали делаться будто бы стеклянными, а лицо приобрело восковый оттенок.

– Еще двадцать лет тому назад, когда я там служил, вовсю курсировали жуткие слухи… не-существа меняются. Эти твари менялись много столетий, что жили в изоляции. И продолжали меняться, когда Эпллтон поработили механические слуги Черного Триумвирата. И продолжают меняться те пятьсот лет, что существует Гетто. Только до поры времени это мало кого беспокоило. Считалось, будто эволюционные процессы занимают многие сотни тысяч, если не миллионы лет. Но буквально в последние годы эволюция несуществ ускорилась. Стремительно. В разы. Словно кто-то взялся прокручивать пленку вперед на огромной скорости. Процент брака уменьшается, напротив, процент жизнеспособных форм возрастает. Не-существа становятся более устойчивыми к отравляющим газам, к облучению и радиации. Они умнеют. Их все трудней убивать и контролировать. Трудно представить, во что именно они трансформируются, и что произойдет, когда этот процесс завершится. Одна из тех адских тварей вырвалась из бункера, она…

В двери кабинета неосмотрительно проснулась чья-то голова, полковник мгновенно рассвирепел и схватился за винтовку. Голова ахнула и тотчас убралась. Дэниэл решил, что лучше и ему откланяться подобру-поздорову, тем более от рассказов Кольта бросало в дрожь.

– Спасибо за поразительно интересный разговор, господин полковник.

– Не за что, сынок. Скажи-ка, ты жениться не надумал?

– Жениться? – переспросил Дэниэл потрясенно.

– Да. На какой-нибудь тихой, порядочной девушке.

– Зачем?

– Согласен, затея поганая, как и вся эта поганая жизнь, но это бы хоть отвлекло тебя на некоторое время.

– Отвлекло? От чего?

– От самого себя, парень. Человек, увы, животное социальное. Нехорошо ему быть одному. У меня хотя бы есть моя винтовка и патроны. А у тебя что?

Киту пришлось провести остаток дня в мэрии, обхаживая упитанных, равнодушных к человеческим страданиям чиновников. Ради лорда Ланкастера председатель Высшего Архитектурного Совета прервал отпуск, так что иск к Деловому Центру отозвали, но эта долгоиграющая шарманка затянулась до полуночи. Домой Кит вернулся далеко не в радужном расположении духа. В гостиной Терри и Дэниэл играли в триктрак. Тереза выигрывала и наивно радовалась этому, но Дэниэл изрядно выпил, расслабился и, вдобавок, судя по лукавому блеску в глазах, отчаянно поддавался ей.

– Добрый вечер, дорогой.

– Добрый вечер, дорогая, добрый вечер… ммм… мистер Ланкастер, добрый вечер, эмбрион.

Малышка толкнулась у Терри в животе, словно отвечая на приветствие.

– Кит.

– Что? – спросил Кит, с грохотом опуская портфель на кофейный столик. Чуть с меньшим пафосом он вручил жене поцелуй, цветы и кулек засахаренной вишни.

– Спасибо, дорогой, но нашей дочке не нравится, когда ты называешь ее эмбрионом.

– Опомнись, дорогая, это просто неразумный эмбрион, – сказал Кит, стягивая и небрежно бросая пиджак на подлокотник кресла. Немедленно примчался лакей и угодливо поинтересовался, чего изволит хозяин. Кит изволил стакан минеральной воды со льдом и кофе.

– Дорогой, ты голоден? – привычно спросила Терри, на что получила предсказуемый ответ.

– Нет. Я поужинал с обер-бургомистром и председателем Высшего Архитектурного совета.

– Это как-то связано с тем судебным иском? – спросила Терри, секунду помедлив.

– Ты слышала об иске?

– Об этом иске целый день рассказывали в новостях сегодня, как будто это невесть какое событие, – сказал Дэниэл, – и Торнтона показывали тоже. Этот придурок распинался перед репортерами в том духе, мол, ты несешь людям добро и счастье, а всякие скоты мешают тебе. Придурок.

– Дэнни, – проговорила Терри с укором.

– Что?

– Пожалуйста, не называй брата разными плохими словами… это некрасиво…

– То, что он придурок – не оскорбление. Просто констатация факта.

