Текст книги "В глубь истории: историческая концепция К. Маркса"

Позиция, с которой Гесс исследует эти проблемы, полностью совпадает с гуманистической теорией Фейербаха о противоречии между индивидом и родом, об отчуждении как лишении человека его родовой сущности. Правда, сфера применения у Гесса иная.

Гесс считает, что индивид и род должны быть едины. В роду, то есть в том, как индивиды общаются друг с другом, обмениваются жизнедеятельностью, и в том, как их способности взаимно усиливаются, состоит их действительная сущность. Индивиды не могут не осуществлять, не использовать свои силы. Без взаимообмена жизнедеятельностью в процессе общения они не выживут. Когда в природе у животных возникает противоречие между индивидом и родом, то есть между самосохранением и воспроизводством, индивид приносится в жертву родовой жизни. Например, курица, чтобы защитить цыплят, борется не на жизнь, а на смерть, и человек поступает так же. Отсюда следует, что природа в конечном счете заботится о самовоспроизводстве, продолжении родовой жизни и поддержании истинной жизнедеятельности. В этом смысле человеческое отчуждение состоит в следующем: «Индивид возносится до цели, род же опускают до уровня средства – так ставится с ног на голову человеческая жизнь и естественная, природная жизнь вообще»[52]52
  Чжан Фугун. Концепция производительных сил в ранних работах Маркса и их философский смысл // Чжисюэ дунтай, 2016. № 5.


[Закрыть]. Однако это происходит и при капитализме.

Отталкиваясь от данных рассуждений, Гесс усматривает в противоречии капиталистического общества антагонизм индивида и рода. С одной стороны находится родовая сущность индивида (развитие отношений), с другой – изоляция человека, борьба между людьми за индивидуальное существование, в которой они используют род как средство и истощают свои силы. Поэтому Гесс полагает, что «если мы не перейдем к коммунизму, то истребим друг друга». Однако как же осуществить этот переход? В соответствии с фейербаховской философией он определяет любовь тем средством, которое разрешит противоречие между индивидом и родом: «Если на нынешнем этапе развития мы не объединимся в любви, то лишь продолжим использовать и поглощать друг друга. И не десятилетия пройдут (как считают бездумные либералы), прежде чем производительные силы, возросшие во сто крат, низвергнут в пучину нищеты живущую ими огромную массу трудящихся, потому что рабочие руки этих трудящихся обесценятся. А в это же время ничтожное меньшинство, занятое накоплением капитала, будет купаться в изобилии и тонуть в беспутстве, если не услышит голоса любви и разума и прибегнет к насилию».

Отсюда следует, что Гесс выводит необходимость коммунизма из отчуждения человеческой сущности. Он призывает всех людей (и бедных, и богатых) решить противоречие между индивидом и родом с помощью любви, поставить целью возврат человеческой сущности. История свидетельствует о ненаучности, неосуществимости теории Гесса. Если мы вновь ограничим марксистскую доктрину социалистической революции концепцией отчуждения и возврата человеческой сущности и определим социализм ее реализацией, то отступим от научного социализма к «истинному».

Гуманистическая интерпретация марксизма тесно связана с этической его трактовкой, то есть с превращением научного социализма в этический.

