Текст книги "Башня континуума"

– Успокойся. Ты и без того превзошел сам себя. Давай спокойно посидим, перекусим, выпьем. Ты здоров? – поинтересовался Ричард, когда им накрыли на террасе ужин.

– Да.

Какое-то время они сидели молча. Вечерело, и Ричард любовался иллюминацией в саду. А Кит блаженно думал ни о чем – закономерный результат долгих часов адски тяжелого физического труда на свежем воздухе. Оттуда же взялся и отменный аппетит, с каким он набросился на жульен, густой суп с моллюсками и жареную утку.

– А я сегодня поговорил с Мерфи, – сообщил он Ричарду, утолив первый голод.

– Правда? Старый хрен, наверное, прыгал на одной ножке от радости, услышав твой голос.

– Ох, едва ли. Мерфи все твердил, как ты замечательно управлялся в мое отсутствие и что ты, Ричард, поразительно преуспел бы, не прозябай ты долгими годами в моей тени.

Предполагалось, что Кит будет в лучших чувствах задет, но, в действительности, он был доволен. Винтики безукоризненно смазанной и отлаженной корпоративной машины оказались взаимозаменяемы, причем на самом высоком уровне. Но, в отличие от Кита, напрочь лишенного тщеславия, Ричард вовсе не любил ощущать себя винтиком. И он был бы страсть как рад вернуться обратно, в спасительную тень.

– Вот я и подумал, раз ты так замечательно со всем управляешься, ммм, может мне вовсе не стоит возвращаться на работу? – спросил Кит с улыбкой, подцепив на вилку ломтик сочного мяса.

– Что?! Что ты имеешь в виду? – зарычал Ричард.

От его рыка затряслись от страха деревья, кусты, цветы и подстриженные фигурные изгороди. Кит слегка скривился и потряс головой, прочищая заложенные уши.

– Полегче, мой сахарный. Расслабься. Я выйду на работу в понедельник, обещаю.

– Но… ты действительно в состоянии работать?

– Все нормально. Не считая провала в памяти, я чувствую себя прекрасно.

– Но, судя по результатам медицинских экспертиз, твоя амнезия вполне… обратима.

– Если и так… едва ли теперь имеет значение, вспомню я что-нибудь когда-нибудь или нет. Если мои воспоминания будут радикально расходиться с официальной версией событий – я подписал на сей счет уйму официальных бумаг. Знаю, малодушие, трусость, но вдруг захотелось пожить еще немного. Вообще, не удивлюсь, если, в конце концов, выяснится, что я сам взорвал завод, сам себя похитил, связал, держал взаперти, накачивал наркотиками, а следом провел блистательную операцию по собственному освобождению. Вот такой я эксцентричный. Давай, знаешь, сменим тему.

Ричарда не обманул его притворно легковесный тон. Киту вовсе не жить захотелось, а мстить. А мстить, будучи холодным и мертвым, несколько затруднительно. Разумеется, если речь идет о реальной жизни, а не о пьесе Вилли Шекспира.

– Сменим тему? Хорошо. Поговорим о твоей подружке… хочешь?

– У меня сейчас есть заботы поважней, – огрызнулся Кит.

Наверное, именно поэтому он каждый день отправлял миссис Лэнгдон корзины сластей, драгоценности, духи и маленькие нервные записки.

– Ричард, что? Что мне делать?

Ричард меланхолически пожал плечами.

– Твои душевные терзания, уж поверь, не стоят и выеденного яйца. Я, помнится, и сам любил двух женщин. Одновременно.

– Правда? – спросил Кит простодушно.

– Да. Нам втроем было очень весело, пока в спальню не зашла моя жена. До сих пор не понимаю, почему она так скверно отреагировала на мое предложение снять одежду и присоединиться. А ведь постоянно уверяла, мол, женщина она современная, свободомыслящая, широких взглядов. После нашего развода ударилась в религию, занялась благотворительностью и возглавила местное отделение Ассоциации Абсолютной Абстиненции.

Кит стоически выслушал нравоучительный рассказ и вздохнул, прикрыв глаза ладонью.

– Ричард… для меня все это серьезно.

– Напрасно. Милый мальчик, пойми, ни одна женщина на свете того не стоит.

– Неужели ни одна?

– Ни одна, – отрезал Ричард непреклонно. И несгибаемо.

– А, может… одна?

– Ну, хорошо. Одна. Или две. Ты это хотел услышать?

Кажется, Кит и впрямь хотел услышать именно это. Он весь засиял, будто солнышко выглянуло из-за тучки.

– Спасибо, Ричард. Ты всегда умел приободрить меня.

