Текст книги "Общая психопатология. Том 1"

Эдмунд Гуссерль очень не нравился Владимиру Ильичу Ленину. Это – в «Философских тетрадях». Но, Ленин никак не объясняет своего негативного отношения к основоположнику философской феноменологии. Зигмунд Фрейд в «Психопатологии обыденной жизни» вплотную подошел и к феноменологии жизни Эдмунда Гуссерля и вообще к экзистенциализму, как таковому! Но, неосознаваемая и не подвергаемая критики жажда все объяснять, все анализировать, не позволили Фрейду подняться до высот обыденного сознания! Так, две работы великого аналитика – «Толкование сновидений» и «Психопатология обыденной жизни», – остановились у порога феноменологии и экзистенциализма. Фрейд был аналитиком. В конце Х1Х века и до середины ХХ-го века, и «физики», и «лирики» были аналитики! Сейчас «номенклатурное сознание» вытеснило слово «анализ», ибо данное понятие имманентно и перманентно предполагает «синтез», и заменило его безответственным понятием «эксперт». Экспертиза – это уже apriori нечто, идущее дальше и анализа и феноменологии. Ибо, она требует проверки практикой. Верифицирования. Здесь приведем отрывок из «Психопатологии обыденной жизни» З. Фрейда, чтобы проиллюстрировать его приближение к феноменологии Эдмунда Гуссерля.

«Прекрасный пример обмолвки, имеющей целью не столько выдать самого говорящего, сколько послужить ориентиром для постороннего слушателя, мы находим в шиллеровском «Валленштейне» («Пикколомини», действие 1, явление 5); она показывает нам, что поэт, употребивший это средство, хорошо знал механизм и смысл обмолвок. Макс Пикколомини в предыдущей сцене горячо выступает в защиту герцога и восторженно говорит о благах мира, раскрывшихся перед ним, когда он сопровождал дочь Валленштейна в лагерь. Он оставляет своего отца и посланника двора Квестенберга в полном недоумении. И затем 5 явление продолжается так:

Квестенберг:

О горе нам! Вот до чего дошло!

Друг, неужели в этом заблужденье

Дадим ему уйти, не позовем

Сейчас назад, и здесь же не откроем

Ему глаза?

Октавио (возвращаясь из глубокой задумчивости).

Мне он открыл глаза.

И то, что я увидел, – не отрадно.

Квестенберг:

Что ж это, друг?

Октавио:

Будь проклята поездка.

Квестенберг:

Как? Почему?

Октавио:

Идемте! Должен я

Немедленно ход злополучный дела

Сам проследить, увидеть сам… Идемте!

(Хочет его вести.)

Квестенберг:

Зачем? Куда? Да объясните!

Октавио (поспешно):

К ней!

Квестенберг:

К ней?

Октавио (поправляется):

К герцогу! Идем [38].

Эта маленькая обмолвка «к ней», вместо «к нему» должна показать нам, что отец прозрел мотив пристрастности сына, в то время как придворный жалуется, что «он говорит с ним сплошь загадками».

Изложенный здесь взгляд на обмолвки выдерживает испытание даже на мельчайших примерах. Я неоднократно имел возможность показать, что самые незначительные и самые естественные случаи обмолвок имеют свое основание и допускают ту же разгадку, что и другие, более бьющие в глаза примеры. Пациентка, которая вопреки моему желанию, упорствуя в своем намерении, решается предпринять кратковременную поездку в Будапешт, оправдывается передо мной тем, что ведь она едет всего на три дня; но оговаривается и говорит: всего на три недели. Отсюда ясно, что она предпочла бы назло мне остаться вместо трех дней на три недели в обществе, которое я считаю для нее неподходящим».

Зигмунд Фрейд и все его последователи-психоаналитики, интересовались «бессознательным». Анализировать сознание тогда позволительно было только с позиций Евгения Блейлера, которого Фрейд молча игнорировал. Карл Юнг все же был учеником Евгения Блейлера и работал в его клиники и его методами, поэтому разрыв с Фредом для него был неизбежен. Но, Юнг была, пардон, не по зубам, феноменология. Поэтому он и искал «убежища» у Фрейда. Вернее, у его «бессознательного».