Всякое доказательство, основанное не на объективных исторических законах, а исходящее из человеческой сущности, должно опираться на этические механизмы социализма – апеллировать к характеру, разуму и совести людей. К примеру, Хендрик де Ман подчеркивает, что марксизм «вовсе нельзя назвать неэтичным», «эта доктрина ясно признает, что гегелевская точка зрения об истории как осуществлении наивысшей добродетели целью своей имеет этические принципы». По его мнению, марксизм отличается от гегельянства лишь тем, что переносит место осуществления этих принципов из сознания в бытие. Кроме того, он подчеркивает: «Концепция о “чувствах”, приведенная в “Рукописях” (о том, что потребности и интересы происходят из ощущений) – не что иное, как попытка ввести этическую оценку в человеческие нужды. У человека есть свои критерии и цели». «Человек оценивает “среду”, в которой находится, исходя из собственных врожденных способностей, определяющихся не этой средой, но присущих ему как свойство характера и потому ведущих человека к его предназначению». Это дает ему право считать, что в «Рукописях» «яснее и четче, чем в любых других марксовых произведениях, раскрываются этические, гуманистические побуждения Маркса, скрытые за верой в социализм, за оценочными суждениями в научных трудах, которые Маркс создавал всю жизнь»[53]53
  Рассуждения западных ученых. Экономическо-философские рукописи 1844 года. Шанхай: Шанхай фудань дасюэ чубаныпэ, 1983. С. 369, 348.


[Закрыть].

Хотя эта точка зрения была выдвинута в начале 1930-х, ее влияние очень велико – даже сегодня некоторые исследователи руководствуются ею в интерпретации марксизма. По мнению Роберта Такера, «Рукописи» – подтверждение того, что Маркс «уже не социолог-аналитик, каким он хотел быть, но прежде всего моралист или что-то вроде религиозного мыслителя. Старое воззрение, согласно которому “научный социализм” представляет собой научную систему, все более и более уступает место убеждению, что он, в сущности, есть этическая и религиозная система взглядов»[54]54
  Марксистская философия в XIX веке. Книга первая. От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-60-х годах XIX века / Под ред. И. С. Нарского,
  B. В. Богданова, М. Т. Иовчука. М.: Наука, 1979.


[Закрыть]. Виго также утверждает, что марксистская политэкономия в «Рукописях» – не что иное как этика, поскольку она изучает не объективные законы капиталистического общества, а лишь «место человека в экономическом мире», и представляет собой систему требований, которые человек предъявляет к существующему миру. Рюбель еще более прямо заявляет: «учение Маркса возникло вне связи с освободительным движением рабочего класса. <… > Маркс пришел к пролетарскому движению через этическое призвание»[55]55
  Ойзерман Т И. Маркс и его толкование. Пекин: Народное издательство, 1981.
  C. 120–121. Цит. по: Ойзерман Т. И. Формирование философии марксизма. Второе доработанное издание. М.: Издательство «Мысль», 1974. С. 49.


[Закрыть]. Это суждение ошибочно. Есть несколько разных вопросов: 1) роль этического фактора в трансформации марксовой идеологии; 2) взаимосвязь в «Рукописях» между экономическим анализом и этическими оценками; 3) можно ли на основании «Рукописей» превращать марксизм в этическое учение? С точки зрения исторического процесса они все тесно связаны с формированием у Маркса материалистического взгляда на историю.

Человек – это мыслящее, чувствующее общественное существо. Любое объективное действие проходит через человеческий мозг и выражается в форме импульса, желания. Не все люди, находящиеся в равных исторических условиях, достигают одинаковой глубины и широты познаний. На их формировании сильно отражаются субъективное состояние, система ценностей и нравственные идеалы каждого отдельного человека.

Маркс происходил из просвещенной семьи, проживал в одной из передовых областей тогдашней Германии – Рейнланде – ив молодые годы попал под влияние школы французского Просвещения и этики гуманизма. Все это, без сомнения, сформировало его богатый духовный кругозор. Оканчивая среднюю школу, он пишет выпускное экзаменационное сочинение «Размышления юноши при выборе профессии». Хотя это весьма распространенная тема, – проблема выбора специальности, с которой сталкиваются все молодые люди, выходящие за порог школы, – но из его рассуждений мы можем вывести ту просветительскую роль, какую для Маркса сыграли этические нормы и идеалы традиционного гуманизма – идеи о человеческом счастье, достоинстве и нравственном совершенствовании индивида.

