Текст книги "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света"

Вся эта сцена происходила на шканцах, а оттуда капитан повел турана Фио в свою каюту и подарил ему красной фланели, медаль, пилу, несколько топоров и разных других вещей. Посетители наши возвратились от нас домой довольно поздно, но Фио, Пауль и еще один островитянин из свиты турана остались у нас ночевать. Пауль посетил мою каюту.

Пейзаж на острове Таити

Рисунок

Чтоб позабавить гостей наших какою-нибудь для них диковинкою, капитан Беллинсгаузен приказал пустить пред ними несколько ракет. Островитяне сначала были совершенно поражены блеском и быстротою зрелища и выразили свое удивление голосами и ударами ладонью по открытому рту, от чего произошли звуки вроде «Авававава, А-ва-ва-ва…». В минуты треска и взрывов ракет Фио держался за платье капитана. А когда удивление их прошло и осталось одно чувство страха, то гости наши просили прекратить зрелище.

Поужинав с нами с удовольствием, Фио и двое его приближенных пошли спать в капитанскую каюту, где были приготовлены им постланные на полу госпитальные тюфяки с подушками и с простынями. Но сон их был краток и беспокоен. В тот день и в ту ночь, как и во все время плавания нашего в жарком поясе земли, я беспрерывно наблюдал ежечасное колебание ртути в барометре, и как барометры шлюпа висели в той каюте капитана, где были приготовлены постели для гостей наших, то я и входил в нее в начале каждого часа. При всяком появлении моем ночью с фонариком в руках в капитанскую каюту островитяне вскакивали и бормотали что-то на своем языке. Беспокойный сон их был понятен: многие тревожные думы, без сомнения, заставляли турана Фио размыслить и о том, что он видел в продолжение последнего дня и вечера, и о том, благоразумно ли поступил он, вверившись сильным и неизвестным ему пришельцам. Тревожное состояние их продолжалось до утра, и я перед восхождением солнца, наблюдая температуру наружного воздуха на термометре, висевшем на шканцах, встретил их на верхней палубе. В виду острова Оно гости наши спокойно уже прогуливались по шканцам и по шкафуту, присвоив себе постланные им простыни и накинув их на плечи свои в виде римской тоги. Капитан Беллинсгаузен оставил за ними эти неправильно приобретенные ими мантии.

С восхождением солнца островитяне опять приехали к нам на 7 парусных и на 36 гребных лодках в числе около двухсот человек. В этот день мена с жителями доставила нам много редких вещей: разные роды оружия, воинские знаки начальников, ткани белые и цветные, большие раковины. Многие из этих вещей отделаны лучше таитских. Как владетель острова, так и все наши гости с нелицемерно-дружеским расположением приглашали нас на берег, уверяя нас, что там мы за каждую нитку стеклянных пронизок получим живую свинью (буага), что и здесь почитается самым богатым предметом промышленности. Но весна приближалась. Капитан строго рассчитывал время для предстоящих нам исследований и поспешил направить путь свой прямо к Порт-Жаксону для приготовления шлюпов к окончательному обозрению Южного Ледовитого океана.

На острове Оно мы видели в последний раз новое для нас племя диких народов. В последующие плавания мы встречали много островов, много и сами открыли новых, но те острова были необитаемы.

Имея сношения с жителями островов, рассеянных на большом пространстве Великого океана, мы заметили между ними, кроме очерка лица, еще искусственные признаки, отличающие одно племя от другого. Без сомнения, самое главное наружное отличие жителей разных островов заключается в татуировке, но, чтобы видеть различие рисунков в этом испещрении человеческого тела, надобно долго странствовать и приучить глаз свой к узорам, отличающим не только различные племена, но и разные состояния людей одного и того же острова. Другие, более приметные признаки для отличия жителей разных мест доставляет так же, как и в Европе, мода, которая проникла даже и в первобытный образ жизни непросвещенных обитателей Океании.