…Эдмунд Гуссерль, в работе «Философия как строгая наука», занялся «очищением» сознания от всяких проявлений «смутного брожения духа». К сожалению, «жизненный мир» не дал ему достигнуть идеала, выраженного еще Фихте «Ясное, как солнце». «Жизненный мир» ворвался в феномены! «Я» оказалось «густо замешанным» «на крови и сперме» (В.Е.Рожнов). Вот, если бы Гуссерль дополнился бы психопатологией обыденной жизни, то «Общая психопатология» появилась бы раньше 1913 года! Нужно набраться философского мужества, чтобы увидеть существенное общее в построениях Фрейда и Гуссерля. Возможно, Карл Ясперс это видел? Представьте, что основное понятие феноменологии Гуссерля – интенциональность сознания, довести до логического конца. Ведь, тогда получится «эрос» и «танатос» в понимании Зигмунда Фрейда! Ведь, как ни крути, как ни верти, пансексуализм и феноменологию (что на наш взгляд делал Карл Ясперс в «Общей психопатологии»), а, все человеческие интенции так или иначе направлены к сексу и смерти! Это высказали два независимых мыслителя – Лев Шестов и Серен Кьеркегор. Фрейд в «Психопатологии обыденной жизни» отнес к ней веру в случайности и суеверия! Но, ни секс, ни смерть – далеко не случайности и не суеверия! (Читай: Е. Черносвитов. «Формула смерти» Изд.2-ое).

Интенциональность сознания Гуссерля – жестко связывает «Я», через понятие «объект», с «жизненным миром». «Я», оказавшись между Сциллой и Харибдой – «сексом» и «смертью», теряет себя! Возникает потребность в аутоидентичности и аутоидентификации, для того, чтобы, как потом писали экзистенциалисты, обрести подлинное поведение и бытие. Но, даже в подлинном бытие, «Я» вынуждено бимодоминировать и, в случае, если ему не удается обрести в себе «alter ego», превратмиться в собственную «тень», «мумию» – бидоминатность. Великий писатель второй половины ХХ-го века, мало кому известный, Гоффредо Паризе, проиллюстрировал в своих рассказах, что значит быть собственной «модальностью»! Читай его «Человек-вещь».

Эдмунд Гуссерль традиционно, выделял такие способностей сознания, как ощущение, вспоминание, суждение, воображение. Еще Аристотель утверждал, что для отражения модусов времени используются такие способности ума, как опыт – для отражения настоящего, память – для отражения прошлого и воображение – для отражения будущего. Что касается пространства и его свойств, то здесь аналогия со временем, как бы частично утрачивается. Ибо, для отражения «правого» нужно использовать другие способности ума, чем для отражения «левого», но для отражения «низа» нужны те же самые способности сознания, что и для отражения «верха».

Данные утверждения, заимствованы у Аристотеля гностиками, являются особенно показательны, так как демонстрируют неизбежность привлечения представлений о модусах времени в различных его ипостасях. То, как Кроноса, то, как Хроноса, то, как Сатурна и сатурналии.

Так, к примеру, с одной стороны, расстояние между дверью и окном уже наличествует, уже есть, ибо, это состоявшийся акт, «настоящее» и даже в каком-то смысле «прошлое». Так, как относится ко времени, когда строился дом. С другой стороны, этому уже существующему расстоянию можно дать оценку. И, что касается правильности оценки этого расстояния свидетельствующим «Я», то она, оценка, как и всякое оценивающее суждение, принадлежит «будущему», может быть ближайшему, «будущему». Это – верифицируемо. Стоит, только подойти и измерить это расстояние, и свидетельствующее «Я», «узнает», право оно или нет.

Но есть и еще один «параметр» бытия, который подвергает «Я» проверки на подлинность. Нужно при любой оценке (интенциональности) ответить на вопрос: в каком времени, «правом» или «левом» осуществляются измерение и оценка? Вспомним функциональную асимметрию Марины Цветаевой!

