Текст книги "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света"

Переход через экватор с давних времен во всех флотах почитался обстоятельством торжественным. В первые века, после того как европейские суда начали пересекать равноденственную линию, прохождение через нее было праздником, который Нептун давал мореплавателям. Экипаж корабля, приближающегося к экватору, задолго приготовлялся к тому, чтоб торжественнее, а более того, – чтоб веселее перейти в другую половину земного шара.

Это было маленькое подражание народной Масленице, как она празднуется и доныне в некоторых городах Италии, с тою только разницею, что в дневном маскараде римской или венецианской Масленицы принимает участие и высший класс общества, пользуясь средствами, которые им доставляет город и богатство, а на корабле праздник Нептуна всегда составлял маскарад матросский, не выходящий из круга средств, какие корабельные служители находят у себя под руками. Матросы выбирали между собою двух весельчаков-краснобаев для роли Нептуна и Амфитриты;[228]228
  Нептун – бог моря у древних римлян; у древних греков он назывался Посейдон. Амфитрита – у древних греков – жена бога моря. Тритоны – сыновья Посейдона – изображались с трубами, как музыканты. Нереиды – дочери Нерея – одного из морских богов.


[Закрыть] другие удальцы составляли их свиту, вроде тритонов и нереид: вместо трезубца употреблялись обыкновенно вилы или острога, пушечный лафет – вместо колесницы, смола и пакля – вместо масок и парика. У французов первое действующее лицо, не вдаваясь в мифологические древности, называлось, по большей части, добряк Экватор, и тогда, вместо тритонов, свиту добряка составляли Европа, Азия, Африка и Америка. Последние три олицетворенные фигуры, чтоб приноровиться к цвету тела своих обитателей, вымазывали лицо свое и руки салом со смолою.

Нептун или Экватор обыкновенно начинали свое действие на верху большой мачты допросами, с помощью рупора, кто идет, откуда и куда, с разными остротами и прибаутками, не забывая сказать что-нибудь лестное в честь своей нации и своего капитана. По совершению этого первого обряда они спускались вниз на шканцы; садились с супругой в свою торжественную колесницу, и вслед за этим начинались поздравления, а затем приступали к главному обряду омовения экваторною водою новичков, в первый раз переходящих в другое полушарие. Морская вода не жалелась и разливалась повсюду и на всех из ведер, леек и часто с помощью корабельных пожарных труб. От этого обряда избавлялись только бывшие на экваторе и щадились офицеры; пассажиры могли откупиться вином, водкой и деньгами.

На военных судах тогда только и может быть этот праздник хорош и весел, когда в нем примет участие сам капитан и когда кто-нибудь из офицеров возьмет на себя труд составить программу и раздать роли и наблюдать за порядком торжества. Но как это сопряжено с многими хлопотами, то ныне праздник перехода через экватор весьма сокращен как в своем действии, так и во времени: обыкновенно стараются отделаться от него несколькими часами.

При всем том мореходцы, предпринимающие большие плавания, обычай этот почитают полезным. Капитан Беллинсгаузен говорит в своем сочинении: «Обыкновение особенным образом торжествовать переход через экватор, хотя кажется маловажным и совершенно детскою забавой, однако производит большое действие на мореплавателей. Скучный и однообразный путь между тропиками разделен экватором на две части; достигнув экватора, мореплаватель радуется, что совершил половину сего пути, празднует и начинает снова вести счет дням, забывая прошедшие. Остальная часть плавания кажется ему не столь продолжительною. Он не вспоминает о прошедших скучных, томительных знойных днях; приятные чувствования удовольствия способствуют сохранению здоровья мореплавателей».[229]229
  В новом издании «Двухкратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в 1819, 1820 и 1821 гг.».