За неимением одежды вся мода жителей острова Оно сосредоточивалась в прическе волос. У турана Фио волосы, завитые в мелкие кольца, а может быть, и от природы курчавые, были причесаны по всей голове a la titus. У сына его волосы были разделены на несколько пучков, перевязанных снурками у самой головы, а концы пучков взбиты по всей голове, выключая задних прядей волос, висевших локонами по плечам: в правом виске его был вплетен пушистый цветок. У некоторых передние и верхние волосы очень низко взбиты на голове, а виски и задние волосы висели вниз, ровными прядями или мелкими локонами. К этой прическе присоединяется пудра и притом гораздо затейнее французской – пудра разноцветная: красная, желтая, голубая. Сверх того, у многих были воткнуты в задние волосы вертикально – черепаховые или деревянные гребенки и горизонтально – черепаховые шпильки в фут длиною. И то и другое иногда употреблялось для того, чтоб почесать в голове и не измять прически. У некоторых на шее были ожерелья из мелких раковин, нанизанных на снурки и тесемки из человеческих волос, у других на таких же тесьмах висели в виде медали в кружок обточенные жемчужные раковины; у многих на руках выше локтя были перламутровые кольца в виде браслет, и у всех нижние части ушей имели огромные прорехи, куда вкладывались большие куски раковин толщиною в 1¹/₄ дюйма и длиною в 2¹/₂ дюйма, отчего уши их безобразно отвисли. Но самый болезненный обычай почти во всей Океании заключается в отнятии пальца в память умерших близких родственников. На Оно мы видели многих мущин без мизинцев.

Августа 22 в 9 часов утра мы простились с ласковыми и дружелюбными жителями Оно, спустили с борта шлюпа и турана Фио, и окружавших его расчесанных и напудренных маркизов Полинезии на их узенькие лодки и дали волю ветру наполнить паруса наши. Скоро поравнялись мы с тем коральным рифом, который незадолго перед тем грозил нам опасностью. Осторожность спасла нас от гибели, а наше тщательное определение этого опасного места спасло, может быть, многих мореплавателей, путешествовавших по следам нашим. В 2 часа пополудни прошли мы западнее островов Симонова и Михайлова, близко придерживаясь к первому из них, и в последний раз полюбовались там дивною природою тропических коральных островов и кокосовыми рощами, великолепно их украшающими.

Географическое положение этих островов найдено нами было следующее:

Это антиподы с африканской пустыней Сахарой.

С радостью мы шли обратно к Порт-Жаксону и с приятной надеждой помышляли о ласковой встрече от приобретенных нами там друзей. Признаюсь, и не без гордости ожидали мы там лестных поздравлений.

Скоро мы увидели горы необитаемого острова лорда Гау [Гове], и через неделю после того мы были уже на берегах Порт-Жаксонского залива.

9 сентября мы входили в Порт-Жаксонский залив при радостном приветствии знакомых наших, жителей Сиднея. Капитан порта Пейпер встретил нас на половине пути по заливу. Он увидел шлюп «Восток» с дачи своей, названной им в честь своей супруги Elisa-point, и тотчас поехал к нам на маленькой гичке. Заметив, что мы возвращались без своего спутника – шлюпа «Мирный» – из таких мест, из которых некоторые мореплаватели совсем не возвращались, с приметной грустью спросил нас:

– А где капитан Лазарев?

Мы его успокоили, уведомя, что три дня тому назад «Мирный» разлучен был с нами бурею в местах, уже не опасных. Действительно, шлюп «Мирный» 10 сентября вошел в залив и стал на прежнее свое якорное место.

Я переехал на тот самый берег, на котором и прежде стояли мои палатки, и с того же дня начались прежние наши занятия, прежние труды и хлопоты и прежние удовольствия.

Шлюпы наши были совершенно разоружены, потому что требовали значительных поправок.

В этом случае генерал Мекери [Маквари], сверх доставляемых нам удовольствий и угощений, оказал нашей экспедиции существенную услугу, доставив для более значительных поправок шлюпов и прекрасный сухой лес, и искусных мастеровых людей английского адмиралтейства, которые работали под надзором и руководством портового корабельного мастера. Мелкую же работу производили наши корабельные мастеровые люди на берегу близ раскинутых нами палаток, где я по-прежнему поместился с астрономическими инструментами в соседстве с лейтенантом шлюпа «Мирный» М. Д. Анненковым.

Эти приготовления к новым поискам нашим в недосмотренной нами половине Южного Ледовитого моря, примыкающей к Великому океану, продолжались пятьдесят два дня.