В учении Эдмунда Гуссерля о времени обращает на себя особое внимание следующий, важный на наш взгляд, момент. Гуссерль (в учении об интенсиональности сознания), перечисляя феномены сознания (ощущения, воспоминания, воображение), которые есть у Аристотеля и гностиков, добавляет к ним еще один – способность суждения. Заметим, что распоряжаются этими, во многом одинаковыми, «наборами» способностей Аристотель и Гуссерль несколько по-разному. НЕ говоря уже о гностиках.

У Аристотеля имеет место довольно категоричное суждение о том, что следует однозначно соотносить между собой модусы времени (настоящее, прошлое и будущее) и такие способности ума, как опыт, память и воображение. Аристотель утверждает, что настоящее познается в опыте, прошлое – благодаря памяти, будущее же – основываясь на нашем воображении. У Аристотеля время функционально асимметрично. У Гуссерля – всегда симметрично. Аристотель более современен в представлениях о сознании, чем Эдмунд Гуссерль.

Гуссерль высказывает суждение о том, что при познании различных модусов времени могут в известной степени использоваться несколько способностей нашего ума, а не только одна из способностей. Анализ, который осуществляется Гуссерлем по отношению к отдельным модусам времени, отличается глубиной и всесторонностью во многом за счет того, что Гуссерль не настаивает на привлечении только какого-то одного свойства сознания, для познания соответствующего модуса времени.

Приведем в качестве примера суждение Гуссерля об анализе такого модуса времени, как «прошлое».

«Прошлое» в сознание вступает, только, как воспоминание. То есть, «немодифицируемое сознание», «прошлое» суть ощущение, или, что означает то же самое, «импрессия». Или более точно: «прошлое» может содержать фантазмы, но оно само не есть (производимая) фантазией модификация (по отношению) к некоторому другому сознанию, как соответствующему ощущению». Уже из этого небольшого отрывка становится понятной приверженность Гуссерля к привлечению различных способностей нашего сознания, для характеристики процесса познания модусов времени. В данном случае, «прошлое» эксплицируется из воспоминаний. Гуссерль не исключает и роли ощущений в «прошлом». Напомним, что у Аристотеля, с помощью ощущений познается только «настоящее». Гуссерль отводит значительное место в «прошлом» для фантазии, как в процессе его «реконструкции», так и в процессе воспоминаний. «Прошлое», как бы «втягивается» в настоящее. У Аристотеля же, о воображении речь идет только в связи с анализом «будущего». Аристотель даже подчеркивает, что для отражения «будущего», необходимо только воображение.

Вероятно, необходимо уточнение этой мысли Аристотеля. Возможно, Аристотель имел в виду то, что без фантазии, немыслимо отражение будущего? Что, фантазия суть ведущая способность сознания в отражении такого модуса времени, как будущее.

Принимая это во внимание, важно подчеркнуть, что Гуссерль ограничивает роль фантазии в отражении «прошлого». Это ограничение он осуществляет по многим позициям. Гуссерль подробно рассматривает роль фантазии, и приходит к выводу: «…хотя мы находим, что модальность воспоминания превратилась в соответствующий фантазм, однако материя воспоминания, „явленность“ (от „Явь“ – авторы) воспоминания …сама далее не модифицируется, так же как не модифицировались содержащиеся в нем фантазмы. Фантазм второго уровня не существует. И вся явленность воспоминания, составляющая материю воспоминания, есть фантазм, без всякой модификации». Можно сказать, субъект сознания идентифицирует себя с собой, всегда только в «настоящем». Ибо, является сам себе симметричным. Это, предполагаем, заимствовано у Фихте. «Я» – сам себе тождественен: «Я» есмь «Я». Поэтому, увы, тавтологичен!

