Текст книги "Блудное художество"

Ходынский луг в ночь перед праздником был шумен и бестолков, горели факелы, суетился народ. Как оно и полагается в государстве Российском, в последнюю минуту докрашивали деревянные башни и корабли, натягивали какие-то расписные холсты, в огромную столовую «Азов» откуда-то издалека тащили сколоченные снаружи длинные столы. Всюду стояли телеги с необходимой для праздника утварью, их охраняли, шугая любопытных. Какой-то фрегат, когда его оснастили многоярусными парусами, сильно покосился, его борт подпирали бревнами, возили в тачках землю, чтобы укрепить поосновательнее. Архаров невольно вспомнил закулисные тайны Оперного дома.

Пришлось остановиться, пропуская тачки, груженые опилками и стружками пополам с землей. Эту дрянь тоже собрались вывести в последнюю минуту.

– Вот, ваша милость, и «Чесма», – сказал провожатый.

Кораблей было расставлено немало, больших и маленьких, изображавших нечто вроде морского боя, все уже стояли под парусами и флагами, на многих еще стучали молотки.

«Чесму» установили на приметном месте – напротив храма с ротондой, перед храмом же имелись одна ростральная колонна и один довольно высокий остроконечный обелиск. Справа от храма были помещения для буфетов – кормить публику бесплатными лакомствами. Все это было освещено факелами и имело несколько устращающий вид – как если бы призрачный, давно похороненный мир вдруг вздумал воскреснуть и взгромозиться там, где уже пустил корни и обзавелся хозяйством новый мир, сперва проникая в него бестелесными колоннами и лестницами, потом понемногу наращивая плоть…

– И где же тут Грызик? – сам себя спросил Архаров, озираясь. Но шур, видать, слишком отошел от «Чесмы». Значит, надо было спешить, чтобы проскользнуть на корабль незаметно. Левушка перебежал первый и встал в тени округлого борта, обер-полицместер с проводником и архаровцами – следом.

Судно весьма смахивало на подлинное, хотя было гораздо меньше, – имело резного деревянного льва на носу, гривастого и грозного, множество иных украшений, высокую кормовую надстройку, и высота его, как Архаров догадался, соответствовала высоте бортов судна над водой. К его удивлению, она оказалась невелика – Левушка запросто достал рукой края палубы.

– Прелестно. И как же туда лезть? – спросил Архаров, недоверчиво глядя на такелаж, образующий подобие веревочных лестниц.

– А в боку у ней дверь широкая, чтобы и дамский пол проходил, – объяснил проводник.

– Дверь – а за ней?

– За ней внутренность, убрана неважно, однако скамейки мы там поставили и парусиной стены обтянули. Оттуда лестница наверх, на палубу, и там уж стоят кресла, ковры лежат, как полагается, чтобы вечером фейерверки смотреть.

– Дверь открыта?

– Сейчас погляжу.

Пока провожатый ходил к двери и обратно, Архаров соображал – как же быть дальше? И лучшее, что пришло ему на ум – это устроить в корабле засаду.

Дверь оказалась открытой, и он тут же стал выяснять, единственная ли это возможность проникнуть в чрево сухопутного судна, или же имеются иные.

– А других дверей и не надобно, – сказал Левушка. – Вон заходи с кормы, там какие-то веревки висят, да и лезь.

– Михей, встанешь тут, – распорядился Архаров. – Коли кто сверху прыгнет – имай да драгун зови. Максимка, будешь с ним. Задерживать только тех, кто с судна побежит. Тебя как звать?

Вопрос относился к драгуну, которого назначили ему в провожатые.

– Алексеем Кричевским, ваша милость.

– Ты, Кричевский, скажи Сидорову, чтобы человек с пяток мне дал, именно сюда, к этой посудине. Возле нее торчать незачем, а пускай… пускай в ту дурацкую храмину заезжают и оттуда глядят. И примечают – коли кто в дверь полез, пусть будут наготове. А коли кто наружу полезет – тут же брать. И чтобы по их знаку еще народ подоспел. Устин, ты за ту колонну встань, оттуда тебе все будет видно. Постарайся высмотреть Грызика – ты ж его знаешь. Один он, с кем-то вместе бродит… В драку не лезь – твое дело смотреть и запоминать все, что увидишь, понял? В драке от тебя все равно проку, как от козла молока. Пошли, Тучков.