31 октября мы навсегда оставили Новую Голландию, где осыпали нас самым лестным вниманием, так что пребывание наше в этой любопытной стране осталось лучшим для нас воспоминанием на целую жизнь, а имена генерала Лаклена Маквари и капитана Пейпера сделались для нас незабвенными. Приятеля моего поручика Райноса мы уже не застали во второй приход наш к городу Сиднею: он уехал в Индостан к полку своему, бывшему в то время в городе Мадрасе. Капитан Пейпер расстался с нами в то время, когда паруса наши уже наполнились, громкие «ура!» сопровождали его на дачу Elisapoint, где маленькие пушки его салютовали нашим флагам после прощальных салютов шлюпов с городской крепостью.

При входе в открытое море нас встретил противный ветр с юга и в продолжение недели удерживал ход наш. В это время капитан Беллинсгаузен пригласил командира и офицеров «Мирного» к себе обедать, объявил М. П. Лазареву, что он намерен идти сперва на остров Маквари, лежащий к юго-западу от Новой Зеландии в южной широте 54°39′ и в долготе 176°25′ к востоку от первого меридиана. Затем начальник нашей экспедиции сделал такое распоряжение, чтоб шлюпы «Восток» и «Мирный» в случае невольной разлуки искали друг друга три дня на месте разлуки, а если они не встретятся, тогда ожидать неделю у северо-восточной оконечности Новой Шетландии, которую он имел намерение осмотреть; если там шлюпы не свидятся, то, прождав месяц в Рио-Жанейро, окончить свой путь по инструкции.

17 ноября при рассвете я вышел на верхнюю палубу в то самое время, когда открылся перед нами берег острова Маквари, открытого в 1811 году лейтенантом Кембелем и названный именем губернатора Нового Южного Валлиса Лаклена Маквари. Вскоре по приближении нашем к берегу капитан-лейтенант Завадовский, мичман Демидов, живописец Михайлов и я отправились на шлюпке на остров, и по причине сильного прибоя (бурун) мы с трудом могли пристать к берегу. В то же время все офицеры «Мирного», кроме вахтенного, присоединились к нам. Берег острова Маквари невысок и за отсутствием заливов и бухт очень неудобен для якорного стояния, даже и на шлюпке трудно к нему приставать. Есть и горы посредине острова, простирающиеся до 266 сажен над поверхностью моря.

Прекрасная густая зелень покрывала землю, исключая каменных скал, но ни одно дерево на острове не произрастает. Нет там и четвероногих животных, но многие породы птиц, за неимением деревьев, вьют там свои гнезда в земле. И. И. Завадовский застрелил там особенной породы попугайчика. Верхние места острова наполнены маленькими озерами, в которых, говорят, водятся форели, а на нижних берегах встретили мы бесчисленные стаи пингвинов и группы морских животных, между которыми было множество самой большой их породы, называемой морскими слонами (phoques á trompe) [род тюленя]. Это название они получили по той причине, что морда их оканчивается коротким и подвижным хоботом, а равно и по огромной величине их, простирающейся иногда в длину до 5 и в окружности до 2¹/₂ сажен. Ловля морских зверей и добыча из них жира и кож составляет обширную отрасль английской промышленности. С этою целью англичане ежегодно привозят на остров Маквари промышленников и оставляют там их на многие месяцы.

Морские слоны сидели на берегах острова Маквари, поднявши кверху коническую грудь и шею, на которой маленькая, сравнительно с телом, головка возвышалась над землею далеко выше роста человеческого. Они вышли на берег, кажется, для отдохновения, и они не обращали никакого внимания на наше к ним приближение даже и тогда, как в них кидали каменьями, они, просыпаясь, изъявляли свое неудовольствие только открытием пасти и ревом, похожим на хрипение. Но когда капитан-лейтенант Завадовский выстрелил одному слону из пистолета в открытый зев его, то он сильно захрапел и медленно пополз в океан лечить свою рану морскими ваннами.