[Закрыть]

На шлюпе «Восток» из древнего обычая праздновать переход через экватор удержан был только обряд омовения, и так как между нами один только капитан Беллинсгаузен прежде был на экваторе, то он и познакомил офицеров и всех чиновников шлюпа с водою Южного полушария, спрыснув ею всякого из нас. Командир шлюпа, над коим вместе с нами совершен был этот обряд, исполнил тоже над командою, с той только разницею, что вместо капель вылита была полная кружка морской воды в лицо каждому матросу, чему всякий из них с удовольствием подвергался. Потом роздано было низшим чинам по стакану пунша с ямайским ромом, который они пили при пушечных выстрелах за здравие его величества императора Александра I.

Я, однако ж, со многими офицерами нашими прежде и гораздо ближе познакомился с водою тропического моря: мы купались в самом океане во время штилей в переходной полосе, в середине между двумя пассатными ветрами, которые дуют с двух полушарий земли. Если разобрать внимательнее, то можно сказать, что в отношении к морю там был истинный физический или, приличнее назвать, метеорологический экватор, то есть линия наибольшей теплоты, а здесь, под 0° географической широты, лежит геометрический равнодейственный круг. Чтоб удобнее плавать и не скоро уставать, для купания нашего в безбрежном океане спущен был на веревках в море и привязан к шлюпу большой тент[230]230
  Тентом называется большая парусина, которая растягивается под верхней палубой для предохранения людей от солнечного зноя.


[Закрыть] с балластом, то есть с чугунными брусками, которые обыкновенно кладутся на дно каждого корабля, чтоб он был устойчивее, то есть, чтоб менее качался от ветров. Эта парусина, растянутая в двух противоположных краях своих на круглых ровных шестах, спущена была в море так, что делала в нем искусственное дно, на котором мы могли стоять в самом глубоком месте по шею в воде океана. Такая предосторожность нужна была и для безопасности нашей от большой морской рыбы, которая боится белого паруса, спущенного в море, и близко к нему не подходит.

Свежий юго-восточный пассатный ветер, установившийся на конце перехода нашего через экватор, быстро передвинул нас в Южное полушарие в западной долготе 4°40′ [22°20′]. Мы начали наше плавание в Южном Атлантическом океане, со скоростью от 10¹/₂ и до 14 верст в час, так спокойно, как обыкновенно бывает в таких морях, которые испанские мореплаватели называют дамским заливом (El gollo de las Damas), а потому мы прошли южную половину равноденственного пояса вдвое скорее, нежели северную.

По мере приближения нашего к берегам Бразилии юго-восточный пассатный ветер отходил к востоку, а когда мы подходили к мысу Фрио, то были и штили, были и противные, но умеренные ветры. Несмотря на то 1 ноября в 6 часов вечера увидели мы мыс Св. Фомы [Сан Томе]. В это время, как мы уже рассматривали бразильский берег, матрос закричал с мачты громким и протяжным голосом:

– Ничего не видать.

Это заставило нас очень посмеяться над его острым зрением.

* * *

На другой день, в шестом часу утра, вахтенный лейтенант приказал меня разбудить и отдать мне записку, в которой он пиитически уведомлял меня, как прекрасно ноябрьское утро.[231]231
  В Южном полушарии ноябрь отвечает нашему маю.


[Закрыть]

Я вошел наверх и увидел пред собою два мыса Фрио, которые в расстоянии около тридцати верст представлялись нам, как два отдельные острова. Мы держались ближе к мысу и потом пошли к Рио-Жанейро вдоль по направлению берега. Недалеко от нас следовали французский трехмачтовый купеческий корабль и небольшой английский бриг. В 5 часов вечера мы подошли к самому входу в залив реки Януария [ «Январской реки» – Рио-де-Жанейро] (Rio de Janeiro).

Вход этот, имеющий в ширину с небольшим 76 сажен, защищен с востока крепостью Св. Креста [Санта-Крус] (S. Cruz), построенной на скале пика, а с запада – двумя батареями Св. Иоанна [Сан Жуана] (S. Joâo) и Св. Феодосия [Санто Теодозио] (S. Theodosio), помещенными на скале остроконечной наклонной горы вышиною в 150 сажен, называемой по подобию Сахарною Головою [Пан де Азукар] (Pâo d'assucar).

