Текст книги "Общая психопатология. Том 1"

Возвращаясь к вопросу об экстрапроекции галлюцинации, отметим, что при этом речь всегда идет о предметности феноменов данного состояния. Предметность дается в переживании, как его достоверность. Это качество всецело соотносится с «чувством Я»: субъект «в своем предмете становится предметом для себя» (Г.В. Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1077, т.3, стр. 30). «Чувство Я» опредмечивается в образе собственного тела: субъект идентифицирует (смешивает) себя с собственным телом, которое находит во внешнем мире, в «объективных» пространственно-временных параметрах. Таким образом, происходит экстрапроекция галлюцинаторного предмета (переживания). Поскольку, следовательно, содержание галлюцинаторных «переживаний» достоверно для субъекта, постольку он и вписывает (экстериоризует) свои «переживания» во «внешний мир». Повторяем, что в Общей психопатологии «внешнее» есть то, что находится по ту сторону «границы» собственного тела субъекта. Если эта граница, с точки зрения, например, клинициста, находится в «пространстве бреда» («кошка в правом предсердии»), то понятия «внешнее» с точки зрения психиатра и общего психолога, кардинально различаются. (См. Л. М. Анашкина. «Зрительные и тактильные галлюцинозы, типология, дифференциация, нозологическая принадлежность, лечение» Ред. М. И. Рыбальский. М., 1977, стр. 6—9). Когда сознание не помрачено, наблюдается определенная зависимость между степенью критичности больного к своим патологическим переживаниям и ассимиляцией галлюцинаторного предмета реальными объектами.

При таком положении дела, возникает структурное (феноменологическое) сближение восприятия и галлюцинации. Оба феномена имеют свой предмет перед собой. А, в Общей психопатологии, внешнее оказывается экстраполированным по ту сторону субъективности. Тем самым можно говорить не только о восприятии «объекта» внешней реальности, но и о восприятии галлюцинаторного «предмета» субъективной реальности. В этом случае термин «восприятие» имеет значение импликата структуры субъективности. Галлюцинация и восприятие различаются не структурой направленности (интенций субъекта), но своими предметами. В восприятии предмет экстравертирован (см. ниже), в галлюцинации – экстрапроектирован. При экстравертированности все предметы = объектам и находятся в объективной реальности. Их достоверность – проблема гносеологическая или мировоззренческая. При экстрапроектировании – все есть предметы. И, эти предметы субъективно реальны. Их достоверность раскрывается в феноменах Общей психопатологии. Понимание возникновения субъективного галлюцинаторного предмета, где галлюцинаторный предмет – клинический синдром для психиатра, и его содержания возможно лишь с точки зрения субъективной деструкции, схизиса. Е. А. Попов попытался построить некую шкалу перехода предмета из объективной реальности (экстраверсии) в субъективную реальность (экстрапроекцию). (См. Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1977, вып. 9, стр. 1422). Эта шкала может быть рассмотрена, как путь к некой более глубокой структуре, в которой «сняты» различения гносеологии и Общей психопатологии. Мы такой структуры не знаем.