У самой двери в борту «Чесмы» он остановился – предчувствие было весьма неприятное.

Лезть в корабельное брюхо что-то расхотелось.

Но иного пути докопаться до правды о сервизе графини Дюбарри он не видел. И докопаться наилучшим образом – не в своем кабинете, задавая вопросы и слушая вранье, а на месте преступления – ведь продажа краденого имущества преступление и есть.

Тогда сразу и выяснится, для чего избрано такое странное место встречи.

О чуде воссоединения закопанных в подвале Гранатного двора тарелок с прочими частыми сервиза Архаров уж и думать не желал – все, все сейчас разъяснится!

Поэтому он послал свое предчувствие к гребеням собачьим и полез в корабль. Левушка – следом.

– Фонарь вам раздобыть, ваша милость? – спросил Кричевский.

– Лучину раздобудь и зажги, – велел Архаров, рассудив, что поиски фонаря затянутся до явления на пост Грызика, а щепок вокруг валяется предостаточно.

Получив горящую лучину, он закрыл дверь изнутри.

– Ну, мы с тобой, Тучков, как два Ионы в китовьем чреве, – сказал он.

– С той лишь разницей, что Иона не чаял отыскать в китовьем чреве золотую посуду, – отвечал Левушка, озираясь, куда бы воткнуть лучину.

Пространство было для него весьма неудобно – низкое, частично затянутое парусиной. Но оказалось, что все не так уж плохо – под кормой «Чесмы» потолок был гораздо выше, так что там Левушка даже смог выпрямиться. Именно под кормой располагалась ведущая наверх лестница, не слишком крутая и довольно удобная даже для дам. За лестницей было нечто вроде чуланчика не более двух аршин в длину, трех – в ширину, и там стояла скамейка.

– Сюда посвети, – велел Архаров. Он пытался понять – не закопана ли остальная часть сервиза под «Чесмой», ведь сделать это было весьма удобно при строительстве сухопутного судна – оно держалось на вбитых в землю кольях и на наскольких толстых сваях, имевших наверху продолжение в виде трех мачт, так что копали и закапывали тут порядочно.

Он принюхался и понял, что запах ему совершенно не нравится – так мог бы пахнуть, пожалуй, свежеоструганный гроб…

Поежившись от пришедшего в голову сравнения, Архаров стал исследовать ту часть нутра «Чесмы», где собирался ждать загадочного покупателя с продавцом. Он, нагибаясь, прошел от кормы чуть ли не к носу, а Левушка светил.

– Сесть не на что, постоим, – решил Архаров. – Ну-ка, отцепи холстину…

Они перетянули край парусины, закрепив его на свае. Таким образом удалось выгородить закуток на две персоны. Туда и встали.

– Ну, теперь и в колокол можно бить, – позволил Архаров. – Тучков, туши лучину. Тут щели в палец – не дай Бог, на подступах эти пройдохи свет увидят.

Левушка загасил огонь и прислушался.

– Вроде бумкнуло, – сказал он. – А колокол или что-то иное, отсюда не разобрать.

– Тихо ты…

Хотя за стенками «Чесмы» было шумно, однако возню у двери Архаров уловил.

– Замри, Тучков…

Вошел человек с фонарем, высокий и плечистый, они видели его силуэт на натянутой парусине, за которой прятались. Человек прошел за лестницу и сел на скамью.

Судя по силуэту и походке, ничего, кроме фонаря, он с собой не принес. Похоже, это был покупатель.

Левушка вдруг стал дергать Архарова за рукав. Архаров, решив, что приятелю пришло на ум что-то остроумное, легонько его оттолкнул – было не до шуток. А меж тем Левушка, имевший тонкий музыкальный слух, уловил какое-то перемещение наверху, на палубе «Чесмы».

Он дернул приятеля поосновательнее. Но Архаров был слишком занят человеком с фонарем – он даже попытался отодвинуть парусину, чтобы увидеть лицо.