При появлении нашем пришел в движение телеграф[232]232
  В то время телеграф был типа семафора, то есть передавал буквы условными знаками с помощью движения реек, наподобие морских сигналов флажками.


[Закрыть] и с крепости нам что-то кричали по-португальски. Полагая, что нас спрашивали, откуда мы идем, как обыкновенно случается, мы ответили, что идем из Санкт-Петербурга. Впоследствии времени мы узнали, что вопрос был нами угадан.

Таким образом, прошед двумя великолепными скалами и оставив влево небольшую крепость, устроенную для защиты центра входа на низменном острове Далагем (da Lagem), мы вошли в прекрасный и очень покойный порт и бросили якорь против города Св. Себастиана (S. Sebastiao).

Впрочем, последнее название принадлежит собственно цитадели города, а самая столица Бразильской империи называется чаще Рио-де-Жанейро и еще чаще просто Рио, а по английскому произношению Райо. Здесь в гавани первым для нас удовольствием был российский флаг, развевающийся на шлюпах «Открытие» и «Благонамеренный», составляющих нашу Северную экспедицию. Командир этой экспедиции, вышед двумя днями после нас из Портсмута, не нашел нужным заходить на Канарские острова, где мы пробыли пять дней, а потому и пришел со вверенными ему двумя шлюпами одним днем ранее нас к Рио.

Вскоре после того, как мы основались, так сказать, на рейде, приехал к нам портовой чиновник поздравить с приездом и собрать сведения, откуда, куда и на какой предмет мы предприняли наше плавание. Затем присылали с поздравлением своих офицеров начальник португальского линейного корабля Иоанна VI контр-адмирал граф де Виено и от командующего двумя английскими кораблями «Гордым» (Superbe) и «Мстителем» (Vengeur) сира Томаса Гарде. Эти два английские корабля при нас еще вышли из Портсмута для наблюдения за лордом Кокреном. Кораблем «Мститель» управлял капитан Метленд, бывший начальник Михаила Петровича Лазарева, когда он в чине мичмана служил в английском флоте. Свидание с прежним начальником доставило Михаилу Петровичу большое удовольствие.

Мы пришли к восточному берегу Южной Америки в такое время, когда весь западный ее берег был в восстании против Испании, которой он принадлежал.

Лорд Кокрен принял очень деятельное участие в этой войне, и судьба этого примечательного человека столько любопытна, что нельзя не сказать об нем несколько слов, по крайней мере, для тех из моих читателей, которым не совсем понятно, почему английское правительство посылает в отдаленные места два линейных корабля, чтоб наблюдать за действием одного из своих подданных.

Александр Томас, лорд Кокрен, граф Дендонельд, сын шотландского лорда Арчибальда Кокрена, по окончании воспитания вступил в морскую службу под руководство дяди своего, адмирала Александра Форестр-Кокрена. Еще в молодых летах в Средиземном море взял он в приз у испанцев, бывших в союзе с Францией, много судов, более 500 человек пленных и более 120 пушек. Через три года после того, командуя фрегатом, крейсеровавшим против Кадикского залива, он заслужил орден Бани, а еще через три года он предпринял смелый и необыкновенный замысел к истреблению французского флота, стоявшего в Росисфордском порте. С этою целью он приказал соединить цепями множество пустых бочек, которые могли бы поднять 1500 бочонков пороха с 200 гаубиц и с двумя тысячами гранат; эту подводную адскую машину сам Кокрен с одним лейтенантом и четырьмя матросами повел на шлюпке к Росисфордскому флоту. К счастью французов, они скоро его увидели и стали по нем стрелять. Однако ж он успел зажечь фитиль своей страшной подводной батареи и удалиться. Ускоренный выстрелом взрыв воспоследовал через 9 минут и произвел такой сильный удар волн, что лейтенант Кокрен утонул бы, но счастье и тут не оставило лорда: он был спасен, хотя с величайшею опасностью.

Преждевременный взрыв не причинил ожидаемого разрушения во французском флоте, но произвел в нем большой вред и беспорядок, которым Кокрен воспользовался и сделал сильное нападение, лишившее французов трех линейных кораблей.