– Пожалуйста. Развлекайся, сколько хочешь.

– Пойду я, что-то загостился.

– Да. Лопату не забудь.

И они крепко обнялись, и Кит отправился домой.

А дома, в их спальне, декорированной в благородных жемчужно-серых и светло-голубых тонах, Тереза, лежа в постели, пила теплое молоко с солеными крендельками, и читала «Книгу для будущих матерей», где обстоятельно и подробно рассказывалось, сколько ужасающих вещей может случиться с будущими матерями и их крохотными, беззащитными новорожденными.

Зачитавшись бестселлером тысячелетия (как гласила аннотация на обложке), Терри пропустила момент, когда в дверном проеме появился блудный муж с лопатой. Внезапно она увидела его призрачно-бледное лицо и пережила миг параноидального, иррационального кошмара, вообразив, будто он явился забить ее до смерти. Лопатой. Зловещие, угрюмые, безмолвные мужчины. Безнадежно много работающие, смертельно усталые, нетрезвые мужчины. Отцы-убийцы. Об этом очень много говорилось в книге для будущих матерей. Терри открыла рот, чтобы закричать, но из пересохшего горла вырвался жалкий, бессвязный лепет.

– Спасите… помогите…

– В чем дело, дорогая.

Бесшумно появился слуга, забрал у их милости лопату. Другой почтительно подал на серебряном подносе высокий бокал мятного и прохладительного. Кит залпом выпил и оттянул высокий воротник свитера, кусающий ему шею.

– Уфф. Жарко. Да что случилось, Терри.

– Ты пришел. Лопата! Ты напугал! До смерти!

– Я постучал, прежде чем войти. Я вошел и трижды окликнул тебя по имени. Ты, наверное, зачиталась и не услышала. Неужели настолько интересная книга?

– Бестселлер тысячелетия… отцы-убийцы, – пролепетала Терри.

Без лопаты муж стал выглядеть чуть менее угрожающим, но и только. Терри не знала, то ли давало о себе знать чудовищное нервное напряжение минувших месяцев, то ли из-за беременности вконец свихнулись гормоны, но страх душил и не отпускал ее. Кит был на три головы ее выше и практически на сотню фунтов тяжелей и, найди на него, он без малейших затруднений прикончит ее голыми руками. Да еще эта его амнезия. Терри и в лучшие времена не слишком отчетливо представляла, что творится у мужа в голове, а теперь? Самое скверное, что Кит, напротив, спокойно читал ее мысли, причем настолько ясно, будто она каждое слово проговаривала вслух.

– Извини, Терри, я не хотел пугать тебя, – сказал он мягко.

– Еще бы! Ты хотел убить меня! – сказала она и сама поразилась своему визгливому, истеричному тону.

– Что это? Гормоны?

– Тебя не было три месяца, я не знала, жив ли ты, что с тобой, а потом ты приезжаешь домой, разворачиваешься и уходишь!

– Извини, но мне надо было многое обдумать. В одиночестве.

– Дорогой, все эти годы я уважала твою потребность иногда побыть в одиночестве. Наверное, сейчас это было тебе действительно необходимо. Но, Боже мой! Я беспокоилась! Ты представить не можешь, что я пережила за это время! А ты просто ушел и не спросил, как я… как мы! Как наш ребенок! Мальчик будет или девочка!

– Какая разница, мы обречены, – пробормотал Кит, отчего-то адресуясь к своим ботинкам.

– Что?

– Ничего. Кто же у нас будет, родная. Мальчик или девочка?

– Я еще не узнавала, хотела дождаться тебя, но, кажется, тебе действительно все равно. Уходи, – сказала Терри, завернулась в одеяло и отвернулась к стене, ожидая, что муж уйдет, но он не ушел. Кит подошел, присел на край, и мягко, но настойчиво, потянул Терри за плечо, заставив ее перевернуться на спину, беременным животом вверх.

– Дорогая, ты ходишь к врачу.

– Да. К женскому доктору.

Кит улыбался, но серые глаза его остались холодными, как высокогорные ледники.

– Когда ты говоришь «женский доктор», что ты имеешь в виду, дорогая? Что доктор – женщина? Мужественная женщина? Женственный мужчина? Или что доктор в свободное от основной работы время участвует в борьбе за равноправие полов? Или что он – средневековая повивальная бабка?

– Я разговаривала с твоей сестрой, Виктория считает, что при слове «гинеколог» ты впадешь в кому. Это одно из слов, которых я никогда не должна упоминать в разговоре с тобой.

– Есть еще какие-то?