Должен же был он знать, как говорить с человеком, который вот-вот услышит от него неприятные слова: сударь, вы собрались покупать краденое имущество…

Левушка, очень недовольный, отстал от Архарова и занялся своей шпагой. Надобно было совершенно бесшумно и ни о что не задев, вынуть ее из ножен. Пространство было невелико, он уперся локтем в парусину, парусина подалась, и Левушка вдруг понял, что между бортами «Чесмы» и этими эфемерными белыми стенками – пространство порядочной ширины. Очень осторожно он развернул шпагу, медленно нажал кончиком на ткань, не столько прорвал, сколько провертел и продавил ее – и шпага ушла в то пространство едва ли не по весь эфес.

Левушка чудом не хлопнул себя по лбу – надо ж быть такими дураками, чтобы не соразмерить наружную и внутреннюю величину сухопутного судна! Да там роту мошенников и штук десять сервизов можно спрятать.

А тот, кто был наверху, на палубе, двигался к корме и был, наверно, уже у самой лестницы.

Покупатель сервиза от недовольства стукнул кулаком по скамье. Вдруг он поднял голову – услышал шаги на лестнице.

Кто-то спускался, покупатель встал и сделал два шага, чтобы встретить этого человека, когда он сойдет с последней ступеньки.

– Прелестно… – услышал Левушка, и это был даже не шепот, а тень шепота. Архаров еще более отвел край полотнища и был готов выйти на свет. Слова уже были заготовлены: спокойствие, господа, московская полиция! И далее: до выяснения подробностей продажи ворованного имущества вы оба арестованы.

Он страстно желал произнести наконец эти слова!

Левушка, чувствуя, что вылезать еще рано, ухватил его левой рукой за плечо.

Если бы покупатель повернул голову, то увидел бы их обоих – а точнее, один силуэт, архаровский, потому что Левушка стоял за спиной друга.

Тот, кто осторожно спускался, тоже имел фонарь, и во чреве «Чесмы» стало значительно светлее. Теперь покупатель, пожалуй, мог бы и лицо обер-полицмейстера разглядеть.

Да и Левушка с Архаровым увидели покупателя более ясно. Архарова поразило сходство с человеком, которого он неплохо знал, но казалось невероятным, чтобы этот человек ночью и в одиночку оказался в таком странном месте. Левушка же почти не знал этого человека, и потому его внимание привлекло некое движение за лестницей. Тень от статной неподвижной фигуры на белой парусине зашевелилась таким образом, как будто под парусиной образовался бугор.

Тут за дощатой стенкой начался переполох.

– Да пустите же, черти! – вопил знакомый голос. – Сдурели вы? Там ловушка! Засада! Ваша милость, ловушка!

Архаров еще не успел понять смысла слов, а Левушка, отпихнув его, кинулся со шпагой на покупателя, тут же громыхнул выстрел, пуля пробила парусину там, где только что была архаровская грудь, и в корабельное нутро ворвался Федька.

– Тучков, стой! Ваше сиятельство! – закричал обер-полицмейстер. – Свои! Тучков, не тронь его!

Вслед за Федькой в дверь лезли полицейские драгуны с факелами.

Тот, кто стоял на предпоследней ступеньке лестницы, запустил фонарем в стену и пташкой взлетел обратно на палубу.

Дальше была суета, неминуемая, когда с десяток человек окажутся в малом пространстве.

Покупатель шарахнулся, громко выругался, столкнулся с кем-то из драгун, оказался прижат к стенке.

Левушка тыкал шпагой в парусину и нашел место, откуда был сделан выстрел – там один край ткани прикрывал второй, но гвоздями приколочен не был, и выставить в щель пистолет можно было без затруднений. Пистолет он тоже нашел – не за парусиной, а отброшенный стрелком под ноги покупателю, в котором поручик Тучков наконец-то признал графа Орлова.

Сперва Левушка принял этот предмет за длинный, чуть ли не в аршин, нож с золотой насечкой по клинку, узор коей выдавал турецкое происхождение оружия. Но при рукояти имелись замок и короткий ствол, тоже покрытые узором, да так, что на взгляд совершенно сливались с клинком. Такие турецкие кремневые кинжалы-пистолеты были большой диковинкой даже среди многих военных трофеев.