Такие примеры личной храбрости и распорядительности обещали Англии другого Нельсона, но один необдуманный поступок Кокрена лишил его отечество героя, а самого лорда лишил отечества, которое он принужден был оставить и сражаться за чужое дело в качестве странствующего рыцаря, с тою только разницей, что его поприще было не поле, а море, где корабли слушались не хуже коня богатырского.

Он сделал договор с возмутившимися против Испании хилийцами [чилийцами] и вступил в управление небольшим их флотом. Он умел привлечь к себе многих английских офицеров, а матросы толпами стремились к нему, чтобы разделить труды и опасности под его флагом. Первым его подвигом было взятие Вальдивии, единственной чилийской крепости, бывшей еще в руках испанцев. В таком положении были дела в Южной Америке в конце 1819 года. Все испанские владения были там в восстании. Одна Бразилия оставалась еще верною своей метрополии, и португальский король Иоанн VI спокойно жил в Рио-Жанейро, удалившись туда из Европы в 1807 году, вследствие нашествия на Португалию испанско-французских войск.

На другой день шлюп «Восток» салютовал крепости 21 выстрелом, а адмиралу 13 выстрелами. Нам ответили тем же числом как с крепости, так и с адмиральского корабля.

В то же утро посетил нас российский генеральный консул коллежский советник Лангсдорф, который в качестве натуроиспытателя совершил путешествие около света вместе с начальником нашей экспедиции под командою Крузенштерна.

В 10 часов утра капитан Беллинсгаузен с командиром шлюпа «Мирный» Михаилом Петровичем Лазаревым отправились к российскому посланнику при дворе португальском генерал-майору барону Тейл фон Сараскеркену, а я с консулом и с живописцем нашей экспедиции академиком Павлом Николаевичем Михайловым поехал отыскивать удобное место для астрономических наблюдений.

Лангсдорф имел намерение выпросить нам на этот предмет местечко в одном монастыре, имеющем на все стороны открытый вид, но его ходатайство было безуспешное, и мы нашли, что всего проще, удобнее и лучше было поставить нашу походную обсерваторию на одном уединенном острове, находящемся на половине пути между берегами и якорным местом шлюпа «Восток» в заливе Рио-Жанейро.

В этот день мы обедали и провели вечер вместе с капитанами и со многими офицерами нашей экспедиции у консула Лангсдорфа на даче. Ученый и любезный хозяин наш до обеда показал нам свою интересную и редкую коллекцию бразильских бабочек; в ней и в то уже время было собрано до 1600 пород бабочек и жуков, между которыми находилось много новых, еще не описанных пород. Впоследствии эта коллекция Лангсдорфа сделалась одною из знаменитейших в Европе, тем более что бразильские бабочки ценятся по своей редкости, красоте, величине и по своему разнообразию.

После обеда внимательный хозяин не забыл устроить для молодых путешественников домашние танцы в кругу его семейства и коротких знакомых.

Г. Лангсдорф был женат на дочери знаменитого российского астронома, члена Санкт-Петербургской академии наук, действительного статского советника Шуберта.

Между тем, получив дозволение распоряжаться на избранном нами острове, мы тотчас поставили там палатки и перенесли туда инструменты, вместе с которыми я совсем расположился жить на этом острове на все время пребывания нашего на Рио-Жанейрском рейде.

Со мною переселились на этот необитаемый остров гардемарин Адамс, артиллерии унтер-офицер Корнильев, а для услуги и караула несколько матросов.

Остров Радос (JIha de Rados) – Крысиный остров – есть камень, не высоко вышедший и не широко раскинувшийся над поверхностью залива. Он имеет в длину не более 60 и в ширину не более 30 сажен. Жителей на нем не было: не было даже караульщика тех многочисленных поленниц дров, которые занимали большую часть острова; не было и шалаша, который обличал бы чье-нибудь жительство на этом острове до нашего на нем поселения. Флора бедна на его каменистой почве; фауна богата одной только породой зверей, давших название этому острову и живущих на нем в большом количестве между поленницами дров.