Терри не сумела удержаться от горького вздоха. Она искренне жалела бедолаг, которые сочли, что единственный способ разобраться с неурядицами – свести счеты с жизнью, выпрыгнув из окна Копилки. Всякий раз, когда Терри приходила в церковь, она опускалась на колени и молилась за их погибшие души (в том числе и оттого, что глубоко внутри странным, неприятным образом ощущала причастность к происходящему). Но следовало признать, несчастные самоубийцы были Терри незнакомы, их страдания представлялись ей печальной, но сухой абстракцией, а вот проблемы, которые возникали из-за этого у обожаемого мужа – вящей реальностью.

– Не понимаю, в чем дело, – злобно проворчал Кит под нос, – уже октябрь, генераторы установили в середине января, и за это время в Копилке не произошло ни одного самоубийства… связанного с падением с большой высоты, по крайней мере.

– В чем тогда суть претензий? – поинтересовался Дэниэл, хмурясь.

– Вроде бы содержание генераторов обходится чрезмерно дорого, сами генераторы осложняют работу сотрудникам коммунальных служб…

– А сколько это стоит?

Кит назвал сумму. Дэниэл присвистнул.

– В самом деле, чертовская уйма денег.

– Человеческая жизнь бесценна!

– Да. Расскажи об этом держателям подпольных абортариев.

Терри дотронулась до его руки. Рукав его черной рубашки украшала красная повязка с символом песочных часов – знак принадлежности к Народному Трудовому Альянсу.

– Дэнни, пойду, принесу нам с тобой по стакану теплого молока перед сном.

Дэниэл кивнул. Хотя кошмары прекратили изводить его с прежней силой, спал Дэниэл по-прежнему плохо, просыпаясь от любой мелочи вроде комариного писка. Потом он часами не мог заснуть, бродил по коридорам и флигелям фамильного особняка. Звериная настороженность не покидала его ни на секунду даже в спасительных объятиях сна, будто каждое мгновение он обязан был находиться в полной боевой готовности… но к чему? Дэниэл не знал. Зато он был уверен, что, если бы ему удалось проспать хоть десять часов кряду, он стал бы самым очаровательным и жизнерадостным человеком на земле. Наверное, отказался бы от затеи взбираться на баррикады и выкрикивать оттуда революционные прокламации. Хотя… едва ли.

– Как твои дела, поросеночек? – спросил Кит у брата.

– Нормально.

– Ричард говорил мне, что недавно, на досуге, от нечего делать, прочитал твою газету.

– И что? Ему понравилось?

Кит пожал плечами.

– Трудно сказать. Давно не слышал, чтобы Ричард так смеялся. Особенно, когда он пересказывал мне статью, напечатанную в разделе криминальной хроники. Что-то про скромного, тихого банковского клерка, который вернулся домой с работы, взял топор, убил жену, детей, престарелых родителей, поджег дом, а потом уверял сотрудников Гражданской Милиции, пожарных и санитаров, будто его заставили сделать все это лесные феи.

Дэниэл всегда знал, что колонка криминальной хроники станет украшением «Вестника». Хотя он тотчас сообщил брату, что в его газете печатаются не только статьи о безумных банковских клерках с топорами, но еще и серьезная политическая аналитика.

– Серьезная аналитика, говоришь? Это когда ты, щенок паршивый, страстно проповедуешь абсурдные идеи Народного Трудового Альянса во главе с камрадом генералом Вольфом? – поинтересовался Кит желчно.

– Являясь первым заместителем главного редактора «Вестника», я считаю, мы обязаны донести до широких народных масс программу Народного Трудового Альянса под руководством мудрейшего и добрейшего камрада генерала Вольфа, единодушно избранного на роль лидера гражданами Промышленной Зоны Южная Венеция, – отвечал Дэниэл ровно.

Южная Венеция исторически являлась крупнейшим промышленным центром Империи. Это был закованный в стальной панцирь мрачный индустриальный мир, сосредоточивший в себе треть всех промышленных мощностей государства. Кусок еще более лакомый, чем даже пресловутые услад-плюсовые рудники. В течение пяти столетий этим куском строго распоряжались императорские наместники, пока семь лет тому назад не произошел кровавый переворот. Боевые отряды оппозиционного Народного Трудового Альянса – при финансовой и военной поддержке Синдиката Крайм-О – прошлись по Южной Венеции огнем и мечом, круша, уничтожая и уничтожая. Упоенный своими успехами и вдохновленный слабостью имперских властей, Вольф горел желанием развернуть свою революционную деятельность по всей Империи.