Но Левушке было не до оружейных загадок – он продолжал преследовать стрелка.

Федька взобрался на палубу и преследовал кого-то незримого, но безуспешно – тому помогали прятаться паруса, такелаж и уже расставленная изящная мебель. Судно не было точной копией боевого корабля, и люк в палубе, к счастью, имелся лишь один – тот самый, под кормовой надстройкой-ахтердеком, которая изнутри представляла собой маленький салон со стенками, обтянутыми шелковой тканью московской работы. Но никто не догадался намертво закрепить реи, и они от толчка колебались взад-вперед, едва не сбивая Федьку с ног – мало приятного, если в грудь ударит такая тяжелая оглобля…

Архаров орал, выгоняя драгун из корабельного нутра, – они могли запросто поджечь «Чесму». Кому-то и по уху досталось.

И посреди всего этого безобразия откуда-то сверху рухнул тяжелый узел – а, может, и вывалился из стены, теперь любых чудес можно было ожидать.

Узел был настолько тяжел, что двое драгун по приказу Архарова, еле его вытащили наружу. Развязывать Архаров не велел – он и без того знал, что внутри.

– Савин! Где тебя черти носят! – закричал он. – Слезай оттудова!

Но Федька не отозвался. Он видел тень, которая перелетела через фальшборт и пропала. Конечно же, ему непременно нужно было прыгнуть с палубы в том же месте и с той же легкостью. Ан не получилось. Приземлившись, он подвернул ногу и шлепнулся наземь. Боль была резкая, но терпимая – он даже не выругался, а стал ощупывать больное место, чтобы понять – перелом у него там, или обошлось. Потому и молчал, что было стыдно – распрыгался да и остремался!

– Тучков! – позвал Архаров.

Но Левушка с обнаженной шпагой гнал стрелка, уходившего коридором между натянутой парусиной и округло изогнутой дощатой стенкой. Он на ходу пытался ободрать ткань и тратил на это драгоценное время. Наконец оба оказались в носу «Чесмы», и тут Левушка по незнанию оплошал – парусина была там не приколочена, как полагается, а просто собрана в толстый жгут, и этот жгут, раскручиваясь, рухнул на него, закрыл с головой. Рука со шпагой осталась на свободе и продолжала тыкать во все стороны, это Левушку, наверно, и спасло.

– Ваше сиятельство, – сказал наконец Архаров. – Извольте отсюда выбираться. Чего доброго, подожгут сгоряча…

– Архаров, ты за каким бесом сюда полез? – спросил сердитый Алехан. – Тебя тут, любить тебя конем, недоставало! Мне тут назначено, сижу жду, вдруг пальба, драгуны! Кого ты тут ловишь? Все дельце мне испортил! Нашел время мазуриков своих гонять!

Он был зол безмерно.

– Извольте вылезать, – отвечал на это Архаров.

– Все загубил, солдафон чертов!

– Да, я таков.

Он пропустил Алехана в дверь, выбрался из нутра «Чесмы» сам и приказал драгунам стеречь тяжеленный узел.

– Что там у тебя? – полюбопытствовал граф Орлов, в суете не углядевший, откуда взялось это сокровище. – Не мое ли?

– Золотая посуда.

– Так это, поди, моя посуда и есть!

– Пусть будет так, – не имея желания пререкаться, сказал Архаров. – Я велю драгунам донести ее до вашего экипажа. Только осмелюсь предупредить – тут не весь сервиз, многих предметов недостает.

– Да ты сквозь сукно видишь, что ли?

– Я, ваше сиятельство, за этим проклятым художеством уж не первую неделю по всей Москве гоняюсь.

– Для чего ж за ним гоняться? – высокомерно спросил граф. – Сервиз был у почтенного французского торговца мусью Роклора.

– Как же он, ваше сиятельство, сюда угодил? – уж вовсе ничего не понимая, спросил Архаров.

– Не твое дело, Архаров. Надо ж было тебе сюда лезть!..

Архаров весьма невежливо отвернулся от Алехана. У него и кроме возмущенного вельможи забот хватало.

– Хохлов, Макарка! Куда Савин подевался? Я ведь доподлинно его голос слышал. Устин! Куда все, к черту, подевались?