Нравы, обычаи, занятия и семейные обязанности пингвинов известны уже из описания первого плавания нашего в Южном Ледовитом море. Во время пребывания нашего в половине ноября на острове Маквари пингвины были в таком же положении, в каком мы нашли их в исходе декабря прошедшего года на острове Завадовском, принадлежащем к группе островов маркиза де Траверсе: и там, и здесь они были на яйцах. Но здесь подметили мы особенность, которая до сего времени нам не встретилась. Мы видели на острове Маквари обширные толпы молодых пингвинов, вероятно прошлогодних, которые выросли уже до своей обыкновенной величины, но не успели еще первородный пух свой переменить на перья. Этот густой курчавый пух, цветом похожий на верблюжью шерсть, как шубой, покрывал их тело. По всей вероятности, природа одевает их первоначально так тепло с тою целью, чтобы молодые, еще не окрепшие телом, пингвины легко могли переносить суровость первой зимы.

Другая особенность замечена нами была в кругу их действий. Старые и молодые пингвины стояли густыми, но отдельными толпами. Обыкновенно они держали тело свое в вертикальном положении, а нос задумчиво опускали к земле, но почти ежеминутно пингвин за пингвином сперва подымал нос кверху, потом вытягивал шею выше других и, простоявши в таком созерцательном положении несколько секунд, опять опускал нос к земле и, наконец, опустив шею к плечам, принимал прежнее задумчивое положение. Мне не случалось видеть, чтобы два пингвина в одно время вытягивали свои шеи с поднятым носом к небу, но всегда один после другого в разных местах своей многочисленной толпы.

Кроме морских слонов и пингвинов, на берегу острова покоилось еще много других пород морских зверей. Таким образом, ловля их и добывание жиру мало труда доставляют промышленникам. Они, так сказать, сами приходят в руки промышленников и беззащитно им предаются. Тут нет ни искусства, которое требуется при ловле китов, ни опасностей, с нею сопряженных.

По словам промышленников, морского слона невозможно убить в океане, но за ним и не нужно гоняться по морю, его бьют на берегу во время сна по переносью железными ядрами, приделанными к концу палки: в это время животное теряет силу и движение, а затем четыре раны в шею острым ножом оканчивают жизнь его. Жир убитого морского слона растапливают в котлах, которые разогревают, вместо дров, кусками того же тюленьего жира, и, наконец, растопленный жир наливают в бочки и отправляют в Новую Голландию и в Англию.

В то время как мы в первый раз посетили берег острова Маквари, промышленники, там оставленные, поехали на наши шлюпы, и мы без них входили в пустые, темные, закоптелые шалаши. Они имели пространство немного более четырех квадратных сажен; некоторые из них были составлены из камня, грудой сложенного, а другие внутри обтянуты шкурами морских животных и покрыты травой. В одной из них я нашел две печки, пустую кадку, кусок черствого хлеба и деревянную руку, отломанную от носовой корабельной статуи: эта рука некогда держала шпагу, но мы нашли в ней один только эфес. Из всего, что мы там видели, заключить можно, что англичане, получая от этого промысла большие выгоды, нимало не заботились о спокойствии промышленников, которые терпели в этой суровой стране и холод, и голод. При нас их там было до сорока человек, из них некоторые пробыли там 6, а другие 9 месяцев. Между тем все бочки были уже наполнены жиром морских зверей, порожних не осталось, и промышленники живут на острове близ четырех месяцев без всякого дела, в нетерпеливом ожидании, что скоро придет за ними купеческое судно «Мария-Елизавета», но капитан Беллинсгаузен разочаровал их, уведомив, что он сам видел, как «Мария-Елизавета» тимбировалась в Порт-Жаксоне, а потому скоро прибыть к ним не может. Это известие тем более было для них неприятно, что запасенная провизия их вышла вся, и им осталось питаться одним мясом морских зверей, которое они жарят и приготовляют в супе с приправой зелени, в изобилии там растущей, которую промышленники острова Маквари называют дикою капустою. В особенности они с удовольствием питаются котлетами из ластов молодых морских слонов.

В 10 часов вечера, когда мы на шканцах шлюпа «Восток» передавали друг другу мысли и замечания свои о всем виденном нами поутру на пустынном острове Маквари, мы были неожиданно поражены двумя ударами сильного потрясения шлюпа, подобного тому, когда корабль дном касается мели. Капитан Беллинсгаузен приказал бросить лот, но на 60 саженях не достали дна. В то же время с «Мирного» прибыл к нам лейтенант Анненков с донесением, что и там подобные удары чувствовали единовременно с нами. Такое одновременное явление на двух шлюпах, державшихся один от другого на значительном расстоянии, заставило подозревать, что оно происходило от подводного землетрясения. Это мнение подтверждено было на другое утро прибывшими на шлюп промышленниками, которые и на берегу острова в одно с нами время чувствовали два удара сильного землетрясения.