Что до личности самого генерала, то слухи о Вольфе курсировали престранные. Будто настоящий генерал Вольф по неясным причинам скончался через два месяца после переворота и был заменен двойником. И это далеко не все! Поговаривали, будто двойники Вольфа с тех пор менялись регулярно, ибо по тем же неясным причинам погибали – приходили в негодность – удручающе стабильно через каждые восемь-девять месяцев. Итого, на текущий момент НТА возглавлял уже девятый или десятый генерал Вольф.

Было ли Дэниэлу известно об этой чехарде генетических доппельгангеров? Вполне возможно. Поскольку он происходил из знатнейшей семьи Империи, у него имелась масса знакомых в их возвышенных кругах, которые могли сообщать ему интересные сведения, недоступные простым смертным. Впрочем, что касалось слухов о двойниках генерала Вольфа, Дэниэл считал их нелепыми бреднями, частью оголтелой клеветнической кампании, развернутой против этого достойнейшего, хотя порой неаккуратного в слишком страстных высказываниях, политика.

– Вся эта болтовня о клонах Вольфа! Какая несусветная чушь!

– Между прочим, моя служба безопасности не считает эти слухи такой уж чушью. Вольфы невероятно похожи, но не полностью идентичны. Все десять штук. Похоже, двойники меняются через каждые восемь или девять стандартных месяцев.

Дэниэл поперхнулся.

– Как? Ты шутишь?

– Разве похоже, будто я шучу? Если и так, то шутка, скорее, страшная, чем смешная. Брр.

Дэниэл поразмыслил. По-крайней мере, наморщил лоб, изображая мыслительный процесс.

– Ладно. Развивая твою бредовую теорию… что происходит с клонами? И, если так, откуда берутся новые? Кто делает это? Зачем?

Хорошие вопросы, на которые Кит не знал точных ответов. Если приближенные генерала Вольфа порой замечали странности в его поведении, то молчали, как рыбы, не желая прослыть сумасшедшими. Или опасаясь физической расправы. Широким народным массам необычайно импонировала грубоватая внешность генерала, его красноречие, страстная готовность биться до последнего с врагами революции, железобетонная решимость, которую генерал неоднократно подтверждал не только словом, но и делом. Крайне немногие догадывались, что за широкой спиной Вольфа стояла зловещая, великолепно законспирированная группировка темных личностей, известных под именем Инженеров.

Подлинные их цели оставались тайной за семью печатями. Ясно лишь было, что они возлагали значительные надежды на генерала Вольфа. И впрямь, тот был всем хорош: и дьявольской жестокостью, и рабской преданностью своим неведомым господам, но имелась у генерала одна вредная привычка. Сперва настоящий Вольф, а следом и его воплощения заканчивали жизни самоубийством, перерезая себе горло опасной бритвой. У Кита имелось наглядное доказательство тому в виде четкого цветного снимка, запечатлевшего Вольфа на полу своего кабинета, распластанного в луже крови, с раскромсанной глоткой. Факт собственной кончины не помешал бравому генералу на следующий день, как ни в чем не бывало, взобраться на трибуну и выступить перед народом Южной Венеции с пламенной речью во славу Революции.

Кит решил не рассказывать об этом брату. Дэниэл и без того, кажется, знал слишком многое. Быть может, как раз эти знания мешали ему спокойно спать по ночам.

– Дэнни…

– Вот видишь! Говорю же, это дешевые пропагандистские бредни! Не думал, что ты начнешь мне пересказывать параноидальные сплетни!

– Допустим… но в целом суть дела от этого ничуть не меняется. Пока Вольф не пришел к власти, заводы Корпорации, дислоцированные на Южной Венеции, функционировали прекрасно и без перебоев. Теперь на плаву осталось менее тридцати процентов из них. Остальные нам пришлось закрыть, переместить в прочие промышленные зоны или же выкупить у администрации Южной Венеции, поскольку они были реквизированы Вольфом в так называемый Государственный Фонд!

– Что ж, это справедливо. Грабишь ты, потом грабят тебя, – изрек Дэниэл напыщенно.

– Я никого никогда не грабил!

– Конечно, ты заработал целое состояние тяжким трудом. Или твой богатый папаша разнес себе голову из лучевика и оставил тебе наследство…

– Он был и твой отец тоже!