Юный Маркс считает, что при выборе профессии молодому человеку следует принимать во внимание два момента. Первый – выбрать то дело, которое придает человеку наибольшее достоинство, выводит его деятельность и все стремления на максимальный уровень, помогает в самосовершенствовании. Второй – предпочесть то занятие, которое открывает людям наибольшее поприще для труда во имя человечества и для приближения к общей цели, то есть всеобщему совершенству. В первом моменте сказывается личный идеал Маркса, во втором изображен идеал его современников – счастье человечества. Немецкий философ заостряет внимание на союзе двух идеалов, ставя при этом во главу счастье человеческого рода.

Кроме того, Маркс придает большое значение человеческому достоинству. Он полагает, что «достоинство есть именно то, что больше всего возвышает человека, что придает его деятельности, всем его стремлениям высшее благородство, что позволяет ему несокрушимо возвышаться над толпой, вызывая ее изумление» (1975. Т. 40. С. 6). К тому же Маркс связывает достоинство с самостоятельностью, независимостью человеческих действий: «Достоинство может придать лишь та профессия, в которой мы не являемся рабскими орудиями, а самостоятельно творим в своем кругу» (1975. Т. 40. С. 6). Профессию, соответствующую человеческому достоинству, нельзя путать с самой блистательной профессией. В глазах обывателя блистает та из них, которая наиболее прибыльна и обещает наивысшее общественное положение. Но люди, занятые в ней, могут лишиться свободы и стать рабами своего дела. Независимое творчество – вот символ человеческого достоинства.

Юный Маркс преисполнен чувства превосходства от того, что он человек. В сборнике «Книга любви», посвященном Женни, возлюбленной, а потом и жене немецкого мыслителя, есть стихотворение «Человеческая гордость». Это не просто страстная баллада влюбленного юноши, трогательное излияние чувств к любимой – в этом произведении запечатлен тот взгляд на достоинство человека, который Маркс демонстрирует в своих «Размышлениях юноши при выборе профессии». Он презирает низкопоклонство и мнимых гигантов-аристократов.

 
Толпам должен я дивиться,
Что на небо дерзко взобрались?
Этой жизни покориться —
Суета с корыстью в ней слились?
Великаны и пигмеи!
Что вы? Груды мертвые камней!
Взгляда я для вас жалею,
Вам не дам огонь души моей.
 

В этих стихах Маркс гордо бросает вызов миру. Вполне возможно, что причина этого – любовно-брачные перипетии, а также негодование философа по поводу светских предубеждений и традиций, демонстрирующих уважительное отношение к знати и пренебрежительное – к простому народу. Тем не менее здесь также звучит его мысль о том, что человек – божество земной жизни, истинный творец.

 
Я бы мир весь вероломный
Вызвать мог на беспощадный бой,
Пусть бы он упал, огромный —
Пламя б он не погасил собой!
Словно бог, по мирозданью
Средь развалин шествовал бы я,
Слово каждое – деянье,
Я творец земного бытия!
 

(1975. Т. 40. С. 494–496)

Удивительна не мудрость этих мыслей, – ведь та эпоха уже пришла к идеям о счастье человечества, о совершенстве индивида, о человеческих гордости и достоинстве, – но то, что они исходят от несовершеннолетнего юноши. В них отражаются глубокий и содержательный духовный мир и выдающиеся таланты Маркса, они свидетельствуют о том, с какого высокого нравственного уровня он начинает развивать свои концепции.