Когда Федьку стали звать в несколько голосов, он с неудовольствием отозвался – не хотел предстать перед командиром на карачках. Однако пришлось – нетерпеливый Архаров, сопровождаемый Михеем с фонарем, подошел к нему сам. И увидел своего подчиненного сидящим на земле, привалясь к округлому борту «Чесмы».

– Что это с тобой, Савин?

– Ногу вывихнул, ваша милость.

Архаров опустился на корточки.

– Какого черта ты сюда притащился и что ты там такое вопил?

– Ваша милость, тут была ловушка! Вас нарочно заманили, чтобы исподтишка застрелить!

– Меня – застрелить?

– Так и стреляли ж, ваша милость!

– В меня?

– В вас! Мы с Клаварошем, когда за Демкой погнались…

Федька вкратце рассказал, как обманом пробрался в резиденцию Каина, как пьяный Демка открыл ему заговор и чем все это кончилось.

– Ч-черт, как все неладно вышло… Ты уверен?..

Федька понял – неудачное покушение обер-полицмейстера сейчас волнует менее, чем смерть архаровца.

– Да, ваша милость… Клаварош сказал, когда так пуля в спину попадает… Клаварош сказал, его уж было не спасти…

Обер-полицмейстер вздохнул. Ему сделалось как-то не по себе. Это погиб первый из архаровцев чумного призыва, первый из мортусов, которые признали в Архарове командира, когда он возглавил штурм ховринского особняка. Это и само по себе было неприятно, а тут еще странное ощущение… кабы кто другой рассказал о себе такое, Архаров бы определил четко: совесть нечиста. Про себя он так думать не желал, и все же было ему скверно при мысли, что мог вечером на Пречистенке задержать Демку, убедить его вернуться, мог хотя бы власть употребить – а позволил уйти…

И то, что Демка заманил его в ловушку, уже не имело значения. Тот же Демка сказал Федьке правду, а потом его последним желанием было вернуться к своим. И вот его нет более…

Сам заманил в ловушку – и сам же спас. Коли все так, как уразумел Федька. Тоже ведь – невелик умник, мог сгоряча и переврать.

– Ничего попроще они выдумать не могли? – недовольно спросил Архаров. – Вон голштинцы той зимой, помнишь? Подкараулили у дома да и выстрелили, чем плохо? А тут сервиз к делу приплели, суеты вокруг него развели! Сдается, наврал тебе Костемаров…

– Демку, ваша милость, уж не спросишь. Нет больше Демки. И он не наврал – кто ж тогда за холстиной сидел с пистолетом, ангел Божий? Ваша милость, он там так сидел, что из-за спины того господина преспокойно мог в вас стрелять!

– Из-за графской спины? – переспросил Архаров.

Вот теперь вся куча разрозненных и малопонятных событий вдруг, зашевелясь, стала менять бестолковые свои очертания, но это ее движение к порядку было пока весьма смутным, и Архаров замер, пытаясь удержать себя в состоянии, близком к пониманию хода событий.

Ему это не удалось. Помешал запыхавшийся Устин.

– Ваша милость!.. Насилу вас сыскал!..

– Ты где пропадаешь?

– Я за теми мазуриками пошел, вы сами велели следить – коли кто выйдет из корабля, так чтоб я потом доложил, куда он пошел. А тут не вышел, а сверху соскочил и побежал. Я думал – Михей его поймает…

Устин замолчал. Архаров вспомнил – Михею Хохлову было велено ловить всякого, кто вздумает покинуть «Чесму». Но поднятая Федькой суматоха отвлекла его – и Хохлов наверняка найдет себе тысячу оправданий, проверить же невозможно…

– И я – за ним, ваша милость! – не дождавшись от Архарова ругани в Михеев адрес, продолжал Устин.

– И где ты его оставил?

– Там, ваша милость, всякие скоморохи, как цыгане, табором стоят, так он туда забежал.

– К скоморохам?