Признаюсь, некрасива была обитель моя на необитаемом острове Нового Света, но для чего было мне смотреть так близко перед собою, лучше окинуть взором всю окрестность залива. Вот на западном берегу его рисуются передо мною горы и город; зеленые холмы, покрытые деревьями тропической породы, окидывают город, который, как изящная лепная работа, вставлен в эту великолепную раму; там на высотах каждая вершина гор украшена монастырем с церквами и колокольнями, или загородным домом с садом, беседками, или военным укреплением с своими грозными орудиями; а здесь внизу расстилается перед дворцом прекрасная площадь и сливается с обширною пристанью, на которой видна торговая деятельность народов, принадлежавших некогда к двум чуждым частям света: к Европе и Африке. Здесь господствуют португальцы, за 300 лет перед сим переселившиеся из Европы, а труды и работы падают на негров, купленных или похищенных на берегах Африки. Господствующий класс говорит языком цветов,[233]233
  Так называют испанцы язык португальский.


[Закрыть] а народ различными дикими наречиями Бенгуэлы или Мозамбика.

Где же скрываются древние коренные обитатели этой страны? Одни в горах, другие в лесах, а третьи в общем слиянии нынешнего народонаселения Бразилии.

К северу от Рио тянется цепь Органских гор, и в них укрывается сильное племя туземцев, которое приучает детей своих с самой юности к коню и к опасностям, как наши кавказские горцы. Другие племена в диком состоянии, почти без одежды, скитаются в лесах, питаются медом, плодами и тем, что доставляет им звериная охота и птицеловство.

Весьма немногие из туземцев приняли христианскую веру, стали употреблять платье, сделались более оседлы и сообщительны, но ничто до сих пор не могло переменить их природную беспечность, привычку дикой свободы.

Рио-Жанейро кротостью нравов, роскошью и любезностью общества и великолепием духовных процессий совершенно напоминает города Южной Европы. Дома его, выстроенные из дикого камня и из кирпича, покрытые черепицей, выказывают оттенок мавританского вкуса Пиренейского полуострова. Город в главных объемах разделяется площадью Св. Анны (Campo de Santa Anna) на старый и новый. Новая часть города начала отстраиваться, по большей части, с 1808 года, когда король Иоанн VI перенес резиденцию из Португалии в свое Бразильское королевство.[234]234
  Король Жуан VI бежал из Лиссабона в Рио-де-Жанейро, когда в 1808 г. французы вторглись в Португалию.


[Закрыть] С того самого времени все начало приходить в Рио-Жанейро в более цветущее состояние. Город как будто пробудился из летаргического сна с прибытием короля своего, который, заметив несоответственное положение дел Рио-Жанейро с его торгового важностью, в короткое время улучшил все отрасли государственного управления, основал многие полезные заведения и устранил препятствия к приведению торговли в цветущее состояние. Вместе с этими улучшениями многие европейские коммерческие дома учредили там свои конторы, и Рио-Жанейро вошел в число важнейших торговых городов в свете. С этого времени новая часть выстроилась, и народонаселение города в первые десять лет пребывания короля более нежели удвоилось. До прибытия португальского двора в Рио там считалось 50 тысяч жителей, а в наше время, то есть через 12 лет, число жителей города возросло до 120 тысяч.[235]235
  Там считалось жителей в 1807 г. 50 000, в 1817 г. – 110 000, в 1821 г. – 135 000, а после того Гендерсон считал 150 000 человек. ²/₃ населения города составляют негры, мулаты и вообще цветные люди.


[Закрыть]

Новый город соединяется с предместьем Мата-Поркос (Mata-Porcos) мостом Св. Диего, идущим через маленький рукав морской воды, а позади этого предместья на вершине Корковадо величественно возвышается церковь Похвалы Пресвятой Богородицы (N. S. da Gloria). К северо-западу большое предместье Катумби ведет к весьма примечательному дворцу Св. Христофора (S. Christovâo). Его украшают портик и две галереи с колоннадами. Другие примечательные здания города в то время были: монетный двор, арсенал, таможня. Некоторые площади украшены фонтанами, наполненными водой из источников горы Коркавадо, посредством водопровода, построенного в 1740 году, через который вода льется с высоты немного более 300 сажен.