Клинический метод психиатров нередко объявляют субъективным. В этом видят его «приблизительность», «неточность», «огрубленность». Иными словами, какую-то ущербность и недостаток. Отсюда, порой тенденция заменить его объективным методом эксперимента. Достаточно указать на попытку экспериментальной шизофрении, с ЛСД, показавшую всю тщетность подобных усилий. Но, при определенной постановке вопроса «недостатки» клинического метода предстают, как его достоинства. Просто следует переосмыслить понятие «субъективность» с позиций Общей психопатологии. Или, рассматривать apriori, включенность субъективности в реальное, от субъекта не зависимый Мир. (См. В. П. Зинченко, М. К. Мамардашвили. «Проблема объективного метода в психологии». М., «Наука», 2001, стр. 345). Необходимо осмыслить простой факт «наличности» (а, не реальности!) каждого субъективного феномена, будь то здравая мысль или бредовая идея. При этом, достоверность есть всегда. Ибо, она субъективна. Кто попытается дать дефиницию «здоровому» и «больному» субъекту, а, не человеку? «Здоровье» и «болезнь», особенно с предикатом «психическая», вещи объективно существующие, но, сугубо субъективные! Человек всегда, при любых обстоятельствах и состояний Духа и Логоса находит себя в в реальном для него Мире. Даже, будучи привязанным к психиатрической койке простынями. И этот «Мир субъекта», для него непоколебимо достоверен. Кто усомнится в реальности своих сновидений, когда видит их? Обнаруживается прямая зависимость (по основным параметрам – пространства, времени, чувства реальности) между степенью достоверности и «архитектурой» мира-для-субъекта. Есть такие «неповседневные», но и не клинические ситуации, когда различение «внешнего» и «внутреннего» стираются. Уже в переживаниях здорового человека: deja vu, jamais vu, вещих снов, которые сбываются, ясновидения, которое подтверждается, псевдореминисценциях, конфабуляциях, контаминациях, в состоянии «эврика» и т.д.! Как часто в нашей цивилизованной действительности, субъект находит себя в «ином мире». Например, в наплывших вдруг, детских переживаниях, или как мужики Шукшина в обществе Сани из рассказа «Залетный»? Мы оставляем в стороне эротические состояния. Этот «нормальный» «онейроид вдвоем»! (А. Г. Амбрумова). Субъект Общей психопатологии, как правило, находит себя в «ином мире», который для него «более реален», чем все, что там, «за окном»:

«Одна половинка окна отворилась.

Одна половинка души показалась.

Давайте откроем и ту половинку.

И ту половинку окна!»

(М. Цветаева).

Здесь для Общего психопатолога возникает проблема, которая не стоит перед психиатром-клиницистом: актуальной реальности и объективной ценности «иного мира». Только череда феноменов «переживаний» Общей психопатологии дает возможность понять, как построен этот «иной мир». Увидеть, где происходит деструкция субъективности. Какие феномены являются носителями схизиса. В случаях галлюцинаторных «переживаний», причиной которых, как кажется, является самоотчуждение, мы наблюдаем несовпадение предметов субъективности и самого субъекта – в пространственно-временных параметрах. Но, при этом происходит незаметная подмена, которую можно определить так: post hoc non est propter hoc, propter hoc non est post hoc! Например, что заставило нейропсихолога Т. А. Доброхотову и писателя Х. Л. Борхеса, далеко от медицины, в разное время говорить об одном и том же? А, именно: «каждый человек живет в индивидуальном пространстве и времени. Всю свою жизнь, и всю свою смерть! (См. Х. Л. Борхес «Другая смерть» и Т. А. Доброхотова, Н. Н. Брагина. «Функциональная асимметрия человека». М. «Наука». 2000).

Клинический метод не имеет, по сравнению с Общей психопатологией, и такого «тяжелого» вопроса, что, на самом деле, переживает человек, в состоянии, которое его лечащий психиатр определяет, как, например, «бред Катара»? «Внутренности мои сгнили», «мозги мои расплавились», «весь мир – одна помойка» и т.д., т. п. А, для общего психопатолога этот вопрос не вопрос! Ибо, даже ложное узнавание, или ложное неузнавание – все есть в «теории множеств». То есть, вычисляется. Например, знакомый человек кажется встреченным в первый раз. А незнакомого человека принимают за близкого человека. Простая формула «золотого сечения»! В первом случае присутствуют феномены Общей психопатологии «небытия незнакомца» (он ведь исчезает). Во втором случае, исчезает близкий человек. «Неузнавание» (то, что по обе стороны «золотого сечения») может «вытеснить» – «согнать со скамейки» или с «лестницы Фибоначчи») любого «человека», или даже лишить любого человека части его тела. Так, в «неузнавании» математически тождественны утверждения, типа: «этот костюм не мой» и «эта кисть не от моей руки». «Неузнавание» может экстраполироваться на все «знакомое» и «мое». Вплоть, до всего Мироздания!