– Там еще телеги и кибитки, в которых работники живут, их сейчас разбирают и увозят. Он там затерялся, ваша милость, народу много, не спят, безобразничают…

Устин имел все основания жаловаться – при его смиренном богомольном нраве общество шутов, кукольников, гудочников, медвежьих поводырей, да еще ночью, при свете факелов, наводило на мысли о том, что на краю Ходынского луга в земле разверзлась прореха и через нее вылезли обитатели адского царства.

О том, как он перепугался гадких визгливых карликов, оказавшихся при рассмотрении двухаршинными итальянскими куклами-марионетками, докладывать Архарову Устин не стал.

– Стало быть, он – там… А второй?

– Кто – второй, ваша милость?

Устин преследовал человека, которого по палубе «Чесмы» гонял Федька, и не заметил второго, покинувшего корабль через какую-то дырку неподалеку от носа судна Но второй, надо полагать, удрал в том же направлении.

– Был и второй. Более ничего странного не заметил?

– Колокол, ваша милость. Отчего во Всехсвятском храме вдруг колокол бухнул? Уж три года, как разрешено отправлять храмовые праздники летом с благовестом и со звоном на всенощную, так ведь память всех святых, в земле Российской просиявших, у нас на вторую неделю по Пятидесятнице была, месяц назад.

– Поди, вели мою Фетиду привести, – сказал на это Архаров. – И господина Тучкова позови. И есть там толковый драгун Кричевский, пришли его ко мне, надо Савина отсюда вытаскивать. Пусть для него лошадь возьмет. Пошел… да что ты тащишься, как вошь по шубе? Побежал!

И, проводив Устина взглядом, беззвучно повторил: «из-за графской спины…»

Мысль была! Умная, все объединяющая вместе мысль! Но куда-то подевалась.

– Вставай, – велел Архаров Федьке и протянул руку. Даже приобнял, помогая подчиненному утвердиться на одной ноге.

В голове его уже выстраивался план розыска.

Затеряться на Ходынском лугу как будто было несложно – однако за несколько недель строительства весь здешний народ перезнакомился и друг дружке примелькался.

Ночной стрелок и его приятель не могли исчезнуть, как злые духи, бесследно – полицейские драгуны патрулировали окрестности Ходынки, всюду горели факелы и фонари, и человек, удирающий оттуда среди ночи и во время переполоха, был бы замечен. Стало быть, они до сих пор где-то среди скоморохов, как назвал Устин завтрашних развлекателей, собранных для увеселения простого народа.

Несколько десятков кукольников, комедиантов, канатных плясунов и штукарей с вечера проникли на луг и обживали новые свои помещения – вышки для натягивания канатов, «комедиантские амбары» для марионеточных и прочих комедий, а также палатки, в которых выставляли свои автоматы французские и немецкие «механисты».

Раздался стук копыт – это мчался к другу Левушка, ведя в поводу Фетиду, а за Левушкой – Кричевский с фонарем, Михей, Максимка.

– Николаша, что там у тебя? – кричал Левушка. – Федька жив?

– Жив! Сейчас пойдем кукольную комедию смотреть! – отвечал Архаров. – Максимка, помоги Савина сзади к Михею посадить. Хохлов, вези его потихоньку. С тобой я завтра поговорю. Так где тут дармоеды?

– А вон там, ваша милость, – сразу поняв вопрос, показал драгун.

– Едем.

Приближаясь к вставшим биваком артистам, Архаров прислушался – и уловил какие-то нечеловеческие звуки, хрипы и стоны.

– А справа что, Кричевский?

– Там плясовые медведи, зверовщики с обезьянами, ученые лошади и верблюды, – доложил драгун.

– Прямо Вавилон какой-то, – заметил Левушка. – Вавилон и Ноев ковчег.

– А заодно Содом и Гоморра, – добавил Архаров. – Помнишь, как наши староверы про Москву стихами говорили: что ни дом, то Содом, что ни двор, то Гомор?

– А сами-то на Москве живут и уезжать не хотят! – воскликнул Левушка и рассмеялся. Архаров уставился на него было с возмущением, и вдруг понял – да ведь приятель еще ничего не знает про дружка своего Демку…

А сколько раз Демка веселил его смешными песнями…

Тут Архаров понял, что никогда и нигде не услышит он более такого заливистого и лихого тенора, способного передать всю игру певучей души с мелодией и словами.