Дэниэл скривил такую кислую мину, будто наелся зеленого крыжовника.

– Об этом я пытаюсь забыть каждый раз, когда надираюсь до чертей…

Кит велел себе успокоиться, хотя получилось прескверно. Стоило вспомнить о тех событиях, как кровь закипала в жилах. Помнится, сразу после переворота на Южной Венеции он выступил, правда, без успеха, на закрытых парламентских слушаниях, призывая депутатов обеих фракций одобрить военные действия в отношении мятежного генерала. После чего в приватной беседе государь прохладно велел их милости пойти, принять холодный душ и перестать пороть горячку. Мол, они разберутся сами. Разберутся! Как же!

– Какие-то ублюдки отобрали у меня мою частную собственность, черт их возьми.

Дэниэл поморщился.

– Я ведь уже говорил, что тебе досталось поделом?

– Допустим, но как быть с уничтожением, пытками и расстрелами своих политических противников и тому подобным?

– Трудности переходного периода.

– Переходного периода от чего к чему?

– От нынешней монархии аристократически-олигархического типа к обществу всеобщей справедливости, социальной гуманности и равных возможностей, – ответил Дэниэл гладко, словно по писаному.

Кит не знал, что и думать. Не иначе братца тоже регулярно навещали лесные феи.

– Такова политическая платформа НТА?

– Именно. Частности включают упразднение монархии и аристократии, создание государственных промышленных, финансовых и информационных конгломератов, расформирование Священного Трибунала…

Кит уже начал задыхаться и давиться от ярости.

– Но это никакая не платформа! И не программа! Эта все та же старая добрая Утопия, разве что остолоп Вольф жаждет раздуть эту Утопию до прежде невиданных размеров. Отчего-то все попытки восстановить эту всеобщую справедливость, предпринятые в истории многократно, заканчиваются шаманскими кровавыми плясками на груде костей и черепов, а затем и полным крахом!

По губам Дэниэла скользнула умиротворенная улыбка. Груда костей и черепов. Чего еще желать. О чем мечтать.

– Я не могу обсуждать с тобой эти вещи. Ты смотришь на вещи сугубо прагматически. Ты смотришь на вещи, как делец. У тебя есть работа, Священное Писание и бутылка, и больше тебе ничего не нужно, и никогда не было не нужно.

– А что нужно тебе? Быть в оппозиции все равно к чему и умереть на баррикадах черт знает ради чего. Это просто смехотворно!

– Вряд ли более смехотворно, чем твое желание протиснуться сквозь угольное ушко прямиком в рай, – отрезал Дэниэл.

Кит все еще пытался оправиться от столь тяжкого удара, когда вернулась Терри с двумя стаканами горячего молока. Аккуратно водрузила поднос на антикварный столик и пристально уставилась на Дэниэла, который как раз вставил сигарету в уголок рта, прикусил зубами фильтр и зажег спичку, собираясь закурить.

– Дэнни! Что ты делаешь? Ты ведь обещал мне бросить!

Пойманный с поличным и сраженный ее напором, Дэниэл обжегся горящей спичкой и зашипел от боли.

– Нельзя ли полегче! Мне больно!

Терри оказалась глуха к его страданиям. Сложив руки на животе, она разразилась речью.

– Дэнни, я не знаю, почему ты решил начать курить, но лучше бы тебе бросить, пока ты не втянулся и не пристрастился к никотину. Посмотри на брата, он долгими годами не может избавиться от этой отвратительной, кошмарной привычки! Не помогает даже курс Ободряющего Самовнушения… а ведь его так рекламировали…

– Хватит. Я ухожу, – решительно изрек Дэниэл, вставая.

– Нет! – вскрикнула Терри. – Куда ты? Стой! Вернись! Ты еще не выпил молоко!

Не обращая внимания на ее призывы, Дэниэл на счет раз-два-три сорвался с низкого старта и опрометью бросился бежать.

– Интересно, – протянул Кит, – мне послышалось, или Дэнни на самом деле кричал «Смерть! Смерть! Смерть!»

– По-моему, Дэнни кричал «Смерть диктатуре», – пробормотала Терри.

– Да… это в корне меняет дело. Сыграем партию? – спросил Кит у жены, кивнув на доску для триктрака.