– Взрыв, повстанцы, завод… Сэйнт.

– О, я смотрю, Виктория продиктовала тебе, и ты все аккуратно записала на бумажке, умница моя. Когда ты идешь к гине… к женскому доктору? Послезавтра? Хорошо. Я схожу с тобой. Не хватало еще, чтобы ребенок родился с дефектом. С куриными мозгами, к примеру.

Терри не сумела подобрать достаточно колкого ответа. Слезы ручьями полились у нее из глаз, она стала захлебываться и совсем по-детски пускать носом пузыри. Кит взял ее за обе руки, притянул к себе и обнял. Терри попыталась вырваться, но он держал крепко, достал из кармана брюк платок и стал вытирать ей заплаканные глаза, мокрые щеки и распухший нос.

– Тише, Терри, не надо плакать, это может повредить ребенку. Ложись. Тебе удобно?

– Отвратительный, мерзкий… мерзавец…

– Тсс. Тебе надо поспать.

– Ты уходишь?

– Мне тоже надо поспать, Терри. Хочу выспаться хорошенько перед работой.

– Но… почему ты не ляжешь здесь?

– Полагаю, будет гораздо лучше, если я пока посплю в спальне для гостей. Я могу не устоять перед твоими чарами, а это повредит младенцу.

Терри собралась объяснить мужу, что это не может навредить младенцу, если, конечно, они не собираются выделывать в постели акробатические кульбиты, достойные древних индийцев, но тут ребенок толкнулся у нее в животе. То были самые первые, робкие шевеления, похожие на то, как если бы ее изнутри щекотали перышком.

– Терри, в чем дело?

– Малыш толкается.

Муж не разделял ее восторгов, но просунул руку под одеяло и положил ладонь на ее округлившийся живот.

– Разве еще не слишком рано?

– Нет, уже пора. Вот, опять толкнулся, чувствуешь?

Если честно, Кит не чувствовал абсолютно ничего, кроме муторной, всепоглощающей, свинцовой усталости и довольно серьезного алкогольного опьянения. Что куда хуже, он изнемогал от жалости к себе, такой сильной и глубокой, что, не будь он мужчиной, он бы сам устроил истерику, разрыдался и начал пускать носом пузыри. А ведь завтра на работу. Им теперь понадобятся деньги, много денег на погремушки и пеленки для их с Терезой прелестного малютки. Для прелестного, славного малютки, трам-пам-пам.

Терри тоскливо подумала, что он не бросит пить, пока его разум и душу не сожрет волшебный джинн, таящийся на дне бутылки.

Кит вспомнил, что в детстве не болел ветрянкой и, если он подхватит ветрянку от вопящего, покрытого розовой пузырчатой сыпью младенца, то младенец через пару дней будет, как новенький, а счастливый папаша – едва ли, потому что ветрянка в зрелом возрасте переносится столь же скверно, как бубонная чума.

Нашел, о чем беспокоиться, ни один вирус не выживет в его насквозь проспиртованном организме, подумала Терри, закрывая глаза.

При здравом размышлении Кит счел довольно странным, что не болел ветрянкой… с другой стороны, в детстве у него не было ни секунды свободной для этой ерунды. Он был слишком занят, собирая с пола выбитые вечно пьяным папашей зубы. Еще он блестяще учился в школе. Еще – соревнования по поло. Крокет. Три раза в неделю – уроки музыки. Младшая сестра. Младший брат. Школа. Университет. Свадебный торт. Работа. Работа. Работа. Ничего. Когда отвалятся струпья, он снова вернется на работу.

Если он хоть пальцем дотронется до ребенка, я заберу малыша и уйду, думала Терри.

Кит вспомнил, как всякий раз, когда отец избивал его до такой степени, что ему требовалась медицинская помощь, родители садились в гостиной, брались за руки и в унисон напевали семейному доктору песенки о волшебных лестницах, подставляющих неуклюжему мальчику подножки, и о магических дверных косяках, у которых вырастали увесистые кулаки.

Почему его мать терпела. Терпела и молчала? Почему не ушла?

Потому что кошмарное, пьяное чудовище было ее законным мужем и отцом троих ее детей. Потому что чудовище платило по ее счетам. Потому что она обещала в горе и радости, болезни и здравии, пока смерть не разлучит их. Потому что она его любила больше жизни и больше смерти, до безумия и умопомрачения, любила… любила, вот умора!

«Неужели я его больше не люблю», – подумала Терри.

«Неужели я все еще люблю ее», – подумал Кит.

И в этот самый миг он почувствовал застенчивый плеск, словно пугливая золотая рыбка коснулась ладони. Его ребенок. Ее ребенок. Их ребенок.