Напомним, что речь идет об ограничении фантазии при воспоминаниях. Известное ограничение осуществляется и тем, что в воспоминаниях особую роль играет вера. По этому вопросу Гуссерль пишет: «Я вспоминаю о некотором событии: в воспоминании содержится воображаемая явленность события, которое, вместе с фоном явленности, к которому я сам принадлежу, суть совокупная явленность. Она имеет характер воображаемой явленности. Однако, имеет (также) модус веры, который характеризует воспоминания» Вера заполняет брешь между неодинаковостью «правого» и «левого» времени у Гуссерля. Простыми словами, эту мысль Гуссерля можно выразить и так: «Я верю, что и правая, и левая руки моего тела есть действительно мои руки!»

То обстоятельство, что в воспоминания необходимо верить, имеет очень большое значение. Здесь речь идет не только об ограничении фантазии. В построениях моделей будущего, в мечтах может быть и «безудержная фантазия». Когда, при раскрытии механизма воспоминаний, привлекается вера, то она играет роль своеобразного критерия «истинности». Так, что сама по себе вера, без сочетания с другими факторами, не может быть гарантом истинности. Но обращение к ней целесообразно. И, по этому вопросу, Гуссерль, опять-таки, отсылает нас к Аристотелю.

По вопросу о взаимосвязи между понятиями «прошлое» и «вера», у Аристотеля есть весьма определенные суждения. Аристотель обратил внимание на то, что в сюжетах трагедий Древней Греции всегда фигурируют представления о событиях, которые имели место в прошлом. Зритель заранее знает ход событий, но это не снижает его интереса к спектаклю. Попытка сделать сюжет фантастическим (вымышленные герои, обстоятельства), в древности, особенно у греков, не имела успеха. Что же наших далеких культурных предков, привлекало, например, в трагедиях Софокла, Еврипида и Эсхила? Аристотель пишет: «… вера, они верили тому, что происходит на сцене, так как видели „знакомые лица“ в „знакомых обстоятельствах“». Аристотель, следующим образом описывает причины, в силу которых зритель верил в происходящее на сцене. «Раз, данные события происходили в прошлом, значит, у них „высокая степень возможности“, невозможные события не могли бы произойти».

Учение Эдмунда Гуссерля о времени – это неисчерпаемый источник новаций в сфере методологии, постижение сути времени. И, все же, Гуссерль «отстает» от Аристотеля. Вот, к примеру, одно из суждений Гуссерля о происхождении «времени». Э. Гуссерль отмечает, что на вопрос о происхождении времени, нельзя ответить таким же образом, как мы отвечаем, на вопрос о происхождении наших представлений о цвете, запахе, звуке. «Длительность ощущения и ощущение длительности, приложимые ко времени – две разные вещи». Точно также, во времени, «последовательность ощущений и ощущение последовательности – не одно и то же». Источник представлений о времени Гуссерль видит только в сфере фантазии (как это точно, по отношению ко «времени» Эйнштейна!) В формировании представлений о времени, фантазия обнаруживает специфическим образом свой продуктивный характер. Здесь имеет место единственный случай, где фантазия, поистине, творит чудо! А, именно – «временной момент». Мгновение! (Авторы)

По сути, в этом суждении Гуссерля о происхождении времени, содержится и ответ на вопрос о том, что является «неиссякаемым источником времени». Такой вопрос закономерно возникает в работах, посвященных исследованию проблемы «ресурсного времени».

Эдмунд Гуссерль, полагает закономерным, что в разных философских традициях присутствуют различные трактовки времени. Что же касается ситуации в философии, когда творил сам Гуссерль, то он уповал на взаимопонимание с другими философами, начиная с Аристотеля, на возможность синтеза представлений о времени. Обращаем внимание: не «анализа» понятия «время», а его «синтез»! Предполагается, что поиски трансцендентальной философии следует направлять не в сторону выяснения соотношения между сознанием и знанием, а в сторону соотношения между сознанием и жизнью. Именно от правильного понимания сознания зависит возможностью «нового синтеза» фундаментальных философских понятий, каким является время. Тем самым, вместо однородной, уходящей в «дурную бесконечность» аналитического сознания, Гуссерль пытается раскрыть архаические глубины сознания. Еще раз подчеркнем: не «анализом» нашей психики, а ее «синтезом».