Однако, основываясь на этом, еще нельзя заключить, что в последующих идеях философа для обоснования нравственных идеалов используются лишь отдельные отфильтрованные материалы, а научные выводы заменяются ценностными суждениями. В действительности высокоморальный идеал может служить мотивом деятельности индивида, повышающим – в сравнении с современниками – ту вероятность, с которой он выполняет определенные задачи, однако этот идеал в конечном счете не способен породить научную доктрину. Марксизм – это наука. Его доктрина о полном уничтожении эксплуатации, об осуществлении коммунизма является цельной, строгой научной системой, включающей в себя философию, политическую экономию и научный социализм. Это учение служит не реализации личных нравственных идеалов и юношеских мечтаний Маркса, оно основывается на опыте мировых пролетарских революций. Не нравственные идеалы подталкивают философа к двум важнейшим поворотам в его мировоззрении и к созданию его учения, а напряженные научные исследования и участие в реальной борьбе того времени. Историческая задача, которую взвалил на себя Маркс, – превращение социализма из утопии в науку, – подразумевала, что необходимо отбросить в сторону всевозможные утопические социалистические доктрины, включая те, в которых в пользу социализма приводятся такие этически-мировоззренческие доводы, как истина и справедливость.

В начале 1844 г. Маркс приступает к изучению политической экономии, и важнейшим результатом этой работы становятся «Рукописи», которые мы анализировали выше. Можно ли назвать этическим тот социализм, который представлен в этом произведении? Нельзя. В нем действительно присутствуют нравственные оценки и морализаторская критика, говорится о ценности и обесценивании человека при капитализме, росте ценности материального мира и обесценивании мира человеческого, о том, не привело ли использование денег как посредника к упадку морали и перевертыванию человеческих отношений с ног на голову. В этом сочинении Маркс бичует безразличие буржуазной политэкономии к человеку. Однако доказательства в пользу того, что капитализму неизменно придет на смену более высокоразвитая общественная формация, основываются главным образом на экономических исследованиях. Немецкий философ не определяет человека субъектом этики, не рассматривает взаимоотношения между людьми единственно как отношения этической сферы, но подчеркивает, что «необходимо, <… > чтобы взаимоотношение между собственником и работником свелось к экономическому отношению эксплуататора и эксплуатируемого», и основой общественной организации полагает антагонистическое противостояние и борьбу экономических интересов. Факты красноречивы: Маркс рассматривает социализм как результат движения противоречий частной собственности, а не только как чисто этическое требование.

Как явствует из описанной в «Рукописях» взаимосвязи между экономикой и моралью, сам Маркс также отрицал этический социализм. Он ставит мораль в один ряд с религией, государством и правом – как элемент, находящийся под действием универсальных законов производства, кроме того, совершенно четко выступает против того, чтобы этический фактор служил основанием для оценки экономических явлений. Например, опровергая Мишеля Шевалье и осуждая то, как Рикардо, занимаясь политэкономией, оставляет в стороне мораль, он подчеркивает: «У Рикардо политическая экономия говорит на своем собственном языке. Если этот язык не морален, то это не вина Рикардо. Поскольку Мишель Шевалье морализирует, он абстрагируется от политической экономии; а поскольку он занимается политической экономией, он необходимым образом абстрагируется фактически от морали» (1974. Т. 42. С. 133). Поскольку экономика и мораль – это две разные сферы, и каждая из них имеет свои критерии, то они могут вступать в противоречие друг с другом, но в корне своем останутся едины: «Если отнесение политической экономии к морали не является произвольным, случайным, и потому необоснованным и ненаучным, если оно проделывается не для видимости, а мыслится как коренящееся в сущности вещей, то оно может означать только причастность политэкономических законов к области морали» (1974. Т. 42. С. 133). Фактически «самая противоположность между политической экономией и моралью есть лишь видимость и, будучи противоположностью, в то же время не есть противоположность. Политическая экономия выражает моральные законы, но только на свой лад» (1974. Т. 42. С. 133). Иначе говоря, в любом обществе моральные принципы в основе своей сходятся с его экономическим базисом.