Капитан Беллинсгаузен полагал, что остров Маквари принадлежит к продолжению подводного хребта гор, которого разные вершины составляют гряду островов: Новых Гебрид, Новой Каледонии, островов Норд Фолк, Новой Зеландии, острова лорда Аукланда и Маквари.

Наделивши промышленников провиантом, ромом и другими необходимыми для них вещами, 19 ноября 1820 года мы оставили эту последнюю землю, виденную нами в Великом океане.

27-го мы были под южной широтою, соответствующей широте С.-Петербурга, и вновь встретили там вечно плавающие льды. Несмотря на то, что в Южном полушарии время нашего перехода через широту С.-Петербурга соответствовало концу нашего мая месяца, температура в тех холодных местах в 9 часов утра была на точке замерзания, а в полдень термометр показывал 3° тепла. На другой день под широтою 62° мы встретили уже льдины высотою до 9 сажен над поверхностью моря, а в 8 часов вечера мы подошли уже к сплошной твердой оболочке Южного полюса.

Разность в температуре в больших широтах Южного и Северного полушарий очевидна, и многие физики искали ее причину. Еще недавно почти все полагали, что она происходит от эллиптического движения Земли около Солнца, принимая в рассуждение, что Земля находится в ближайшем расстоянии от Солнца, когда в нашем полушарии зима, и в самом дальнем, когда у нас лето, а зима – в Южном полушарии. Следствием этого выходит, что Солнца в Северном полушарии бывает семью днями более, нежели в Южном. Такое положение земной орбиты, казалось, долженствовало умерить жар и уменьшить холод в нашем полушарии. Но если мы ближе рассмотрим это обстоятельство, то увидим, что влияние его на температуру должно быть нечувствительно.

В самом деле, разность удаления Земли от Солнца в самом большом и в самом меньшем расстоянии так мала, и время семи суток, от которых надобно отнять ночное время, в продолжение которого солнце не прогревает земную поверхность, в 365 днях так незначительно, что не могут произвести такой разности в температуре двух полушарий, какую мы замечаем. Сверх того, если б эта причина имела ощутительное действие, то переход температуры от летнего зноя к зимнему холоду в средних широтах Южного полушария долженствовал бы быть еще чувствительнее, нежели на севере. Между тем в Новой Зеландии под 41-м градусом широты мы видели среди зимы полунагих людей, и термометр показывал 16° теплоты. А на острове Маквари мы видели род маленьких попугаев, которые в большие холода не могли бы там жить. Однако ж нет никакого сомнения, что они остаются там в продолжение целого года, потому что в других местах их нигде не встречают; да и положение острова Маквари, окруженного на обширное пространство морем, не позволяет им оставлять остров в зимние месяцы. Из этого следует, что зимы в больших и средних широтах Южного полушария гораздо умереннее, нежели в Северном, и что изъяснение разности температуры в двух полушариях эллипсоидальностью земной орбиты неудовлетворительно.

В 1811 году Биот [Био] сказал в своей физической астрономии, что, может быть, великое пространство морей, покрывающих Южное полушарие, много способствует к его прохлаждению, но он недостаточно изъяснил причину этого действия.

Александр Гумбольдт в превосходном своем сочинении о равно-теплых линиях первый, сколько мне известно, говорит положительно о влиянии морей на температуру. Вот его слова:

«Малое пространство земель в Южном полушарии не только уравнивает времена года, но также уменьшает годовую температуру этой части земного шара. Я думаю, – говорит А. Гумбольдт, – что причина эта действует более, нежели эксцентрицитет планетного движения. Твердая земля во время лета распространяет более теплоты, нежели моря, и восходящее течение воздуха из равноденственных и умеренных поясов действует менее в Южном полушарии, нежели в Северном».