Эдмунд Гуссерль пишет: «Наиболее широкой темой трансцендентальной философии является сознание „вообще“. Как последовательность конституирующего действия, в котором на все новых и новых ступенях или слоях, обнаруживаются всё новые и новые „объективности“. Феномены сознания нового типа, то есть, самой жизни». Так, феноменолог и «строгий ученый» превращается в, весьма, абстрактного философа жизни.

Философское наследие Э. Гуссерля настолько богато, что трудно даже перечислить все конкретные направления в современной философии и науке, где, в той или иной мере, не использовались бы, идеи феноменологии Гуссерля. Что же касается идей Э. Гуссерля, относящихся непосредственно к проблеме времени, то эти идеи, в наиболее полном виде, используются в социологии, психологии, теориях искусственного интеллекта и, самой Истории. Раскрыть данное утверждение можно только в отдельной монографии.

Мы смеем утверждать, что без Эдмунда Гуссерля не было бы Карла Ясперса. То, что Гуссерль сделал в поисках «строгой науки», было всего лишь «Началом» нового мироощущения. Карл Ясперс, можно сказать, положил этой «фантазии» Гуссерля, конец, написав «Общую психопатологию». Правда, это оказался еще один «конец» классической немецкой философии. Но, Мишель Фуко, как никто другой, почувствовал приближение Апокалипсиса самой старой Эпистеме! Возможно потому, что Фуко лучшие свои произведения написал, живя в «пограничной ситуации». Но, через него, Фуко, действительно проходило «осевое время».

Кандинский Виктор Хрисанфович (1849 – 1889)

Родился В X. Кандинский 6 апреля 1849 года в Нерчинском районе Забайкальской области. Гимназию окончил в Москве в 1867 году, медицинский факультет Московского университета – в 1872 году. С 1872 по 1875 года работал в соматической больнице в г. Москве (теперь 2-я Градская). В 1876 г он служил в Военно-морском флоте и принимал участие в русско-турецкой войне. Постоянная психиатрическая практическая деятельность В. Х. Кандинского началась с 1881 года – со времени поступления его на должность ординатора петербургской больницы Николая чудотворца, в которой он и работал старшим ординатором до самой смерти. Покончил жизнь самоубийством в 40 лет.

Виктор Хрисанвович выделил и описал, так называемые псевдогаллюцинации. Этот – синдром частной психопатологии, традиционно считается ведущим признаком самой тяжелой формы острой параноидной шизофрении. В отличие от «истинных» галлюцинаций, которые встречаются при многих психических расстройствах. От интоксикационных психозов, в первую очередь, от алкогольного психоза, органических заболеваний головного мозга, до шизофрении. Разница в псевдогаллюцинациях и «истинных» галлюцинациях, как синдромах, весьма существенная. При истинных галлюцинациях сохраняется самое главное для «Я» – граница между объективным и субъективным мирами. При псевдогаллюцинациях сразу исчезает именно граница. «Я» не знает, где его мысли, где «чужие» мысли, где он сам? И, быстро воспринимает все феномены внутренней жизни (субъективной реальности), как «сделанные», «чуждые», «насильственные». Вплоть до сознания собственного «Я».