Угрюмый подъехал он к местоположению скоморохов и велел показать весь здешний люд. Ему объяснили, что это протянется до рассвета – народ возбужден да и делом занят, все готовятся к завтрашней потехе, включая механистов, пробующих свои фигуры.

Вышло несколько человек постарше, клялись и божились, что чужих тут нет – за несколько дней они успели обзнакомиться и уж заметили бы, коли в их расположение ворвался кто-то посторонний. Стали подзывать представителей всех родов скоморошьих войск – и те поочередно утверждали, что никто чужой не прибегал, только свои готовятся к завтрашнему празднику и если куда и отходят – так разве в кусты по нужде.

Механисты Архарова, невзирая на скверное настроение, особо заинтересовали. И он при свете фонарей допросил маленького злого старичка, Пьера Дюмолина, сносно говорившего по-русски. Этот Дюмолин хвалился тем, что среди мастеров, показывавших публике курьезные машины, он самый ловкий и находчивый, потому и прижился в России, потому и привозит сюда постоянно свои новые затеи. В доказательство он нажал за спиной у небольшой, с пятилетнего ребенка, фигуры, обряженной на манер французской или немецкой крестьянки, какие-то рычаги, и фигура зашевелила руками. Ее пальцы были как-то увязаны с железным ткацким станочком, на которых делают кушаки, и из станочка поползли пестрые ленты. При этом из живота крестьянкина раздался вдруг колокольный звон, от которого Архарову чуть дурно не сделалось.

Вдруг он вспомнил, что его ждет граф Орлов, которого нужно расспросить, как он увязался в погоню за сервизом.

Архаров непременно должен был заполучить графа к себе домой, чтобы побеседовать с ним как полагается – не в кабинете, а за накрытым столом, да и дико было бы вызывать Алехана для допроса в полицейскую контору.

Сейчас же Алехан зол – того гляди, уедет, и ведь никто не посмеет его задержать. И гоняйся за ним по всей Москве! Опять же, силой его Бог не обидел – коли взвалит на плечо два пуда золота, то с ними так побежит – на лошади не догонишь.

Велев драгунам всех строжайше опросить на предмет чужих людей, которые приблудились, обер-полицмейстер поскакал обратно.

– Ваша милость, чот что внутри нашлось, – сказал Максимка-попович и протянул Архарову пистолет-кинжал, как полагается, рукоятью вперед Михнй же поднес фонарь.

– Мать честная, Богородица лесная… – Архаров потрогал замок, потрогал лезвие, оружие было вполне боевое, а судя по кислому запаху из ствола – из него-то как раз и стреляли.

Держа пистолет-кинжал в опущенной руке, он подошел к графу Орлову.

Алехан никуда не скрылся – стоял, как на посту, возле сервиза, а рядом – трое конных драгун. Архаров еще раз оглядел узел – маловат, в нем и половина сервиза не поместилась бы.

– Я тебя чуть было не убил, – сказал граф обер-полицмейстеру. – Свалился, как снег на голову! А теперь погляжу – и сервиз у меня, и платить не пришлось, дивны дела твои, Господи!

Архаров дважды кивнул – Алехан, может, не убил бы, но попытался дать в ухо – наверняка. Может, у него это даже получилось бы – в узком пространстве Архарову некуда было уходить от размашки или от хорошего тычка.

Но задавать вопросы о способе убийства было бы нелепо.

– Вы, ваше сиятельство, в экипаже прибыть изволили? – спросил обер-полицмейстер.

– Да, мой Сидорка меня на дороге ждет, в кустах затаился. Уговорились – коли я сервиз беру, то Андрюшку за ним пошлю. Там пуда два золота, а то и больше, надо будет потом взвесить.

– Больше двух пудов, но это с яшмой. Яшмовые ручки одни несколько фунтов потянут, они толстенькие, – объяснил Архаров. – А где ваш Андрюшка?

– Черт его знает! Я велел у борта ждать и прохаживаться, а он, сукин сын, куда-то забрел.

Архаров хотел было сказать, что наутро тот Андрюшка объявится, но служить графу уже не станет – покойники не служат. Но промолчал – может статься, орловский человек пропал самым невинным образом: встретил знакомца, зоговорился, а теперь и подойти боится.