Если в «нормальном» восприятии субъективные (мои) и объективные (не мои) вещи соотнесены так, что объективно реальное (не мое), часто совпадает с субъективно ценным (квартира соседа не моя, но я бы хотел бы в ней жить, она для меня представляет большую ценность, чем моя собственная). То в галлюцинаторном восприятии эти моменты изначально, или исходно, не совпадают (о красном цветке героя Гаршина никак нельзя сказать, что он – «его» или, что он для него представляет ценность, как цветок; он представляет для него ценность, как предмет, наделенный бредовым смыслом «всеобщего зла»). Психиатры хорошо знают, что для их пациентов «объективно реальное» редко бывает «субъективно ценным». Вот наше наблюдение крайней ситуации:

Молодые супруги возвращались домой с Юга в отличном настроении, ибо хорошо отдохнули. Сидели напротив друг друга. Отец держал на руках годовалого сына. Не прерывая беседы и продолжая улыбаться супруге, он неожиданно выбрасывает ребенка в открытое окно поезда. На вопрос психиатра, зачем он это сделал, отец спокойно ответил: «Он отдавил мне руки!».

Для психиатра – клинициста, в этом случае виден всего лишь синдром, которым манифестировался острый приступ шизофрении. Для Общего психопатолога в данном случае феномены «объективности» потеряли качество реального. Последнее же вытеснило «ценное». Но, «схизис» на этом не заканчивается. «Реальное» также начинает исчезать из феноменов субъективности: субъект скоро предстает для себя как «посторонний». Феноменология субъективного бытия в самоотчуждении хорошо показана в «Постороннем» Альбера Камю. В этом романе, и галлюцинации, и бред есть самостоятельные феномены всего ценностного мироощущения личности, только ей присущие иные «пути» мышления, иные его виды. «Мир», пораженный «схизисом», продолжают восприниматься субъектом как тотальность: и «небытие», и «ничто» хорошо вписываются в эту тотальность на тех же основаниях, на каких ассимилируются галлюцинаторные предметы в сфере объективной реальности – потусторонности субъективного бытия «Я». При всей фантастичности картин И. Босха в них доминирует статус реального как некоего эстетически достоверного видения. Это – не бред сумасшедшего. Это – инакомыслие, вернее, инаковидение. Но, как феномены Общей психопатологии.

Основания для различения феноменов нормального, иллюзорного и галлюцинаторного восприятия могут носить, конечно, чисто описательный характер, Но тогда вопрос упирается в наблюдателя (задачи, средства, язык и т.д.). Ясно, что клиническое наблюдение будет отличаться от экспериментального. Но, во-первых, это различие, если так можно выразиться здесь, будет носить чисто количественный характер. Во-вторых, это отличие не может измеряться степенью объективности результатов наблюдения. Под объективностью здесь, как правило, подразумевается степень достоверности, истинности. Объективность, истинность и верифицируемость субъективных явлений – понятия далеко не однозначные и для клинициста, и для общего психопатолога. Для общего психопатолога они просто не существуют. Он знает, что, чем субъективнее наблюдаемый феномен, тем он более понятен. А, чем достовернее клинически фиксируемый субъективный феномен, тем он полнее отражает объективные, независящие от самого субъекта его психические структуры ТО, что упорядочивает интросубъективные и интерсубъективные отношения. Среди которых наиболее важные отношения:

а) к самому себе;

б) к другому человеку как к самому себе;

в) к иному, чем «Я»;

г) наконец, к миру, как некой тотальности ощущений.

Если для клинициста, при встречи с пациентом стоит задача увидеть целостную картину заболевания, состоящую из симптомов и синдромов, выделить в ней ведущий синдром, обнаружить истоки патогенеза и наметить направление патокинеза, то для общего психопатолога важна логическая основа феноменологии переживаний больного, понимаемая «внешним» наблюдателем, которым он, общий психопатолог, является.

Предмет сознания всегда есть нечто большее, чем его объект. Если в объекте сознания дана какая-то часть объективной реальности, то в его предмете субъект выступает, как некая данность самому себе. Именно этим обусловлен феномен переживания принадлежности субъекту содержания его сознания. То есть, качество «моего» в переживании. Однако «данность» субъекта самому себе в каждом предмете сознания является, как бы «закодированной» в феномене «моего». Наблюдая, например, березу, переживая ее образ, как актуально значимое явление, я при этом не вижу самого себя. Но, и ни на мгновение не теряю себя из виду, не перестаю быть для себя реальным. Великолепно – в сцене разговора Егора Прокудина с березками в «Калине красной» Василия Шукшина. Только на этом основании «береза», как содержание моего сознания, является для меня актуально значимым «моим» переживанием. Феномен принадлежности содержания сознания его субъекту, всегда раскрывается как сторона, момент субъективной достоверности. Кроме того, этот феномен символизирует интро – и интерсубъективные отношения личности.