Частные психопатологи, практические психиатры, говоря о том, что сделал В.Х.Кандинский для психопатологии и психиатрии, отмечают, отнюдь, не главное. И, даже, не оригинальное в его взглядах на психозы. Например, что психическое расстройство В. Х. Кандинский понимал как единую структуру. Что, изолированные симптомы и симптомокомплексы, он считал «плодом научной абстракции». Или то, что Кандинский полагал, что возможности головного мозга реагировать на патологию ограниченные. Как раз в последнем, В. Х. Кандинский был, отнюдь, не прав! Нужно отметить, что, содержательно, до сих пор во взгляде на ограниченность патологических реакций, как феноменов, головного мозга, никто В.Х.Кандинского не опроверг. Вот этот его взгляд на психопатологию, о котором он пишет: «При полиморфности психического расстройства (которую я, впрочем, не намерен преувеличивать) … Практика всегда может представить нам случаи… сумасшествия, где болезнь и ее течение, т. е. комбинация и последовательность отдельных симптомов, не таковы, как в изученных до сего времени клинических формах умопомешательств. Тем не менее, и новая, нигде не описанная форма душевного страдания может представить собою не что иное, как лишь новую комбинацию или новый порядок последовательности элементарных психопатологических состояний, возможное число которых весьма ограничено, и надо полагать, что они все известны уже теперь (тем более, что в отдельности они в нашем опыте почти никогда не даются, а суть плод научной абстракции)». Это – весьма существенная и даже роковая ошибка В. Х. Кандинского, и, многих, от него независимых, психопатологов! Роковая не только для него…. Спекуляции гуманистических психологов вокруг соматогений, комы, клинической смерти, Life after death, Life after life, «альтернативных» сознаний, так или иначе базируются на «пустоте» неординарных «патологических» реакций головного мозга! Первыми, кто частично заполнил эту «пустоту», были советские врачи – психиатр и невропатолог, изучавшие очаговые поражения головного мозга в психоневрологической лаборатории института им. Николая Ниловича Бурденко. Имя этим первопроходцам, выдающимся психоневрологам и ученым, Тамара Амплиевна Доброхотова и Надежда Николаевна Брагина. Они ввели в научный, не только психиатрический, обиход, понятие «функциональная асимметрия». Тем самым, «сняли» ограниченность патологических реакций головного мозга и расширили поле для опытного исследования всех, так называемых, трансцендентных форм сознания (общей психопатологии). Функциональная асимметрия сознания – качественно новый параметр в «Общей психопатологии». «Психопатология обыденной жизни», Фрейда и «Половая психопатия», Крафта-Эббинга получили не спекулятивно-экзистенциальное толкование, тем более, не толкование с точки зрения сознания толпы, в том числе, пенитенциарной, а, подкрепленное клиническим опытом наблюдения за пациентами с очаговыми поражениями головного мозга, до и после лечения. Феноменология Эдмунда Гуссерля, уже в аспекте псевдогаллюцинаций выглядит наивной! Что от нее остается, когда исчезает граница субъективной и объективной реальности для «Я»? И, к5акими «бедными по содержанию» оказываются феномены времени%: «прошлого», «настоящего», «будущего», когда оказывается, что каждый субъект живет в своем, индивидуальном, пространстве и времени. И «параметры» этой индивидуальности никогда не совпадают с объективными параметрами времени и пространства. Но, при этом, в отличие от взглядов Джорджа Беркли и Давида Юма, субъективная реальность никогда не «претендует» занять место объективной реальности! Даже в «трасцендентном» воображении Хорхе Луиса Борхеса и в мире кварков.

Монография Виктора Хрисанфовича Кандинского «О псевдогаллюцинациях» не переиздавалась с 1952 года. Это и понятно. В психиатрической практике врача-клинициста, синдром псевдогаллюцинаций не играет существенной роли. Да, он указывает, с огромной долей вероятности, на генезис психотического приступа. Но, мало, что говорит, в отношении необходимого лечения, и, что самое главное, в отношении прогноза болезни.

Псевдогаллюцинации В. Х.Канадинского – это классика. Но, какие новаторства оглядываются на классику?

Основные произведения В. Х. Кандинского:

1. «Психологические этюды» (1881)

2. «Современный монизм» (1882)

3. «О псевдогаллюцинациях» (Москва, 1890 г. Посмертное издание общества психиатров в Петербурге, присудившего автору за эту работу премию Филиппова; в 1885 году монография была переведена на немецкий язык.

4. «К вопросу о невменяемости» (Москва, 1890) – посмертное издание судебно-медицинских экспертиз.

5. В. Х. Кандинский перевел на русский язык монографии:

1) Вильгльм Вунд. «Основы физиологической психологии»

2) Гаэтан Анри Альфред Эдуар Леон Мари Гасьян де Клерамбо.«Психический автоматизм».