Улицы бразильской столицы вымощены гранитом с тротуарами, но они вообще узки и освещаются ночью по большей части лампадами, зажженными перед иконами при каждом доме.

Вся торговая деятельность города сосредоточивается на улице, называемой Прямою (Shada directa – прямая улица). На ней в нижнем этаже домов находятся лавки и магазины для всех родов торговли, разнородные мастерские, и в бытность нашу в Рио на этой же улице производилась отвратительная торговля африканскими невольниками.[236]236
  Рабство в Бразилии держалось официально дольше, чем во всех других странах Америки. Первое ограничение его было установлено законом 1850 г., когда был запрещен ввоз новых негров-рабов в страну. Фактически рабство было отменено лишь в 1888 г.


[Закрыть]

Продаваемые негры обыкновенно сидели в просторной комнате, но при входе покупателей вскакивали по знаку, данному тростью или плетью смотрителя, прыгали с ноги на ногу и пели плясовые песни для показания своей бодрости, гибкости, веселости.

Прекрасные окрестности Рио очаровательны; творческая сила природы украсила их дивными растениями, а человеческая изобретательность и вкус поставили между ними красивые дачи с пленительными садами, где тропическая растительность никогда не утомляется, где цветы и плоды сменяют друг друга в продолжение целого года. Видеть дивные красоты рио-жанейрских окрестностей и самые великолепные картины бразильской природы усердно доставлял нам случай российский вице-консул Кильхен, с которым мы познакомились и дружески сблизились с первого дня прибытия нашего на Рио-Жанейрский рейд.

Однажды вечером он приехал к нам на шлюп «Восток». Командир «Мирного» с некоторыми из своих офицеров был там же, и я туда же приехал с своего острова.

– Не угодно ли вам, господа, прокатиться двадцать восемь верст во внутренность Бразилии, чтоб видеть там живописное местоположение и дивную игру бразильской природы? – сказал нам Кильхен за чашкой чаю.

– Когда и куда?

– Завтра на водопад Трижука.

– Едем к водопаду, – сказали все единогласно.

На другой день рано поутру мы были уже в городе, где ожидали нас несколько карет и несколько верховых лошадей.

– Я вас предуведомляю, – сказал нам Кильхен, – что те, которые пожелают ехать в карете, должны будут оставить экипаж за десять верст до водопада и идти пешком как туда, так и обратно к каретам, потому что в тех гористых местах можно проехать только верхом.

– Прекрасно, это будет очень приятная прогулка; в таких романтических местах пройти десять верст будет новым удовольствием, – сказали наши капитаны, садясь в карету.

Их примером увлеклись некоторые офицеры, но многие, в том числе и я, взяли верховых лошадей и поскакали вслед за каретами. С нами были некоторые офицеры Северной экспедиции и также рио-жанейрские знакомые Кильхена. На половине дороги мы дали немного отдохнуть лошадям нашим в кофейной плантации тестя нашего обязательного вице-консула.

Действительно, любопытный и поразительный для глаз путь мы сделали, проезжая то обработанными долинами, то мимо высоких скал и глубоких пропастей, то густым лесом. Живописные виды беспрестанно сменяли друг друга, не исключая и той дороги, где спутники наши, ехавшие в каретах, принуждены были оставить свои экипажи и идти пешком, но сильный жар и неровность дороги их утомили, они освежились лимонадом в гостинице, находящейся в расстоянии менее версты от водопада, к которому от этого места вела узкая тропинка по косогору Мы уже слышали гул падающих вод, но поток их увидели тогда только, когда были лицом к лицу перед водопадом, скрывавшимся дотоле от глаз наших окружающими его горами.