Таким образом, «мое» выступает символом отношения субъекта к самому себе и знаком отношения субъекта к другому субъекту. Одновременно с деструкцией субъективности (схизисом), вызывающей несовпадение «объекта» и «предмета» сознания, обнаруживается деформация отношений субъекта с появлением в его мире «постороннего». Но наряду с этим процессом наблюдается и обратное: когда обнаруживается деформация отношений субъекта к самому себе и другому субъекту, тогда «объект» и «предмет» сознания перестают совпадать: «мое» в прямом смысле перестает быть «моим».

Психиатрам хорошо известен этот феномен овладения «гипнозом», «космическими лучами», «колдовством», «экстрасенсами», «чужой силой». И тому подобное. Во всех таких случаях, когда «мое» отнимается у меня, в «меня» вкладывается нечто «чуждое» мне, кем-то сделанное. Такое состояние получило название психического автоматизма и описано впервые В. Х. Кандинским и Gaëtan Henri Alfred Edouard Léon Marie Gatian de Clérambault (см. выше).

«Схизис» извращает феномены достоверности, репрезентируя субъективность, разрывая (дробя) содержание сознания на «мое» и «чуждое мне» («сделанное»). «Сделанными» и «вложенными» в «меня» могут быть ощущения, мысли, желания, влечения, наслаждение и т. д. Они же – суть психические автоматизмы Кандинского-Клерамбо. Это и есть та субъективная подоплека всякого галлюцинаторного переживания, где патологическая иллюзия или галлюцинация являются качественно иным способом переживания, результатом переконструированной субъективности в Логосе (мышлении, или, по Сартру: в «pensé imaginable»). Общему психопатологу в подобных случаях необходимо понять:

1) почему галлюцинаторное восприятие всегда бывает более реальным, чем сама реальность, или даже сам субъект в качестве «Я»?

2) каким образом в субъективности, в «моем внутреннем мире» могут появиться «чуждые» (сделанные кем-то) переживания?

Вопрос о природе галлюцинаций в Общей психопатологии пока, что остается открытым. Следует отметить, что ответ на него важен представителям всех конкретных наук, занимающихся «психикой». Ибо он имеет ярко выраженный теоретико-познавательный аспект. Разработка вопроса о природе галлюцинаций требует глубокого методологического и мировоззренческого анализа фундаментальных сторон сознательного отражения субъектно-объектных отношений с позиций Общей психопатологии.

«Toute personne prise pour interpréter le rêve.

Personne ne sait ce qu’il est!»

(Франсуа Ларошфуко)

Ларошфуко прав. Сон со сновидениями, или без таковых, является такой же тайной для человека, как рождение и смерть. Льюис Кэрролл попытался описать феноменологию сновидений в «Алисе в Стране чудес» и в «Зазеркалье» с математической строгостью и получились сказки. Фрейдовское толкование сновидений ничуть не ближе к истине, чем толкование их русскими деревенскими бабками ХУ111 века (в Областной библиотеке Ярославля, в отделе «редких книг» хранится такая книга, написанная на бересте природными красками, со слов старух Ярославской губернии). Конечно, здесь имеется в виду сон как феномен, а не различные его «научные» интерпретации с точки зрения психологии, физиологии, нейрофизиологии или психоанализа.

Чрезвычайно близки (хотя бы своей феноменологией) ко сну фантазии, грезы и онейроид. Если сон, фантазии, грезы – считают «нормальными» явлениями, то онейроид есть феномен расстройства сознания. Это помрачение сознания, чаще всего встречающийся при острой шизофрении, наряду с такими синдромами, как ступор и кататония. Тем не менее, есть все основания, с точки зрения Общей психопатологии, объединить все эти состояния. А, чтобы их понять, нужно начать с рассмотрения самого привычного и самого сложного феномена – фантазии.

