Текст книги "Башня континуума"

– Проникновение и ликвидация…

Первое слово звучало заманчиво, но вот второе – настораживало. Что ей могло сниться? Его отрезанная голова на серебряном блюде?

– Шарлотта…

Его шепот разбудил Шарлотту, и она села, да так резко, что едва не ударила его макушкой по подбородку.

– Что? Что такое?

– Успокойтесь, моя радость. Это всего лишь я. Собирайтесь, наконец, поедем домой.

– Но… дома сейчас тоже нет света…

Кит поцеловал ее в сочный, сладкий, как мед, рот.

– Ничего. Мы с вами оба знаем, что некоторыми вещами лучше заниматься в темноте.

5

Что до Гордона, то ему настоятельно требовалось восстановить душевное равновесие, радикально подорванное событиями в столичной Мэрии, и оттого остаток дня, уединившись в зимнем саду, он посвятил медитации, пению мантр и асанам[15]15
  Асаны – упражнения йоги.


[Закрыть]. Потратив на эти занятия пять часов, к половине двенадцатого ночи он полностью вымотался. Упражнения, которыми он уже третий месяц немилосердно истязал себя, требовали предельной концентрации, ясности ума и поистине выдающейся физической формы. То было замысловатое сочетание йоги высших степеней и мистических духовных практик народов, которые, как заверял Гордона мистер Чамберс, обитали на Земле за сотни миллионов лет до мифических атлантов.

– Тогда наша Праматерь Гея была Иной, – вещал Чамберс напыщенно, – и вместе с Первыми Людьми ее населяли Огнедышащие Драконы.

– Допотопные динозавры? – вопрошал Гордон наивно.

Астролог хмурился. Ему не нравилось, когда любопытный подопечный задает вопросы, пусть и столь невинного рода.

– Герр Джерсей, я потратил уйму времени, специально подбирая для вас эти упражнения. Ваша первостепенная задача – достичь состояния, когда не только ваш бессмертный дух, но и бренное тело смогут избавиться от оков материального мира. Тогда – и лишь тогда – вы сможете войти в обитель Просветленного, и встретиться с ним лицом к лицу.

Честное слово, когда Чамберс говорил все это, таинственно подвывая и роняя голос до зловещего шепота, встреча с Просветленным уже не казалась Гордону столь увлекательной затеей.

– Что произойдет, когда я встречусь с Просветленным? А?

– Вы обретете богоподобие.

– Здорово…

– Разве вы не этого всегда хотели?

Гордон уже не испытывал прежней уверенности по поводу своих желаний.

– Вы упомянули обитель… где она находится.

– Нигде.

– То есть.

– Обитель Просветленного лежит в самой сердцевине Великого Ничто, герр Джерсей. Как я могу описать Ничто? Это… отсутствие Всего!

Что бы там окружающие не воображали по поводу умственных способностей Гордона, он был вовсе неглуп и скоро сообразил, что злой колдун выражается отнюдь не фигурально. То есть, Великое Ничто, невзирая на свое поэтическое название, являлось вполне определенным местом где-то во Вселенной. Что куда важней, в Великом Ничто находилось что-то, причем невероятно важное и драгоценное. То, что Чамберс желал заполучить любой ценой. Он… или его хозяева, люди, которые дергали астролога за нитки. Если неведомые хозяева Чамберса в принципе были людьми… Выходило, что эти загадочные господа уже спровадили в Великое Ничто легион очарованных жертв, посулив неслыханные богатства, женщин, славу, бессмертие и богоподобие, но вместо того несчастные просто бесследно сгинули в этом самом Великом Ничто, сиречь Отсутствии Всего.

Увы, настоящих доказательств своим предположениям у Гордона не имелось, лишь туманные подозрения и догадки. Следовало хорошенько разобраться, например, врезав Чамберсу разок-другой по маслянистой физиономии. Или выписать ордер на его арест. Но всякий раз, когда на Гордона находило желание разобраться, Чамберс впивался в его лицо черными, как мрак, глазами, и Гордон будто проваливался в затхлую тьму, где рассудок его рассыпался на части. Долгое время потом он был тих и послушен, будто голем.

Но и бездушный голем восстал против чернокнижника, породившего его на свет из липкого кома глины. Так и Гордон внутри пылал дикой злобой.

– Ничего, я узнаю, кто они и что им от меня нужно, и тогда они у меня попляшут. И, если в этом Ничто таится что-то настолько ценное, то оно может понадобиться и мне… кто знает!

В очередной раз успокоив себя подобным образом, Гордон пошел передохнуть и устроился в гостиной с чашкой травяного чая. Едва он сделал глоток, как за спиной материализовалась жена.

– Пупсик…

С перепугу он расплескал половину содержимого чашки на рубашку и брюки.

– Чего ты крадешься? Ты меня напугала до смерти!

– Я вовсе не хотела пугать тебя, правда. Все это твои расшатанные нервы.

Гордон потянулся за салфеткой, чтобы промокнуть пятна чая.