 
Алмазна светится гора
И падает тремя скалами.
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьет вверх буграми.
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
 

Что я прибавлю к этому краткому, но верному описанию Трижукского водопада?… Когда величественное явление, поражая в одно время и зрение и слух, увлекает мысли человеческие в область беспредельной творческой силы, тогда воображение блуждает за предметами наших понятий, немеет язык и тускнеет перо.

Широко расстилал перед нами свою жемчужную пену трехэтажный водопад; глубоко вонзил он струи свои в последнюю ступень своего падения и образовал на ней довольно обширный пруд, из которого вода, пробираясь между гор из ущелья в ущелье, сливается с линией Атлантического океана.

Пораженный величием предмета, я углубился в историческую даль и припоминал себе предания этих мест.

Вид Рио-Жанейрского порта в Бразилии

(Всеобщее путешествие вокруг света. Сочинения Дюмона Дюрвиля)

Место, где теперь выстроен город Рио-Жанейро, до поселения европейцев называлось туземцами Ганабора. Первыми европейскими поселенцами были там французские протестанты, удалившиеся из своего отечества в 1555 году под предводительством Дюрана де Вильганьона. Они поставили там на маленьком острове несколько хижин, укрепили их несколькими пушками и назвали свое селение именем адмирала Колиньи. Через три года после того французские протестанты изгнаны были из своего селения португальцами под предводительством Емсонуила [Мануэля] де Са, который, видя всю важность местоположения, выстроил и укрепил там город, названный вначале именем Св. Севастьяна.

Скоро открытие в соседстве его богатых рудников и драгоценностей возвели новую португальскую колонию в цветущее состояние и возбудили зависть французов и желание возвратить от португальцев места, занятые первоначально Вильганьоном.

Полтораста лет после того жил во Франции удалец из удальцов, герой флота Людовика XIV, Дюгей-Труэн (Duguy-Trouin). Король очень уважал его за многие военные подвиги и любил слушать его о них рассказы. Однажды, говоря о последнем своем сражении, адмирал сказал, между прочим:

– Я приказал «Славе» (так назывался один из его фрегатов) следовать за мною.

– Слава исполнила ваше приказание, – возразил король, прервав его рассказ.

Но самый отважный из его подвигов был против Рио-Жанейро, который он взял 21 сентября 1711 года с 2350 человек французского войска против 12 000 португальского гарнизона. Португальцы скрывались в лесах и горах, оставили победителю пустой город и все его укрепления. Но Дюгей-Труэн, предвидя, что ему нельзя было удержаться в побежденном городе с его малочисленным войском, поспешил взять с португальцев контрибуцию в 2 440 000 франков, 500 ящиков сахару и множество скота для продовольствия французов во время их пребывания в Рио, откуда они вышли со славою и с деньгами 12 февраля 1712 года.

Предание об этом происшествии говорит, что в ту бедственную для рио-жанейрских португальцев годину, в горах близ водопада Трижука укрывался глава бразильского духовенства. Мы видели там сложенный из камня и покрытый плитой стол, исчерченный именами путешественников, посещавших это место.

Между тем как мы рассматривали водопад и его дикие окрестности, вид которых снял живописец Северной экспедиции Карнеев,[237]237
  Карнеев Емельян Михайлович (1780–1839) – живописец Северной экспедиции.


[Закрыть] негры, служившие Кильхену, принесли на плечах своих вкусный обед. По окончании этой приятной прогулки мы возвратились домой уже ночью в прежнем порядке и с тою только разницей, что капитан Беллинсгаузен путь свой до кареты сделал верхом, взяв лошадь у одного из офицеров. Мы предлагали и командиру «Мирного» М. П. Лазареву сесть на одну из наших лошадей, но он, решившись и в обратном пути пройти первые 10 верст пешком, не согласился на наши убедительные предложения и, шедши с горы на гору, утомился до чрезвычайности. Когда смерклось, то мы увидели, что нас сопровождают и освещают путь наш множество светоносных насекомых. Особливо в местах лесистых они стаями летают в воздухе, и фосфорический свет каждого насекомого то ярко загорается, то мгновенно исчезает, и это беспрерывное блистание летающих факелов поразительно для непривычного глаза европейца.