Фантазия – субъективное состояние, предметность феноменов которого не связана ни с «внешними», ни с «внутренними» интенциями субъекта. При фантазии создается иллюзия активности человека. Но легко понять, что фантазируем мы пассивно, ибо фантазии не есть рефлексия, они спонтанны. Фантазии часто сближают с воображением. Но, в отличие от последнего, предметность фантазий иллюзорна или галлюцинаторна. Фантазии на Яву – пример, «здоровых» галлюцинаций.

Фантазии связывают с памятью, что также не доказуемо. Ибо левши фантазируют из «будущего», где памяти нет. Фантазии скреплены эмоциями и настроением. Они всегда желательны или не желательны. В фантазиях все опасения, желания, страхи и надежды человека. Это вроде бы указывает на то, что содержание фантазий черпается из генофонда человека: в фантазиях мы видим надежды и чаяния, возлагаемые на нас нашими предками. «Научные» фантазии вряд ли существуют. По форме «научное фантазирование» похоже на фантазии. Но по источникам и содержанию оно, скорее, форма мышления в познавательном процессе. Фантазии всегда уносят нас от действительности в мир сновидений. В ту реальность, которая так и остается загадочной. Фантазии могут быть только при измененном сознании в сторону сна. Такое состояние называется просоночным. Каждый человек дважды в сутки проходит через него. Прежде, чем уснуть, и прежде, чем проснуться.

Есть фантазии, внушенные во время гипноза. Фантазии, повторяем, качественно (феноменологически) отличаются от воображения. Последнее представляет собой форму творческой работы мысли, продуцирующей новые образы, планы, цели, задачи, условный или фиктивный характер которых хорошо осознается. Фантазии всегда распространяются на «вещи», не имевшие места и не могущие его иметь, в этой жизни. Так, я хочу быть королем Великобритании. Король – реальное лицо. Но, мои мечты об этом – фантазии. Фантазия это fata morgana, мираж средь ясного дня повседневной реальности.

Фантазии ненужно путать с эйдетическими представлениями – яркими, отчетливыми, стойкими и неподвижными образами. В детстве и у некоторых взрослых людей, многие представления приобретают форму эйдетических. А вот детское фантазирование (аутичное мышление) приближает фантазии к онейроидным состояниям (см. ниже). Фантазии нельзя внушить. Внушить можно сон, тогда они и появятся как сновидения. То же самое нужно сказать и о самовнушении, особенно инфантильных и истерических личностей.

Нормальная способность к фантазированию неразрывно связанная со способностью понимания: а) себя, б) шуток, в) юмора и т. п. Вольное фантазирование определяется сохранением гибкости и простора для внутреннего оперирования своим воображением. А, главное – способностью к соблюдению двойного плана, то есть, четкому различению реального и фантазирования. Тем не менее, фантазии как феномены Общей психопатологии, имеют различные степени охваченности (овладения) субъектом. Можно долго ходить под впечатлением случайно нахлынувшей фантазии. Но никто и никогда подлинные фантазии не пытался реализовать, как не пытался реализовать свои сны и грезы.

Грезы ближе к сновидениям, ибо фантазии всегда происходят на фоне «ясного» сознания, в полном бодрствовании. Поэтому, фантазии никогда не спутаешь со сновидениями. А, грезы – явления просоночного состояния. «Просоночное» состояние, это когда бодрствование и сон не имеют четкой границы. Будучи в просоночном состоянии, человек может легко уснуть (перед засыпанием или погружением в гипнотическое состояние мы непременно проходим просоночное состояние, пусть несколько секунд, да бываем в нем). Но также легко и проснуться. Если грезящий засыпает, то его грезы становятся сновидениями. Если спящий просыпается, он может «грезить наяву». То есть, находится в просоночном состоянии. Тогда сновидения могут превратиться в грезы. В фантазиях человек никогда не теряет себя. В грезах – он теряет себя, как в сновидениях. Фантазии могут быть фантастичны, но эта фантастика никогда, по-настоящему, не отрывается от реальности. Да, я могу фантазировать себя английским королем, но не лягушкой. В грезах, я могу представлять себя лягушкой и мечтать о теплом, тихом, полном еды, безопасном болоте. По мере углубления состояния просоночности и перехода его сумеречное состояние сознания, грезы превращаются в делириозные переживания. Частная психопатология хорошо знает делириозные синдромы, возникающие по причине острой интоксикации, например delirium tremor («белая горячка» при алкоголизме).