– Давно ты вернулась?

– Уже часа три тому назад. Прогулялась по магазинам, прикупила кое-чего.

– А почему не зашла поздороваться?

– Ну, ты ведь был в зимнем саду, медитировал. Я знаю, ты терпеть не можешь, когда тебя отрывают от твоих упражнений. Ты ведь уже закончил на сегодня?

– Да.

Виктория подсела к мужу на диван и взяла за руку. Какое-то время они просто сидели, держась за руки, будто парочка примерных школьников на первом свидании. Это было странно. Хотя и мило. Но все же очень странно.

– Гордон, когда я увидела в новостях, что творилось сегодня в мэрии, я подумала, что тебя убили!

– Как видишь, не убили. Надеюсь, ты рада. Хоть немного.

– Я рада… правда, рада… честно. До чего утомительно было бы начинать все сначала…

– То есть, повстречаться с кем-то пару дней и выскочить за него замуж?

Она засияла, как солнышко.

– Вот видишь, ты и сам все понимаешь.

– Значит, Виктория, ты не слишком расстроишься, когда узнаешь, что я выбросил на помойку скрипку. Вместе со смычком…

– И канифолью?

– Да.

Гордон понял, что ему никогда не постичь бездн ее женской души. Виктория ничуть не расстроилась. Она и впрямь была рада. И тому, что он жив. И тому, что он избавился от скрипки. И канифоли. На радостях она крепко обняла его и поцеловала. И еще раз поцеловала. Прямо в губы.

– Ох, что ты творишь…

– А ты сам как думаешь.

– Что-то я сейчас не в настроении… кровь… трупы…

Зато Виктория была в настроении. В самом шаловливом настроении из всех возможных. Невзирая на кровь и множество трупов, она все еще считала политику не только грязным, но и на редкость скучным делом, и оттого живо отыскала занятие поинтересней. Забралась к мужу на колени и начала ласкаться, тихо мурлыча и вибрируя изнутри, как кошка. Ее стан под черным платьем был таким стройным, а кожа – такой горячей, гладкой и душистой, что его организм помимо воли отреагировал на ее близость самым недвусмысленным образом. Виктория максимально усилила возбуждающий эффект, поерзав своей маленькой, упругой задницей и лизнув мужа в шею.

– Не сердись, пупсик.

– Я не сержусь.

– Ведь сердишься, я вижу.

– Да, я сержусь, но…

– Пойдем в спальню. Там тебе будет гораздо удобней изливать мне свои горести.

Следовало заметить, увлечение мужа Истинной Духовностью и поисками Просветленного имело для Виктории вполне осязаемые и приятные последствия. Гордон сбросил фунтов тридцать веса и находился в отменной физической форме. Мало того, его сильное тело приобрело гуттаперчевую гибкость, а это, в свою очередь, придавало их близости особенную остроту и волнующую пикантность. Виктория млела, и таяла, и почти теряла сознание от блаженства.

– О, ты моя безотказная машина любви, – жарко шептала она мужу.

Гордон молчал, кусая губы, стоически давя рвущиеся из груди вопли, полные невыразимого сладострастья. В конце концов, он не сдержался, и на пике высшего освобождения его душераздирающий, первобытный вопль разнесся на мили кругом, наверняка перебудив благородных предков Виктории, мирно дремлющих в уютном и прохладном семейном склепе.

В качестве расплаты за удовольствие Гордону пришлось срочно натягивать пижамные брюки и идти объясняться с встревоженными охранниками, принявшими его исступленные вопли наслаждения за вопли агонии. Когда он вернулся, Виктория, с пунцовыми скулами, лежала, натянув одеяло до подбородка. При взгляде на ее невинную мордочку не верилось, что пять минут назад она самозабвенно изображала леди Годиву, пришпоривающую своего горячего жеребца.

– Ой, как неловко, – пробормотала она.

Гордон засмеялся.

– Неловко? Ты бы видела парней, они позеленели от зависти. Как лягушки в весеннем пруду. Еще бы…

Парни также долго похлопывали Гордона по плечу и жали руку, но он предпочел опустить эти скабрезные детали, поскольку Виктория и без того считала его неотесанным мужланом. Выключив ночник, он забрался обратно в постель. Виктория немедля обвилась вокруг мужа, будто виноградная лоза вокруг могучего дуба, или удав вокруг антилопы. Не суть важно. Они все равно были обречены.

– Ну, муженек, повторим еще разочек?

– Давай. Ты ведь сама назвала меня безотказной машиной любви. Черт! Это бы славно смотрелось на моем предвыборном плакате.

В их любовном поту, в синих электрических сполохах, в хрустальном пении ангелов в подземных бункерах Дезерет, в небытии Великого Ничто, где ожидал своего избранного Просветленный, в приветственных мольбах не-существ своей пробуждающейся Богине, в щупальцах спрута-Синдиката, за плотно запертыми дверями высоких кабинетов рождалось и вступало в права будущее. Набирал обороты год Преддверия.