Любопытная поездка к водопаду Трижука и двадцатидневное пребывание наше в Рио представляли нам на всяком шагу образцы богатых даров, которыми обширная Бразилия, почти равная Европе, наделена по всем царствам природы.

Царство ископаемое приносит ей на 23 миллиона франков золота; не так много серебра и меди, очень много железа и других металлов; более 20 тысяч каратов алмазов; значительное количество аметистов, яхонтов, турмалинов, топазов, хризобрезилов и других драгоценных камней; большие массы гранита, мрамора и разного рода глины; наконец, серу, селитру и другие полезные минеральные произведения.

Прозябаемое царство доставляет бразильцам великое множество различных родов строевых и мебельных деревьев и плодоносных растений. Не буду говорить о тех многочисленных и разнородных растениях, которых и названия неизвестны у нас в Европе, но скажу только, что бразильское кокосовое дерево больше индийского; жако, или филиппинское хлебное дерево, приносит плоды до двух пудов весом; породы строевого леса, например бразильская сосна, вишня, кедр, достигают гигантских размеров.

Из плодов всего вкуснее бананы: они видом похожи на большие огурцы; белая или розовая кожа их снимается весьма легко, а затем остается белый плод, который нежнее и приятнее всякой дыни. Некоторые плоды дают хорошую водку, другие – вкусное питье; из белого, как молоко, сока мингебейры можно добывать резину, фернинбук, иль бразильский сандал, дает вишневую краску. Пальмовый шафран, хлопчатая бумага, амбра, бальзам, комепинь, табак, сахар, какао, кофе, индиго, имбир, перец, хина, сассапарель, ипекакуана и многие другие растительные произведения, употребляемые в общежитии и в аптеках, доставляют Бразилии очень важную отрасль торговли. Хлебные растения в Бразилии примечательны необыкновенной величиной своей как в колосе, так и в зерне.

Из царства животных в лесах бразильских находится сто различных пород млекопитающих, из которых многие употребляются в пищу: пятьсот пород птиц, отличающихся яркими цветами, а море и реки наполнены множеством рыб и морских животных.

Как Бразилия почти вся заключается в жарком поясе, выключая небольшого южного уголка ее, то в ней находятся все животные, свойственные тропическому климату, и в том числе много пород обезьян, попугаев и колибри; а из примечательных южноамериканских животных там водится лама. Это животное, хотя существенно отличается от верблюда, но имеет некоторое с ним сходство и столько же полезно для переноса тяжестей по трудным и гористым дорогам. Я упоминаю об ламах потому в особенности, что они известны и в России: спутник наш М. П. Лазарев, командуя прежде шлюпом североамериканской компании «Суворов», на возвратном пути из Ситхи в Кронштадт привез несколько лам из Бразилии в Царское Село.

Впрочем, для домашнего употребления бразильцы не имеют недостатка в лошадях: оставленные или потерянные первыми европейскими путешественниками в Америке лошади расплодились в горах и лесах Нового Света до того, что многочисленными толпами скитаются из места в место в диком состоянии. Любопытно слышать рассказы путешественников, бывших во внутренних пустынях Америки, как одичалые лошади живут там семействами, состоящими из одного самца, нескольких самок и детей их, как эти семьи собираются в одну толпу, составляя отдельное общество, которое в переходах своих следует за одним вождем: он предводительствует ими в боях и управляет их отступлениями в случае нападения врага, который сильнее их.

Такие колонны диких лошадей составляются часто из десяти тысяч голов. Отогнанные или пойманные из таких вольных табунов лошади очень скоро привыкают к домашней жизни, к работе, к хозяину. Но замечено, что заводские лошади, разведенные под распоряжением и надзором человеческим, бывают всегда больше, красивее и сильнее диких. Бразильские одичалые лошади вообще малы ростом, с большою головою и с длинными ушами, которые унижают их до сравнения с ленивой породой животных того же вида [ослов].