Грезы чрезвычайно близки онейроидному синдрому по его структуре и феноменам. Но, грезы никогда не переходят в онейроид. Слишком различна феноменология онейроида и грез в Общей психопатологии.

Здесь мы не будем описывать феноменологию сна. Это равносильно описать феноменологию объективной реальности или материи. Классическое марксистское определение «материи» и «сознания» касается основного вопроса философии. Эти определения коротки, скудны и тавтологичны. То же самое получится, если дать определение сна. Самым каверзным в вопросе, что такое сон, наверно является его скрытый смысл: «Теряет ли человек во сне сознание?»

А) Когда не видит снов?

Б) Когда видит сны?

Со спящим человеком можно войти в речевой контакт, не разбудив его. Но, это возможно только, если перевести естественный сон в гипнотический. Состояние сомнамбулы – гипнотическое состояние. Мы здесь не будем касаться проблемы нейромозговых субстратов сомнамбулизма. В нашей практике был случай: человек, страдающий эпилепсией, открывал консервную банку, когда с ним случился приступ амбулаторного автоматизма (затяжной во времени сомнамбулизм). Читай выше!

Амбулаторные автоматизмы встречаются у каждого третьего больного эпилепсией, регулярно не принимающего противосудорожные препараты. Это состояние является эквивалентом эпилептического припадка. Но, как правило, они бывают кратковременные, и не с такой полной феноменологией Общей психопатологии, как в выше описанном случае с «банкой сгущенки». Рудиментарные амбулаторные автоматизмы – это хождение во сне и разговоры во сне, которые бывают не только у больных, но и у здоровых личностей с эпилептоидным характером. Но, могут также случиться в состоянии аффекта. Вспомним фильм Э. Рязанова «Гараж», где героиня, муж которой с детства не мог за себя постоять, был исключен из списка очередников на получение гаража, впала в состояние амбулаторного автоматизма. От «истерических сумерек», которые всегда имеют личностно значимую мотивировку, ущемленный интерес, амбулаторный автоматизм отличается тем, что субъект «не выпадает» из своей реальности и остается самим собой. При истерических сумерках, субъект чаще всего впадает в детство, преобразует окружающее в своем воображение фантастически-инфантильно – переживает какую-нибудь сцену из детства заново.

И, амбулаторный автоматизм, и истерические сумерки могут встречаться у психически здоровых людей на фоне переутомления, длительного недосыпания, кровопотери. Вот еще один пример из нашей практики.

Полковник полиции, 40 лет, несколько суток преследовал опасных преступников. Не спал, сидел в засаде. Знал, что преступники вооружены и без боя не сдадутся. Испытывал голод и жажду (дело было летом в жаркие дни и ночи). После блестящего выполнения оперативной задачи, вернулся в 12 часов к себе домой. Принял душ. Приготовил себе обед, накрыл стол. Около открытого балкона. После обеда, собирался лечь спать, до следующего утра (жил один). Выпил сто граммов красного сухого вина, взял вилкой кусок колбасы, положил вилку с колбасой обратно. Встал. Пошел в другую комнату, где находился его личный пистолет. Взял оружие, вышел на балкон (был в одних трусах) и застрелил пятерых прохожих. Потом вернулся за стол, положил пистолет рядом и продолжил есть…

Перед судебными психиатрам в этом случае стоял главный диагностический вопрос: было ли это состояние патологического опьянения, в котором помрачается сознание, но сохраняется организованная деятельность, или состояние амбулаторного автоматизма? Офицер уснул за столом. Когда его разбудили, ничего не помнил из совершенного в состоянии измененного сознания. Все остальное помнил хорошо…

С точки зрений клинической психиатрии грезы, амбулаторный автоматизм, истерические сумерки и патологическое опьянение – различные состояния и имеют разные синдромы. С точки зрения Общей психопатологии эти состояния объединяются, пусть разными феноменами, но из одного источника. Этот источник в нашей психике неизвестен и загадочен. Великие испанцы, Лев Толстой, Федор Достоевский, Иван Тургенев, Габриэль Гарсия Маркес и Хохе Луис Борхес пытались найти и понять – откуда наши грезы и сны? Где бывает наше «Я», когда спит? Есть ли Дух без «Я» (спит ли Дух)? Логос без «Я»? В отчаянии, племянник Ф. М. Достоевского, поэт Михаил Достоевский написал:

«И сам я сон, который снится,

кому-то, где-то в вышине!».