Конечно, создание материалистического взгляда на историю – это процесс долгих и мучительных поисков. Определенно, незрелые моменты содержатся не только в сочинениях, предшествовавших «Рукописям», но и в самом этом произведении. Как мы отметили в своих доводах, касающихся основной идеи «Рукописей», в том, как Маркс противопоставляет отчужденных общество, человека и труд их истинным вариантам, просматриваются следы фейербаховского гуманизма, к тому же, экономические исследования в этом произведении иногда смешиваются с этической оценкой. Однако нельзя называть «Рукописи» этическим социализмом, поскольку в этом труде, пусть и несовершенном, Маркс все же сосредотачивается на экономическом анализе и постулирует, что все коммунистическое движение «находит себе как эмпирическую, так и теоретическую основу в движении частной собственности, в экономике» (1974. Т. 42. С. 117). Этим он в корне отвергает этический социализм.

Особо следует отметить, что на основании таких незрелых моментов в аргументации, к которой прибегают «Рукописи», недопустимо превращать марксистскую философию в этическое учение. Это сочинение не является конечной формой марксизма, а представляют собой лишь веху на пути его создания. Упущения, содержащиеся в нем, устраняются по мере того, как завершается формирование материалистического взгляда на историю. Так, в «Немецкой идеологии» Маркс выводит коммунизм из противоречий и коллизий между производительными отношениями и производительными силами, отмечая, что «коммунисты вообще не проповедуют никакой морали», «они не предъявляют людям морального требования: любите друг друга, не будьте эгоистами и т. д.» (1955. Т. 3. С. 236). Позже в предисловии к немецкому изданию марксовой «Нищеты философии» Энгельс специально останавливается на этой проблеме, отмечая, что Маркс воздвигает свой коммунизм не на добродетели, а «основывается на неизбежном, с каждым днем все более и более совершающемся на наших глазах крушении капиталистического способа производства» (1961. Т. 21. С. 184). Суть проста: исходя из абстрактных моральных требований, все эксплуататорские режимы следует отвергать с презрением, общества, в основе которых целиком и полностью лежит классовая борьба – отправлять на свалку истории, а развитие от одного эксплуататорского способа производства к другому – пресекать на корню. Однако это идет вразрез с исторической диалектикой.

Мы против того, чтобы интерпретировать марксизм с точки зрения принципов морали, но не отрицаем его значения как нравственного идеала. В марксистской философии присутствуют своя этика, свои этические законы, в том числе и социалистический гуманизм. Однако марксизм не стоит на этих принципах, наоборот, они вырастают из него.

Поскольку концепции отчужденного труда в «Рукописях» отведено важное место, после публикации этого произведения и в особенности после Второй мировой войны, отчуждение становится предметом обширной полемики.

Обсуждать его как научную проблему, конечно, можно. С точки зрения истории развития марксизма значимо изучение роли этого понятия в формировании материалистического взгляда на историю и его эволюции. Восхождение от отчуждения к отчужденному труду – важное звено этого процесса: если оно останется без внимания, многие вопросы так и не прояснятся. Однако нельзя объяснять марксизм с позиции отчуждения, называть его учением о последнем. Тем не менее именно такой подход к философии Маркса достаточно сильно распространен на Западе. Так, Жан Ипполит замечает: «Фундаментальная идея и как бы источник всей марксистской мысли – идея отчуждения, заимствованная у Гегеля и Фейербаха. Я полагаю, что исходя из этой идеи и определяя человеческое освобождение как активную борьбу человека в ходе истории против всякого отчуждения его сущности, в какой бы форме оно ни выступало, можно лучше всего объяснить марксистскую философию в ее целостности и понять структуру главного труда Маркса, “Капитала”»[56]56
  Марксистская философия в XIX веке. Книга первая. От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60-х годах XIX века / Под ред. И. С. Нарского, В. В. Богданова, М. Т. Иовчука. М.: Наука, 1979.


[Закрыть]. Жан-Ив Кальвез полностью повторяет эту точку зрения, рассматривая категорию отчуждения как нечто неизменное, как реальное единство: «Философская категория отчуждения, которую Маркс еще в юности воспринял у Гегеля, составляет каркас его великого труда периода зрелости»[57]57
  Ойзерман Т. И. Формирование философии марксизма. Второе, доработанное издание. М.: Издательство «Мысль», 1974.