Мне кажется, что легко изъяснить причину разности температуры в двух полушариях, не прибегая к восходящему течению воздуха, которое должно быть последствием главной причины. Но чтоб прийти к этому объяснению с очевидною последовательностью, надобно начать с того, каким образом солнце передает теплоту поверхности земного шара. Известно, что лучи этого светила беспрестанно распространяются от него во все стороны Вселенной, часть их достается в удел и нашей планете, вместе с теплотою, которая падает с ними на поверхность земного шара и проникает в глубину его. Если б Земля беспрестанно поглощала эту теплоту, то давно уже пришла бы в пламенное состояние, но она заключает в недрах своих достаточное количество собственной теплоты, не имеет места для поглощения новой и, нагреваясь на непродолжительное время, в виде лучей рассеивает излишнюю теплоту в пространстве мира, тем более что воздух, окружающий Землю, не удерживает стремление лучистой теплоты. Оттого-то и происходит постоянное состояние земной температуры. Лаплас доказал, что со времен Гиппарха в продолжение двух тысяч лет температура Земли не изменилась и на полградуса.

Между тем все точки земной поверхности так расположены в отношении к Солнцу, что лучи его неодинаковым образом нагревают ее. Лучи солнечные, имея отвесное направление в местах тропических и ударяя там прямо на Землю, нагревают ее более, нежели в тех местах, где они достигают до нас косвенно. Таким образом, тропический климат остается постоянно знойным, тогда как оба полюса, где солнечные лучи едва касаются земной поверхности, окружены вечным снегом и льдом.

Нет сомнения, что эта разность происходит от направления солнечных лучей к поверхности Земли или, лучше сказать, в отношении к плоскости горизонта каждого места. Говоря математическим языком, должно сказать, что средняя температура всякого места есть функция полуденной высоты солнца, если отделим действие на нее местных причин, как то: подземный огонь, близость морей, умеряющих своими испарениями как теплоту, так и стужу, наносный ветрами с южных или северных сторон воздух, восходящее течение воздуха между тропиками и боковое течение его из умеренных поясов к экватору, производящее пассатные ветры, и прочее. Эта функция должна быть такого свойства, что от нуль градусов она должна быть равна нулю, а от 90° – наибольшая.

От этой причины происходит разительная перемена температуры во временах года в умеренных поясах. Солнце, вступив на экватор и переходя в наше полушарие, посылает к нам лучи свои гораздо прямее и, более нагревая Землю во время лета, делает ее плодотворною. Напротив того, это светило при вторичном переходе через экватор, удаляясь в Южное полушарие, направляет к нам лучи свои косвеннее и через то так мало доставляет нам благотворной теплоты в зимнее время, что от недостатка ее отнимается на время жизненная сила растений. Оттого же происходит в наших климатах перемена степени теплоты в продолжение суток. Светило дня, появившись над горизонтом, по мере своего возвышения более и более доставляет нам теплоты до тех пор, как, достигнув самой большой высоты, начинает понижаться к западу: в это время теплота уменьшается, и ночью, когда солнце скроется под горизонтом, мы довольствуемся только тою теплотой, которую земля, нагретая во время дня, передает окружающему ее воздуху.

В странах тропических эти перемены в течение года нечувствительны, потому что солнце, хотя в разные времена года и направляет лучи свои более или менее косвенно, но не настолько, чтоб перемена температуры могла приметно действовать на растительную силу природы. Оттого в жарком поясе вечно царствует лето.

Притом, так как земля имеет поверхность негладкую и, следовательно, менее имеет отражательной силы, нежели вода, а может быть, и по особенному свойству этих двух веществ, она скорее способна нагреваться и простывать, то на берегах обширных земель и островов более приметны перемены температуры в продолжение года и суток, нежели в открытом море. К влиянию этих причин надобно прибавить также и действие испарения вод в присутствии солнечных лучей.

Таким образом, во время пребывания нашего на острове Тенерифе разность полуденной и полуночной температур воздуха на шлюпе «Восток» доходила до 4° Реомюра. А когда мы вышли из порта Св. Креста Тенерифского в открытое море, то эта разность колебалась от 0 до 1° Реомюра. Средняя разность наименьшей и наибольшей суточной температуры, взятых из пяти наблюдений, сделанных мною в Матавайской бухте во время пятидневного нашего там пребывания на острове Таити в 1820 году, была 5,5° Реомюра.