В 1927 году «Конгресс франкоязычных психиатров» включил в повестку вопрос о психическом автоматизме. Но, докладчиком не был на этот раз, как этого можно было ожидать, Гаэтан Анри де Клерамбо. Это – начало «травли» гения посредственностью!

…K. Jaspers сохранил в комплексе паранойяльных симптомов, ощущение сделанности мыслей и кражи мыслей. Клерамбо превосходно дополняет синдром, описанный Ясперсом, различая «малый автоматизм», «элементарное молекулярное расстройство мышления», которое может оставаться таковым или составляет инициальную стадию большого или «тройного автоматизма» – идеовербального, сенсорно-чувственного и психомоторного. Но, все же, наибольший интерес его исследований состоит в другом. В предлагаемой Клерамбо теории генеза психозов. G. de Clerambault описал не менее двадцати разнообразных симптомов, все из которых имеют общее качество принудительности (сделанности), они как бы навязаны больному «Я» извне. Для Клерамбо, «психический автоматизм» – это первичный феномен, вначале – без психологического содержания. Как только появляются «переживания», так сразу за ними развивается бред «толкования». В сущности, бред – это обязательная реакция рассуждающего и часто неповрежденного интеллекта на феномены, которые словно выходят на поверхность из «подсознания». И, если синдром выражается преимущественно одинаковым образом, поскольку «автоматическая организация есть естественный результат самой церебральной конституции», и, как следствие, у всех больных обнаруживается в более или менее полном виде тот же самый синдром, то психоз, развивающийся на почве проявления автоматизма, наоборот, будет зависеть от личности больного, от его возраста, от его предыдущей истории, от материала, заимствованного из культуры его времени (бесы, животные, гипнотизм, а в 20—30-х годах – радио, в конце ХХ-го века – КГБ, ЦРУ. В наши дни – «Центры психических манипуляций людьми». Таким образом, налицо разделение между сознательно бредящим «Я» и этой автоматической подсознательной мыслью, которое, на поверхности, вроде бы не имеет ничего общего с блейлеровским расщеплением (schizis). Даже сейчас, не говоря уже о психиатрах, психологи не освоили понятия (механизмов) триггера. А, ведь, нейромозговые субстраты психологического триггера изучены и описаны Александром Алексеевичем Ухтомским. Правда, под названием «бидоминантность». Об этом – в следующей главе.

Думаем, что концепции психиатрии и психопатологии Эмиля Крепелина, ставшие классическими, будут вытеснены новыми структурами, в основе которых будут находится феномены психического автоматизма Кандинского-Клерамбо.

Виктор Хрисанфович Кандинский – двоюродный брат художника Василия Васильевича Кандинского, теоретика абстрактного искусства.

Гаэтан Анри де Клерамбо – прямой потомок Рене Декарта и кровный родственник поэта Артюра Рембо. Он – учитель великого Жака Лакана, который, несмотря на их сорокалетнюю ссору, в конце жизни назвал Клерамбо своим единственным учителем. Большое влияние на Лакана оказал Александр Владимирович Кожев, племянник Василия Васильевича Кандинского и докторант Карла Ясперса.

Кандинский и Клерамбо – оба были больны шизофренией и испытали на себе, что такое «психический автоматизм». Оба покончили жизнь самоубийством. Это были великие ученые, по сравнению с которыми, многие классики психиатрии выглядят… пигмеями. Это были сильные личности, сумевшие подняться и над «частной психопатологией», и над «общей психопатологией». Феноменология, описанная Кандинским-Клерамбо, еще весьма далека до осмысления. Подлинное признание Виктора Хрисанфовича Кандинского и Гаэтана Анри де Клерамбо, как выдающихся психопатологов, с самого начала идущих своим путем – впереди!

Рекомендуемая дополнительная литература:

Т. А. Доброхотова, Н. Н. Брагина «Функциональная асимметрия и психопатология очаговых поражений мозга» (1977)

Н. Н. Брагина, Т. А. Доброхотова. «Функциональные ассиметрии человека». (1981)

Т.А.Доброхотова, Н.Н.Брагина. Односторонняя пространственная агнозия (1996) и др.