Причитающееся.

Но то были сантименты, а пока Копилка приветствовала вернувшегося из затянувшихся странствий хозяина голодным урчанием.

– Ох, уймись, ненасытная утроба, – прошептал Кит, входя в здание в сопровождении охранников, секретарей и помощников.

Девочка не теряла времени зря, а изыскивала новые способы питания, раз уж хозяин по своей сумасбродной прихоти лишил ее возможности лакомиться свежими трупами самоубийц. За три месяца его отсутствия в здании были зафиксированы шесть сердечных приступов со смертельным исходом, двое незадачливых влюбленных насмерть отравились несвежими мидиями, празднуя помолвку в ресторане; уборщик сломал шею, поскользнувшись на вымытом им же полу; на посту застрелился сотрудник службы безопасности – семейные неурядицы.

– Зачем это тебе, моя гордая красавица. Зачем ты убиваешь людей.

– Затем, что я еще маленькая, мне надо хорошо питаться, чтобы я могла расти.

– Но это невозможно! Здания не растут! И не разговаривают!

– Обычные здания. А я – самое необыкновенное здание на свете! Ты сам это знаешь. И прекрати говорить со мной вслух. Окружающие начинают сомневаться в твоем здравом рассудке.

Украдкой Кит огляделся по сторонам. И впрямь, охранники, секретари и помощники взирали на него с малость вытянувшимися лицами. И Ричард.

– Я здоров, огромное спасибо, – громко и раздельно сказал Кит, входя в лифт.

Впрочем, ему было не до косых взглядов окружающих. Предыдущие три часа он провел на зеленой лужайке своего сада, позируя на фоне фамильного особняка, отвечая на вопросы четырех сотен репортеров – в основном, касательно своего пребывания в плену. Из-за этого он изрядно утомился, а ведь еще не приступал к работе!

– Кит, – сказал Ричард, когда их делегация прибыла в офис, – наши сотрудники захотят посмотреть на тебя, убедиться, что ты жив и здоров. Я собрал их в конференц-зале, выступишь с коротенькой речью, как?

Киту пришлось идти в конференц-зал, где уже собралось восемьсот человек сотрудников головного офиса. Скрепя сердце, их милость взошел на сцену и привычно подождал, пока прогремит взрыв, обрушатся стены и потолок. Вроде обошлось. Какое облечение.

– Здравствуйте, джентльмены… и дамы из Секретариата. Что могу сказать. Я вернулся, продолжаем работать в прежнем режиме. И, как говорит мой зять, все живы, здоровы, после ужина получат свои шоколадки.

– Шоколадки, наконец-то, – радостно защебетал Секретариат.

– Это всего лишь выражение такое, – огорчил их Кит.

– Значит, шоколадок не будет? – расстроился Секретариат.

– Нет! Что за глупости! Я смотрю, вы в мое отсутствие напрочь утратили всякое понятие о трудовой дисциплине, а равно субординации! Где-то у меня имелся список сотрудников, выражавших панические настроения в мое отсутствие. Сейчас я буду зачитывать этот список вслух, и каждый, чью фамилию я назову, пойдет собирать вещи! Где список? Лорд Торнтон, список у вас?

– Минуточку, лорд Ланкастер.

Кит поневоле восхитился артистизму, с каким Ричард последующие три минуты притворялся, будто ищет список, закатывая глаза и строя страдальческие гримасы. Наконец, с невероятно грустным и покаянным видом, он сообщил, что забыл список дома, решив освежить в памяти перед сном.

– Тогда я буду увольнять без всяких списков, – пропел Кит нежно и кровожадно, – я буду увольнять вас просто так, потому что мне захотелось. Я буду увольнять, кого только мне в голову взбредет, кого захочу и когда захочу. Кто вякнул про профсоюз? Нет, профсоюз вам не поможет. Ваш профсоюз у меня вот здесь, – сказал он и побренчал мелочью в кармане пиджака. – Еще вопросы? Нет вопросов? Тогда аllons enfants de la Patrie le jour de gloire est arrivé![9]9
  Вперед, сыны Отчизны, настал час вашей славы (фр.) – две первые строчки «Марсельезы».


[Закрыть] – с энтузиазмом воскликнул Кит и с наслаждением пронаблюдал, как мелово-белые служащие толпой рванулись к выходу. Когда конференц-зал опустел, Кит с Ричардом поглядели на друга. Да, клоуны, но не смешные, а страшные-престрашные.

– Все хорошо? – поинтересовался Ричард, наблюдая, как Кит разрывает в клочья список сотрудников, подлежащих увольнению за панические настроения.