– Коли угодно, вам драгуны дадут лошадь, и мы доедем до вашего экипажа, – сказал Архаров. – Тут версты полторы до дороги, не менее.

– Будь по-твоему. Ребята, вы мое имущество стерегли, вот вам рубль на выпивку! – с тем Алехан сел в седло. Наездник он был замечательный, держался – как берейтор в манеже, и Левушка, несколько ссутулившийся и опустивший плечи, поглядел на графа – и тут же подтянулся.

На другую лошадь посадили Максимку, самого из всех легкого, и втроем взгромоздили перед ним узел с посудой.

– Езжай шагом, – велел ему граф. – Держи, как девку! Не дай Бог, уронишь!

Добрались до орловского экипажа, осторожно перегрузили туда странное Алеханово приобретение.

– Я, Архаров, военной добычей не брезгую, – сказал граф, – но за эти тарелки честно заплатить хотел. А теперь они, выходит, добыча? Коли Роклор не явится?

Архаров спешился. Кинжал-пистолет он все еще держал в левой руке, не зная, куда бы его приспособить.

– Коли позволите, ваше сиятельство, я к вам в экипаж сяду. Не откажите подвезти ну хоть до Тверских ворот. Петров, прими Фетидин повод.

Обер-полицмейстер забрался в карету, граф приказал трогать.

– Ваше сиятельство, я подумал, что вам неудобно будет рассказывать мне про этот сервиз при моих людях, – начал обер-полицмейстер. – Потому что художество это ворованное, и вокруг него…

– Да с чего ты взял, будто ворованное? Тебе, Архаров всюду одни кражи мерещатся, – граф рассмеялся, но как-то невесело. – Носишься ночью по Ходынке, людей пугаешь… Слушай. Этот сервиз был заказан еще французским королем покойным для своей метрески. А когда он помер, то выкупить сервиз было некому. Стоит же он бешеных денег – набегаешься, пока иного покупателя найдешь. Ювелиры, у которых он остался, а денег они за него от короля не получили, разве что несколько тысяч ливров задатку, измаялись – куда бы его пристроить. А мусью Роклор – торговец известный и честный комиссионер, он бы Адаму в раю французский кафтан продать умудрился, или скажем, турецкому султану – партию наилучшей ветчины. Он себе процент какой-то злодейский за комиссию выговорил и тогда лишь карты открыл – он на наш двор расчет имел. После того, как мы турок одолели и государыня решила головщину мира в Москве праздновать, во всей Европе такие Роклоры зашевелились и сюда всякое добро повезли. Рассчитали, что и камни, и диковинки – все по случаю праздника у них раскупят.

Архаров хотел было возразить, но промолчал. Приберег возражение до той минуты, когда граф полностью опишет свои приключения с Роклором. А возражение было знатное!

– А я когда через всю Европу домой ехал, все думал – чем матушку удивить? Камнями – не удивишь, на бриллианты она в карты играет. Второго такого алмаза, как ей братец мой подарил, я не раздобуду. Нужна диковина, да такая, чтобы не осрамиться.

– Ваше сиятельство, где вам сервиз предложили, в Санкт-Петербурге или в Москве? – прямо спросил Архаров.

– Впервые я о нем слышал в столице, – подумав, отвечал граф. – А от кого – уж не упомню, видать, персона была незначительная. Подумал еще – вот бы устроить у себя прием! А государыня ко мне приехала бы, теперь в особенности…

Обер-полицмейстер уже довольно знал государяню и согласился: именно теперь, когда Алеханово похищение авантурьеры не все одобряют, когда разносятся невероятные слухи: авантурьера-де от графа брюхата! – так вот, Екатерина Алексеевна для того лишь, чтобы всех сплетников поставить на место, поехала бы на прием к графу.

– И велеть подать простую еду – говядину разварную, огурцы, кашу, как на постоялом дворе. Государыня простую-то и любит. Но подать в этом французском сервизе! И так ей его презентовать. Мог ли я знать, что мне его предложат?

Архаров усмехнулся. То, что о сервизе знали в столице, было очень важно для того мысленного сооружения, которое сейчас строилось у него в голове.