[Закрыть]. И далее: «Маркс перенес тему отчуждения на уровень политической экономии. “Капитал” – не что иное, как теория фундаментального отчуждения, включающая в себя также и отчуждение в сфере экономической идеологии»[58]58
  Там же.


[Закрыть].

Проблема касается не только «Капитала», но и сущности всей марксистской доктрины. Так, в своей книге «Карл Маркс. Введение в историю развития идеологии» Рюбель заявляет, что концепция отчуждения, приведенная в «Рукописях», является «ключом к постижению всех последующих творений данного политэконома и социолога»[59]59
  Рассуждения западных ученых. Экономическо-философские рукописи 1844 года. Шанхай: Шанхай фудань дасюэ чубаныпэ, 1983. С. 395.


[Закрыть]. Фромм также отмечает: «С точки зрения понимания

Маркса важнее всего видеть, что понятие отчуждения было и осталось собирательным пунктом мысли как молодого Маркса, написавшего “Экономическо-философские рукописи”, так и старого Маркса – автора “Капитала”»[60]60
  Рипп Г. Политическая экономия и идеология. M.: Прогресс, 1977.


[Закрыть].

Очень сложно согласиться с высказанной выше точкой зрения об отчуждении как центральном моменте марксизма, как исходной точке марксистских доктрин социалистической революции и политэкономии; трудно примириться с тем, как марксизм превращают в учение об отчуждении. Согласно этому подходу марксизм был бы не научной доктриной, а чисто умозрительной конструкцией, воздвигнутой на гегелевской и фейербаховской концепциях отчуждения. Всем известно, что Маркс потратил сорок лет на создание «Капитала», прилагал все силы к тому, чтобы раскрыть законы капиталистического способа производства и всю жизнь в поте лица трудился над учением о полном освобождении пролетариата. Эти исследования основываются на объективных фактах, они – результат обобщения большого объема материалов.

Объясняя марксистскую философию с помощью человеческого отчуждения, мы рискуем упустить из виду противоречия, которые возникают при капитализме между буржуазией и пролетариатом, и подменить доктрину общественной революции учением о возврате человеческой сущности. Так, Фромм утверждает: «Маркс думал, что рабочий класс – это самый отчужденный класс и потому освобождение от отчуждения должно обязательно начаться с освобождения рабочего класса. Маркс не мог предвидеть масштабов массового отчуждения, которое охватило большую часть человечества; тем более он не мог предвидеть, что настанет день, когда огромная (и все возрастающая) часть населения попадет в зависимость не от машин, а станет объектом манипулирования со стороны других людей и их символов. Например, служащий, посредник, представитель фирмы, менеджер сегодня – это же люди еще более отчужденные, чем профессиональный рабочий»[61]61
  Фромм Э. Душа человека. М.: «Республика», 1992. С. 375–414.


[Закрыть]. В связи с этим Фромм делает следующий вывод: «Все человечество сегодня попало в плен ядерного оружия, которое также явилось когда-то продуктом рук и мыслей человеческих»[62]62
  Фромм Э. Душа человека. М.: «Республика», 1992. С. 375–414.


[Закрыть].

В действительности идеи Маркса об отчужденном труде, изложенные в «Рукописях», отличаются от гегелевского и фейербаховского подходов. Немецкий философ не только делает шаг вперед в исследовании концепции отчуждения, но в конечном счете направляет острие своей критики на капиталистический строй. Он делает объектом частную собственность, помещает в центр своей философии антагонизм труда и капитала и, рассматривая противостояние между рабочим и его продукцией, трудом, показывает нечеловеческое положение пролетариата при капитализме. Кроме того, переход от отчуждения к отчужденному труду – это всего лишь один из этапов в развитии идеологии Маркса, и поэтому его нельзя вырывать из всей философии марксизма.