Вспомним, что сказал кролик Алисе, когда они пробегали мимо черной Королевы, которая спала? «Где бы ты была сейчас, если бы она не видела бы тебя во сне?» М. Ю. Лермонтов за сорок лет до сказок Льюиса Кэрролла (мы еще вернемся к этому) написал «Сон», где предвосхищая открытие Жака Лакана понял и показал «фигуру» сна:

«В полдневный жар в долине Дагестана…» (См. выше)

Август Фердинанд Мёбиус в 1850 г. и Жак Лакан в 1950 году объяснили и бессознательное, и сон, и чтобы было сначала – сон, или явь? Лента Мёбиуса – это объяснение. Но только поэтическая фантазия М. Ю. Лермонтова помогает понять это! Как, кстати, и «схизис», общение субъекта со своим аутодвойником в состоянии патологического триггера! «Психология (как и психопатология – авторы), которую нельзя перевести в математические формулы – ложная психология (психопатология – авторы)» – утверждал Жак Лакан еще в 1973 году.

Наконец, онейроид. С точки зрения представляющих его феноменов, это сон с фантастическими сновидения, почти полностью вытеснившими Явь. Сон с открытыми глазами и с возможностью быть сразу в двух мирах: на 99% в мире сна и на 1% в реальном мире. Человек в онейроиде лежит, обычно на спине, неподвижен и с закрытыми или открытыми глазами. Человек в состоянии онейроида, в той или иной степени увлеченности и охваченности, рассматривает только ему видимые сны, повторяем, на 99% отключившись от окружающей его обстановке. С ним можно вступить в речевой контакт, скорее гипнотического характера, и услышать от него, где он сейчас и что видит? Если он выходит из онейроида, то хорошо помнит все, что с ним приключилось. Критика к пережитому при этом частично или полностью отсутствует. Собственное наблюдение:

Больной, 69 лет, перенесший обширный инфаркт левого желудочка и одновременно инфаркт правого легкого верхней доли, вошел в онейроидное состояние. Он – психиатр с сорокалетним стажем работы в психиатрической клинике, преподаватель психиатрии, профессор. Никогда никакими психическими расстройствами не страдал. По характеру циклотимик. Будучи в онейроиде, находился в «космическом пространстве». Ясно видел звезды, планеты. Легко перемещался с одной звезды на другую. Бродил по млечному пути, высказывал удивление, что «не запылил ноги». Настроение было приподнятое, шутил и острил, когда удавалось вступить с ним в речевой контакт. Удержать контакт больше пяти минут, не удавалось. Но, через некоторое время вновь удавалось вступить в контакт, потрясая больного за плечо. Видел инопланетян. Сообщил, что у них красивые глаза, у женщин красивые груди и половые органы (онейроид носил явно эротический характер). Сообщил, что пытался совокупляться с инопланетянкой, но она от него улетела в другую галактику. Красочно описывал гамму цветов космической пустоты, слышал прекрасные, тихие мелодии. Человеческих голосов не слышал, инопланетяне с ним не разговаривали. Все время находился в положении – лежа на спине, с вытянутыми руками вдоль туловища и прямыми ногами. Позу не менял ни разу, иногда слегка шевелил пальцами рук и ног, губами. Но, желания говорить, рассказывать, что видит, не имел. Критика к своему состоянию полностью отсутствовала. Не осознавал тяжести своего заболевания. Совершенно игнорировал, что у него онейроид, когда пытались воззвать к его профессионализму. В состоянии онейроида находился три дня. Потом умер, не приходя в себя. Вероятно, улетел в другую галактику.