– Да.

– Загляни к Мерфи, старик страсть как желает поприветствовать тебя после долгой разлуки.

Дряхлый упырь и впрямь встретил Кита приветливо, как потерянного и вновь обретенного сына. Вернее, прапраправнука. Или еще какую далекую родню.

– Никогда не думал, что скажу такое, но я рад, безмерно рад видеть вас, Кристофер.

– Не могу сказать, что эти чувства взаимны.

– Ничего страшного, переживу.

«Ведь переживет… всех нас переживет!» – подумал с неприязнью Кит.

– Я видел утром вашу пресс-конференцию, наконец вы собрались, выступили прекрасно. Совсем другое дело. Что у нас с контрактами на строительство Би-портов?

– Завтра я встречаюсь с директором «Государственных Би-магистралей» и губернатором Лудда Хартом, – послушно отчитался Кит, – мы подпишем контракт.

Мерфи распорядился, чтобы дорогому гостю принесли кофе.

– Или что-то покрепче? Ведь вы уже большой мальчик.

– Благодарю, обойдусь кофе.

– Насколько мне известно, у администрации Лудда грандиозные планы по поводу строительства Би-порта. Со временем они планируют превратить Лудд в туристический центр, сравнимый по значимости с Салемом и Луизитанией. Представьте, миллионы туристов смогут насладиться созерцанием величайшего исторического памятника всех времен – остовом Черного Триумвирата.

Кит помешал свой дымящийся напиток ложечкой.

– В принципе… для отдельных искателей истины… и просто любопытных… это возможно и сейчас.

– Возможно, но трудновато. Из Форта Сибирь, допустим, придется добираться до Областей Великой Монголии, а оттуда – на Джет-корабле в течение двух месяцев. Сами понимаете, такое испытание выдержать под силу далеко не каждому.

Кит подул в чашку и кивнул. Он сам до сих пор с содроганием вспоминал пять дней сплошной тряски на борту Джет-корабля, который нес его на Дезерет. А ведь современные Джет-корабли были на порядки комфортабельней, надежней и неизмеримо быстрей своих древних прототипов. Оставалось восхищаться и поражаться мужеству и выносливости людей, решившихся полторы тысячи лет тому назад штурмовать бескрайний космос в наглухо закупоренных подобиях консервных банок.

– Дэнни, кажется, ездил посмотреть на останки Триумвирата, когда жил в луддитской Коммуне.

– Припоминаю. Это был тот год, когда мы, фактически, потеряли вашего очаровательного братца из вида.

– Не то, чтобы потеряли… само собой, мы знали, где он… хотя я до сих пор не перестаю поражаться, как ловко луддиты засекали и отстреливали из своих громоздких старинных арбалетов наших превосходно обученных и вооруженных до зубов сотрудников службы безопасности. Как бы у нас не возникло проблем с этими дикарями.

– В любом случае, это не наши проблемы, а проблемы администрации Лудда и губернатора Харта, – заметил Мерфи вполне резонно.

Кит подождал, пока старик заведет речь о заводе, взрыве, повстанцах и Сэйнте, но Мерфи ничего не говорил, а сидел и смотрел молча, очень прямо. На несколько дивных мгновений Киту показалось, будто Мерфи скончался. Он затаил дыхание, ощущая, как в горле клокочет крик радости, но тут старик моргнул.

– Черт!

– Вы все еще здесь, Кристофер? Убирайтесь.

Кит встал, одергивая манжеты.

– Как грубо, я могу обидеться, в конце концов.

Старика потянуло на откровенность, что случалось с ним крайне редко.

– Кристофер, вам невдомек, а я каждый раз, когда смотрю на вас, вспоминаю вашего отца, и деда, и прадеда. И я испытываю нестерпимую боль. Не какую-то там воспетую дрянными поэтами мифическую душевную боль, а вполне осязаемую, физическую. Семьдесят лет адской боли! Не чересчур ли?

Кит постоял, глядя на мумию в инвалидной коляске. Потом улыбнулся.

– Я долгие годы ждал, пока вы заведете этот разговор. Когда будете готовы, позовите. Я приду и выдерну из вашего тела эти трубки. Моя рука не дрогнет, вы сами знаете.

– Спасибо.

– О? Вы серьезно?

– А вы?

Кит покачал головой.

– Лучше пойду, пока мы оба с вами не провалились под землю. Провести в вашем обществе вечность – это перспектива стократ хуже смерти. Впрочем, я признателен, что вы поделились сокровенным. Впредь буду навещать вас почаще. До свидания.